едположение,   что
привезенный вами фиолетовый рог вы сами сбили  с  головы  дракона,  и  она
прямо-таки вызывала вас  на  то,  чтобы  вы  с  этим  согласились.  Но  вы
возразили и рассказали о том, как  вы  нашли  эту  странную  штуковину  на
дороге.
   - Ну да, так оно и было.
   - А ведь она-то об этом уже знала! То есть ей давно было известно,  что
такой рог валялся в лесу у дороги и мог быть добыт без всякой борьбы.
   - Как так? - еще больше изумился Фронауэр.
   - Она это знала от меня, - ответил сеньор Руй. - Это я отсек у  дракона
рог, привезенный вами. Но я тогда оставил его в кустах,  он  отлетел  туда
после удара. В изнеможении, еще не опомнившись от смертельного  страха,  я
совершенно забыл об этом трофее. "А где тот обломок фиолетового  рога?"  -
спросила она меня тогда. "Верно,  так  и  валяется  в  кустах,  справа  от
дороги", - ответил я ей. А теперь припомните,  сеньор  Гамурет:  вас  ведь
особо спросили о том, где вы этот рог обнаружили.
   - Да, и я рассказал, как его разнюхали собаки.
   - Тем самым было доказано, что я не лгал. До этого, однако, она  хотела
принудить вас солгать, оттого и  подбросила  вам,  как  приманку,  лестное
предположение, будто это вы похитили украшение  у  дракона.  Поймите  меня
правильно:   кто   решится   осудить    человека,    который,    добиваясь
благосклонности женщины, уступил бы этой маленькой слабости? Ведь тут даже
не  требовалось  громогласного  хвастовства.  Достаточно  было   лишь   не
возразить, промолчать, а  это  как  раз,  если  вспомнить  мудрость  наших
предков, и есть знак согласия. Не поймите меня превратно, сеньор  Гамурет,
и не подумайте, что я оправдываю тщеславие, но,  право,  поймать  человека
после таких тяжелых испытаний на столь  ничтожной,  пустячной  слабости  -
невелика  хитрость,  и  она  могла  бы  удаться  даже  с   наидостойнейшим
человеком. С вами она не удалась. Но поверьте мне, стоило герцогине вас на
этом подловить - о, тогда бы уж она вас не пощадила!
   - Да, да, - медленно и раздумчиво проговорил Фронауэр, - эту странность
в повадках нашей милостивой госпожи я тоже сразу  учуял,  хоть  и  не  так
ясно. Нет, под такой сенью я не  хотел  бы  приклонять  главу.  Надо  быть
совсем зеленым юнцом, чтобы молча, да еще и с  восторженным  благоговением
сносить все это.
   - Верно сказано! - заметил сеньор Руй.
   - Теперь я и  другое  понял,  -  продолжал  Фронауэр,  вдруг  заливаясь
хохотом, - то, что я заметил на стихотворном турнире.  Помните,  в  первые
дни после моего приезда нам их чуть ли не ежедневно  устраивали.  То  было
вовсе не настоящее стихотворство, каким, по рыцарскому обычаю,  увлекаются
на моей родине и в коем вы, сеньор Руй, как я вижу, знаете толк. Куда там!
Все эти  стишки  и  куплетики,  за  немногими  исключениями,  были  пустым
умничаньем, все с подковыркой. А мне это не по нутру! И вот  я  припоминаю
теперь одну  строчку  герцогини,  из  ее  блазона  -  так  ведь,  кажется,
называются эти песни у французов. Она пела ее под лютню, играть на которой
ее научил сеньор Говен. А строчка была примерно такая: "Умнее, чем на вид,
а оттого и скромен" или что-то в этом роде. Она мне еще тогда улыбнулась и
слегка надула губки. Теперь-то я  понимаю,  что  это  была  стрела  в  мою
кольчугу. Она решила, что я раскусил ее  хитрость  и  держусь  начеку,  "а
оттого и скромен". Но мне-то думается, что я тогда был много  глупее,  чем
на вид.
