мог  не
обращать внимания на мелочи.
     -- У меня тоже замыслы,-- ответил Засядько шутливо.
     Однако Веллингтон не рассмеялся. Внимательно всматривался в загорелое
лицо генерала. Он знал, что этого молодого генерала называли  специалистом
по ракетам -- новому и еще не изученному виду оружия. Кто знает...  Ракеты
-- темная лошадка. Может быть, ничего в них нет, а может  --  колоссальное
будущее. Нужно иметь мозг гения, чтобы,  глядя  на  яйцо,  видеть  в  небе
парящую птицу.
     -- Если ваше дело  удастся,--  сказал  Веллингтон,--  то  ваша  слава
затмит славу ныне живущих. Так уж  повелось,  что  при  жизни  смотрят  на
родословную, а после смерти оценивают дела.  Уже  сейчас  имена  механиков
Уатта и Фултона гремят на американском континенте, да и у нас  в  Британии
они известны больше иных принцев крови!

     Уже покидая Арсенал, Александр I осмотрел и  учебную  роту  Засядько.
Солдаты застыли как истуканы, ели глазами государя-императора.  Александр,
постаревший  и  с   блуждающим   взором,   как-то   чересчур   внимательно
всматривался в солдатские лица. Остановившись перед левофланговым, спросил
неожиданно:
     -- Если я велю тебе выстрелить мне в сердце, выполнишь?
     Солдат смотрел, выпучив глаза. Рявкнул густым сильным голосом:
     -- Я солдат, Ваше Величество. Мой долг -- выполнять все, что прикажет
вышестоящий командир.
     -- Значит, выстрелишь?
     Солдат ответил четко:
     -- Вы -- царь-император. Ваш приказ -- закон. Конечно, выстрелю.
     Александр кивнул, довольный вроде, подошел к другому:
     -- А ты выстрелишь?
     -- Выстрелю, Вше Величество.
     К третьему:
     -- А ты?
     -- Выстрелю, Ваше Величество.
     Так дошел до  конца,  все  отвечали  одинаково.  Но  последний  вдруг
ответил:
     -- Нет, Ваше Величество.
     Засядько видел как прояснилось лицо  императора.  Наконец  у  кого-то
любовь и преданность  императору  превозмогла  жесткий  закон  повиновения
приказам! Расчувствовавшись, он достал горсть золотых монет, вложил в руку
солдата:
     -- А почему не выстрелишь?
     -- Я  бы  с  охотой  стрельнул,--  пожаловался  тот,--  однако,  Ваше
Величество, я барабанщик. Мне ружье в руки брать вовсе не положено!
     Сдает император, подумал Засядько с тревогой. Что  с  ним?  Еженощные
моления с масонами доведут до умопомешательства и покрепче человека.  А  у
этого глаза всегда были на мокром месте.
     Пока Александр  I  осматривал  новые  пушки,  Аракчеев  расстегнул  у
солдата воротник, увидел грязное белье, взревел в ярости:
     -- Что такое? И  это  победоносная  армия?  Немедленно  сменить  всем
солдатам исподнее!
     Засядько сказал хмуро:
     -- Простите, но нашей роте уже пятый месяц не выдают запасное белье.
     -- Это не оправдание,-- рявкнул Аракчеев.-- Пусть поменяются  друг  с
другом!
     Засядько видел смеющиеся  глаза  Веллингтона.  Но  когда  разъяренный
Аракчеев отвернулся от Засядько, англичанин сделал чисто английское  лицо,
бесстрастное и неподвижное.

     21 августа 1821 года  генералу  Засядько  была  объявлена  высочайшая
благодарность за воинскую выучку учебного карабинерского полка, которым он
заведовал.  24  декабря  за  превосходные  знания  воспитанников  директор
Артиллерийского  училища  Александр  Дмитриевич  Засядько  был   награжден
орденом св. Анны 1-й степени. В апреле 1822 года изобретатель Засядько был
пожалован землей в  Саратовской  губернии,  которая  моментально  ушла  на
уплату долгов, ибо опыты с ракетами производились на собственные средства.
