и  неприлично. И все-таки я хочу снять
рисунки со  стены и просунуть пальцы под  пыльные рамки картин.  В корзине с
мусором,  в кладовой, я возможно найду ключ к тебе, я  смогу разгадать тебя,
выпрясть тебя между своими пальцами, растянуть каждую ниточку, чтобы  узнать
всю меру тебя.  Желание украсть что-нибудь кажется нелепым,  но сильным. Мне
не нужна твоя чайная ложечка, хотя она очаровательна - с  крошечным сапожком
короля Эдварда на ручке. Почему тогда я  кладу  ее в свой карман? "Сейчас же
вытащи ее" - говорит  директриса  школы, которая следит за  моим поведением.
Мне  удалось  засунуть  ее обратно в  ящик,  хотя  она оказала сопротивление
необычное для чайной ложки. Я сажусь  и стараюсь  сконцентрироваться.  Прямо
перед  моими  глазами  стоит корзина для стирки  белья. Никаких  корзин  для
белья...пожалуйста.
  Я не имею ничего общего с фетишистами. У меня нет желания набивать свои
потайные карманы использованным  нижним бельем. Я знаю людей, которые делают
это, и я сочувствую  им. Идти в переполненный офис с большим белым платком в
одном кармане пиджака  и парой крошечных трусиков в другом. Как  можно точно
быть уверенным в  том, что  не  перепутаешь  карманы?  Но корзина  с  бельем
гипнотизирует меня как безработный заклинатель змей.
  Я  едва  успеваю  войти,  когда  Луиза выходит  из  двери   ее  волосы,
собранные  пучком на голове, заколоты черепаховой заколкой.  Я чувствую пар,
исходящий  от  нее  после  ванны  и   терпкий  запах  древесного  мыла.  Она
протягивает  руки, ее  лицо  светится любовью, я  подношу ее ладони ко рту и
целую каждую, очень медленно, чтобы запечатлеть в памяти форму ее суставов.
  Я хочу не  только  плоть Луизы, я хочу ее кости, ее кровь, ее ткани, те
сухожилия, которые связывают ее вместе. Я буду крепко держать ее в объятиях,
даже если время  сотрет  и оттенок и  текстуру ее кожи.  Я смогу  держать ее
тысячу  лет, пока сам скелет не превратся в пыль. Кто  ты, заставляющая меня
чувствовать это? Кто ты, для кого время не имеет значения?
  Под ее  пылающими ладонями я думаю "Это костер, который насмехается над
солнцем. Здесь меня согреют и накормят,  здесь я буду в безопасности. Я буду
держаться за этот пульс,  чтобы противостоять другим ритмам.  Мир придет как
прилив и отлив одного дня, но вот ее руки в которых она держит мое будущее.
  Она сказала: "Пойдем наверх".
  Мы  поднимались друг  за  другом минуя  лестничную площадку  на  первом
этаже, минуя  студио на втором  этаже,  наверх,  где  ступеньки  сужались  и
комнаты  были меньше. Казалось, что дому  не было конца,  что витая лестница
вела нас  все выше, и  уносила из дома в мансарду на башне, где птицы бьются
об  окна и небо  зовет к себе. Маленькая кровать с  одеялом  из разноцветных
лоскутов. Покосившийся пол  с приподнятой доской, похожей на рану. Бугристые
и заплесневелые  стены дышат. Я могу  почувствовать,  как они  двигаются  от
моего прикосновения. Они слегка влажные. Свет, пропущенный через разряженный
воздух, прогревает  оконные  стекла так, что их невозможно открыть. Мы стали
больше в  этой  высокой необитаемой комнате.  Ты  и  я,  мы могли достать до
потолка и до пола и каждого угла  нашей любовной кельи. Ты целуешь меня и  я
ощущаю вкус твоей кожи.
