ая и выходные.
     -- Как здоровье супруги?
     -- Спасибо, неплохое...
     -- Как детишки? Сколько их у вас?
     -- Семеро.
     -- Семеро? -- удивился Николай.-- Да когда ж вы  успели?  Поздравляю,
Александр Дмитриевич! Древние говорили: "Человек должен  посадить  дерево,
построить дом и вырастить сына". Вам все это удалось. Уже зеленеют деревья
ваших изобретений, поднимается здание русской артиллерии, а  ваши  сыновья
подхватят факел ваших талантов. Поздравляю!
     "Ужасный стиль,-- подумал Засядько,--  что  он  нагородил".  А  вслух
сказал:
     -- Спасибо. С сыновьями мне действительно повезло. Сильные,  здоровые
и умные ребята...
     -- Вы живете в ладу с супругой,--  заметил  Николай.--  В  свете  все
знают! Завидуют, чешут языки, но придраться  не  могут.  И  домик  у  вас,
помню, хорош... Только до церкви далековато. Это вас не беспокоит?
     Он посмотрел в глаза генералу. "Ясно,-- подумал Засядько.-- Проект  о
священниках-врачах уже попал к нему в руки".
     -- Нет,-- ответил он медленно,-- это  меня  не  беспокоит.  Беспокоит
другое. В деревнях нет  ни  одного  врача.  Крестьяне  мрут  от  пустячных
болезней, хотя было бы достаточно  элементарной  врачебной  помощи,  чтобы
сохранить им жизнь. Я много видел на своем недолгом веку, многие  пали  от
моей руки на поле брани, но то, что делается в наших деревнях, ужасно!
     Николай хотел что-то возразить, но Засядько продолжал, повысив голос:
     -- Да, это ужасно! В самой маленькой деревушке есть церковный приход,
а врача нет даже в уезде. А кто нужнее: священник или врач?
     Николай закусил губу. Это было слишком.
     --  Да  вы  безбожник!  А  еще  поговаривали,  что  после   окончания
кадетского корпуса хотели уйти в монастырь.
     -- Я безбожник не более, чем царь Петр,  который  снимал  колокола  с
церквей. Надо спасать страну! Я разработал и отослал в столицу  проект  об
обучении священников врачебному ремеслу. Врач души должен  быть  и  врачом
тела! Тем более, что душа  и  тело  связаны  неразрывно,  что  бы  там  ни
говорили... Религиозные посты очищают не только душу,  но  и  тело  --  от
пищевых ядов, поклоны -- та же гимнастика для хребта...  Нет-нет,  это  не
кощунство! Священникам верят в народе, так пусть же  они  оправдывают  это
доверие полностью.
     -- Пастырь божий должен заботиться лишь о спасении души,--  отозвался
Николай глухо.-- Тело -- это прах, тлен.
     -- В древние времена служители культа были врачевателями,--  напомнил
Засядько.-- Даже сейчас у тунгусов шаманы лечат народ.
     -- Так то ж язычники! -- воскликнул Николай возмущенно.
     Засядько уклонился от ответа и продолжал уже мечтательно:
     -- И еще... Удалось бы ликвидировать ножницы...
     -- Ножницы? -- не понял Николай.
     --  Да.  Растущий  разрыв  между  духовными  интересами  человека   и
плотскими.
     Царь поморщился. Его  покоробило  само  слово  "плотскими".  Засядько
продолжал настойчиво:
     --  Раньше  человек  был  гармоничнее.  Взять  Леонардо,  Аристотеля,
Ломоносова и многих других. Каждый из них сочетал в себе  и  художника,  и
ученого.  А  только  поэты  или  только  ученые  показались  бы  им  много
потерявшими, ущербными людьми.
     -- Но ведь вы сами...-- напомнил Николай осторожно.
     -- Да, стал плоской личностью. Хотя в  детстве  рисовал  превосходно,
сочинял стихи, имел способности к музыке... Все задавил в себе,  чтобы  не
мешало заниматься основной деятельностью. А теперь  чувствую,  что  многое
потерял... Но вернемся к врачам-священникам. Ведь наше  противопоставление
души и тела бесчеловечно. Не говоря уже о том, что неверно.
     --  Как  это  неверно?  --  возразил  Николай.--  Тело   смертно,   а
божественная душа бессмертна и ничего общего с телом не имеет.
     -- А как они  друг  на  друга  влияют!  По  себе  знаю...  И  никакие
авторитеты не убедят в обратном. Впрочем, оставим этот щекотливый  вопрос.
