анный момент он и Хлоя возвращаются в Лондон...
     -- Дон Симон...
     Он оглянулся -- демон и убийца, спасший жизнь Эшеру.
     -- Спасибо...
     --  Вы у  меня  на  службе,  -- сказал  вампир  --  бесстрастный  ответ
аристократа,  для которого долг столь же свят, как  и  права. -- И мы еще не
ликвидировали  убийцу...  Я,  кстати,  до  сих пор не убежден  полностью, --
продолжил он,  аккуратно  убирая в сумку чашку, флягу и ложку, -- что убийца
не сам  Гриппен. Здесь я  полагаюсь на вашу  версию, что  вампиризм -- чисто
медицинская  патология. За триста пятьдесят лет изменения могли накопиться в
таком количестве...
     -- Тогда они должны были накопиться и у вас.
     --  Необязательно.  --  Он обернулся,  указав  плавным жестом  на  свои
бледно-пепельные волосы. --  Хотя в юности я был белокурым, но волосы у меня
были  гораздо темнее, чем  сейчас, а глаза и  вовсе темными. Такая бледность
глаз и  волос для  нас не совсем  обычна. Может быть, это как  раз  то,  что
называется мутацией вируса, если, конечно, вирусы  имеют  к этому отношение.
Старейший  вампир,  которого я  знал,  мой мастер Райс, тоже  был бледным  в
отличие от своих птенцов... Так вот, с возрастом изменения могли накопиться,
а  коль  скоро Кальвар  покинул  Париж  по  тем же  самым  причинам, которые
восстановили против него Гриппена в Лондоне...
     --  Нет. -- Эшер откинулся на  подушку, настолько обессилевший от своих
попыток выпрямить спину, что  сейчас ему  хотелось  только  спать. -- Вы  не
читали газеты? У меня  в кармане...  -- Он  засомневался. --  А,  нет,  я ее
оставил  в   катакомбах.   Перепечатка   из   лондонской  "Тайме".  Гриппену
потребовались бы сутки, чтобы сюда добраться, а за день до того, как на меня
напали, в Лондоне вампиром было в  одну  ночь  убито девять человек. Полиция
сбита с толку тем, что тела жертв обескровлены, но...
     -- Девять?!
     Впервые Эшер видел дона Симона ошеломленным. Или, может быть, он просто
научился тоньше различать проявления чувств Исидро?
     --   Я  не  думаю,  что  это  дело  рук  какого-нибудь  известного  нам
лондонского вампира. Гриппен, конечно, зверь,  но  он бы не уцелел в течение
трехсот пятидесяти лет,  совершай  он такие  безумства.  Теперь  я знаю, что
Гриппен  и Хлоя здесь ни при чем, да  и на  Фарренов это не  слишком похоже.
Такое впечатление,  что некий вампир,  долго сдерживавший свои желания,  дал
себе наконец волю.
     -- На эту роль  Гриппен  как  раз  вполне подходит, --  пробормотал дон
Симон. -- Но девять жертв...
     -- Во всяком случае, это означает, -- сказал Эшер, -- что мы имеем дело
с неизвестным нам вампиром.
     Исидро кивнул.
     -- Да, -- сказал он. --  И такое впечатление, что  с  сумасшедшим. Эшер
вздохнул.
     -- Моя няня говаривала: "День ото дня дела идут все лучше и лучше". Мне
было бы спокойнее  думать,  что она права.  -- Он уронил голову  на подушку,
набитую соломой, и вновь провалился в сон.

        Глава 15

        ВОСЕМЬ ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ ПРИ ПОЖАРЕ ТОВАРНОГО СКЛАДА!
     ПОДОЗРЕВАЕТСЯ, ЧТО ДЕЛО НЕЧИСТО
     (Из "Манчестер герольд")
     Огонь  опустошил  товарный склад, принадлежащий  Мойлу  и компании,  на
Ливерпуль-стрит  прошлой ночью,  унеся жизни  восьмерых  бродяг, надеявшихся
найти на  складе  убежище  от холода. Тем не  менее  полиция  сообщила,  что
обнаруженные  в прилегающей к складу аллее  пятна  крови  наводят на мысль о
том,  что  дело здесь нечисто, хотя все тела были слишком  жестоко обожжены,
чтобы дать повод к  конкретным подозрениям. Все восемь  тел  были  найдены в
глубине  склада,  близко  к тому месту,  откуда начался  пожар.  Нет никаких
свидетельств, что бродяги пытались погасить пламя, и  полиция  уверена,  что
все они были мертвы еще до возникновения пожара. Огонь уже разгорелся, когда
его увидел ночной сторож Лоуренс  Бевингтон, уверяющий, что  не  заметил  во
время предыдущего обхода ни дыма, ни суматохи на складе.

