раз.  Обними
меня, призрак ночи, ошибка моя, кровь  моя,  бедная  мечущаяся  девочка  в
такой бестолковой Вечности...
     Она не хотела. Но она не могла иначе.
     А Вечность была липкой и нестрашной...



                               ЛИСТ ШЕСТОЙ

                                      В ней билось сердце, полное изменой,
                                      Носили смерть изогнутые брови,
                                      Она была такою же гиеной,
                                      Она, как я, любила запах крови.

     - ...Разве грех любить жизнь и все, что  с  ней  связано?  -  сказала
вендийка. - Разве грех обмануть смерть, чтобы  приобрести  жизнь?  Она  не
могла примириться с тлетворным дыханием старости,  превращающей  богинь  в
морщинистых старух, в ведьм; и она взяла в любовники Мрак, а он подарил ей
жизнь - нет, не ту, ведомую смертным, но жизнь без увядания и дряхления. И
она погрузилась во тьму, где смерть не нашла ее...
     Ярость сверкнула в глазах короля, и  он  сорвал  бронзовую  крышку  с
саркофага. Кокон был пуст, и кровь заледенела от хохота девушки за спиной.
     - Это ты! - король заскрипел зубами.
     Смех усилился.
     - Да, я! Я, не умиравшая и не знавшая старости! Пусть глупцы  говорят
о повелительнице сфер, взятой на небо богами; но лишь во  тьме  лежит  для
праха земли дорога бессмертия. Дай мне твои губы, богатырь!..
     Она легко вскочила и, привстав  на  цыпочки,  обвила  тонкими  руками
могучую шею короля. Он  смотрел  на  прекрасное  лицо  и  испытывал  ужас,
леденящий ужас и отвращение.
     - Люби меня! - страстно прошептала она, запрокидывая  голову.  -  Дай
мне частицу твоей жизни, чтобы поддержать мою молодость, дай! - и познаешь
мудрость всех эпох, тайны вековых подземелий, призрачное войско  склонится
перед тобой, пирующее на древних могилах, когда ночь пустыни расписывается
на лунном пергаменте полетом нетопыря. Я хочу воина. Люби меня, воин!
     Она на миг прильнула к его груди, и  сладкая  боль  пронзила  короля,
боль у основания шеи. Он с проклятием отшвырнул девушку  на  ее  последнее
ложе.
     - Прочь, проклятая!
     Из маленькой ранки на шее сочилась кровь.
     Девушка змеей выгнулась на ложе, и желтые огни преисподней  вспыхнули
в глазах, прекрасных и завораживающих, и медленная улыбка обнажила  острые
белые зубы.
     - Глупец! - крикнула она. - Ты хочешь уйти от меня? Нет, ты подохнешь
в этой темноте и никогда не сыщешь обратной дороги. И иссохший  труп  твой
еще вспомнит о предложенном бессмертии. Глупец, я еще напьюсь твоей крови!
     - Может быть, - прорычал король, - но пока держись подальше от  моего
меча! Ему не впервой разговаривать с бессмертными...
     Он сделал шаг, и вдруг спустилась темнота. Свечи мигнули и погасли, и
за спиной шелестел тихий смех порождения мрака,  подобный  сладкой  отраве
адских скрипок; и король побежал, побежал  во  тьму  -  лишь  бы  уйти  от
обиталища прекрасного и омерзительного, живого и в то  же  время  мертвого
существа.
     Источником вечной жизни было преступление, и к физическому отвращению
присоединились боль и обида за величественную легенду, обернувшуюся...



                                  НЕЧЕТ

     - Тише, милый... Ты вернулся.
     - Вернулся? - хриплый голос мужчины прервался. - Откуда?
     - Я не знаю, - сказала женщина. - Ты  пришел,  но  когда  кровь  твоя
смыла Тяжелое Слово, - ты исчез. Исчез на девять ночей - и Верхние, и  сам
Сарт искали тебя, только я не искала - я ждала... И  дождалась.  Не  уходи
больше, я не хочу всматриваться в темные глубины неведомого... Где ты был?
     - Я? Не помню...
     - Совсем?!
     - Совсем. Но нам нельзя медлить. Мои друзья...
     - Друзья? - ветер вплел в голос женщины  холодную  жесткость  ночного
дыхания. - Какие друзья - люди? У варка нет друзей,  ибо  они  с  радостью
пробьют его сердце, в память былой дружбы. Люди  отправят  тебя  в  Бездну
Голодных глаз; но и варки, Верхние  варки  и  наставник  Сарт,  не  должны
видеть нас. Мы можем кружиться туманом, плыть по лунному лучу,  -  но  все
законы против ослушников, людские  и  нелюдские.  Ты  добровольно  ушел  к
Не-Живущим, рука твоя теперь чиста  от  браслетов,  -  и  дорога  человека
закрылась для тебя; я встала из-под заклятия, и неразрешенный человек стал
моим - дорога варков не примет восставшую...
     - Значит, мы найдем третью дорогу, - твердо ответил мужчина.
     Лунная пыльца осыпалась на плывущих в ночи, и  сырой  занавес  тумана
смыкался над притихшими, светящимися подмостками...
     - Хорошо. Но тебе нужна пища. Кто остался у тебя из родственников?
     - У меня? Мама...
     - И все?!
     - Все.