   - А может быть, она решила, что вы уже успели обо  всем  поговорить  со
мной, - вставил сеньор Руй.
   - Ну, пускай что хочет, то и решает, - сказал  Фронауэр,  -  я  собираю
котомку, как говорят на моей родине.
   - А теперь, сеньор Гамурет, - сказал испанец, после того как пажи снова
наполнили кубки,  -  я  хотел  бы  еще  кое  о  чем  доверительно  с  вами
побеседовать.
   - Говорите как на духу, за мной дело не станет! - воскликнул Фронауэр и
поставил кубок на стол.
   - Есть тут одно бедное сердце, которое  совсем  исстрадалось  по  нашей
милостивой госпоже. Нам-то, похоже, этого не понять, но это так.  Если  вы
выходите из игры, бедняге можно было бы помочь.
   - А Лидуана?
   - Последуй предложение с вашей стороны, она, возможно, разумно  и  даже
слишком разумно рассудила бы в  пользу  более  мужественного  вида,  более
высокого звания, более зрелого возраста. Но тоже вполсердца -  вот  как  и
вы, - хотя означенной половиной сердца наша милостивая  госпожа,  как  мне
кажется, умеет управлять уверенно и ловко. Мне такого даром не  нужно.  Но
если кто-то другой убежден, что от этого зависит его жизнь или  смерть,  я
охотно готов прийти на помощь, если это в моих силах.
   - В старые времена, - медленно  и  раздумчиво  проговорил  Фронауэр,  -
кое-где люди верили, что в новом доме счастливо  живется  тогда,  когда  в
основании его замурован живой человек, и по большей части  для  этой  цели
приносились в жертву бедные пленники. Но что до меня, я не хотел  бы  жить
над заживо погребенным сердцем. Однако скажите: кто он?
   - Сеньор Говен.
   -  Сеньор  Говен!  -  воскликнул  Фронауэр,  и  какое-то   растроганное
выражение появилось на его лице. - Вот уж чего не заметил так не  заметил.
Видно, крепко пришлось юному рыцарю стискивать зубы; а может, Гамурет и  в
самом деле много глупее, чем на вид.
   - Он держал себя в руках, это было похвально и нелегко.
   - Еще бы! Но скажите, сеньор Руй, может ли он надеяться?
   - Мне кажется, сейчас для него настал самый подходящий  момент  просить
ее руки. Поскольку мы оба все еще медлим, она решится.
   - И тот, кто любит всем сердцем, получит полсердца взамен.
   Они помолчали некоторое время.  Фронауэр  поднялся,  прошел  снова  под
аркой из листвы и цветов и встал на фоне голубого неба, там, где незадолго
до того стояли они оба.
   - Тогда у меня к вам есть просьба, сеньор Руй, - сказал он после паузы.
   - Считайте, что она уже выполнена,  -  по  рыцарскому  обычаю,  ответил
испанец, все еще сидя на оттоманке.
   - Не согласились бы вы вместе со мной  просить  руки  нашей  милостивой
госпожи для юного рыцаря? Вы знаете, что по ритуалу тут надобны  двое.  Не
сделать ли нам это безотлагательно, сразу и тем самым покончить  со  всеми
сомнениями и восстановить мир и спокойствие при Монтефальском дворе?
   - Превосходная мысль! - воскликнул де Фаньес,  вскочил  с  оттоманки  и
энергично ударил по протянутой Фронауэром руке. - Именно  безотлагательно!
Прямо завтра!
   - Прямо завтра! - смеясь, повторил Гамурет. -  А  теперь  -  к  сеньору
Говену! Где он прячется?