  Что из того, что ты, только недавно одетая, сбросила свою одежду, и она
лежит бессознательным ворохом  а я знаю теперь, что ты носишь нижнюю юбку?
  Луиза,  твоя  нагота  слишком  огромна для меня. Я  даже  не  знаю  еще
протяженность твоих пальцев. Как  я  могу охватить эту  землю? Чувствовал ли
Колумб то же самое при виде Америки? Я не могу и мечтать об обладании тобой,
я хочу, чтобы ты обладала мной.
  Уже гораздо позже я  слышу голоса школьников,  возвращающихся домой. Их
пронзительные  и энергичные голоса проносятся  через более  тихие комнаты и,
искаженные, долетают наконец до нашего Дома Славы. Возможно мы находились на
крыше мира,  где был Чосер со  своим  орлом.  Возможно  лихорадка и давление
жизни   заканчивались  здесь   голоса  скапливались  в  балках,  многословно
повторяясь. Энергия не  теряется,  а  только трансформируется   куда  уходят
слова?
  "Луиза я люблю тебя".
  Очень нежно она  закрывает мой рот рукой  и качает головой. "Не  говори
этого пока. Может быть это не серьезно. "
  Я  протестую,   разразившись  потоком  превосходных  степеней,  которые
постепенно начинают  звучать  как  рекламный текст.  Естественно эта  модель
самая  лучшая,  самая  важная,  самая  прекрасная,  если   не  несравненная.
Существительные  без  пары  таких  хайстритовских прилагательных  ничего  не
стоят. Чем больше я украшаю их, тем более  пусто они звучат. Луиза ничего не
говорит и я постепенно умолкаю.
  "Когда  я сказала, что  может  быть это несерьезно, я имела в виду, что
невозможно, чтобы для тебя это было серьезно".
  "У меня нет жены".
  "Думаешь, это дает тебе свободу?"
  "Это делает меня свободнее".
  "А также дает возможность легко изменять свое мнение. Я сомневаюсь, что
ты оставишь Жаклин. Но останешься ли ты со мной?"
  "Я люблю тебя"
  "С другими у тебя тоже была любовь, и все же они оставлены тобой."
  "Все не так просто"
  "Я не хочу стать очередным трофеем в твоем списке".
  "Ты начинаешь этот список, Луиза"
  "Я подтверджаю этот список, но мы оба начинаем его".
  Что все это значит? Мы занимались любовью  только раз. Мы  были знакомы
только как  друзья пару месяцев и все же она бросает  вызов моей пригодности
для длительных отношений? Я так и говорю ей.
  " се же ты признаешь, что я только трофей?"
  Это сердит меня и сбивает с толку.
  "Луиза,  я не знаю кто ты.  Мне пришлось вывернуть себя наизнанку чтобы
избежать того, что случилось  сегодня. Ты действуешь на меня  чем- то, что я
не могу  измерить или вместить . Все,  что я могу  почувствовать это степень
этого  эффекта,  и  эффект  этот  таков,  что  я  уже не  в  состоянии  себя
контролировать.
  "Значит  ты  пытаешься  восстановить  контроль, говоря мне,  что любишь
меня? Это та  территория, которую ты знаешь, не  так ли?  Эта  романтика,  и
ухаживание, и ураган".
  "Мне не нужен контроль"
  "Я не верю тебе"
  Да, и правильно  делаешь, что  не  веришь.  Когда  в  чем-то не уверен,
искренность  очень  помогает. Это мой  маленький  миленький  трюк. Я встаю и
тянусь  за своей рубашкой.  Она лежит под ее нижней юбкой.  Вместо рубашки я
вытаскиваю нижнюю юбку.
  "Можно я возьму ее? "
  "Охота за трофеями? "
  Ее глаза наполняются слезами. И я причина этой боли. Я  сожалею  о том,
что она услышала от меня все эти истории о моих бывших подружках.