                                   ЧЕТ

                                               И вот сейчас она развеется,
                                               Моя отторгнутая тень,
                                               И на губах ее виднеется
                                               Воздушно-алый, алый день...

     За оставшуюся часть ночи мы успели многое. Выкопав наш кокон  -  наш,
теперь наш, один на двоих - мы скользнули вверх и вскоре уже зарывали  его
в развалинах заброшенного  капища  Сай-Кхон,  за  много  лиг  от  родового
кладбища Хори. Старое место было приведено в надлежащий  вид,  материнская
среда уплотнена и обложена дерном, груз водружен на холм  -  но  на  новом
захоронении  были  сняты  все  приметы,  и  под  остановившимся,  закрытым
взглядом Лаик земля затвердела и приняла прежние очертания. Затем  широким
жестом  она  начертала  в  воздухе  четыре  горящих  Знака  и   произнесла
неизвестное мне Слово, заставившее письмена потускнеть и растаять.
     - Это защита, - сказала она.
     - От чего?
     - От внутреннего взгляда.
     Мы едва смогли закончить все это - на  востоке  занялось  невыносимое
сияние, оно разгоралось,  и  обожженное  тело  стало  чужим,  отказывалось
подчиняться, боль путала мысли; и в последний  момент  мы  успели  уйти  в
дыхание, голубоватыми струйками тумана скользнув в кокон,  ощутив  объятья
материнской среды,  шероховатость  каждого  камешка,  упругость  и  сочную
мякоть корней...
     Уже засыпая, я слышал мягкий шепот Лаик: "Где б ты ни был эти  девять
ночей - они пошли тебе на пользу. У  меня  прошел  не  один  год,  пока  я
научилась уходить в дыхание. Спи..."
     - Мама!..
     - Кто здесь?
     - Это я, мама, Эри...
     Я собираю туман, подтягиваю его со всех сторон, как подтыкают  одеяло
сонные дети, уплотняю, придаю форму - и  читаю  в  глазах  матери  ужас  и
отвращение.
     - Прочь, гнусный варк! Не смей тревожить облик моего сына! Прочь!
     - Мама, это же я! Ну хочешь, я расскажу тебе о вечных драках с Би,  о
собранной тобой еде, когда я уходил к  Джессике,  о  ворованной  фасоли  с
огорода змеелова Дори  -  помнишь,  ты  долго  ругалась  с  ним,  а  потом
замолчала и пошла за крапивой...
     Мама плакала, как ребенок, вздрагивая всем высохшим телом, и на  руке
ее, робко тронувшей мои пальцы, были  ясно  видны  все  девять  браслетов.
Зачем ты рожала урода, мама...
     - Эри, мальчик мой, ты бледный стал, и руки  какие  холодные...  Тебе
плохо, Эри?
     - Да, мама. Мне очень плохо.
     Я закатал рукав и показал ей свою девственно чистую руку.
     На этот раз она не отшатнулась, но долго, с грустью,  глядела  мне  в
глаза. Никто не способен  долго  выдерживать  взгляд  варка  -  но  первым
отвернулся я. Тишина висела между нами.
     - Почему ты здесь, мама?
     - Да что там говорить, Эри... Не верила я, да разве этим,  городским,
в балахонах, докажешь?.. Вешали меня вчера, до того топить водили,  -  ну,
ты не маленький, закон знаешь, небось, - знаешь... Утром вот  в  последний
раз будут. Сожгут, сказали... Мне-то что, я  свое  уже  отходила  -  перед
людьми стыдно...
     - Не мог я иначе, мама. Никак не мог. Сам пошел - по своей воле...  И
тебя за собой зову - идем к нам, мама.  Я  поцелую  тебя,  легко-легко,  и
мы...
     Она подняла на меня глаза.
     - Не нужно, Эри. Я знаю - ты спасти меня хочешь,  за  тем  и  пришел.
Варк ты там или кто - я тебя рожала, не ночь бесплодная... Спасибо тебе.
     - Но я хочу подарить тебе Вечность, мама!
     - А на что мне Вечность? Кровь людскую вечно пить?.. Не смогу я  так,
умру вот завтра - и хватит с меня... А выведешь ты меня человеком -  опять
же куда пойду? В Скит? В лес?.. Иди, мальчик, пусть будет, как положено...
     - Напрасно ты так, мама.
     - Ничего, Эри, раз обижаешься - значит,  был  ты  человеком,  помнишь
еще. Вот и не забывай никогда, как приходил за мной,  и  как  варк  ночной
плакал на коленях моих - не забывай, мальчик мой... Нож мне только оставь,
больно очень, когда жгут,  боюсь  я...  Спасибо  тебе.  Теперь  не  боюсь.
Прощай.
     И я ушел в срывающееся дыхание; дрожащие капли меня оседали на ломкие
стебли начавшей желтеть травы...