   - Да вон он! - вскричал испанец, указывая на дорожку, видневшуюся внизу
под лесенками  и  галереями.  -  Во  всяком  случае,  его  паж.  Беги  ему
навстречу, Патрик, и скажи, что мы  с  сеньором  Гамуретом  ожидаем  здесь
сеньора Говена для очень важного разговора.
   Юный англичанин легко и стремительно помчался по дорожке.
   - Из него выйдет толк,  -  заметил  Фронауэр,  глядя  вслед  убегающему
мальчику. - Хорошая, благородная кровь.
   - Я возьму его о собой, когда отправлюсь в путь, - сказал сеньор Руй.


   Говен стоял перед обоими рыцарями, и обретенное им на  парковой  скамье
спокойствие  лишь  гладким,  прозрачным  слоем   прикрывало   возбуждение,
явственно читавшееся в лице. Сеньор Гамурет дружески взял его  за  руку  и
заговорил.
   - Сеньор Говен, - сказал он, - мы намерены кое  о  чем  вас  попросить.
Речь идет ни много ни мало о том, чтобы вы, если у вас есть нужда  в  двух
просителях перед герцогиней, избрали нас обоих, сеньора де Фаньеса и меня.
Мы  надеемся,  что  вы  на  это  согласитесь  и  что,  сделав  предложение
герцогине, вы наконец-то вернете замку Монтефаль желанный мир и покой.  Мы
оба этого сделать не можем, да и не питаем таких  намерений.  А  вы,  если
можете, сделайте это - и располагайте нами обоими, от  души  готовыми  вам
услужить.
   - О сеньоры... - пролепетал Говен  и,  все  наконец  уразумев,  сначала
пожал руку Фронауэру, а потом, протянув обе руки  к  сеньору  де  Фаньесу,
упал в объятия своего прежнего господина.
   - Мы сделаем это завтра, - сказал сеньор Руй.
   - Как мне благодарить вас? - воскликнул Говен, уже даже  и  не  пытаясь
сдерживаться перед друзьями. Потом он облегченно  вздохнул.  А  они  снова
вышли из беседки на вольный простор, где солнце уже  клонилось  к  закату,
затопляя сады и башни потоками своих золотых лучей.
   Снизу, с террас, послышались голоса, звонкий смех, мужской  и  женский,
веселая  беготня.  Откуда-то  вынырнул  паж,  поклонился  и  сказал,   что
герцогиня вместе с придворными дамами и господами играет  внизу  в  мяч  и
что, заметив трех сеньоров, она пожелала с ними побеседовать.
   Они начали спускаться вниз.


   Герцогиня распорядилась прервать  игру  и  сидела  сейчас  на  каменном
возвышении,  расположенном  полукругом  в  глубине   сада   и   наполовину
затененном свисавшими сверху гирляндами синего горошка. Придворные -  дамы
и господа - стояли  по  обеим  сторонам  на  площадке,  выложенной  желтой
галькой. Повсюду валялись разноцветные мячи - красные, желтые, голубые,  -
а в руках у  всех  были  корзиночки,  тоже  с  мячами;  по  условиям  игры
полагалось забрасывать мячи в корзиночки, и у каждой партии был свой цвет,
причем цвета не должны были перемешиваться; поэтому все  старались  ловить
мячи своего цвета и избегать чужих, забрасываемых противниками.
   - А вот и наши рыцари ордена Истребителей дракона, - сказала Лидуана, в
то время как Родриго, Гамурет и  Говен,  каждый  со  своим  пажом  позади,
поочередно подходили к ней и отвешивали галантные поклоны с  разворотом  в
поясе.
   Замечание  герцогини  вызвало  у  окружающих   господ   приступ   почти
неприкрытого  веселья;  оживление  легкой  волной   пробежало   по   толпе
придворных. Лидуана  с  улыбкой  скользнула  взглядом  по  могучим  плечам
Фронауэра, склонившегося к  ее  руке,  и  вдруг  с  пристальным  интересом
посмотрела на его пажа.
