еивались в
тумане  над черепичными крышами и причудливыми трубами.  В  доме было темно,
но, когда Эшер подошел поближе, в высоких окнах зажегся свет.
     Ступени  высокой  лестницы,  украшенной   полуразвалившимися  каменными
львами, были испятнаны сажей. Стук дверного молоточка замер,  отдавшись эхом
в  глубине дома. Даже  напрягая  слух,  Эшер не мог  различить  ни  звука за
двустворчатыми резными дверьми.
     Затем  одна из  створок  внезапно раскрылась,  и  масляный мягкий свет,
хлынувший  в  проем,  обозначил женский  силуэт на пороге.  Лицо незнакомки,
обрамленное  темно-рыжими локонами,  напоминало белый шелк.  Карие глаза  ее
мерцали отраженным светом.
     -- Миссис  Фаррен? --  спросил Эшер,  употребив  фамильное  имя  графов
Эрнчестерских.
     -- Да. -- Что-то изменилось в ее взгляде.
     -- Леди Эрнчестер?
     Она  не  ответила.  Внезапно  нахлынула  сонливость, но Эшер сделал над
собой усилие и взглянул в мерцающие глаза.
     -- Меня зовут доктор Джеймс Эшер. Я бы  хотел поговорить с вами о Дэнни
Кинге.

        Глава 7

     -- Прошу. -- Она отступила на  шаг, жестом предложив ему пройти в арку,
за которой располагался салон. Голос женщины был негромок и очень приятен --
без тени кокетства и какой-либо искусственности.  Следуя  за  хозяйкой, Эшер
почти слышал, как у него колотится сердце. Хозяйка, видимо, тоже.
     Салон был большой и  содержался  в порядке, хотя какое-то запустение  в
нем все же чувствовалось. Тусклая керосиновая  лампа на углу камина в  стиле
барокко  освещала  изящные  кресла,  резное  бюро.  Мебель  была  старинная,
красного дерева. Хотелось  бы знать, кто здесь теперь  стирает пыль и чистит
крыльцо после гибели Дэнни Кинга.
     -- Я слушаю вас, доктор Эшер, --  сказала миссис Фаррен.  Манерой  речи
она напоминала Исидро -- спокойный, почти бесстрастный голос. Стоя перед ней
на островке отбрасываемого лампой света, Эшер видел, как блеснули на секунду
клыки. Воздух она набирала только когда говорила; во время молчания грудь ее
была неподвижна.
     -- Извините меня за вторжение, -- сказал он  с легким поклоном. -- Если
вы обо мне слышали, то должны  знать, что мне  нужна  информация. А если  вы
знакомы  с  доном  Симоном  Исидро, то должны  предположить,  что сведений я
получил от него немного. Дэниел Кинг был вашим слугой?
     -- Да. -- Она кивнула. А вот это уже не напоминало Исидро, да и большие
золотисто-карие глаза были исполнены большей живости. -- Он был слугой моего
мужа, -- добавила она помолчав, и Эшер облегченно вздохнул.  Он чуть было не
решил уже, что все вампиры так же неразговорчивы, как дон Симон.  -- Грумом,
или   "тигром",  как  их   тогда   называли.  Это  было  во  времена  нашего
последнего...  -- Она  свела брови,  подыскивая слово,  -- совсем  как живой
человек. -- Скажем, нашего последнего  пребывания  в мире. У  нас было много
слуг. В  те дни слуги спокойнее относились к странностям хозяев  -- если те,
допустим, жили в отдельном крыле и вели исключительно ночной образ жизни. Но
Дэнни о многом догадывался.
     Она стояла,  прислонясь  к  камину  и сцепив руки  на  уровне талии  --
царственная, несколько архаичная поза,  как на портретах времен Реставрации.
Эшер  рискнул бы предположить, что в  жизни она была склонна  к полноте,  но
теперь полнота  исчезла, как исчезли  из ее речи  архаичные  обороты. Костюм
также  был вполне современный,  и только жемчужные серьги принадлежали эпохе
последнего Стюарта.
     Внезапно она совершила неуловимое движение -- точь-в-точь как Исидро --
и оказалась рядом. Эшер был захвачен врасплох. Но она лишь сказала:
     -- Я полагаю, раз Дэнни не стало, принять ваше пальто следует мне...
     -- Вампиром его сделали вы?
     --  Нет.  -- Она остановилась  на секунду,  раздумывая,  куда  положить
пальто,  шляпу  и  шарф.  Положила  на ближайший буфет и  обернулась. -- Это
сделал Гриппен -- по нашей  просьбе и по просьбе самого Дэнни. Он  был очень
привязан к Чарльзу, моему мужу.