  Мне  просто  хотелось  сделать так, чтобы  она  всегда смеялась  и  она
смеялась  когда-то.  Теперь  из-за  меня  наш  путь усеян  терниями. Она  не
доверяет мне. В качестве  друга - я забавное явление. Как предмет любви -  я
явление летальное.  Я  понимаю это.  Мне  бы не хотелось иметь дело  с такой
личностью как я. Я встаю на колени и прижимаю ее ступни к своей груди.
  "Скажи мне, что ты хочешь, и я сделаю это".
  Она гладит  меня по голове.  "Я  хочу  тебя  без прошлого.  Все  стихи,
выученные тобой -  забудь их. Забудь о других спальнях, о других местах, где
тебе приходилось бывать. Приди в  новом обличьи. Никогда  не говори мне, что
любишь меня пока ты не докажешь это".
  "Как я докажу это?"
  "Я могу сказать тебе, что делать".
  Лабиринт.  Найди свой собственный выход из него, и твое  самое заветное
желание исполнится.  Не сумеешь  этого сделать и ты  будешь вечно блуждать в
этих безжалостных стенах. Это был тест? Говорю вам,  что в Луизе было что-то
большее,  чем немного готики. Кажется она решила, что мой долг достать ее из
запутанного  клубка  моего  собственного  прошлого.  В  ее  мансарде  висела
репродукция с картины Берн-Джонса, которая называлась "Любовь  и  Пилигрим".
Ангел  в чистых одеждах  вел за  руку усталую  странницу  с избытыми в кровь
ногами. Странница одета в  черное  и ее  плащ все еще  держат густые заросли
терновника из которых они оба появились.
  Поведет ли Луиза меня так же? Хочу ли я чтобы меня вели? Она была права
- у  меня не было мыслей о необъятности всего этого.  У  меня есть небольшое
оправдание - у меня были мысли о Жаклин.
  Идет дождь. Я покидаю дом  Луизы  и сажусь  в  автобус, который идет до
Зоопарка. Автобус  переполнен женщинами и  детьми. Усталая  деловая  женщина
успокаивает  своего  перевозбужденного  ребенка.  Один из  детей  засовывает
голову своего  брата в рюкзак, рассыпая при этом учебники на резиновый  пол,
чем доводит свою миленькую молодую маму до состояния неистовства. "Почему ни
одна из таких работ не включена в Валовой Национальный Доход? "Потому что мы
не  знаем  как  сосчитать ее"  -  говорят  экономисты. Им  нужно  попытаться
когда-нибудь проехать на автобусе.
  Я выхожу у главного  входа в Дом Животных. Мальчик в будке  - усталый и
одинокий. Его нога упирается в турникет, мокрый ветер пробивается в его окно
и забрызгивает дождем его портативный телевизор.
  Он не смотрит на меня, когда я прислоняюсь к пластиковому макету слона,
чтобы укрыться от дождя.
  "Зоопарк  закрывается в  десять" -  говорит  он загадочно.  "Никого  из
администрации нет после 5 вечера".
  "Секретарская мечта  "Никого из администрации нет после 5 вечера".
  Это  веселит  меня на  секунду,  а  потом  я  вижу  Жаклин,  идущую  по
направлению к воротам: берет низко натянут на  лоб, чтобы дождь не брызгал в
лицо. У нее  в руках хозяйственная сумка, полная  продуктов,  из углов сумки
выглядывают стебли молодого чеснока.
  "Дос-данья, дорогуша" - говорит парень не разжимая губ.
  Она не видит меня.  Мне хотелось спрятаться за макетом слона,  а  потом
выпрыгнуть  прямо перед  ней и  сказать "Пойдем  пообедаем". На  меня  часто
находят такие романтические глупости.  Я использую их  как способ уходить от
реальных ситуаций. Кому, к  чертовой матери,  захочется идти  ужинать в 5:30
вечера? Кого привлекают  прогулки под дождем, бок о бок  с тысячами подобных
тебе, возвращающихся  с  работы  домой  с  хозяйственными  сумками,  полными
продуктов?