Зайдем с другой стороны. Мы живем в Европе, и Россия не будет пользоваться
у соседних цивилизованных стран уважением, если с людьми будут  обращаться
хуже, чем со скотом. Ведь о домашнем скоте любой хозяин заботится!
     --  Крестьянство  составляет  основную  массу,--  согласился  Николай
неохотно.-- Но вы представляете, как  прореагирует  духовенство,  если  мы
передадим ему ваш проект? Да меня, как Пугачева, во всех церквях  предадут
анафеме!
     Он засмеялся, стараясь шуткой разрядить напряженный разговор.
     -- Нет-нет, это невозможно. Лучше поговорим о  вашем  проекте  насчет
торгового пути в Индию. Мне передали его из департамента, очень любопытная
вещь. Главное -- с расчетами, экономическими выкладками, обоснованием. Как
вы это себе мыслите?
     -- Я все изложил в документах,--  ответил  Засядько  устало.--  Такой
путь  возможен  и  необходим.  Я  подробнейшим  образом  изучил  карты   и
документы, которые мне любезно прислал Берг, да и со слов  участников  его
обеих экспедиций  в  Среднюю  Азию  и  его  самого  составил  определенное
суждение. С трухменцами мы поладим.  Они  сами  извлекут  немалую  выгоду,
когда через их страну польются два  встречных  потока  товаров.  И  Европа
станет пользоваться дорогой через Россию. Петр  Великий  прорубил  окно  в
Европу, вы прорубите в Индию!
     -- А сколько войск потребуется для прокладки дороги?
     Засядько был застигнут врасплох неожиданным вопросом.
     -- Полагаю... войск не понадобится. Мы не можем  держать  войска  для
охраны такой длинной дороги. Они себя  не  прокормят.  Посылать  отряды  с
караванами тоже накладно, не окупятся расходы. Даже простая  экономическая
выгода заставляет нас дружить с соседними народами.
     Николай сидел насупившись,  медленно  шевелил  ступнями  на  каминной
решетке. Перспектива дружбы с соседями не прельщала. Другое  дело  военная
сила. Надежнее. Пусть ненавидят -- лишь бы боялись.
     -- Удивляюсь я, Александр Дмитриевич,-- наконец  сказал  он.--  Такой
опытнейший воин -- и вдруг "мирным путем"... Это же не Европа,  а  дикари,
магометанцы. С другой стороны, человек обычно ищет утешения в  религии,  а
вы,  наоборот,  носитесь  с  идеей  священников-врачей.  Так  что  давайте
разговаривать,  как  правоверные  христиане.  Нехристей  трухменцев  можно
приручить... или примучить только силой оружия. Если с проектом все пойдет
гладко, мы сразу же пошлем в эту Трухмению, или как  там  она  называется,
2-ю армию. Так что не медлите,  а  я  прослежу,  чтобы  проект  прошел  по
инстанциям возможно быстрее.
     -- Спасибо,-- ответил Засядько.-- В конце недели отошлю дополненный и
переработанный проект. Надеюсь, он будет внимательно рассмотрен.
     Николай I уже отогрелся и поднялся.
     -- До свидания, Александр Дмитриевич. Желаю вам долгих  лет  жизни  и
отменного здоровья! Кланяйтесь супруге. Жаль, что она в Петербурге, был бы
рад пообщаться с женой столь выдающегося человека.
     "Черта лысого получишь нужный проект,-- подумал Засядько.-- Плевал на
сон, посижу ночи, но получишь такие сведения, что отобьют  охоту  лезть  к
трухменцам. Недаром маркиз де Кюстин назвал тебя тюремщиком трети  земного
шара. А Россия -- тюрьма, ключ от которой у тебя в кармане".

     Император отбыл дальше, поездка  была  запланирована  по  Малороссии,
пошло еще два дня, Засядько работал с картой, когда в  комнату,  постучав,
сунул голову адъютант:
     -- Александр Дмитриевич! К вам гости.
     Засядько недовольно бросил через плечо:
     -- Опять какой-нибудь царь?
     Адъютант не принял шутки, по поводу царственных особ распускать  язык
опасно, ответил уклончиво:
     -- Вам лучше взглянуть самому.
     Однако голос его был странно веселый. Засядько пожал плечами,  вышел.
Во двор как раз въезжала  карета  в  сопровождении  двух  драгун.  Драгуны
быстро покидали седла, бегом вели  коней  к  коновязи.  Лакей  соскочил  с
запяток быстро подставил лесенку, распахнул дверцу.
     Сердце Засядько забилось сильнее. Знакомый ли запах, ощущение чего-то
необычного, но шаг его ускорился, и к карете почти бежал.