                                  НЕЧЕТ

     Мерцающее облако тумана сползло  на  мирно  посапывающих  стражников,
безобидное и бесформенное, и уже высокий мужчина в полной форме  панцирной
пехоты встал между спящими, у хижины  арестованных  за  родство.  Один  из
часовых беспокойно заворочался - в таком хорошем сне, с девочками и пивом,
возник неприятный  узкий  меч  и  неведомый  задумчивый  палец,  пробующий
заточку.
     Пришедший опустил оружие обратно в ножны, так и не  нанеся  удара,  и
немигающий взгляд его был холодней  змеиного  -  потом  он  склонился  над
спящими.
     Когда воин из тумана  вновь  выпрямился  -  безвольно  повисшие  руки
стражников уже оплетала коричневая змея последних браслетов.
     Он выпил их до дна. Все оставшиеся жизни - сколько их  там  ни  было.
Досуха.
     Они не были кровными родственниками. И  ужас  отразился  в  бездонных
глазах возникшей рядом светловолосой женщины.



                                   ЧЕТ

                                       ...Он вышел черный, вышел страшный,
                                       И вот лежит на берегу -
                                       А по ночам ломает башни
                                       И мстит случайному врагу.

     На воротах сиял Знак - только теперь я понял  переплетение  бронзовых
лепестков - но мы с Лаик скользнули сверху и  вновь  обрели  тела  лишь  у
самой каморки Шора. В щели пробивался тусклый огонь лампы,  и  сгорбленная
тень архивариуса ложилась на крестовину окна.
     - Кто там?
     Знакомый старческий голос.
     - Это я. Открой, Шор.
     - Я ждал тебя, Эри. Входите.
     - Я не один.
     - Входите. Я стар, чтобы бояться варков, особенно если я пил  вино  с
одним из них.
     - Откуда ты знаешь?..
     - Знаю. Входите.
     И мы вошли. Я подвел Лаик поближе к  лампе  -  пусть  рассмотрит  нас
старик, хотя ей свет безразличен...
     - Да, Эри, ты почти не изменился, -  мягко  улыбнулся  Шор;  ни  тени
страха не отразилось на его сухом лице. - А вы,  госпожа,  надо  полагать,
Лаик Хори. Не хочу показаться непристойным, но ради такой женщины  я  и  в
моем возрасте, пожалуй, рискнул - и  рискнул  бы  на  большее...  -  глаза
старика вспыхнули; он был моложе нас обоих, с такими-то глазами!..
     - Где Чарма, Шор? - перебил я его, оглядываясь.
     - Сбежал твой Чарма. Недели две, как сбежал...
     Недели две. Как раз, когда я...
     - Шор, мне нужна помощь. И у меня нет времени.
     - Да, Эри, нет. В тебе еще  бродит  человеческое,  но  вскоре  станет
поздно. Только не предлагай мне поцелуй и  длинные  зубы,  с  привычкой  к
крепкому багровому напитку. Я знаю, что тебе  нужно  -  тебе  нужно  Слово
Последних, - и я знаю, где оно хранится. Но...
     - Сюда идут, - неожиданно сказала Лаик. - Ты предал нас, старик?!
     - Ты тоже так считаешь, Эри? - выпрямился Шор.
     - Нет. Я так не считаю. И прошу у тебя прощения.
     Входная дверь с грохотом распахнулась, и в  комнату  ввалился  капрал
Ларри с двумя караульными. Желтые зубы капрала оскалились в  торжествующей
усмешке.
     - Ну вот, все наконец в  сборе!  -  довольно  рыкнул  Ларри.  -  Пара
гнусных варков и высохший книжный червь! Три сапога пара!..
     Знак блестел на кольчуге  капрала,  меч  в  его  руке,  нож,  широкий
короткий нож отсвечивал в левой, вот  он,  Тяжкий  Блеск,  ужас  варков...
Храбрый ты человек, капрал, глупый, но храбрый, а ребята твои бледны,  что
ж так, и мечи дрожат в их руках - ведь дрожат, а, капрал?..
     Я скользнул к Шору. Еще не  поздно,  старик,  прими  поцелуй  Обрыва,
книжник, уйдем вместе, а дурак капрал...
     Я знал ответ Шора, но надеялся, надеялся на  невозможное,  и  надежду
мою нелепую оборвал "летящий цветок сливы", нож Ларри оборвал,  по  медную
гарду вошедший в грудь архивариуса. Нет у  тебя  больше  Тяжелого  Блеска,
капрал...
     - Прощай, Эри, - Шор сполз на холодный пол.  -  Слово  -  в  подвале,
нижний ярус, в конце...
     Я выпрямился и повернулся к  капралу.  Ларри  шагнул  мне  навстречу,
выставляя оружие - и я прошел вплотную, запрокидывая ему голову.  До  дна,
капрал, пью честь твою! Ты слышишь меня, ушедший старый архивариус?!.
     Когда я оторвался  от  обмякшего  Ларри,  Лаик  стояла  над  лежащими
караульными.
     -  Они  могли  слышать  сказанное  Шором,   -   встретила   она   мой
вопросительный взгляд, и губы ее отливали пурпуром.
     - Да, - глухо пробормотал я. - Да.