     "Конечно,  не заметил, -- подумала Лидия. --  Будь я на месте убийцы, я
бы не стала стаскивать трупы  и поджигать склад, не  убедившись, что  сторож
уснул".
     Дрогнувшей рукой она отложила газету.
     Манчестер. Безликие  массы фабричных  рабочих, слуг, угольщиков...  Она
взглянула  на   исписанный  до  половины   листок,  лежащий  поверх  журнала
"Сравнительный фольклор", и  в который  раз спросила себя,  сколько  ей  еще
ждать.
     Она обещала Джеймсу ничего  не  предпринимать до его  возвращения  и не
подвергать   себя   опасности.   Она   понимала,  что,   начав   действовать
самостоятельно, она оказалась  бы  в  положении  ребенка,  заблудившегося  в
болотах  и не умеющего отличить надежной  кочки от  предательского  зеленого
бугорка, прикрывающего  гибельную трясину.  Понимала она  и  то, что вампиры
затаились  где-то совсем рядом. Со  страхом Лидия вспомнила гортанный голос,
зовущий ее во сне, и ужас сгущающейся темноты в холодном туманном дворе, где
она  пыталась  выследить  вампира.  Чтение не  приносило облегчения  и  лишь
усиливало страх.
     Сколько  ей еще  ждать? В последнем письме Джеймс  сообщал, что намерен
нанести  визит  парижским  вампирам  под  сомнительной  защитой  дона Симона
Исидро.  Тщетно она  запрещала  себе связывать  это  известие с  последующим
долгим молчанием. Сердце подсказывало  ей, что  им  не  было никакого смысла
сохранить жизнь  Джеймсу. Кроме того, у друзей  Кальвара могли быть секреты,
оберегаемые не только от людей, но и от других вампиров.
     "Подожду еще один день, -- решила она, пытаясь унять отчаяние. -- Через
Оксфорд письма идут медленно... могла быть задержка..."
     Она вновь взглянула на список, который начала составлять прошлой ночью,
и  на  лежащую  рядом газету. Обезумевший вампир уничтожил за последние трое
суток семнадцать человек.
     Непослушными пальцами она сняла и отложила  очки, потом уронила  лицо в
ладони и заплакала.

     Проснувшись, Эшер почувствовал себя немного получше, хотя изнеможение и
угнетенное состояние духа все еще давали себя  знать. Сны его были отравлены
сознанием какой-то  страшной ошибки, хотя  он  еще не мог  понять, в чем она
заключалась. Ему снилось, что он ищет что-то в доме ван дер Плаца в Претории
-- ищет торопливо,  потому что  вот-вот должно вернуться семейство, искренне
привязанное  к  своему  гостю  --  симпатичному  и  чудаковатому  баварскому
профессору, увлеченному одной своей лингвистикой.
     Но  он забыл,  за  чем он охотится. Он помнит только,  что это жизненно
необходимо,  причем  не  только  для Англии,  ведущей  войну  с  непокорными
колониями,  но и  для его  собственной  безопасности,  а также  безопасности
близкого  ему  человека.  Он предполагает,  что  это  должны  быть  какие-то
заметки,  скорее  всего  список  его  собственных  статей,  до  которых  ему
необходимо добраться первым... Страх  и  торопливость нарастают, потому что,
во-первых, ван дер Плацы хотя и буры,  но связаны с германской  разведкой  в
Претории и  немедленно выдадут его, если  узнают, кто он такой. А во-вторых,
он  точно  знает, что  в одном  из шкафов,  дверцы которых  он  открывает  и
закрывает в спешке,  окажется Жан, его друг -- семнадцатилетний сын хозяина,
со снесенной выстрелом половиной лица...

     -- Я убил его, -- выговорил он, открыв глаза.
     Холодные хрупкие  пальцы коснулись его лица. На  фоне  низкого смутного
потолка он  различал это истощенное белое лицо,  плывущее в  облачке бледных
волос, пылающие странным пламенем  нечеловеческие глаза.  Фразу он выговорил
на английском, и тихий шепчущий голос по-английски ответил ему:
     --  Убил ты этого отрока во гневе  или  ради выгоды? Он знал,  что брат
Антоний может читать его сновидения, хотя до конца уверен в этом не был.