     Сопровождавший катеру офицер хотел  было  подать  руку  даме,  что  в
глубине кареты поднялась с сидения, но Засядько нетерпеливо оттолкнул его,
и Оля со счастливым смехом упала в его объятия. Он  подхватил  на  руки  и
закружил, держа на весу.  Ее  платье  развевалось,  она  прижалась  к  его
широкой груди, такой сильной и надежной,  где  билось  большое  и  любящее
сердце.
     --  Ольга,--  наконец  выговорил  он  счастливо,--  сумасшедший   мой
зверек!.. Что тебе взбрело в голову?
     Она поцеловала его, нимало не стесняясь десятков пар любопытных глаз:
     -- Не знаю. Пока ты был все время рядом, я жила.
     Он опустил ее на  землю,  всматривался  в  сияющее  лицо,  счастливые
глаза:
     -- А потом?
     -- Ты уехал, и все потускнело. Солнце стало светить хуже, сердце  мое
начало стучать реже. Я взяла и приехала... проведать  тебя.  Ты  меня  еще
любишь?
     Он опешил:
     -- Гм... А что у нас сегодня на обед?
     Она в шутливой ярости замахнулась кулаком. Александр ловко уклонился.
Солдаты и офицеры с завистью наблюдали как он бережно повел ее в дом,  где
разместил свой штаб. Молодая женщина выглядит невестой на  выданье,  а  не
женой, тем более никак не генеральшей. А говорят, что уже родила ему не то
пятерых, не то шестерых детей -- все как пушечные ядра  крепкие,  тяжелые,
здоровые!

     Ольга с удовольствием допила кофий.  Глаза  ее  весело  блестели,  но
голос был обвиняющим:
     -- Ты забыл, что я родилась в странствиях! Для меня быть в дороге  --
естественное состояние души. Да и  тела.  Если  для  кого-то  проехать  из
столицы в свое загородное имение -- подвиг, о котором  будет  рассказывать
годами, то что для меня одолеть эту тысячу верст?
     -- Да и той не наберется,-- поддакнул он.
     Ольга наморщила нос:
     -- Я ожидала увидеть сражения, подвиги, бравых красавцев  на  горячих
конях! А то такое рассказывают в салонах о своих успехах, что  хоть  одним
глазком хочется поглядеть... А у вас тут тишь да гладь.
     -- Тишь,-- согласился  он.--  Это  и  хорошо.  Надеюсь,  жены  других
офицеров тоже навещают своих мужей?
     Он покачал головой:
     -- Ты самая необыкновенная из всех женщин. Остальные -- обыкновенные.
     -- Значит, я одна?
     -- А кто еще встанет бы с тобой вровень? Но топиться с горя не стоит.
Если хочешь, завтра сам покажу тебе здешние красоты. Когда-то  здесь  жили
славные народы... Увы, что-то их сгубило. Остались  только  руины  древних
храмов, статуи странных богов...
     Оля подхватилась:
     -- А сегодня нельзя?
     -- Нельзя,-- покачал он головой сожалеюще.-- День был трудный,  да  и
тот не кончился. А завтра...
     -- Ладно,-- согласилась она нехотя.-- Давай завтра. Мне  не  терпится
увидеть, что же тебя поразило в древности. Раньше ты  к  руинам  относился
без почтения. Я ее не видела человека, столь нацеленного в будущее!

     Прошлое окутано розовой дымкой,  будущее  манит  тайной,  но  жили  в
настоящем, где свои законы. Весь день он был занят до уши, не  успел  даже
пообедать, лишь к вечеру кое-как  разделался  с  главными  делами,  мелочи
переложил на  помощников,  и  они  с  Олей  выехали  верхами.  Оля  хорошо
держалась в седле, умело управляла лошадью. Дважды она пускалась  в  такой
галоп, что даже Александр пугался,  а  сопровождавший  их  Балабуха  вовсе
хватался за сердце.
     Когда выехали на берег, Засядько остановил коня:
     -- Андрей Васильевич... Спасибо, что проводил, но если завтра  ракеты
не окажутся на боевой позиции...
     Балабуха вскрикнул:
     -- Но вы... не отдавали приказа!
     -- Да? -- удивился Засядько.-- Андрюша,  ты  меня  удивляешь.  Должен
чувствовать, что произойдет. Еще не получив приказа,  ты  уже  должен  был
начать выдвигать ракетные установки на ударные позиции. А получив  приказ,
сразу же отрапортовал бы: сделано! И  все  бы  увидели,  какой  ты  умелый
командир.