     ...нижний ярус в конце. Мы сочились сквозь ржавчину  решеток,  вокруг
капала мутная вода,  хлопали  крылья  гнездившихся  в  подземелье  летучих
мышей, шуршали быстрые крысиные лапки - теперь это  был  наш  мир,  и  ухо
человеческое не уловило бы и десятой доли звуков запределья.
     Наш  мир  -  стены  коридора,  ряды  однообразных  массивных  дверей,
окованных железом, и внутренний взгляд  легко  пронизывал  тщету  запоров;
оружие, драгоценности, архивы, картины, книги... Нам не нужно было золото.
Нам не нужны были книги. Нам нужна была одна книга.
     Слово Последних.
     В конце коридора - все же и он не был бесконечным! - обнаружилась еще
одна дверь, подобная предыдущим, но  над  проржавевшим  замком  выгибалось
переплетение деревянных полосок - этот Знак остановил бы и Сарта, но сырое
дерево прогнило, а вместе с ним сгнила и сила оставленного барьера.
     Замок поддался с легкостью, и Лаик, впереди меня, вошла  в  крохотную
комнату, выдолбленную в сплошной скале забытыми каменотесами. Она  подошла
к дряхлому дубовому столу, укрытому серым покрывалом  пыли,  и  склонилась
над большой черной шкатулкой.
     - Очень трудный Знак, - бормочет Лаик. - Древний, забытый.  Это  лишь
Слова ветшают со временем, а Знаки - наоборот. И чем больше было неудачных
попыток открыть их...
     Руки Лаик уперлись в невидимую стену, ладони заскользили по преграде.
Пальцы ее засветились холодным ровным огнем, и в ответ  замерцал  Знак  на
шкатулке, стена вокруг него съежилась, и голос Лаик набрал  силу,  зеленый
туман окутывал неведомые слова, и пустота, пустота в застывших  глазах,  и
белоснежные клыки закусили нижнюю губу в напряжении схватки...
     Я не услышал  треска  разлетевшейся  шкатулки  -  внимание  мое  было
приковано к мертвенно-бледному любимому лицу, и такое же лицо было  у  нее
тогда, когда я впервые увидел ее в коконе. Только теперь она нашла в  себе
силы на робкую улыбку.
     - Все в порядке, милый. Очень древний Знак. Очень. Бери книгу.
     ...Книга. С трудом разбираю я  витиеватую  вязь  на  простом  кожаном
переплете. "Слова и Знаки". Пришедшая в себя Лаик смотрит через мое плечо.
     - Клянусь поцелуем, Эри! Я слышала об этой книге, но приписываемая ей
ценность больше годилась для легенд... Здесь хранится мудрость поколений -
и людей, и варков. Согласно преданию, могучий праварк написал ее,  но  его
убили коварные люди и завладели книгой,  научившей  их  останавливать  нас
Знаками, владеть Печатями, накладывать Тяжелые Слова!.. И владельцы  книги
умирали один за другим.
     Ни Сарт, ни Девятка Верхних не стоят и единой  страницы  отсюда!  Это
власть, Эри, невероятная, абсолютная власть, и мы держим ее в руках... Мы,
мы будем стоять над миром, и он...
     Я крепко  сжал  ладонями  лицо  Лаик  и  заглянул  под  затрепетавшие
ресницы. Что ж ты делаешь, проклятая книга...
     - Нет, Лаик. Мы не будем стоять над миром. Не все так  просто.  Иначе
первый же человек, открывший эту книгу, навсегда закрыл бы коконы; а  люди
не ушли бы от Слов зашедшего сюда варка.  Ты  хочешь  покорить  вселенную,
напугав ее запертой книгой?.. Зачем заперли ее, Лаик?..
     Я не давал ей отвернуться, и кричащая пустота в глазах ее съежилась и
отступила.
     - Прости, Эри. Наверное, я теряю земное быстрее, чем ты. Ищи Слово.



