ох. Большая белая птица возникла из темноты  и села  ему
на плечо.
     --  Как  твое крыло?  --  спросил Данда. --  Уже  не болит?  Хотел бы я
полететь  вместе  с  тобой  и  посмотреть,  что  там  дальше,  за  горами  и
пустыней...

     Гауранга  осторожно  положил  на  землю  только  что  пойманную  и  еще
трепыхавшуюся рыбину, обтер руки пучком травы и вытащил из колчана стрелу.
     Тонко  дзенькнула  тетива,  коротко  пропел  ветер  в  оперении,  фазан
подскочил  над высокой  травой, упал,  хлопая крыльями, закружился  на одном
месте.
     --  Попал!  Попал!-- закричал  Гауранга, потрясая  луком. Он подбежал к
бьющейся птице, прикончил несколькими ударами ножа, поднял добычу высоко над
головой.
     -- Данда! Ты посмотри, какой красавец!
     -- Кровью испачкаешься, -- сказал Данда, подняв голову от охапки травы,
которую собрал на полянах и теперь перебирал, сидя под деревом.
     Гауранга   нарочно  подставил  руку  под   кровь,  толчками  бьющую  из
перерезанной шеи птицы, и мазнул себе по лицу:
     -- Не пристало будущему вождю бояться крови! -- воскликнул он.
     -- И не пристало зря проливать ее. Ты не был голоден, зачем убил?
     Данда с кряхтением поднялся на ноги и не оглядываясь пошел к лесу.
     Глядя ему в спину, мальчик возмущенно фыркнул. Надо же, зря убил! Разве
убивают только для  еды? На  войне тоже  убивают... Но там враги. Или ты их,
или они тебя.  А в жертву? Когда кормчих поймают, их принесут в жертву, хотя
они не враги и не пища, просто чужие. Если поймают. Попробуй разыщи их... Но
какой выстрел!
     Гауранга прицепил к поясу  рыбину и  фазана и  вприпрыжку припустил  за
стариком, догнал его и пошел рядом, приноравливаясь к хромой поступи.
     -- Все вокруг такое, каким мы его делаем, -- будто не замечая мальчика,
скрипучим голосом говорил  Данда. -- Выйди с обнаженным мечом, и все  вокруг
при виде  тебя  возьмутся за оружие. Улыбнись -- и улыбнутся в ответ.  Запри
дверь свою, и сосед сделает  то же самое. Возведи вокруг дома стены, и всюду
тебе будут чудиться враги.
     -- Разве плохо иметь крепкие стены и доброе оружие под рукой?
     -- Окружать себя нужно не стенами -- друзьями.
     -- А вдруг среди них предатель, враг? Или все они враги и лишь  искусно
притворяются? Те же кормчие: убили двух стражников и бежали.
     --  Ты будешь вождем,  --  грустно проговорил  Данда. --  Только помни:
будешь  зол ты -- будут злы и жестоки все вокруг, и страх поселится в душах,
небо  из голубого станет  серым, поблекнет  листва на  деревьях, и  холодным
станет солнце. Кормчих хотели убить, и они спасали свою жизнь.
     -- Но ведь нужно же кого-то принести в жертву! Старик рассмеялся.
     -- Разве можно чужой кровью купить себе счастье? Ты будешь вождем...
     Гауранга  засопел.  Он   всегда  сопел,  когда  злился.  Данда  говорил
непонятное.  Он хороший, никто не может  так здорово  различать голоса птиц,
так  быстро находить вкусные  коренья и так интересно рассказывать. Но когда
он  говорит  непонятное...  Будто  прошлогодняя хвоя  попала  за  шиворот  и
колется, колется, колется...
     Гауранга посмотрел на  небо.  Оно не было серым, оно  было  голубым,  и
солнце не было холодным.
     -- Давно белан не  прилетал, -- сказал мальчик. -- Забыл, наверное, как
на корабле мы лечили его крыло...
