очка), и  принялся  тереть  ею,
прижимая  изо  всех  сил,  о  пластик  пола.  По  пылинкам,  которые  начали
приставать к полиэтилену, Бен  понял, что материал наэлектризовался. И тогда
он всунул  полиэтиленовую пленку  в  щель двери.  Он рассчитывал на  то, что
чувствительные к заряду моновибраторы будут этим выведены  из строя. И когда
он, вытащив из  щели пленку,  вставил вместо нее сам номер, то  увидел,  что
надежда его сбылась: дверь не открывается.
     Теперь он  стал ждать  и,  когда  в  спортивном зале послышались  шаги,
застучал в дверь и закричал:
     -- Я не могу выйти, замок сломался!
     Его  услышали,  и  вскоре  дверь  открылась.  Бен  сразу  направился  к
модератору,  заявил, что  просидел запертым в подвале всю ночь,  и попросил,
чтобы от утренних занятий его освободили. Пришлось  ждать прихода мастера из
отдела ремонта -- он должен был установить, что именно произошло, после чего
Бена отпустили и даже разрешили лечь в своей спальной кабине.
     Как приятно было нежиться в своей постели, зная, что остальные сейчас в
классах  и  спортивных  залах!  Собственно  говоря,  его должна была  мучить
совесть:  ему  бы  никогда  в  голову не пришло, что  он способен  так легко
отбросить основные правила, определявшие до сих пор его  жизнь. Но почему-то
он чувствовал  себя  превосходно,  и  не  только  из-за приятной  усталости,
которую испытывал: он теперь ощущал в себе силы, о существовании которых  до
этого  не  подозревал, и им владело неодолимое желание ставить  перед  собой
трудноразрешимые задачи.
     Теперь  для  него было просто невозможно провести в бездеятельности всю
первую половину  дня.  Быстро приняв решение, он  спустился  на первый  этаж
блока,  в медицинскую комнату, и попросил  снотворных  таблеток.  В коробку,
которую  дали, ему удалось  незаметно положить шприц для инъекций -- и через
пять  минут  он уже снова лежал в своей  постели  и ждал сновидений, которые
вызовет к жизни активация глубоко погребенного содержимого памяти.
     II
     Улицы  были  безлюдны, почти  все время на  них  царила мертвая тишина.
Электрички не  ходили,  такси  были запрещены.  Зато взад-вперед  разъезжали
набитые полицейскими патрульные  джипы, и иногда можно было увидеть ползущий
танк. Бен перебегал из парадного в парадное. Когда нужно было обогнуть угол,
он  останавливался и  сперва удостоверялся в том,  что впереди все спокойно.
Наконец он нырнул  в  проход  между  двумя домами.  В заднем  дворе, где  он
оказался, находилась оснащенная устаревшей техникой  типография; здесь они и
печатали свои листовки. На большее они не осмеливались.
     От группы остались считанные  люди, в том числе Джонатан, Харди, Эдвиге
и Франсуа.  Остальные,  выйдя из  заключения, о подпольной борьбе  не хотели
даже слышать.
     Свою работу  в центральном банке данных сохранил только  Бен. Он  тогда
чудом избежал ареста и так и не знал до сих пор, кто в тот раз вызвал его  к
видеофону. Было  ли это случайностью или же кто-то захотел его спасти? Когда
он увидел  из окошка кабины видеофона приближающихся полицейских, он присел,
а потом  незаметно  выскользнул через  дверь;  в  его нагрудном кармане были
спрятаны   листки   с   перечнем   способов   саботажа   --   неопровержимое
доказательство бунтовщических намерений  группы.  Поэтому  всех остальных  и
продержали под  арестом так недолго. Но по этой  же  самой  причине товарищи
смотрели теперь на  Бена  как на чужого.  Так стало несмотря на то, что роль
его была важнее других: у него был больший, чем у них, доступ к информации о
происходящих   событиях,   а   когда   нужно  было   провести   какую-нибудь
запланированную ими акцию, на клавиши пульта ложились его, а не их пальцы...
Однако Бен не был доволен своим положением. Ибо, хотя ему этого не говорили,
тень подозрения на нем лежала:  некоторые  считали, что  именно он сообщил о
замыслах товарищей и месте встречи.
     Сейчас они сидели в задней комнате, вход в которую был замаскирован под
стенной шкаф. Здесь они были в относительной безопасности.