     -- А могли бы сделать?
     --  Это  вопрос  по  существу?  --  осведомилась  она.  --  Или  просто
любопытство?
     -- Нет,  не  могли  бы, --  послышался голос  из полутьмы, и Эшер резко
обернулся, скрипнув  половицей.  Лицо незаметно подошедшего мужчины поражало
меловой  бледностью.  Худой,  среднего  роста,  он  старчески  сутулился,  в
светло-каштановых волосах паутиной блестела седина. -- Во всяком случае, без
разрешения Лайонела.
     -- Лайонела?
     --  Гриппена.  --  Вампир  качнул  головой,  словно  имя  это  было ему
неприятно выговаривать. Двигался он тоже как-то старчески, словно бы устало.
Бросив  быстрый взгляд  на миссис  Фаррен, Эшер заметил,  что та  смотрит на
пришедшего с участием.
     -- Он бы этого не вынес, -- объяснил вампир. --  Он бы выкурил  беднягу
Дэнни изо всех укрытий в течение года. В этом смысле он весьма ревнив. -- Он
протянул тонкую руку и сказал: -- Я -- Эрнчестер.
     Эшер, почерпнувший достаточно  сведений об  Эрнчестерах  во время своих
сегодняшних изысканий, предположил:
     -- Лорд Чарльз Фаррен, третий граф Эрнчестерский?
     Легкая улыбка тронула это белое лицо, усталые  глаза на секунду  ожили.
Мужчина наклонил голову.
     -- Боюсь, что я уже мало напоминаю собственный портрет, -- сказал он.
     Многочисленные портреты, украшающие  стены салона, потемнели от времени
и  были укрыты  тенями. Который из них  изображал третьего графа Эрнчестера,
сказать было  трудно.  Тем  более  что  две трети  каждого портрета  занимал
тщательно завитой парик.
     Эшер  нахмурился,  пытаясь  вспомнить  имя графини, и  миссис Фаррен со
свойственной вампирам проницательностью сказала:
     -- Антея.
     Подошла к мужу и проводила  его до кресла перед холодным очагом. Каждый
раз, когда она глядела на него, Эшер замечал в ее глазах все те же участие и
тревогу.  А  вот на  самого Эшера  миссис  Фаррен взглянула  на этот  раз  с
откровенной враждебностью.
     Эрнчестер опустился  в  кресло. Двигался  он  без лишних  движений, как
Исидро или леди Антея, но как-то безжизненно.
     -- Дэнни спал здесь? -- спросил Эшер.
     Ответила Антея:
     -- Крайне редко. -- Она выпрямилась и прошла к очагу.
     -- Следовательно, тело было найдено не здесь?
     Краем  глаза  Эшер  наблюдал за Эрнчестером.  Граф смотрел  в  сторону,
уткнувшись  бровью  в кулак. Эшера несколько  шокировала скорбь графа,  и  в
светло-карих глазах наблюдавшей за ним Антеи вспыхнул гнев.
     --  Если бы оно  было  найдено здесь,  --  холодно заметила она, --  то
вместе с ним были бы найдены и наши тела.
     Эшер закусил губу. Затем, отвечая не ее словам, а ее гневу, сказал:
     -- Извините.
     Глаза ее несколько смягчились.
     -- С  вашей стороны  было непростительной  глупостью  прийти  сюда,  --
сказала она. -- Исидро  иногда ужасно раздражает, но, поверьте  мне, если он
что-то утаил от вас, то для вашей же безопасности.
     --Возможно, -- сказал Эшер.  -- Но он приставил мне нож к горлу: если я
не найду убийцу, пострадает близкий мне человек. Мне бы хотелось разделаться
с этой историей  как можно быстрее -- до того, как  он выяснит,  где я прячу
ту,  кого  он  собирается  взять  в  заложницы;  до  того,  как  сам  убийца
заподозрит,  что  его выслеживает уже дневной охотник, и опять-таки займется
моими  близкими;  до  того,  наконец,  как  я сам увязну  во всех этих делах
достаточно глубоко,  чтобы потом  из  них выбраться. Но сделать это я смогу,
лишь владея информацией, которую мне Исидро не желает предоставить.
     Некоторое время она рассматривала его,  чуть склонив голову, словно под
тяжестью темной массы волос.
     -- Он -- очень старый вампир, -- сказала она наконец. -- Он  осторожен,
как змея в норе; может быть, излишне осторожен.