     Он вдруг осекся и замер  на месте с поднятой ногой.  Шагах в пяти из-за
деревьев  вышел, покачиваясь,  до  бровей заросший  человек  в  лохмотьях  и
заступил  дорогу.  В руках он  сжимал  узловатую  дубину. Голодно сверкающие
глаза обшарили старика и мальчика и остановились на мальчике.
     Мужчина  шумно сглотнул, дернулся вверх и вниз острый кадык, напряглись
руки.
     Гауранга попятился. Кормчий. Где-то поблизости могут быть и другие.
     Отпрыгнуть в кусты  и бежать.  Кормчий  не догонит,  куда ему!  Позвать
воинов. Но Данда...
     Мальчик тоскливо оглянулся по сторонам. Помощи ждать неоткуда.
     Кормчий,  не сводя глаз  с пояса  Гауранги, шагнул  вперед,  перехватил
поудобнее дубину. Данда угрожающе поднял посох  и  встал  между  мальчиком и
кормчим, но Гауранга отстранил старика. Он отцепил от пояса фазана и рыбину,
положил на землю перед кормчим и отступил. Он хотел что-то  сказать, но язык
отказывался повиноваться,  и тогда  мальчик просто  раздвинул губы в подобии
улыбки.
     Удивительная перемена произошла  вдруг с  кормчим. Он отшвырнул дубину,
обеими  руками  схватил рыбину и  фазана и,  прижимая к груди,  в  несколько
прыжков скрылся за деревьями.
     Увидев врага  убегающим, Гауранга  вскинул было лук,  но  рука  старика
опустилась ему на плечо, крепко сжала.
     -- Не  надо, -- сказал Данда. Голос его  дрожал.  -- Ты  все  правильно
сделал. А я испугался! -- он коротко сыпанул трескучим смехом.
     Возвращались молча.  Рука  старика лежала на плече мальчика. Когда  меж
деревьев  стали видны почти готовые стеньг,  сложенные из  толстых бревен, и
слышны голоса копающих ров людей, Гауранга спросил:
     - Ты ведь не уйдешь от нас, Данда?
     -- Еще не знаю,  --  с  испугавшей  мальчика серьезностью после  долгой
паузы ответил старик.
     Дозорные  спали, никто  не окликнул скользнувшего в приоткрытые  ворота
человека,  и,  оказавшись  вдали  от стен,  в  густой  тени  деревьев, он  с
облегчением вздохнул.  Некоторое  время,  замерев на месте, он вслушивался в
ночную тишину, ожидая  вскрика испуганной птицы,  звяканья оружия или хруста
ветки под  неосторожной ногой. Но ничто не показалось ему подозрительным, он
вышел из-за дерева и быстрым шагом, сторонясь тропинки, направился туда, где
на обращенном к морю склоне холма стояла крохотная хижина хромого Данда.
     На пороге  он  обернулся,  еще раз внимательно  огляделся по  сторонам,
потом без стука толкнул  дверь и  вошел внутрь. Едва дверь закрылась за ним,
как из  кустарника  появилась маленькая юркая фигурка  и  прильнула  к стене
рядом с окном.

     В  эту  ночь  сон  обошел  стороной  не  только  хижину  хромого Данда.
Бодрствовал и Гунайх,  а вместе с ним пятеро старейших клана. Посла обильной
пищи  и  хмельного  питья  им  Хотелось  спать, они  важно  клевали  носами,
недоумевая про себя, зачем вождю понадобилось звать их в столь поздний  час,
а речь Гунайха все текла и текла. Для каждого он нашел доброе слово, каждому
напомнил о его заслугах перед кланом. Он вспомнил стародавние времена, когда
клан был могуч и богат и соседи искали с ним дружбы.
     --  Да-да,  -- кивали  старцы.  -- Были  такие  времена. Нам  ли их  не
помнить?! -- И глаза их туманились, а выцветшие губы растягивались в улыбке.