     Набрасывали  текст новой  листовки. Харди записывал  черновые  фразы, а
остальные  помогали формулировать окончательный вариант. Но всем  было ясно,
что их положение безнадежно.
     -- По-моему, то,  чем мы  здесь  занимаемся, бессмысленно,  --  сказала
Эдвиге.  --  Только вдумайтесь: мы  призываем к сопротивлению!  А кто Сейчас
настолько  глуп,  чтобы  сопротивляться?  Все  знают,  чем   это  грозит  --
заключением, исправительным лагерем...
     -- Значит, все бросить? -- усмехнулся Франсуа.
     --  Нет, --  ответила Эдвиге, --  но  если мы не в состоянии  придумать
ничего, кроме красивых слов, можно свертывать все прямо сейчас.
     -- Не думай, что расстаться с  нами тебе будет очень легко! -- закричал
Франсуа. -- Сама знаешь, что...
     -- Оставь Эдвиге в покое,  -- оборвал  его  Джонатан.  --  Она  говорит
только то, что думаем мы все.
     Харди отодвинул лист, на котором писал, и положил на него карандаш.
     -- Что же ты предлагаешь? Придумал что-нибудь получше?
     Джонатан кивнул.
     -- Возможно.
     -- Каждое слово из тебя как клещами вытаскиваешь! -- сердито воскликнул
Франсуа.
     -- Слушайте внимательно! --  Джонатан  понизил голос, словно боясь, что
его подслушают. -- Мне пришла в голову  одна  мысль... и, если я прав... это
решит нашу проблему. -- Он помолчал.  -- Знаете ли вы, что такое  разрушение
по стратегическим соображениям? Этим  средством пользовались во всех войнах,
и  прежде всего  тогда, когда войскам приходилось отступать. Речь шла о том,
чтобы уничтожить важные  объекты, не допустив тем самым, чтобы они попали  в
руки врагу.  Спрашивается, не предусмотрело ли и наше правительство что-либо
подобное на такой случай?
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Предусмотрело в каком смысле? И что должно быть разрушено?
     Голос Джонатана зазвучал тверже:
     -- Я убежден,  что  в важнейшие  блоки центрального компьютера заложена
взрывчатка. И  наверняка  есть  код,  известный только  самой верхушке,  при
помощи которого заряды эти могут быть взорваны. Ведь совершенно очевидно: те
никогда   не   допустят,  чтобы  компьютерная   система  со  всеми  данными,
хранящимися в ее памяти, и бесчисленными программами, на которых держится их
власть, попала в руки другим. Понимаете, что я хочу сказать?
     Все заговорили, перебивая друг друга, восхищенные и воодушевленные этой
мыслью; после долгого перерыва снова затеплилась надежда. Однако очень скоро
они поняли, что решающий вопрос в следующем: как узнать этот код?
     -- Ты об этом думал? -- спросил Франсуа. -- Да, -- ответил Джонатан. --
Если кто и может узнать его, так это Бен.
     Бен подумал о себе в этой связи еще до того, как Джонатан его назвал, и
все-таки  слова Джонатана застали  его врасплох. Все смотрели на него -- кто
умоляюще, кто просительно, кто требовательно. Он заговорил не сразу:
     -- Вы  знаете: я и так делаю все, что  возможно. Но тут у меня  никаких
возможностей нет.
     -- У тебя есть возможность, -- сказал Джонатан. -- И возможность эта --
Барбара Буланже.
     -- Не понимаю... -- проговорил, запинаясь, Бен.
     -- Ну, ты ведь наверняка, как, впрочем, и другие,  заметил, что Барбара
к тебе  неравнодушна.  А работает  она секретарем  директора. Тебе  все  еще
непонятно?
     Бен покачал головой.
     --  Я не  испытываю к Барбаре никаких чувств. Она красивая  девушка, но
меня не интересует...
     -- С этой минуты интересует, -- сказал жестко Джонатан. -- По-моему, мы
друг друга поняли.
     То, что говорилось потом, прошло мимо ушей Бена -- он ничего не слышал.
Он  думал  о  Барбаре...  Джонатан психолог  по  профессии  и,  быть  может,
наблюдательнее  других.  Если  вспомнить...  да,   интерес  к  нему  Барбара
проявляла. И нельзя отрицать, что она на самом деле замечательная девушка --
не только красивая, но и обаятельная...
     Сочетать приятное  с полезным?  Ничего  подобного  Бену  до сих  пор не
приходило в голову. "Ты обязан это  сделать,  обязан", --  шептал внутренний
голос. Ну... а что еще Бену оставалось?