                                  НЕЧЕТ

     ...а Слово Последних оказалось простым и совсем коротким.
     - Ты согласна?
     - Да. Прямо сейчас?
     - Сейчас. Иначе сил не хватит заглянуть в открывшуюся пропасть.
     - Нас убьют...
     - Нет. Мы снова будем отбрасывать тень, и зеркальное  стекло  подарит
нам отражение. Знаки не будут властны над нами, и смерть...
     - Променять Вечность на смерть?
     - Да. Я уже не хочу этого, я  боюсь  жизни  -  и  я  произнесу  Слово
Последних во имя последнего человеческого во мне.
     - Говори. Бунтующий варк кричит во мне, но я иду с тобой...
     Слово было совсем коротким.



                                   ЧЕТ

                                         И плыли они без конца, без конца,
                                         Во мраке - но с жаждою света.
                                         И ужас внезапный объял их сердца,
                                         Когда дождалися ответа.

     Дверь захлопнулась, и меня, бросившегося к ней, отшвырнул нестерпимый
жар Знака - вновь начертанного, вновь! - отшвырнул через доски  и  железо,
как  взрослый  сильный  человек  легким   пинком   вскидывает   в   воздух
надоедливого щенка.
     - Расслабься, приятель,  -  донесся  до  нас  ровный  удовлетворенный
голос. - У вас будет время для этого. Я скоро  вернусь.  Но  не  настолько
скоро, чтобы...
     - Открой, мерзавец! - губы Лаик задрожали в бессильном  бешенстве.  В
ответ прозвучал издевательски спокойный смех. И смех этот, победоносный  и
торжествующий, сорвал во мне неведомую плотину - я вспомнил все!  Я  снова
тонул в страхе и недоумении, - и в понимании  третьего,  нездешнего  мира,
тех девяти ночей, когда испуганная Лаик ждала меня меж плит - а  я  тонул,
тонул в жалости и зове крови, и первом вкусе ее во рту; стыд, жгучий стыд,
мелькание калейдоскопа лиц, кол, целящий в меня, шорохи ночи,  и  встающее
палящее солнце, и чужой, незнакомый дождь, болтающий ногами на  причудливо
изломанных ветвях дерева без имени... И слова, слова, услышанные там,  где
не нашлось места ни для Верхних, ни для моей Лаик:

           - И быть может, через годы, сосчитав свои владенья,
           Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,
           Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь
           Я увижу солнце, солнце, солнце, красное, как кровь...

     Я вспомнил все - и смех за дверью, хотя не было  его  в  моих  девяти
ночах.
     Это был смех Би.
     Книга лежала перед Лаик, и взгляд  ее  висел  над  мерно  шелестящими
страницами, Белый взгляд, растворяющий  зрачки  в  снегах,  и  живое  лицо
смотрело глазами статуи. И когда губы ее шевельнулись,  заунывная  тягучая
волна Серого Зова захлестнула притихшие  коридоры,  прибоем  вырываясь  на
свободу, затопляя округу - волки  в  глубинах  леса  приподнимали  головы,
прислушиваясь  к  Зову,  шуршали  в  нишах  перепончатые  крылья  визжащих
нетопырей, тысячи тоненьких лапок поворачивали свой  бег,  и  горе  людям,
вставшим по ту сторону двери!..
     Би, друг мой, враг мой, ты держишь в  руке  конец  моей  цепи,  я  не
отбрасываю тени, ты - тень моя, и мертвые идут за нами - Шор, мама, Ларри,
солд