     Было  несколько странно  слышать об Исидро, что он  "стар", --  испанец
производил впечатление юноши, почти мальчика. Скорее уж стар был Эрнчестер с
его усталыми  движениями и  мертвыми глазами.  Эшер оглянулся на кресло, где
только что  сидел  граф, но кресло было пустым.  Трудно  было сказать, когда
именно  он  ушел.  Был  ранний  вечер,  и  хозяева, надо  понимать,  еще  не
завтракали.  Странно, что,  разговаривая  с  этой  тихой  красивой женщиной,
умершей  задолго до его рождения, Эшер совсем  не испытывал страха  -- то ли
потому,  что  она  и  впрямь  не  собиралась  причинять  ему  вреда,  то  ли
спокойствие  было  ему  просто внушено.  Невольно вспомнились слова Исидро о
"других вампирах".
     После долгой паузы Антея продолжила:
     -- Я не знаю, кто из них старше: он или Гриппен. Они оба были сотворены
в одно время одним мастером. Это был Райс Белый, менестрель, хозяин вампиров
Лондона в... давние  времена.  Вы ведь  понимаете,  что  в качестве  вампира
весьма трудно выжить, если город недостаточно велик и смерть жертвы не может
остаться незамеченной. Разве что  если у  вас достаточно денег и вы владеете
имением, где можете спать днем  в безопасности. Дон Симон рассказывал, что в
те времена Лондон был не  более  чем маленьким торговым  городком. -- Легкая
улыбка тронула ее  полные  бескровные  губы.  --  Я представила, что  бы  вы
подумали о Лондоне моего  детства  --  там, где сейчас Ливерпульский вокзал,
приходилось  искать  тропки  в  болотах...  Словом,  безопасность себе могли
обеспечить лишь аристократы, имеющие возможность охотиться по ночам в  поле.
Избежать подозрений можно было, питаясь кровью быков или оленей, но долго на
крови  животных  не протянешь.  Вампир  становится от этого тупым,  усталым,
безразличным ко  всему. В таком  состоянии  его довольно легко  выследить  и
убить.
     Она  подняла  на него  глаза,  скрестив  на груди  большие  мягкие руки
(достаточно  сильные,  чтобы  в  любой  момент  свернуть  ему шею);  холодно
блеснули кольца.
     --  Звучит  достаточно гнусно,  не  правда ли?  Но притупление  чувств,
утрата вечной настороженности -- это смерть для вампира,  которого так легко
сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?
     --  Совершенно  верно,  --  спокойно  ответил  Эшер.  --  Это  для  вас
существенно?
     Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.
     -- Если бы  это было  существенно,  я бы  давно умерла.  --  Другая  бы
женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. -- Конечно, к
тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что  мы есть, Райса уже не было на
свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги
зарабатывал,  играя  в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, -- ганзейские купцы его
любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в  руки лютню --  и
люди  плакали. Маленький седой старик  в старинных  одеждах, проворный,  как
хрупкий паучок, -- так его описывал  дон Симон. Во  времена  старого  короля
Джеймса вампиров  преследовали особенно яростно, а  те, что уцелели, погибли
потом при пожаре  Лондона --  все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу
известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.
     --  Вы застали эти  времена  еще живой? --  Для Эшера это  была древняя
история -- что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.
     -- Да, -- сказала она. --  Я  помню себя маленькой девочкой, стоящей на
Харроу-Хилл; дымный рассвет, а  город внизу  -- как ковер из  пламени; ветер
веет жаром  в лицо. В те дни было ветрено.  Ветрено,  жарко и сухо... Помню,
как воздух потрескивал  в  моих волосах, и я  боялась, что огонь охватит всю
землю.  --  Она качнула  головой,  как  бы  удивляясь  детской наивности. --
Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным
канавам тек  свинец  расплавившихся  церковных кровель. Потом, спустя многие
годы... когда я стала тем,  что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его
лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.
     -- А Гриппен?
     Ее губы слегка покривились. -- Лайонел сотворил многих после пожара, --
сказала она. -- Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался
в протекции...
     -- В протекции?
     Ее  голос  был нарочито  бесцветным. --  Вражда  шла  всегда. Весь  его
выводок погиб  в огне.  Несколько лет я считала Чарльза мертвым. -- Она чуть
тряхнула головой,  словно  откладывая  в сторону  старое, случайно найденное
письмо; свет лампы янтарно мерцал в ее глазах. -- Но ведь вам нужны не такие
сведения.