     -- Мне не оставалось ничего другого, -- так же тихо проговорил Эшер. --
Он мог понять, кто я такой. Хотя нет... --  Рот его  горько скривился. --  Я
убил  его   по   политическим   соображениям...  чтобы  сохранить  собранную
информацию,  с которой мне надо было вернуться в Англию.  Я боялся... --  Он
помедлил, подбирая слово, потому что термин "подорваться" мог  быть незнаком
старому монаху. -- Я боялся, что меня изобличат как шпиона.
     "Каков эвфемизм", -- подумал  он, сожалея о  том, сколь многое теряется
при переводе мыслей и чувств в слова. Да, он боялся быть  изобличенным перед
этими   людьми   как  шпион,   воспользовавшийся   их   доверием,  как   мог
воспользоваться для бегства краденым велосипедом, чтобы оставить  его  потом
ржаветь на обочине.
     -- У  меня давно уже нет права отпустить тебе  твои  грехи. --  Хрупкие
ледяные пальцы  погладили  руку Эшера;  всматривающиеся  в его лицо  зеленые
глаза были безумны  и полны боли, но Эшер не  боялся, что  вампир  не устоит
перед соблазном крови.  Затем шепот  возник снова:  -- Я,  обличавший алчных
священников,   продажных   священников,  священников,   берущих   взятки   и
оправдывающих  грехи  своих  господ,  --  как  я  могу  надеяться,  что  Бог
прислушается  к словам священника-убийцы,  священника-вампира!  Хотя  Святой
Августин говорит, что солдату  позволяется убивать в бою,  и грех этот может
быть ему прощен.
     -- Я не был солдатом,  -- тихо сказал Эшер.  -- В бою  один стреляет  в
другого, но и тот стреляет в ответ. Он просто пытается сохранить собственную
жизнь.
     -- Сохранить  собственную  жизнь,  -- усталым  эхом  отозвался  вампир.
Похожее на череп лицо его не изменилось, лишь дрогнули веки зеленых запавших
глаз. -- Сколь  многим  пришлось умереть,  чтобы сохранить мою  жизнь -- мое
бессмертие? Я не должен был делать этого выбора, но я  его сделал. Я  сделал
его, когда  вампир, отведав моей крови, поднес свое кровоточащее запястье  к
моим губам  и приказал пить его кровь, приказал войти в его разум, в котором
тьма  горела, как пламя. Я  выбрал  вечную  жизнь и  выбираю  ее  с  тех пор
еженощно.
     Изнеможение давило Эшера, как свинцовое одеяло; временами ему казалось,
что сон продолжается.
     -- А другие причины -- были?
     --  Нет.  -- Холодные  пальцы маленького монаха  лежали  на  руке Эшера
неподвижно.  Свеча отбрасывала  огромную чудовищную тень  на низкий потолок;
свет  мерцал  на  острых, как иглы, клыках. --  Просто я любил жизнь. Я  был
грешен этим  изначально,  еще когда  жил  с миноритами,  маленькими братьями
Святого Франциска. Я щадил  себя,  я любил  свое тело,  которое  должен  был
презирать, любил маленькие удобства жизни -- все,  против чего предостерегал
наш Учитель. Мне говорили, что, спасая тело, губишь душу. Так оно и вышло...
Может  быть,  я  просто  не хотел предстать  пред  Богом, отягощенный  этими
грехами. Не помню... А  теперь я отягощен  убийствами, которые  даже не могу
сосчитать. В кипящее озеро крови, которое видел  в Аду Данте Итальянец, меня
следует  погрузить целиком,  до  последнего волоска на  темени.  Вот участь,
достойная  того,  кто  пил  горячую  кровь  из   жил,  чтобы  продлить  свое
существование! Но мне даже этого не суждено!
     Горестно шепчущий голос  последовал за Эшером  во сны. На  этот раз ему
привиделся каменистый  берег дымящегося  бурлящего  озера  под черным небом.
Запах крови  останавливал  дыхание, клокотание оглушало.  Взглянув  вниз, он
увидел  запекшиеся  оставленные  отливом   лужицы,   заставляющие  вспомнить
анатомичку, где практиковались студенты-медики. Все они  были  в этом озере:
Гриппен, Гиацинта, Элиза,  Антея Фаррен --  обнаженные, корчащиеся, кричащие
от боли... По берегу адского озера в  кремовом вечернем костюме шла  Лидия с
колбочкой в  руке;  волосы ее  вились,  отброшенные  за  спину; стекла очков
запотевали  от жара, когда она наклонялась, чтобы взять  на пробу  кровь  из
кипящего Флегетона.  Эшер  пытался позвать ее, но  она  уходила все  дальше,
разглядывая колбочку на просвет, и была поглощена лишь этим. Он хотел бежать
за ней, но  тут  же обнаружил,  что не может сдвинуться  с места; его  ноги,
казалось,  пустили  корни  в застывшей  лаве.  Оглянувшись,  он  понял,  что
начинается  прилив,  --  кипящая кровь  уже наползала,  подбиралась к  нему,
готовясь поглотить за все его грехи.
