шь  одну
планету и поселишься на ней окончательно?
     - Ну да, - небрежно произнес он. - Так я, наверно, и потуплю. Немного
погоди.
     - Ты так говоришь, чтобы что-то сказать никто из вас никогда не может
усидеть на месте.
     - Не можем, - прошептал он. - Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые
миры... новые звезды...
     - Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселеную,  Нед,  а
это - грех. Существуют границы, которые не дозволенно переступать.
     - Да, - согласился он, - ты права. Я знаю, что ты права. - Он  провел
пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. - Мы  делаем  то,  что
обязаны, - сказал он. - Учимся  на  чужих  ошибках.  Служим  нашему  делу.
Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?
     - Этот человек, который заперся в лабиринте...
     - ... он счастлив, - завершил Раулинс. - Он идет избранным путем.
     - Как это?
     - Я не смог бы этого обьяснить.
     - Он наверно страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.
     - Он смог возвыситься над своей ненавистью, - обьяснил он, как  умел.
- Сумел. И обрел покой. Безотносительно тому, кто он есть.
     - Что? Он почувствовал прохладу  ночи  и  отвел  ее  в  комнату.  Они
остановились у постели.
     Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о  Дике  Мюллере.  И  попытался
понять, какой лабринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял  ее.
Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.
     Дик, подумал он, когда мы  с  тобой  увидимся,  нам  найдется  о  чем
поговорить.
     Она спросила:
     - Но почему он снова скрылся в лабиринте?
     - По тому же, почему раньше полетел к чужим существам. По  той  самой
причине, по какой все это произошло.
     - Не понимаю.
     - Он любил человечество, -  сказал  Раулинс.  И  это  было  наилучшей
эпитафией. Он никогда еще не обладал так  девушкой.  Но  ушел  от  нее  до
рассвета.