  Не отвлекайся - говорю я себе . Действуй по плану.
  "Жаклин". (Мой голос похож на голос полицейского из уголовного розыска)
Она  оборачивается  ко мне, улыбающаяся  и  радостная,  отдает  мне  сумку и
кутается в пальто. Она идет по  направлению к  своей машине, рассказывая мне
как  у нее  прошел день, о кенгуру, которому был нужен  адвокат. Я уже знаю,
что Зоопарк использует их в экспериментах над животными. Зоопарк отрезает им
головы. В интересах науки.
  "Но не в интересах кенгуру?"
  "Нет", сказала она. "Но почему они должны  страдать? Ты ведь не станешь
рубить мне голову, правда?"
  Я испугано смотрю на нее. Она шутит, но это не похоже на шутку.
  "Давай пойдем возьмем кофе и немного пирожных". Я беру ее за  руку и мы
уходим  с  автостоянки  в уютное кафе,  которое  обычно  обслуживает  толпу,
выходящую  из  Зоопарка. Здесь было  приятно, когда не  было посетителей и в
этот день их не было. Животные должны молится на дождь.
  "Ты обычно не встречаешь меня с работы" - сказала она
  "Нет"
  "Мы что-то празднуем?"
  "Нет"
  Туман лег на окно. Уже было не ясно.
  "Это о Луизе?"
  Я киваю,  покручивая  в  пальцах вилку от торта, и  вытягиваю ноги  под
игрушечно маленьким столиком. Все  в диспропорции. Мой голос кажется слишком
громким,  Жаклин   слишком   маленькой    женщина  разносящая   пончики,   с
механической точностью водружает свою грудь на стеклянный прилавок с угрозой
раздавить его мощью своих грудей. А посмотрите как она раскидывает по столам
эклеры, в одной из подач  заливая своих, ничего не  подозревающих  клиентов,
квази-сливками. Моя мать всегда мне говорила, что я нарвусь на неприятности.
  "Ты видишься с ней?" - робкий голос Жаклин.
  Раздражение подступает к горлу.  Я хочу свернуться клубком, как собака,
которой  я в сущности и  являюсь. "Конечно я вижусь с ней. Я вижу ее лицо на
каждой стене, на монетах в моем кармане. Я вижу ее, когда смотрю  на тебя. Я
вижу ее, когда не смотрю на тебя."
  Но  ничего  подобного я не  говорю, а только бормочу что-то вроде: "да,
как обычно, но положение вещей изменилось". ПОЛОЖЕНИЕ ВЕЩЕЙ  ИЗМЕНИЛОСЬ. Что
за  хреновое замечание.  Это я  меняю положение  вещей.  Положение вещей  не
меняется, оно не похоже на времена года, вращающие годовой цикл. Люди меняют
положение  вещей.  Есть  жертвы  изменений, но  нет  жертв вещей.  Почему  я
погружаюсь в злоупотребление языком? Этим  я  не добьюсь того, чтобы  Жаклин
стало легче, но тем не менее я делаю  это.  Этим я немного облегчаю ситуацию
для себя, и я думаю, что именно этим я сейчас и занимаюсь.
  Она сказала "Я думала в тебе кое-что изменилось".
  "Да, во мне кое-что изменилось, вот в этом и вся проблема, правда?"
  "Я думала, что уже изменилось". С твоих слов я поняла, что ты не будешь
больше  этого делать. Я так поняла,  что ты хочешь начать другую жизнь. Меня
легко обидеть".
  Она сказала правду. Мне казалось, что я могу жить с утренней газетой  в
руках и  возвращениями  домой  к  6-часовым  новостям. Это  не  было  ложью,
придуманной для Жаклин, это было ложью, придуманной для себя.
  "Я не бегаю за юбками, Жаклин"
  "Чем же ты тогда занимаешься?"