     Он  открыл глаза  и увидел Исидро,  сидящего возле  свечи  и  читающего
лондонскую "Тайме". Стало быть, снаружи была ночь.
     -- Интересно, -- негромко проговорил  вампир,  когда  Эшер  передал ему
разговор  со старым священником.  -- Получается,  что он приходил в  дневные
часы,  то  есть,  думаю, солнечный  свет для него все-таки не препятствие. И
серебряный замок на двери явно был открыт и закрыт.
     -- Он мог прийти и другой дорогой.
     Исидро свернул и отбросил газету.
     -- Он мог явиться через  сточные трубы. Возможно, он все эти годы знал,
что этот дом принадлежит мне, а может быть, просто следил  за мной, когда мы
возвращались  из  катакомб.  И, увидев,  как  я  пытаюсь спасти  вам  жизнь,
несомненно сообразил, куда вас следует  доставить. В любом случае резиденцию
мне надо  искать новую, поскольку об этой уже знают  и Гришин, и Элиза... Вы
уже можете держаться на ногах?
     Эшер  заставил себя встать,  хотя  даже попытка умыться из принесенного
доном Симоном  резинового  тазика  вымотала  его до такой  степени,  что  он
счастлив  был  вернуться  на  свое  ложе: Чуть позже, отдохнув,  он попросил
конверт и бумагу. В течение следующего дня он написал два письма Лидии: одно
-- в  Оксфорд на  ее настоящее имя,  другое было  адресовано мисс  Присцилле
Мерридью  и  вложено  в  конверт  с запиской  для  студента-посредника. Эшер
заверял  Лидию, что  находится  в  относительной  безопасности,  но  сам  он
прекрасно понимал всю мрачную иронию этой фразы. Быть заключенным в  подвале
под опекой двух вампиров -- ситуация, прямо скажем, оптимизма не вызывающая.
Исидро  без  возражений согласился отправить оба письма, и  Эшеру оставалось
только  надеяться,  что  простенький  его камуфляж сработает, а  там  уж  он
постарается найти для Лидии новое убежище.
     Он пробыл в подвале  еще два дня: большей частью спал, читал приносимые
доном Симоном газеты и книги и с чисто  научным удовлетворением  слушал, как
вампир  читает  вслух Шекспира  с  произношением, принятым  в  шекспировские
времена.  Силы  постепенно  возвращались. Брат Антоний больше не  появлялся,
разве  что  в странных запутанных  снах Эшера,  однако фарфоровый кувшин он,
проснувшись, всегда находил полным свежей воды.
     В  полдень  второго  дня  Эшер  нашел  подложенные под  подсвечник  два
железнодорожных билета, а в ногах постели стоял аккуратно собранный багаж. К
билетам была приложена записка на прекрасной, вполне современной  бумаге, но
почерком середины семнадцатого столетия: "Сможете ли вы отправиться в Лондон
сегодня вечером?"
     Здесь же  был сложенный  в  несколько  раз  номер лондонской "Тайме"  с
крупным заголовком: "РЕЗНЯ В ЛАЙМХАУСЕ".
     Еще семь человек (в основном докеры-китайцы) расстались с жизнью.
     Дрожа от слабости, Эшер слез  со своего ложа  и,  спотыкаясь,  побрел к
решетке. Прутья были массивные, явно рассчитанные  на сверхчеловеческую силу
вампиров, серебряный замок  был  закрыт на  ключ. Эшер прижался к  холодному
металлу и негромко позвал в темноту:
     -- Антоний! Брат Антоний, послушайте. Вы нам нужны в Лондоне. Нам нужна
ваша помощь. Мы можем совершить это  путешествие в течение одной ночи, кроме
того, у  нас есть с собой  укрытие от дневного света. Вы должны ехать с нами
-- вы единственный, кто может  нам помочь, единственный, кто может выследить
дневного убийцу. Помогите нам. Пожалуйста.
     В ответ из темноты -- ни звука.

     -- Я  не удивлен, -- заметил  дон Симон, выслушав рассказ  Эшера, когда
поезд отошел от Гар дю Нор в  тонком  вечернем  тумане.  --  Трудно сказать,
насколько он осведомлен и много ли понимает в  том,  что  происходит. Вполне
возможно, что он тайком следует за нами, слушая издалека наши разговоры, как
это, кстати, часто делают вампиры. Не исключено, что  он приветствует смерть
вампиров  или просто не желает  назвать имя  убийцы, потому что хорошо с ним
знаком. Дружба среди вампиров бывает, хотя и редко.