     Балабуха пробормотал:
     -- Тогда... позвольте вернуться к моим ракетчикам?
     Засядько кивнул.  Балабуха  повернул  коня,  унесся.  Оля  засмеялась
вслед:
     -- Зачем ты так бедного мальчика? Он влюблен в тебя. Потому  и  ходит
за тобой хвостиком.
     Закат был сказочно прекрасен. Половину неба  забрало  темно-багровым,
похожим  на  тяжелый  бархат.  Темные   тучи   застыли   над   горизонтом,
подсвеченные снизу алым, что постепенно переходил в темнокрасный цвет.
     Они  стояли  на  крутом  берегу,  а  внизу  несла  разогретые   воды,
подсвеченные красным, величественная река. От нее веяло теплом и покоем, и
Оля сразу вспомнил Неву с ее свинцово-тяжелыми волнами холодную и мрачную.
Первые люди должны были появиться где-то здесь, а уже потом,  когда  здесь
стало тесно, какие-то отважные бродяги добрались и до  северного  края.  И
потом кто-то сумел уговорить поехать туда и женщину. Или же привез рабыню,
что вернее. Какая добровольно уедет из такого чудесного  края  на  мрачный
север?
     Она покосилась на Александра. Он сидел  в  седле  ровный  как  свеча,
широкий в плечах, лицо как  из  старого  дуба,  отполированное  ветрами  и
вьюгами. Глаза смотрели вдаль, не щурясь, не мигая. Именно такой, подумала
нежная девушка с красивым и сильным лицом.
Нет, с таким. С ним всегда будет чувствовать себя защищено.  А  сколько  у
нее близких подруг, которые вышли замуж за князей и знатнейших вельмож, но
все равно чувствуют себя беззащитными?
     -- Моя прабабушка...-- сказала она вслух.
     Он обернулся, глаза его смеялись:
     -- И тебя в прошлое потянуло?
     --  Наверное,  здесь  место  такое,--  призналась  она.--   Я   вдруг
представила себе как моя пра... и много раз еще пра... бабушка приехала  в
дикие северные леса, куда еще не ступала нога человека.  Как  должна  была
любить того, за кем пошла, и как ему верить!
     Их кони сдвинулись, Александр обнял жену, шепнул в ухо:
     -- Она была бы горда, увидев тебя...
     Оля смущенно засмеялась, но в глазах  были  гордость  и  радость.  Он
залюбовался ею, она стала еще красивее, чем была невестой. В ней  расцвела
яркая женственная красота, угловатость  сменилась  женской  мягкостью,  но
если щечки чуть округлились, то  ключицы  выступают  так  же  резко.  Лицо
осталось такое же чистое, гордая приподнятость скул все так же  заставляет
замирать сердце, пухлые девичьи губы приобрели несколько  другой  рисунок,
дразнящий и чуть насмешливый. Теперь она не только сознает  свою  красоту,
но и гордо демонстрирует: по прямой спине струится каскад  длинных  волос,
завитых в крупные локоны, грудь высока, а в  поясе  стала  как  будто  еще
тоньше, никто не поверит, что она мать шестерых детей!

     Глава 47

     Вдоль  берега  на  хороших  конях  ехал  небольшой   отряд   казаков.
По-казацки свободно, никакого строя или порядка. Засядько невольно отметил
гордую посадку, молодцеватую стать и тот  особый  вид  независимости,  что
всегда так раздражает офицеров регулярных войск. Ни драгуны, ни  кирасиры,
ни легкие уланы, не могли сравниться с казаками в том, что  дается  только
вольной жизнью.
     Да что там драгуны, если даже лихие гусары, ставшие в русских войсках
синонимом удали,  рядом  с  казаками  выглядят  разукрашенными  попугаями,
залетевшими в северные земли! А то и хуже  того  --  русскими  воронами  в
павлиньих перьях.
     Оля тоже посмотрела на казаков с удовольствием. Александр  увидел  по
ее глазам, что и она хорошо  видит  разницу  между  настоящей  и  показной
удалью, рассчитанной на рязанских дур во французских туалетах, что из окон
забрасывают цветами таких же ряженых рязанских дурней.
     Затем она перевела взгляд на него, счастливо засмеялась. Рядом с  ней
был атаман этих вольных казаков, рожденный быть атаманом, вожаком,  вождем
племен, создателем варварских королевств, из которых  и  возросла  молодая
Европа...
     Казаки проезжали рядом. Есаул взял под козырек:
     -- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
     Два хорунжих, что скакали поодаль, пустили коней  с  другой  стороны.