Славные были времена, сытые и спокойные.
     --  Но потом у  вождя родились  сыновья-близнецы, и  по древнему обычаю
клан разделился. Все ли это помнят?
     -- Да-да, -- кивали старцы и мрачнели. -- Так  было.  Древний обычай не
был нарушен.
     -- Именно тогда,  с Раздела, начался  закат  славы  и удачи, -- напирал
Гунайх.  Соседи  обнаглели,  война  следовала за  войной,  и  ему,  Гунайху,
досталось жалкое наследие чужой глупости. Да-да, глупости! Но он не  роптал,
нет, он  воин и сын воина. Но неудачам не было конца, соседи были сильнее, а
кое-кто  опять вспомнил  древние  обычаи и начал  шептаться по углам о смене
вождя.
     Старцы, почуяв угрозу, принялись что-то  бормотать,  но  Гунайх  их  не
слушал.
     "Испугались!  --  удовлетворенно  думал  он  про  себя,  вглядываясь  в
ненавистные лица. -- Это хорошо, что испугались, хорошо, что поняли  наконец
свою слабость здесь, на  новой земле, где некому пожаловаться  и не  у  кого
искать защиты".
     Как  же  люто он  ненавидел их!  Вечно брюзжат, и всегда у них наготове
какой-нибудь древний обычай или достойное  подражания деяние предков. Иногда
Гунайху  казалось,  что,  собравшись где-нибудь  в укромном  месте, они сами
выдумывают  и  обычаи,  и деяния предков. Но теперь  все  будет  по-другому.
Теперь  он, Гунайх,  один  будет решать  судьбу  клана.  И  пусть кто-нибудь
осмелится возразить!.. Но почему же так долго не возвращается Гауранга?
     -- Духи наших предков создали  эту землю для клана взамен утерянной, --
сказал Гунайх. -- Они послали проводника -- хромого Данда...
     При звуках этого имени старцы оживились,  думая, что гроза миновала. По
древним  обычаям, чужак не  имел права жить внутри  городища, и хижина Данда
стояла в отдалении, но редким был день, когда там не толпились  бы воины или
старики, женщины  и детвора, люди, пришедшие  за  лечебными травами, советом
или просто так.
     -- Хромой  привел нас сюда,  -- сказал один из старцев,  которого Данда
вылечил от болей в пояснице. -- Он учит детей, лечит раны воинов...
     -- Это так,  -- оборвал его Гунайх. -- Устами Данда говорят с нами духи
предков.  И они сказали:  здесь наш  новый дом. Здесь! Все  это  слышали  на
берегу,  куда пристали наши корабли и где  на плечо хромого опустилась белая
птица. Это так, все видели, все это знают. Но я знаю еще кое-что...
     Гунайх обвел старцев взглядом, от  которого мурашки пробежали у  них по
спинам, отхлебнул из кубка и продолжал:
     -- Я  не умею говорить долго и красиво,  как мой брат Балиа, я воин. --
Он выдержал паузу и, услышав  наконец за дверью стремительные  шаги, сказал:
-- Послушаем моего сына Гауранга.
     В тот же миг дверь распахнулась.
     --  Он там! Он  опять там! --  с  порога  закричал Гауранга.  Глаза его
лихорадочно блестели, волосы были растрепаны, а одежда  мокра от росы. -- Он
опять там и опять уговаривает Данда бежать! Предать нас всех и бежать!
     -- Успокойся, -- приказал вождь и усадил мальчика на скамью подле себя.
-- Не  подобает будущему воину и вождю  вести  себя на совете  клана подобно
женщине в грозу. Говори по порядку.
     Только сейчас Гауранга заметил  сидящих вокруг стола старцев.  Он густо
покраснел, вопросительно  глянул на отца, а когда тот подбадривающе похлопал
его по плечу, прерывающимся от волнения голосом стал рассказывать.