     Две-три случайные встречи,  несколько приятных  слов...  Все  оказалось
невероятно просто. Джонатан хорошо разбирался в человеческих чувствах.
     Совместный обед  в столовой,  встреча в одном  из  немногих  оставшихся
кафе...
     И вскоре Барбара пригласила его к себе. Она жила в опрятной квартирке в
одном из огромных жилых зданий, предназначенных для более высокопоставленных
служащих  банка  данных.  У  нее,  как  у секретаря  директора,  было  много
возможностей, которых другие не имели.
     Они  лежали  на широком  диване.  Барбара  уже перестала  стесняться  и
испытывала потребность в нежности, и игры  эти доставляли Бену удовольствие.
Вначале он себя  спрашивал, не  придется  ли  ему,  чтобы  разыгрывать перед
девушкой влюбленного, мобилизовать  все свои актерские способности, но сразу
же стало ясно,  что никакой необходимости в  этом  нет:  ему  не нужно  было
притворяться, он был на самом деле влюблен. И потому избегал  говорить с ней
о банке  данных больше, чем это было безусловно необходимо, и избегал  о нем
выспрашивать. Однако друзья его становились день ото дня нетерпеливее.
     Бен высвободился из объятий Барбары и закурил.
     -- Что вообще ты думаешь о нашей работе? -- спросил он. --  Не боишься,
что   нас  с   тобой  видят  вместе?  Ведь  для  большинства  я  возмутитель
спокойствия.
     -- Знаю, -- ответила Барбара. -- Возможно, именно этим ты и привлек мое
внимание. Не такой, как другие, не такой раболепно покорный.
     -- А о себе ты что  скажешь?  Ты  ведь точно  такая, как  они: послушно
следуешь  правилам,  делаешь,  что  тебе  прикажут  и,  таким  образом, сама
помогаешь угнетать. Думала ты хоть раз о том, чтобы сделать что-нибудь?
     Барбара приподнялась на локтях и нежно на него взглянула.
     -- Кто же тебе сказал, что  я  ничего не  стала бы  делать? Думаешь, ты
случайно избежал тогда ареста?
     Бена словно ударило током. -- Так это была ты? Это ты позвонила мне?
     --  Я,  --  ответила  девушка.  --  Я не  могла допустить,  чтобы  тебя
схватили. По-моему, я уже тогда была в тебя влюблена.
     Она  попыталась  притянуть  Бена  к  себе, но он  сидел  прямой, словно
окаменев.
     --  А остальных бросила на  произвол судьбы? -- Теперь голос его звенел
возмущением. -- Старалась ради себя самой... дело тебе безразлично!
     Реакция его ошеломила Барбару.
     -- Не сердись! -- умоляюще сказала она. -- Я ведь сделала это из лучших
побуждений. Ты не пострадал -- уже хорошо.  Не смотри на меня так зло, прошу
тебя!
     -- Послушай, Барбара! -- сказал Бен. -- Ты знаешь, как я люблю тебя. Но
какой во  всем  этом  смысл -- сейчас, в  этой ситуации? Уже сегодня свобода
существует  только  на бумаге. На самом же деле  у  нас система, которая нас
беззастенчиво  угнетает,  -- хорошо  живется  только самой верхушке. Если мы
надеемся на что-то  в будущем, мы не  вправе  сидеть сложа руки.  Мы  должны
отодвинуть  наши личные  интересы на  второй план и посвятить себя обществу.
Ведь это нужно всем, а, значит, нам тоже.
     -- Но что же мы можем предпринять? -- спросила Барбара.
     -- Есть одна возможность... -- Быстро  наверстывая потерянное время, он
рассказал ей о секретном коде. -- Его наверняка знает твой шеф. Нужно, чтобы
ты добыла  для меня  этот  код, только и  всего. У тебя  есть  доступ к  его
письменному столу, к его блокноту, к его бумагам. Нужно  только поискать.  А
когда найдешь, сказать мне. Вот и все. Ты это сделаешь?
     Барбара  лежала,  откинувшись  на подушки.  Пока  он  говорил,  она  не
проронила  ни слова. Выражение ее обрамленного длинными  белокурыми волосами
лица было странно беспомощное.  Она не  произнесла ни слова  и теперь, когда
Бен замолчал, но когда он  наклонился к ней и поцеловал в лоб,  щеки и губы,
она страстно к нему прижалась.