     Он  развернул  на  костлявых   коленях  только  что  купленную  газету,
равнодушно пробежал заголовки.
     --  Мне  это  не  нравится, Джеймс,  --  сообщил он, и Эшер  наклонился
посмотреть.
     "ВАМПИР  ЛАЙМХАУСА! -- кричал заголовок.  -- ПОЛИЦИЯ ОЗАДАЧЕНА". -- Еще
одна  серия убийств  позавчерашней ночью  -- в Манчестере (лондонские газеты
перепечатали  сообщение  на следующий день). Наш вампир, видимо,  пользуется
обычным транспортом... Выпить кровь  из девяти человек -- да после  этого ни
один нормальный вампир в течение недели как минимум даже глядеть на людей не
сможет!  Если  кому-то требуются две жертвы  в течение одной  ночи,  то  это
редчайший случай. А это... -- Тонкие брови озабоченно сдвинулись.
     -- Это меня сильно беспокоит.
     -- Случалось такое раньше?
     Изящные руки свернули газету в несколько раз и отложили в сторону.
     -- При мне -- нет. Но Райс рассказывал, что нечто подобное случилось во
время Чумы.
     "Он стал вампиром еще до пришествия Черной Смерти..."
     -- С  теми,  кто  пил кровь  заразившихся чумой? Исидро обхватил руками
колено. На Эшера он не смотрел.
     -- Да все мы это  делали, -- сказал  он  спокойно. -- Райс делал это во
время  Великой  Чумы  --  и  не  заболел.  Гриппен  и я  поступали так же  в
шестьдесят пятом,  когда чума в последний раз пришла в Лондон. Да и  кто мог
тогда отличить здорового  человека  от зараженного, да еще  ночью! Однажды я
выпил  кровь одной женщины,  а  потом отбросил  простыню и  увидел у нее под
мышками  и в  паху черные нарывы  -- чума в  последней стадии. Я выбежал  на
улицу, меня жестоко рвало, и Туллоч Шотландец, найдя меня в таком состоянии,
удивился, что меня  напугало. "Мы  уже  мертвые,  --  сказал он.  -- Что  за
девичьи страхи?"
     Голос вампира был  ровным, желтые глаза  -- бесстрастны,  но,  глядя на
этот бледный благородный  профиль, Эшер ощутил вдруг, какая пропасть времени
разделяет его и Исидро.
     --  Потом,  много  лет  спустя,  Райс пристрастился  к  путешествиям --
странная привычка для вампира. Он исчезал на годы, бывало, и на десятилетия,
но я его видел последний раз  в Лондоне -- за неделю до Большого Пожара. Так
вот,  он рассказывал мне однажды, что вампиры в Париже и в  Баварии во время
чумы, случалось,  испытывали странные приступы, убивая  по нескольку человек
за одну  ночь. Хотя было ли  это связано с чумой -- сказать  трудно.  Вполне
возможно,  что причиной срыва был царящий вокруг ужас. Интересно, что такое,
по  его  словам,  могло случиться спустя долгое  время после  мора. Элизабет
Белокурая,  насколько  мне известно, проникала в зачумленные дома  и убивала
там целые семьи. После одного такого безрассудства ее убили, но раньше с ней
подобных приступов не было, а она была вампиром уже несколько столетий.
     -- А с вами такое случалось?
     Вампир так и не взглянул в его сторону.
     -- Пока еще нет.

     Они прибыли в Лондон перед рассветом. На этот раз Исидро  не исчез, как
он  это делал  раньше,  стоило  поезду подойти к платформе. Вместо этого  он
кликнул кэб и, лишь сопроводив Эшера домой, сгинул в опасно бледнеющей мгле.
Хотя  вампир объяснял  такую свою заботу  обязанностями  перед тем, кого  он
нанял,  Эшер  все  равно был благодарен  ему.  Большую часть путешествия  он
отсыпался,  и все же, когда  они достигли  Колоннады Принца Уэльского, вид у
Эшера,  как  частенько  выражалась  миссис  Граймс,  был  такой,  словно его
пропустили сквозь жернова.
     Спустя несколько часов он  был разбужен солнцем.  Хозяйка, ужаснувшаяся
его бледности, принесла ему завтрак на  подносе и спросила, не  нуждается ли
он в помощи.
     -- Если вы  больны,  сэр, --  обеспокоено сказала она, -- можно  нанять
человека, чтобы он за вами ухаживал. Я рада бы заняться этим сама, но у меня
просто не хватит времени, у нас ведь