     Гауранга говорил о том, что Гунайх и старцы знали  сами: Балиа дошел со
своими  людьми  до Дальних гор  и  нигде не  встретил  человеческого  жилья.
Неприступные горы и море -- отличная защита от врагов.
     --  Он говорил,  -- мальчик  запнулся и после  паузы продолжал,  --  он
говорил, что только... глупец, разум которого помутился от страха  и неудач,
может заставлять  людей возводить стены, копать рвы и ямы, когда нет никакой
опасности...
     -- А Данда? -- спросил вождь. -- Он что говорил?
     -- Что в Дальних горах есть проход, и там, за горами, пустыня...
     --  Так я  и  знал! --  воскликнул Гунайх. -- Проход в  горах! У  любой
крепости есть слабое место. Дальше!
     -- Балиа  говорил,  что  многие недовольны вождем. Люди устали и  хотят
жить спокойно...
     --  Жить спокойно!  А разве  я  этого  не  хочу?!  --  Пальцы  Гунайха,
вцепившиеся в толстую столешницу, побелели.
     -- Он говорил, что  клан  нужно  разделить. Пусть те, кто хочет строить
крепость, останутся здесь,  а другие возьмут один или два корабля и поплывут
вдоль берега, чтобы найти новое место и жить так, как им хочется. Он сказал,
что в совете есть те, кто думает так же...
     --  Неправда!  Мальчишка  лжет!  --  взвизгнул  неповоротливый,  тучный
Вимудхах. -- Кто докажет, что он все это слышал, а не придумал только что?
     -- А разве нужны еще доказательства? -- медленно проговорил Гунайх.
     Вимудхах поперхнулся,  заерзал  на  месте, обернулся  по сторонам,  ища
поддержки, но  мудрые старцы,  глядя в пол,  уже  потихоньку отодвигались от
него.
     И тогда Вимудхах испугался,
     -- Этого не может быть! -- просипел он. --  Я не верю, что кто-нибудь в
совете думает о разделе клана. Балиа -- безумец и отступник. Никто не думает
так, как он. Он предатель!
     Вот слово и прозвучало. Гунайх ухмыльнулся в усы. ,,,:::...-.:
     -- А  Данда... Данда согласился уйти  на кораблях?  -- медленно спросил
он, тоном подсказывая ответ.
     Мальчик, пряча глаза, залепетал:
     --  Данда.,.  да... Нет! Нет,  нет... Это  все  Балиа.  Он  уговаривал,
грозил... Он посмел грозить старику! Балиа предатель!
     Вимудхах вкрадчиво спросил!
     -- Да или нет? Совет должен знать правду.
     --  Я не расслышал, -- тихо прошептал  Гауранга,  стараясь  ни с кем не
встречаться  взглядом. Щеки у него пылали,  и комок горечи застрял  в горле.
Предчувствие потери сжало ему сердце, он сожалел о сказанном.
     -- Только не изгоняйте  его, -- губы  мальчика задрожали, он  вскочил и
выбежал за дверь.
     -- Все  ясно, --  чувствуя  близкое прощение,  сказал Вимудхах.  -- Все
ясно. Они оба предатели, а, согласно древним обычаям наших предков...
     -- Все  ли  так думают? --  спросил Гунайх. -- Все  согласны? Все  были
согласны.

     Балиа  замолчал,  поднял  голову,  прислушиваясь,  и  на всякий  случай
пододвинул к себе меч.
     Он  не успел обнажить его.  Дверь, сорванная  с  ременных петель мощным
пинком, грохнула о стену, и в хижину с топором в руке ворвался Гунайх.
     -- Совет назвал тебя предателем  и по  древнему  обычаю  наших  предков
приговорил тебя к смерти! -- прорычал он. -- Завтра я сам покажу твою голову
клану!
     Он взмахнул топором, но Балиа успел уклониться, и блеснувшее в  пламени
светильника широкое лезвие рассекло пустоту.
     Гунайх  был опытным бойцом. Тяжелый топор казался игрушкой в его руках.