     -- Ты это сделаешь, Барбара? -- спросил Бен.
     -- Да, --  ответила  она чуть слышно. --  Я  сделаю для тебя все,  Бен.
Да... я попробую.

     И вот код у него. Барбара  ничего не рассказала ему  о том, как она код
достала. Похоже было  даже, что она  хотела  бы об этом  забыть. И когда они
снова оказались в объятиях друг друга, сила ее  чувства почти испугала Бена,
тем более  что на этот  раз  вид у  нее вовсе  не был счастливым  -- скорее,
разочарованным.
     И Бену тоже встреча эта не  принесла  радости. Он  шептал нежные слова,
рисовал радужные картины будущего, но в душе спрашивал себя,  претворится ли
в действительность хотя бы ничтожная часть того, о чем он говорит...
     А потом быстро распрощался  --  настолько быстро,  что  это  было почти
невежливо.
     Друзья его  ждали. Ему показалось, что  глаза, которые н  него впились,
выражают физический голод.
     Несколько  секунд  Бен  чувствовал  гордость  за  то, что  ему  удалось
сделать, но потом понял, что все выглядит не так, как он себе рисовал.
     -- Вот!
     И он бросил  на стол листок, на котором были нацарапаны две-три буквы и
цифры.
     -- Код этот ты должен ввести сам, -- сказал Харди.
     -- Сам? -- переспросил Бен.
     -- А кто же еще?
     -- Я не представляю себе истинных  масштабов разрушений, -- сказал Бен,
-- Возможно, я тоже взлечу на воздух вместе со всем остальным.
     -- Ты не хочешь рисковать? -- спросил Франсуа.
     --  А  не мог бы ты использовать какой-нибудь периферийный терминал? --
спросил Харди.
     Бен помедлил немного, потом сказал:
     -- Это очень трудно: мое рабочее место в центре, и около других входных
блоков я  не бываю. Но  можно сделать  по-другому:  я запущу  программу, и в
конце будет приказ о разрушении. Тогда я успею покинуть здание.
     -- И когда все должно произойти? -- спросил Франсуа.
     --  Лучше не откладывать, прямо завтра, --  сказал Харди, -- а то, пока
суд да дело, что-нибудь случится.
     Он повернулся к Бену:
     -- А вообще-то ты уверен, что Барбара не проговорится?
     Бен кивнул:
     -- Она нас не предаст.
     -- Теперь еще кое-что... --  сказал,  растягивая слова, Джонатан. -- Ты
должен проследить, чтобы Барбара обязательно была в вычислительном центре --
я имею в виду, когда...
     -- Я  устрою так, чтобы во второй половине дня ее в здании не было,  --
перебил его Бен.
     Все на него уставились.
     -- Ты  этого  не сделаешь! -- сказал Харди. --  Она  может задуматься о
том,  что,  собственно,  происходит.  Может  проявить  слабость.  Нет,  Бен,
предупреждать ее нельзя.
     -- Харди прав, -- поддержал его Джонатан.
     И это было как смертный приговор.
     -- Да, конечно, -- сказал Бен.

     В  ту ночь  он не смог заснуть. За  последние  годы  он совершил немало
актов  саботажа, и никогда  его  не мучили мрачные предчувствия, никогда  не
испытывал  он  сомнений, никогда не  знал  страха. На этот  раз было  иначе.
Почему,  он и  сам не мог объяснить:  ведь речь  идет вовсе  не о том, чтобы
поднять в воздух здание; взорвется всего лишь несколько небольших зарядов, и
действующие электронные  схемы превратятся  в кучу жести  и проволоки. Вот и
все.  Разорванные провода, разрушенные  запоминающие  устройства...  Что тут
страшного?
     Но в  то  же время он понимал,  что центральный процессор нечто особое:
это  мозг огромной  системы, и  от его  работы зависит функционирование всех
машин страны,  начиная с  силовых  станций  и  кончая  последним  телефонным
аппаратом. Что произойдет, если мозг погибнет? Остановятся ли устройства  на
периферии? Или же  какие-то процессы будут продолжаться -- неконтролируемые,
не  подвластные человеку? Например, на  атомных электростанциях,  на военных
заводах,  на нефтеперегонных  установках?..  Ответов  на эти  вопросы  он не
знает. Однако пути назад нет.
     А  потом он  подумал о Барбаре. Он мог бы провести  сегодняшнюю  ночь с
ней, но на это физически не способен. Что делать?