   - Как бы мне хотелось, - сказала она, - посвятить в рыцари тебя,  Эрик,
ведь ты мужественно встретил лицом к лицу  ту  же  опасность,  что  и  наш
сеньор Говен. Но в свои четырнадцать лет  ты,  к  сожалению,  еще  слишком
молод, чтобы носить белый пояс. Ну, все еще впереди. Может, со временем ты
и проникнешь в тайну ордена  Истребителей  дракона,  если  тебе  милостиво
дозволяется присутствовать при собраниях этого капитула.
   Расхохотаться, конечно, никто не расхохотался,  но  казалось,  в  самом
шорохе платьев слышно было еле сдерживаемое веселье.
   - С вашего позволения, - сказал  Фронауэр,  и  тон  его,  пожалуй,  был
несколько резок, - из нас никто еще не истребил дракона...
   - Наша милостивая госпожа считает нас более важными и  серьезными,  чем
мы есть на самом деле, - с легкой улыбкой вмешался Родриго, - но  уж  если
мы что и основали, то отнюдь не  орден.  Всего  лишь  веселое  содружество
людей, которым приятно быть вместе.
   - Последнее, кажется, верно, -  заметила  герцогиня.  Выпрямив  стан  и
упершись ладонями в сиденье, она откинулась  на  его  спинку  и  некоторое
время разглядывала трех рыцарей, стоявших перед ней  как  бы  в  сомкнутом
строю.  -  Ваше  сердечное  согласие  меня  поистине  радует,  сеньоры,  -
продолжала она и  вдруг  добавила:  -  Однако  ж  мне  очень  хотелось  бы
проникнуть в вашу тайну!
   - В какую тайну,  ваша  милость?  -  спросил  на  этот  раз  Говен.  Он
несколько подался вперед и выглядел почти испуганным.
   - Тайну того, как драконов если и не убивают,  то,  во  всяком  случае,
обращают в бегство.
   И вот тут умный сеньор Руй не успел  вовремя  вмешаться,  его  опередил
Фронауэр:
   - Прошу прощения, но, сказать попросту,  эти  твари,  похоже,  неохотно
жрут людей, закованных в железо. Они не в их вкусе.
   - И не  в  моем  тоже,  -  сказала  Лидуана,  быстрым  взглядом  смерив
Фронауэра с головы до ног, - хоть я и не дракон.
   Теперь дозволительно было  рассмеяться,  что  все  и  сделали  с  явным
облегчением.
   - Играем дальше! - крикнула Лидуана и порывисто встала. - Сеньор Говен,
вот вам корзиночка, ваш цвет желтый, вы в моей партии!
   Бесчисленные  мячи  один  за  другим  взлетели  в  воздух  разноцветным
фонтаном. С земли мячей не подбирали, они так и  валялись,  где  упали,  а
стоявшие поодаль слуги держали наготове запасы новых. Со смехом, беготней,
прыжками и веселым гвалтом игра продолжалась сначала в садах у  крепостных
стен, где уже не различить было даже собственных бросков, потому  что  все
расплывалось в лучах заката; потом она  перекинулась  в  гулкую,  длинную,
выложенную цветными плитками аллею, во  внутренний  дворик,  разлилась  по
лужайкам, бег становился все быстрее, броски  все  размашистей,  смех  все
приглушенней; казалось, одинокие голубки воркуют там и сям за кустами,  но
то были дамы. За столы уселись,  когда  уже  начало  смеркаться;  в  свете
бесчисленных огней темным зеркалом мерцало вино в  плоской  чаше,  влажным
блеском отливали горы плодов, соленым и багряным - крабы в  мисках.  Когда
луна, подавляя весь этот гомон, залила своим  светом  лужайки  и  беседки,
озарила  пруды,  по-новому,  по-иному  высветила   глубокий   лик   садов,
многочисленное общество уже совсем рассеялось.  Говен  удостоился  в  этой
кутерьме пожатия руки герцогини - только жаркими  пальцами  коснулась  она
его ладони, но на какую-то секунду вдруг сдавила ее сильней, и рука у него
похолодела до самого плеча, и сердце будто тоже подпрыгнуло вверх,  в  это
плечо. Вскоре в лунном свете  возле  куртины  он  мельком  увидел  сеньора
Родриго.