Удар следовал  за  ударом, но  Балиа  чудом удавалось  всякий  раз  избегать
смерти.  Короткий меч был сейчас бесполезен, и ему приходилось  рассчитывать
только на свою ловкость.
     Перебрасывая  топор  из  руки в  руку, быстро передвигаясь  на коротких
крепких  ногах, Гунайх  атаковал со всех  сторон сразу,  постепенно  отжимая
брата в угол. Развязка была близка и  неминуема, оба это понимали. С  начала
схватки  ни один  не  проронил  ни слова,  в хижине раздавалось лишь тяжелое
хриплое дыхание Гунайха, короткое, с присвистом сквозь сжатые зубы  -- Балиа
да шарканье ног по земляному полу.
     Ни звука не издал  и хромой  Данда, сидящий, как и  сидел до  появления
Гунайха, в дальнем  углу и полностью, казалось, безучастный к происходящему.
Не  было ни страха, ни ненависти в его  глазах, только  безмерное сожаление,
когда он  переводил взгляд  с огромного,  похожего  на  разъяренного  кабана
Гунайха  на  гибкого и  стремительного  Балиа.  И  будто устав  смотреть  на
братьев, таких  разных  внешне и таких схожих в стремлениях,  старик прикрыл
глаза и словно бы даже задремал. Больше всего ему хотелось  сейчас оказаться
на пустынном берегу и  слушать шорох волн, бегущих из дальних-дальних краев,
где нет злости, ненависти и невежества. Должны же быть такие края!
     Схватка между тем продолжалась. Зажатый в  угол Балиа неуловимо быстрым
движением метнул  свой меч в Гунайха.  Тот  на мгновение  растерялся, успев,
однако, отбить удар, но и этой задержки  оказалось  достаточно.  Балиа двумя
руками подхватил скамью и обрушил ее на брата. Схватившись за голову, Гунайх
грузно осел на пол. Балиа сверху бросился на него, но получил сильный удар в
живот  и  отлетел к стене.  В следующий  миг  Гунайх  был  уже на ногах.  Он
поудобнее перехватил топор и с коротким хэканьем нанес последний удар.
     Потом  он наклонился, подобрал с пола меч Балиа и  повернулся к  Данда.
Залитое  кровью лицо вождя было страшно.  Выставив  вперед руку с  мечом, он
медленно подошел к старику.
     -- Вот этого ты  и добивался, -- хрипло  проговорил Гунайх.  -- Чтоб мы
вцепились друг  другу  в глотки, чтоб  клан разделился, а  уж  потом  ты  бы
прибрал к рукам этого мальчишку, -- он кивнул в сторону брата. -- Раздела не
будет, ты ошибся, старик. Но ты еще многое должен мне сказать.
     -- Мне нечего тебе сказать, -- ровным голосом отвечал Данда.
     -- Ты колдун!
     -- Я человек. Такой же, как и ты.
     -- Ты привел клан сюда, чтобы здесь разделить, а потом позвать тех, кто
перебьет нас поодиночке. Или же ты хотел сам  стать вождем и начать войну со
мной после Раздела?
     --  Ни то, ни другое. Вас перебили  бы всех еще  там, --  старик махнул
рукой в сторону моря. -- Для этого не было нужды вести клан  сюда. Я привел,
чтобы спасти вас. Никто, кроме меня, не знает дороги в эту землю.
     -- Ты околдовал нас. Ты позвал, и мы пошли.  Никто  не верил, что  есть
эта земля, но мы пошли.
     -- Потому что хотели жить.
     -- Зачем тебе это? Чего ты хочешь? Ты притягиваешь людей, и они слушают
тебя. Чего ты хочешь, старик? Отвечай!
     -- Я учу людей тому, что знаю сам.
     -- Ты колдун, звезды указывают тебе путь.
     -- Они укажут  путь любому, кто  смотрит на небо не только затем,  чтоб
подстрелить там птицу.