  Хороший вопрос. Было  бы неплохо  иметь всевидящий дух, чтобы перевести
мои поступки  на обычный английский язык. Мне бы  хотелось прийти к  тебе со
всей надежностью  компьютерного программиста, с  уверенностью, что мы сможем
найти ответы, если только правильно зададим вопросы. Почему я не действую по
плану? Как  глупо говорить, что  я  не  знаю, пожимать  плечами и вести себя
подобно любым другим идиотам, которые  влюбились и не могут этого объяснить.
У меня хорошая практика, мне удалось бы объяснить.  Но единственное слово, о
котором я могу думать - Луиза.
  Высвеченная неоновым светом  кафе,  Жаклин  обхватывает  руками  чашку,
чтобы  согреться, но вместо  этого  обжигается.  Она  разливает кувшинчик  с
молоком  и,  пытаясь вытереть  стол  несоразмерной  салфеткой,  роняет  свое
пирожное на пол.  Медленно,  с  орлиным  взглядом,  Грудь наклоняется, чтобы
вытереть пол. Она видела все это и раньше, ей это неинтересно. Единственное,
чего она хочет  -  это закрыться через четверть часа. Она ретируется за свой
прилавок и включает радио.
  Жаклин вытирает свои очки.
  "Что ты собираешься делать?"
  "Мы должны вместе решить что делать. Это должно быть обоюдное решение."
  "Ты имеешь  в  виду, что мы  немного  поговорим об  этом, и ты  в любом
случае сделаешь то, что хочешь?"
  "Я не знаю чего я хочу."
  Она  кивает  и  поднимается, чтобы  уйти.  Пока  я  ищу  мелочь,  чтобы
расплатиться  с  хозяйкой  кафе, Жаклин  оказывается уже в  конце улицы,  по
видимому,  направляясь к своей машине. Я  бегу, чтобы догнать ее, но когда я
наконец добираюсь до автостоянки Зоопарка, она  оказывается  уже закрытой. Я
хватаюсь за решетку, с дырочками в форме ограненного алмаза, и тщетно  трясу
вычурный висячий замок. Влажная майская ночь, больше подходящая для февраля,
чем для  сладкой весны.  Она должна была бы  быть мягкой и светлой,  но весь
свет был впитан  чередой  усталых  уличных  ламп, отражающих  дождь.  Машина
Жаклин одиноко стоит в углу, на незащищенной от ветра площадке. Нелепое это,
испорченное, печальное время.
  Я прохожу через маленький парк  и сажусь на сырую скамейку под каплющей
дождем ивой. На мне мешковатые шорты, в которых, в такую погоду, я напоминаю
участников компании по  вербовке бойскаутов. Но я  не бойскаут и мне никогда
не привелось  быть бойскаутом. Я завидую им  они точно  знают  как  делаются
Добрые Дела.
  Мирные симпатичные дома напротив, стоящие в парке, проявляются желтым в
одних окнах, и черным в других. Кто-то появился в окне и задернул занавески,
кто-то открыл входную дверь, и,  на минуту, я  слышу музыку. Какие разумные,
логичные жизни. Страдают ли они от бессонницы по ночам, пряча свои сердца, и
отдавая  свои тела?  Испытывает ли та женщина  в окне  тихое отчаяние, когда
часы приближают время сна? Любит ли она своего мужа? Желает ли его? Когда он
видит как его жена раздевается, что он чувствует тогда? Есть ли кто-нибудь в
соседнем доме, кого он желает также, как когда-то желал ее?
  В  парке   аттракционов   когда-то  был  музыкальный  автомат,  который
назывался "Что  увидел Батлер".  Ты прилипаешь глазами  к  глазку,  бросаешь
монетку и тотчас же труппа танцующих девушек начинает подбрасывать свои юбки
и подмигивать  вам. Постепенно они  сбрасывают большую часть своей одежды, и
если  вы  хотите увидеть  полное  "ню", вы  должны успеть бросить  еще  одну
монетку  до  того,  как  белая  рука  лакея  задвинет  благоразумную  штору.