   - Всего доброго, Говен, - шепнул тот, - завтра мы идем к ней.  А  чтобы
ты не думал, что тебе приносятся жертвы, взгляни  вон  туда.  -  И  кивком
головы он указал в конец аллеи, той липовой  аллеи,  в  которой  несколько
часов назад, мучимый надеждой и страхом, Говен нерешительно приблизился  к
марешалю: там теперь  стоял  Фронауэр,  почти  целиком  скрытый  тьмой,  и
целовался всласть. В его объятиях, явно отвечая  ему  нежной  взаимностью,
млела крупная рыжеволосая дама.



4

   Наутро после игры в мяч сеньор Руй и сеньор Гамурет  уже  стояли  перед
троном герцогини в пустынной зале серебристых в  белых  тонов,  каждый  со
своим пажом, одетым в цвета господина. Речь держал испанец. Плавно  лились
из его уст принятые в таких случаях цветистые слова.  Фронауэр,  красивый,
как северный Аполлон, стоял с угрюмой  и  растерянно-торжественной  миной,
как стоят крестьяне перед гробом ребенка.
   Пока сеньор Руй говорил в пустоту, окружавшую  трон  (Лидуана  опустила
взгляд и не отрывала его от скамеечки для ног), он вдруг почувствовал, что
справа, с той стороны, где череда высоких светлых окон  открывала  вид  на
бескрайний простор, будто странно легкий и чистый луч коснулся его.  Он  и
на языке своем, бойко сыпавшем слова, ощутил новый вкус. Взгляд его  начал
блуждать поочередно - от  одного  к  другому  -  по  двум  полукружиям  из
красного и серого камня, выложенным на полу  залы.  Наконец,  не  прерывая
речи, сеньор  Руй  взглянул  в  окно  и  понял,  что  отсюда  видны  леса,
окружавшие Монтефаль, те, из которых он пришел. И буровато-зеленая полоска
дали все еще сохранялась в уголках его глаз, когда он снова перевел их  на
мозаичные плиты каменного пола.
   Герцогиня  произнесла  в  ответ  приличествующие   случаю   любезности,
пожелала сеньору Говену сохранять твердость  духа,  и  этими  словами,  по
обычаям  той  позднерыцарской  поры,  уже  выражено   было   благосклонное
согласие. Сеньор Руй попросил заодно дозволения оставить  Монтефаль,  дабы
отправиться в новые странствия, поскольку другой ходатай,  сеньор  Гамурет
фон Фронау, изъявил  готовность  дождаться  дня  свадьбы;  этого  требовал
ритуал, ибо одному из сеньоров,  делавших  предложение  от  имени  рыцаря,
полагалось затем быть и шафером.
   Герцогиня бросила на вольного рыцаря фон Фронау короткий  непроницаемый
взгляд и поблагодарила его.


   В приемной, как только рыцари вышли, их приветствовали марешаль и члены
государственного совета. Все вельможи, и Фронауэр с  ними,  направились  к
жениху. Один сеньор Руй,  сопровождаемый  Патриком,  пошел  назад  в  свой
приют, к оттоманке под лиственной сенью.
   Здесь был покой. С колонн свисали пышные зонтики соцветий. Теплое  небо
кое-где прорывалось сюда, нависая большими синими лоскутьями, а вдали, над
горизонтом, раздвигалось вольно и широко.