     -- У тебя есть тайное знание, старик. Дай мне его, и я не убью тебя.
     -- У меня нет тайного знания. Тайным знание делает корысть.  У меня нет
корысти.
     -- Ты лжешь. У тебя  есть  тайное  знание,  ты не приказываешь, но люди
слушают  тебя.  Я  ведь не глуп, я заподозрил  неладное еще там,  на берегу,
когда птица села тебе на плечо.
     -- Она прилетела на корабль,  еще когда мы плыли сюда. Я лечил ей крыло
и прятал от всех, иначе ты первый съел бы ее.
     -- Ложь! Ты все лжешь!  Ты так и не просил у меня награды, теперь я сам
предлагаю ее тебе: твоя жизнь вместо тайного знания. Ну!
     Данда вздохнул и тихо засмеялся.
     -- Я не хотел никакой награды. Я стар,  и сил у меня немного. Однажды я
был  уже здесь,  мальчишкой. На обратном пути корабль разбился,  и спасся  я
один. Всю жизнь я мечтал еще раз вернуться в эту землю. Я хотел лишь одного:
позвать  с собой людей, перейти через горы  и пустыню  за ними и посмотреть,
что там, за пустыней...
     -- Опять ложь! Ты только что это придумал, но я заставлю тебя говорить!
     Он ткнул мечом в  грудь Данда,  и на  одежде старика проступило и стало
расплываться темное пятно. Хромой Данда молчал. И чем дольше он молчал,  тем
в большее неистовство приходил Гунайх, осыпая его проклятиями" и угрозами. А
чем больше, неистовствовал  Гунайх,  тем непоколебимей становилось  молчание
старика.
     Вдруг раздалось хлопанье крыльев, большая белая птица влетела  в окно и
с яростным клекотом вцепилась когтями  в лицо Гунайха. Он  взвыл  от  боли и
неожиданности, сорвал  с  себя птицу, швырнул  ее в  Данда и  в остервенении
рубанул мечом раз, другой, еще и еще...
     Не  помня  себя,  он  рубил  и рубил  бездыханное  уже тело старика, на
котором распластала, словно защищая, свои белые крылья птица,  и кровь птицы
смешивалась  с кровью  Данда,  и белые  ее  перья  запутывались  в его белых
волосах.

     ...А под утро дозорные на стенах  увидели над морем за холмами  зарево.
Но  это  был  не восход.  Это  пылали семь  кораблей.  И тьма, потревоженная
пламенем, становилась еще гуще.
     2. Послушник
     И, сойдя с корабля на берег, так говорил Данда:
     --  Здесь  наш  дом. -- И  обвел рукой вокруг, и по  мановению руки его
выросли горы на горизонте, и белая птица опустилась ему на плечо.
     --  Здесь наш  дом, -- так говорил Данда.  -- Жить нам  здесь  и  здесь
умереть.  Прокляты и сгинули в  пучине все земли,  кроме этой. Нет  нам пути
отсюда, здесь наш дом. Горе тому, кто дом свой покинет.
     Первая Книга святого Гауранга.
     -- Здесь наш дом, -- говорил Данда, но улыбка неверия змеилась по губам
отступника  Балиа.  Тогда Данда, увидев,  что нет  способа убедить  безумца,
пошел к кораблям и  сжег корабли и принял смерть От меча предателя, повторяя
"здесь  наш дом". И кровь его стала кровью снежного белана, и руки его стали
крыльями птицы, и  поднялся он в  заоблачные выси, чтобы охранить эту землю,
прекрасный Гунайхорн, и сверху видеть отступников и карать.
     Откровение святого Вимудхаха.
     И тьма,  потревоженная пламенем, становилась еще гуще. Джурсен протянул
руку  и двумя пальцами  загасил свечу. Ларгис пробормотала  что-то, засыпая,
положила  ему голову  на плечо, ткнулась носом в шею. Дыхание было легким  и
щекотным. За окно