     -- Мне нужны любые сведения о вампирах, -- негромко сказал Эшер. -- Кто
вы такие, что  вы такое,  чем вы занимаетесь,  чего хотите... Вы  ведь  сама
охотница, леди Фаррен.  Вы знаете, что сначала нужно увидеть узор в целом, а
потом уже смотреть, что в нем не так.
     -- Это довольно опасно, -- начала она, и Эшер почувствовал злость.
     -- Исидро не оставил мне иного выхода!
     Он стоял прямо перед ней на малом островке света, прилегавшем к резному
мрамору огромного камина. Выражение ее  лица не изменилось,  но  Эшер видел,
как что-то дрогнуло в глубине  светло-карих глаз. В следующий момент ее рука
схватила его за локоть и рванула к камину. Теряя равновесие, он все же успел
заметить возникшую  из  полумрака  массивную тень и сверкнувшие  алым  огнем
глаза.
     -- Гриппен,  нет!.. --  вскрикнула Антея, и в тот же миг  Эшер  ударил,
пытаясь  отбить  в сторону  чудовищную  руку, тянущуюся  к  его горлу.  Удар
пришелся как по  дереву,  но Эшера  отбросило,  и- мощная  волосатая пятерня
Гриппена ухватила его не за горло, а за рукав возле плеча.
     Эшер  крутнулся, пытаясь вывернуться из одежды. Гриппен был массивен --
одного роста с Эшером, но широк, как  дверь. Грязные черные волосы падали на
глаза;  лицо,  розовое  от  свежевыпитой  крови,  покрыто  старыми  шрамами.
Неуловимым движением он  сгреб  в  горсть  лацканы,  и Эшер  оказался пойман
собственным  пиджаком.  Мысленная  хватка вампира, казалось, сейчас раздавит
мозг, и  Эшер боролся  с  ней, боролся, как  тогда в поезде  против  Исидро.
Изогнувшись, он  попытался  обеими руками отогнуть хотя бы один палец. С тем
же успехом он мог разжимать пальцы статуи.
     Антея тоже  схватила Гриппена за  кисти, пытаясь освободить  Эшера. "Не
смей!.."  --  услышал  он ее крик.  Затем  чудовищная рука  сорвала  с  него
воротник,  и  Эшер успел  подумать  со  странной  отрешенностью:  "А  теперь
маленький эксперимент, касающийся некоторых положений фольклора..."
     -- Божья смерть! -- Рука Гриппена отдернулась от серебряной цепи, смрад
крови на  выдохе вызвал тошноту.  Взбешенный вампир  отшвырнул Эшера, и  тот
влепился в  стену,  как тряпичная кукла. Все равно что врезаться в стену  на
мотоцикле. Сползая по  стене, он все же успел отметить, что архаичность речи
у Гриппена выражена куда сильнее, чем у Исидро.
     -- Я тебе покажу серебро, сукин ты сын! -- ревел вампир.
     Зрение  прояснилось,  явив бурное единоборство  в центре комнаты. Антея
держала  Гриппена  за  руки,  стараясь  оттащить его от  Эшера;  заколки она
растеряла,  обильные  волосы  рассыпались  по  плечам.  Чувствуя  сильнейшее
головокружение, Эшер  кое-как  поднялся на ноги  и,  спотыкаясь, заторопился
прочь.  "Бесславный исход", --  машинально отметил он, минуя арку.  Конечно,
джентльмену надлежало бы остаться и не бросать леди в  разгар потасовки,  но
вряд ли он мог ей сейчас чем-либо помочь.
     На Савой-Уок было  пусто, тихо,  туманно.  Если он сумеет добраться  до
освещенной Флит-стрит, то, может быть, уцелеет...
     На нетвердых  ногах  он спустился с  высокого  крыльца;  влажный  холод
туманной ночи полез под рубашку сквозь разорванный  ворот.  "Опасное занятие
для смертного..." --  подумал  он,  шлепая  через  мелкую лужу  во  вдавлине
мостовой. Сам того не заметив он постепенно перешел на бег.
     Черная  щель переулка, выводящего  со двора, была  уже  совсем  близко,
когда  из  темноты  навстречу Эшеру выступила, словно слепившись из  тумана,
человеческая фигурка.  Миниатюрная девушка, этакая карманная Венера; светлые
волосы уложены  в  высокую сложную прическу; темные глаза мерцают отраженным
светом. Эшер  обернулся,  ища другую лазейку, и увидел бледное,  изможденное
лицо третьего графа Эрнчестерского.