   Сеньор Руй улегся на оттоманку и закрыл глаза. Снова он ощутил,  как  и
прежде в зале, тот же вкус на  языке,  горьковато-свежий  вкус  трав,  что
растут в глубоких зеленых долинах, прорезанных ручьями. Даже  не  поднимая
век, он почувствовал, как переменилось освещение, будто стало оно  скупее,
но и чище и ярче. Одновременно замок Монтефаль совсем съежился и поблек  в
этом сиянии, разлившемся вокруг, стал маленьким, как камешек на пути,  что
оставляет за собой человек.
   Не успели они задремать - сеньор Руй на  своем  ложе,  Патрик  в  своем
большом кресле, - как явился камергер Лидуаны с  известием  к  сеньору  де
Фаньесу, что герцогиня желает особо напутствовать его перед отбытием.
   И еще раз пришел он в канун своего отъезда в залу серебристых  и  белых
тонов, и стоял на этот раз в оконной нише, а напротив него сидела женщина,
которая должна была стать целью великого подвига, но  не  смогла,  ибо  за
этим подвигом уже  не  виделось  больше  никакой  другой  цели.  Пока  она
говорила - говорила все то, что полагалось сказать, дабы не сказать именно
того, чего ей нельзя было высказать,  -  пока  она  говорила  о  том,  что
канцлеру  ведено  изготовить  грамоту  для  сеньора  де  Фаньеса,  каковая
предписывала бы всем подданным герцогини, горожанам и  рыцарям,  оказывать
ему во время его странствий в пределах герцогских владений любую поддержку
и помощь, в какой только возникнет нужда, - пока длилась эта речь,  взгляд
сеньора де Фаньеса неотрывно был прикован к лесным далям.
   Они простирались до самого горизонта - серо-зеленый  прибой  лиственных
крон вблизи, уже пронизанный кое-где теплым коричневатым свечением,  а  за
ним, чуть выше, темная полоса хвойных.
   - Куда вы намерены держать путь? - спросила Лидуана и  перевела  взгляд
на окно. Слова ее звучали так, будто она, замечтавшись, высказывала  вслух
собственные раздумья, а не задавала вопрос.
   Сеньор Руй тоже ответил не сразу.
   Он снова взглянул на лесные просторы за окном, и ему вдруг  почудилось,
что из невидимого источника за этими лесами хлынул слепящий зеленый  свет,
- но лишь на мгновение. Синим парусом натянулось небо над кромкой лесистых
валов. Воздух застыл в полном безмолвии, и мир в нем был заключен, будто в
стекле.
   - Почем мне знать? - коротко ответил он.
   Осень, подумалось ему вдруг, это же осень. В последние дни множились ее
приметы - насколько возможно было  почувствовать  здесь,  в  этой  стране,
напоминавшей южный сад, смену времен  года.  Все  так  же  пестрели  яркие
соцветия в садах, но свет, но воздух вокруг - вот что менялось, мягко, еле
уловимо.
   Два пажа вошли в залу. Они несли на подушке длинный тонкий меч.
   - Это для вас, сеньор Руй, - сказала Лидуана. -  Владейте  им  к  вящей
вашей чести и славе. А  когда  остановится  на  его  рукояти  ваш  взгляд,
вспомните о приключении, что привело вас сюда.
   Она приветствовала его легким кивком, чуть дрогнуло ее тонкое лицо, она
протянула ему руку, и не успел он поднять почтительно  склоненную  голову,
как она уже повернулась и быстро пошла прочь, удаляясь в глубину залы.
   Он постоял еще немного в  оконной  нише,  потом  взял  меч  с  подушки,
протянутой пажами, и отстегнул клинок от перевязи. То была дамасская сталь
- благороднее оружия он, пожалуй, до сих пор  не  держал  в  руках.  А  на
крестообразной рукояти он заметил  врезанный  в  нее  кусочек  фиолетового
рога, сбитого им с головы змея. И этот крохотный осколок  драконьего  рога
странным образом казался почти прозрачным, обработанный и отшлифова