Копыта прогрохотали за спиной, Засядько молча кивнул есаулу, как вдруг  на
спину  обрушилось  что-то  тяжелое.  Он  мгновенно  развернулся,   схватил
кого-то. Тут же  голову  потряс  сильный  удар,  перед  глазами  вспыхнули
звездочки. Он успел услышать женский крик и провалился во тьму.

     Очнулся он сразу же, на нем сидели двое, скручивали руки  за  спиной,
сопели от усердия. Уткнувшись лицом в землю, он видел только  ноги  коней,
слышал приглушенные голоса.
     Его подняли, держа крепко за руки. Есаул  коротко  взглянул  в  лицо.
Глаза были злые, но довольные:
     -- Какая добыча! Кто думал, что захватим генерала?
     Засядько прорычал:
     -- Подлецы... Предали родину? Государя императора? Где моя жена?
     Он услышал позади прерывающийся голос Оли:
     -- Александр, со мной все в порядке.
     Она  стояла  в  окружении  казаков,  волосы  ее  растрепались,   лицо
побледнело, но руки ее были свободны. Есаул сказал зло:
     -- Мы родину не предавали! Это вы,  проклятые  москали,  предательски
ввели войска в нашу Сечь, разорили, спалили, а старшин и кошевого угнали в
полон! А мы ушли за Дунай, тут и живем своим кошем. И никто нам  не  указ!
Эй, хлопцы, тащите кацапа.
     Подталкиваемый грубо в спину, Засядько вяло  передвигал  ноги,  мысли
метались суматошные, бессвязные. Да, это  настоящие  казаки,  не  турецкие
лазутчики, но казаки с того берега, что за  плату  взялись  добыть  туркам
языков. Они пренебрегают красивой европейской войной, где ходят  строем  и
бросают противникам перчатки. Для казаков  выкрасть  из  вражеского  стана
человека -- первое дело. Выкрасть и развязать  ему  язык.  Если  надо,  то
каленым железом.
     Правда, подумал он тревожно,  их  работа  уже  окончена.  Допрашивать
будут турки. А при них европейские  советники,  специалисты!  Не  допустят
зверских пыток...
     Он зло усмехнулся.  Раскис,  на  европейскую  гуманность  понадеялся.
Во-первых, турки могут  не  приглашать  в  пыточный  застенок  европейцев.
Во-вторых, те могут  сделать  вид,  что  не  слышат  его  криков.  Или  --
отчаянного крика Оли...
     Его осыпало морозом. Оля! У него есть уязвимое  место,  и  турки  это
быстро поймут. Он выдержит все, но если при нем начнут истязать Олю...
     Он думал, что их потащат  к  челнам.  Казаки  могли  решиться  дерзко
пересечь Дунай среди бела дня. Правда, уже опускаются сумерки... Нет,  все
же свернули в маленький лесок, что рос в  сотне  шагов  от  воды.  Деревья
стояли густо, покрывая землю густой тенью. Под ногами  шуршала  трава,  но
листья еще не опали, скрывали людей и коней.
     -- Дождемся темноты,-- сказал есаул,-- Теперь ночи наступают  быстро,
не лето... Ты,  кацап,  можешь  сесть,  где  стоишь.  И  твоя  баба  пусть
дожидается.
     Один из казаков предложил:
     -- Может пасти им позатыкать? А то визг поднимут...
     Есаул оглядел Засядько критически:
     --  Его  высокопревосходительству  барство  не  позволит  вопить  как
поросенку. Они-де благородные!
     -- А генеральше? -- спросил казак услужливо.
     Есаул махнул рукой:
     -- Тут кричи не кричи... Покажется кто вблизи, тогда и заткнем. А  то
ненароком захлебнутся соплями.  Они  ж  нежные,  а  от  нас  такие  деньги
уплывут!
     Засядько поймал вопрошающий взгляд Оли. Она не  выглядела  испуганно,
но смотрела на него с надеждой. В ее глазах было виноватое  выражение  Это
она уговорила на поездку за пределы укрепленного лагеря.
     -- Не трусь,-- сказал он подбадривающе.-- Щэ нэ вмэрла Украина!
     Есаул насторожился, повернулся к ним всем телом. Его глаза  пробежали
по  статной  фигуре  русского  генерала.  Барин  выглядит  не  барином,  а
переодетым в барина гайдамаком, разбойником с  большой  дороги.  А  черные
цыганские глаза все опускает, прячет, чтобы  не  разглядели  в  них  огня.
Больше прикидывается овечкой, чем в самом деле овечка.
     -- Что ты