Удовольствием от этого, наряду с очевидным,  было совершенное  подобие.  Это
было задумано так, чтобы создать ощущение, что вы какой-то франт, сидящий  в
мюзик-холле,  безусловно на  лучшем месте. Перед  вами  бархатные  сидения с
целым рядом  намазанных бриолином волос. Это было  мило своим ребячеством  и
непритязательностью. При этом у меня всегда появлялось чувство вины,  но это
была горячая дрожь вины, а  не ужасающая тяжесть  греха. От тех дней во  мне
осталось что-то от соглядатая,  хотя  и самого скромного рода. Мне нравилось
проходить мимо оголенных окон и выхватывать взглядом жизнь внутри.
  Не существует ни  одного  немого фильма,  снятого в цвете, но картины в
окне  были  именно  такими.  Все  двигалось  в  странном   подобии  заводных
механизмов.  Почему  тот  мужчина поднимает  руки?  Руки  девушки  беззвучно
двигаются  над  фортепиано.  Только  пол  дюйма  стекла   отделяют  меня  от
молчаливого мира, в  котором я не существую. Они не знают, что я здесь, но я
так же близко к ним, как и любой другой член их семьи.  Более того - пока их
губы  двигаются на манер золотой рыбки, я создаю  сценарий  и в  моей власти
вложить  слова в их рты.  Однажды у меня была подружка, с  которой мы обычно
играли  в эту  игру, гуляя вокруг шикарных  домов,  когда у  нас не  было ни
гроша,  и  придумывая  истории о  жизни освещенных  софитами,  благополучных
семейств.
  Ее  звали  Кэтрин,  она  хотела  стать  литератором. Она  говорила, что
изобретать  такие маленькие  сценарии  для неожиданных  вещей  было  хорошей
зарядкой для ее воображения. Мне не хотелось стать литератором, но у меня не
было  возражений против того, чтобы носить за ней ее блокнот. В  одну из тех
темных ночей, мне  как-то пришло  в  голову,  что все фильмы  -  это ужасное
притворство.  В  реальной  жизни,  особенно  после  7  вечера,  человеческие
существа, предоставленные сами себе, вряд ли вообще передвигаются. При  виде
их,  меня  периодически охватывала  паника, и  мне  казалось,  что мы должны
вызвать скорую помощь.
  "Никто не может сидеть без  движения так долго" - говорю я "Она  должно
быть  умерла. Посмотри  на  нее, у нее уже  началась трупное окоченение, она
даже не моргает."
  Потом мы шли в дом кино,  где показывали  Шаброля или Ренуара  и где на
протяжении всего фильма актеры только и  делали, что  входили  и выходили из
спален, стреляли друг в друга и  разводились. Мне  все это надоело. Французы
претендуют  на то,  чтобы быть источником интеллектуальности,  но  для нации
мыслителей  они  слишком много суетятся.  Мышление  должно  быть  процессом,
свободным  от физического движения. Они  впихивают больше  действий  в  свои
высокохудожественные  фильмы, чем это удается сделать  американцам в  дюжине
фильмов с Клинтом Иствудом. "Джульет и Джим" - это боевик.
  Мы были так счастливы в те сырые беззаботные ночи. Мне казалось, что мы
Шерлок Холмс и  Доктор Ватсон. Мне было  известно мое место. А потом  Кэтрин
сказала,  что она  уходит. Ей не хотелось  это  делать, но  она считала, что
писательница не  может быть  хорошей  компанией. "Это только дело времени" -
сказала она "Я превращусь в алкоголичку и забуду как готовить".
  Мне  хотелось подождать, сделать  попытку и пережить эти трудности. Она
печально покачала головой и похл