8 ноября директору, управляющему, начальнику и т.д. Засядько был  объявлен
приказ генерал-фельдцейхмейстера: "Осматривая 2  и  4  чисел  сего  месяца
Артиллерийское училище, учебную артиллерийскую бригаду и  С.-Петербургский
Арсенал, к совершенному моему удовольствию я нашел во  всех  частях  везде
превосходный успех,  отличный  порядок,  устройство  и  опрятность.  Столь
блистательное состояние я отношу единственно к особому усердию и попечению
начальника   сих   частей,   генерал-майора   Засядько,   будучи    всегда
признательным к его неутомимым трудам, на  пользу  службы  обращаемым,  от
действия коих все части более и более получают усовершенствования. Учебная
артиллерийская  бригада  доведена  до   такого   совершенства,   отличного
состояния по выправке людей,  знанию  всего  дела,  ловкости  в  ходьбе  и
обмундировании,  что  может  почесться  примерною  и  образцовою  во  всех
отношениях. Я приятнейшим долгом себе  поставляю  изъявить  генерал-майору
Засядько совершеннейшую мою благодарность и признательность, находя в  нем
истинного себе помощника".
     Профессор  Засядько  был  награжден  орденом  святого  Владимира  2-й
степени. И лишь ракетчика Засядько никто  не  отметил  и  не  наградил.  А
именно в это время он значительно увеличил дальнобойность своего детища  и
усовершенствовал шестиствольную ракетную установку. Но  самое  главное  --
наконец-то детально разработал теорию  ракетной  тяги.  Теперь  мог  точно
сказать, сколько потребуется пороха, чтобы запустить, к примеру, ракету из
Петербурга в Москву или даже на Луну. Правда, порох в  этом  случае  будет
далеко не лучшим топливом. Гораздо перспективнее окажется  нефть.  Вернее,
ее некоторые фракции...
     Однажды вот так сидел на веранде, подставив  лицо  редким  на  севере
лучам весеннего солнца. Послышались легкие шаги.  Засядько  чуть  повернул
голову, виновато улыбнулся. Это была Оля, вечная и преданная Оля,  которая
заслуживала многого, но которой он  дал  так  мало.  Он  наклонил  голову,
поцеловал руку, которую она опустила ему  на  плечо,  благодарно  прижался
щекой.
     -- Мой генерал,-- сказала она улыбнувшись,-- я вижу, у  тебя  сегодня
мирное настроение?
     Есть  женщины,  красота  которых  расцветает  год  от   года,   и   в
тридцать-сорок лет они красивее и обаятельнее, чем  были  в  восемнадцать.
Оля, теперь очевидно, оказалась вылеплена из этого редкого теста. Или этой
редкой глины.
     -- Перебирая свою жизнь,-- сказал он медленно,-- не нахожу оправдания
себе в одном:  слишком  мало  я  уделял  тебе  времени.  Работа,  опыты  с
ракетами, снаряжения, а ты все время оставалась в стороне...
     -- Я? -- удивилась она и с большой нежностью, как ребенка,  погладила
его по голове. Голос ее звучал искренне: -- Милый, дорогой мой человек, ты
не прав.
     -- Почему? Я даже по балам  не  возил  тебя,  а  где  еще  появляться
красивой женщине?
     -- Я счастлива,-- сказала она мягко.-- Ты занимался своими делами,  я
-- своими. Ты велик в своих мужских делах, я -- в женских!
     Он вопросительно взглянул на нее, но она вместо ответа указала  вниз,
на площадку в саду.
     Оттуда донесся крик и  гам,  разбойничий  свист.  Засядько  вместе  с
креслом пододвинулся к перилам, растроганно заулыбался.
     На площадку выкатились кубарем трое: два  мальчика  лет  шести-восьми
боролись с более рослым и, видимо,  старшим  противником.  По  дороге  они
наткнулись на садовую скамейку, послышался треск, и все  трое  прокатились
еще пару саженей. А позади остались сломанные доски.
     -- Сорванцы,-- сказал Засядько довольно,-- одни убытки от них. А  где
остальные?