     Их пальцы обожгли ледяным холодом, когда они взяли его за руки.
     -- Я прошу прощения, -- мягко сказал Эрнчестер, -- но вы должны пойти с
нами.

        Глава 8

     -- Семь лет -- это долгий срок. -- Почтенный Эвелайн, уставясь в черные
бездны  кофе,  пошевелил  их  крохотной  ложечкой.  Лидия  сидела  напротив,
искренне надеясь, что срок был и впрямь достаточно долгий.
     -- Я знаю, -- мягко сказала она, легким движением давая понять, что, не
будь она замужем, Эвелайну было бы позволено  взять ее руку в свою. Перья на
ее  шляпке, похожие на розовое закатное облачко, качнулись, когда она слегка
подалась  вперед, доверчиво раскрыв карие глаза. Почтенный состоял из мягких
размытых мазков, но Лидия перед  встречей решила, что в данном случае важнее
смотреть,  чем видеть.  Кроме  того,  близорукость  научила  ее  безошибочно
истолковывать любое движение размытых цветных пятен. -- Поверьте, я бы  сама
хотела предать все это забвению.
     -- Вы бы хотели... -- В голосе  его отчетливо прозвучало отвращение. --
Зря вы интересуетесь такими вещами... миссис Эшер.
     Мягкие мясистые  губы,  заставляющие  вспомнить  римлян  времен  упадка
империи,  поджались.  За  плечом  почтенного  Эвелайна  возник черно-красный
нечеткий  силуэт  вышколенного  официанта.   Хотя  чаепития  уже  прекращали
обслуживать, он беззвучно долил кипятка в  чайник возле локтя Лидии и сменил
тарелочку с кексами и  сандвичами. В ресторане все отчетливее  пахло обедом.
По-иному звучали  голоса входящих  в зал, размытые женские силуэты были  уже
окрашены  в  цвета,  более  приемлемые  вечером,  нежели днем;  посверкивали
бриллианты. За окнами свинцовые сумерки заливали Странд.
     Походя  Лидия отметила,  что  упомянутые семь лет не  пошли  на  пользу
почтенному  Эвелайну.  По-прежнему  такой же  большой и  дородный, как в  те
беззаботные годы  отчаянных  матчей  с Королевским колледжем, он  (это  было
заметно  и  без очков) излишне располнел. Когда Эвелайн  предложил  ей руку,
чтобы  провести  ее  к  этому  маленькому  столику, Лидия видела,  что, хотя
почтенному еще  не исполнилось и тридцати, лицо его  --  все  в  мешочках  и
морщинках,  а  серо-голубые  глаза хранят  горькую  усталость  человека,  не
понимающего, где именно он  ошибся, выбирая жизненный путь. Одет он, однако,
был безукоризненно и благоухал дорогой помадой. Даже в юности,  когда  Лидия
была  куда более впечатлительной, она находила его речи безумно ходульными и
утомительными, и  прошедшие годы  его не  исправили.  Ей  пришлось потратить
добрых  полчаса на  застольную  болтовню, чтобы подвести  наконец разговор к
главной теме.
     Лидия потупила  глазки,  трогая изящную ручку фарфоровой чашки  и точно
зная,  что  он  пристально следит за  выражением ее  лица.  -- Как  он умер,
Эвелайн?
     -- Это  было  дорожное происшествие.  -- Голос его  стал  враждебным  и
несколько испуганным.
     -- О, -- сказала она мягко. -- Я думала... Я слышала...
     -- Что бы вы там ни слышали, -- сказал Эвелайн, -- и от  кого бы вы это
ни слышали, но погиб он в дорожной катастрофе. И я бы не...
     -- Пожалуйста... -- Она вскинула глаза.  -- Мне необходимо поговорить с
вами, Эвелайн. Я не знаю, к кому бы еще я  могла обратиться. Я попросила вас
о встрече, потому что... Я слышала, здесь замешана женщина.
     Теперь в его голосе послышалось раздражение.
     -- Она здесь ни при чем. Он погиб в...
     -- Мне кажется, с ней связался один мой знаковый.
     -- И кто же? -- Глаза почтенного Эвелайна сузились, и он очень напомнил
Лидии  ее  отца  в  те  минуты,  когда тот собирался  сделать  ей  очередное
внушение.
     -- Вы  его  не знаете. --  Лидия запнулась.  Эвелайн замолчал, усиленно
соображая.  Картина,  хорошо ей  знакомая. Даже  почтенный Берти,  известный
тугодум, и тот был поживее своего