     Придя на  следующий день  на  работу, он постарался выглядеть таким же,
как всегда, бросаться в глаза не больше, но и не меньше обычного.
     Тратить попусту время он не стал. Сел за пульт и ввел команды к запуску
программы, которую для этого  приготовил.  Ввел код, который должен был быть
вызван  позднее, и ввел команду начинать. Теперь уже его больше ничего здесь
не задерживало.
     Перед  тем  как  покинуть  здание,  он зашел  в  кабинку  общественного
видеофона. Одной рукой прикрывая телеобъектив, другой  набрал номер Барбары.
Подождал... Потом услышал ее голос.
     -- Надеюсь, ты знаешь, кто  говорит. Помнишь, однажды  ты предостерегла
меня?  Сегодня я  предостерегаю тебя.  Не  медля, сразу же  уходи из здания!
Постарайся уйти как можно дальше. Всего тебе доброго!
     Он  пошел  на  риск, поступил  наперекор  требованию  своих  друзей. Но
поступить иначе он не мог.
     В   дневное  время  такси   ходили.  Их  было  не  так  уж  много,  но,
позаботившись своевременно, достать  машину все-таки было можно. В одной  из
них Бена  ждал Харди  -- за  квартал от  банка данных. Они  сразу же поехали
прочь,  но  далеко  им отъехать  не удалось:  водитель  отказался  превысить
установленную  максимальную   скорость   в  тридцать   километров.   Быстрее
позволялось ездить только полицейским машинам.
     Спустя  двадцать  пять  минут  Бен и Харди  увидели  первые последствия
акции: погасли уличные  фонари.  Еще  через две  минуты раздалось  несколько
взрывов,  а  за  ними  последовала  вспышка  -- ярче  тысячи  солнц. Они  не
пострадали:  таксист резко  затормозил,  и машина, глухо  ударившись о  край
тротуара, остановилась.
     И  тогда  они   увидели,   как  на  другом   конце   города,  там,  где
экспериментальный  реактор,  поднялся почти до  самых облаков огромный столб
дыма. Через  промежуток времени,  необходимый для двух-трех вдохов,  до  них
докатилась наконец взрывная волна; посыпались  оконные стекла,  закачались и
стали падать стены домов, с которых срывало крыши. Люди метались  по улицам,
бросались в  подворотни,  искали спасения в  парадных -- и  рушащиеся  стены
хоронили их под собой.  Внезапно все  кругом окутало облако  пыли,  и дышать
стало почти невозможно. Город погрузился в тьму.

12

     Сцены, силой  химического препарата  обретшие  жизнь  в  сознании Бена,
взволновали его  не меньше,  чем  сцены  первого  сновидения.  Но  он словно
обжился  в них: к  тому, что там  происходило,  он  относился теперь гораздо
спокойнее,  был в  состоянии  трезво  все  анализировать.  Пока  еще  он  не
установил, что в них основано на  действительных фактах,  а  что  нет, но от
этого еще  больше  окрепло  его намерение доискаться истины и  не дать сбить
себя  с толку.  Вот  почему, не откладывая, прямо  сегодня, он отправился на
поиски третьего в списке, Джонатана Умана.
     Когда он за несколько минут до двух часов пополудни шел по коридору, из
своего кабинета, словно бы случайно, вышел Освальдо Эфман. Что-то подсказало
Бену, что это вовсе не случайность. Освальдо положил руку ему на плечо:
     --  У  меня для  тебя  приятная  новость: с сегодняшнего дня ты  можешь
приступить к работе в отделе психологического программирования.
     -- Вот  уж не думал, что это может произойти так  скоро! Ведь  я еще не
прошел курс...
     -- Ха, что такое курс? С работой ты  освоишься быстро.  Я пошлю к  тебе
Гунду, первое время она будет тебе помогать.
     -- Но я еще не кончил последний случай...
     -- Об этом можешь не беспокоиться. Это не важно. Им может заняться твой
преемник.
     -- Кто будет моим преемником?
     -- Пока мы еще никого не подобрали, но ведь это не срочно.
     -- И все-таки  мне  бы  не  хотелось  бросить работу  не закончив.  Мне
хватило бы двух-трех дней.
     Освальдо  отступил от  него на  шаг.  По-прежнему дружелюбно, но теперь
более твердо сказал;
     --   Мне  бы  хотелось,  чтобы  к   своей  новой  работе  ты  приступил
безотлагательно.
     Он кивнул Бену и ве