     -- Взяли лошадей, собираются устроить скачки на берегу реки.
     -- Пусть,-- одобрил Засядько.-- Как прошли вчерашние занятия?
     -- Преподаватели не нахвалятся. Хорошо усваивают  иностранные  языки,
математику, физику, превосходно рисуют и музицируют...
     -- Ишь, даже музицируют? Ну, это уже  твое  дурное  влияние...  Шучу,
шучу, не дерись! Воспитание и образование должны быть  разносторонними.  А
гимнастическим упражнениям уделяют время?
     -- Больше, чем нужно,-- вздохнула Оля.-- На саблях и  шпагах  фехтуют
лучше, чем взрослые  офицеры,  необъезженных  жеребцов  укрощают...  Сразу
видно, чья цыганская кровь течет в жилах. Признайся, ты не был разбойником
или хотя бы конокрадом?
     -- Ну, разве что не в этой жизни...
     -- Я думаю,-- сказала она с намеком,-- ты и в этой успел немало.
     Он сделал вид, что не понял, сказал благодушно:
     -- Это хорошо, в здоровом детском теле -- здоровый дух, как  говорили
древние. А здоровый  дух  будет  стремиться  за  горизонт,  все  дальше  и
дальше... Сначала в дальние страны, потом... потом еще дальше.
     Вечером  заглянул  Внуков.  Засядько  отложил  в  сторону  бумаги   с
расчетами и,  едва  гость,  кряхтя,  уселся  в  глубокое  кресло,  сообщил
новость, которая привела подполковника в смятение:
     -- Вот что, дорогой дружище, решил я съездить на днепровские  пороги,
поклониться святым местам.
     -- Александр  Дмитриевич!  --  воскликнул  Внуков  в  ужасе.--  Вы?..
Поклониться?.. Святым местам? Александр Дмитриевич, вы  переработались.  У
меня однажды с головой тоже было такое, я, помню, надрался да  еще  целого
индюка съел на ночь...
     Засядько рассмеялся:
     -- Думаешь, рехнулся? Такой безбожник да вдруг  кланяться  иконам?  К
счастью, святыми могут быть не только иконы.
     -- Ну, могут быть мощи, ковчеги... ракии или раки, реликвии...
     -- На днепровских порогах какие могут быть ковчеги?  А  вот  реликвий
хватает!  В  виде  мечей  Святослава,  палицы  Кия,  топора  Руса,   палиц
дружинников Рюрика... Однажды боги спросили Одиссея, какую жизнь он избрал
бы: долгую и мирную или  короткую,  но  полную  подвигов?  Одиссей  выбрал
второе.  Боги  же  за  отвагу  даровали  ему   жизнь   долгую   и   полную
приключений... Не видишь связи? А  посетить  пороги  я  просто  обязан.  В
минуты просветления придумал машину, которая облегчит плавание  через  эти
самые пороги. Надобно осмотреть местность. Пусть корабли плавают...
     Наступило молчание. Каждый думал о  своем.  Наконец  Засядько  подвел
итог размышлениям:
     -- На той неделе я и съезжу. Всю зиму ждал...
     -- Не стоило бы на пороги, а? Зачем душу бередить? Может, лучше  хоть
раз в жизни на кавказские воды? Это вошло в моду. Ездят все, кому  надо  и
не надо. Вы бы видели, сколько там бездельников и пустоцветов!

     Однажды теплым летним вечером зеваки на  одной  из  харьковских  улиц
стали свидетелями довольно редкого зрелища. Они увидели незнакомую карету,
которую тащила четверка усталых лошадей.  Карета  была  ветхой,  однако  в
городе, где имелось всего три кареты, появление четвертой стало  событием.
Знатоки тотчас же определили, что экипаж заграничной  работы,  и  это  еще
больше разожгло любопытство.
     Карета свернула на Сумскую улицу и там  остановилась.  Из  нее  вышел
высокий, атлетического сложения  военный.  Широкие  плечи  облегал  старый
потертый мундир, на ногах были истоптанные сапоги.  За  ним  вылез  другой
военный, в чине подполковника, с длинным  бледным  лицом,  взял  небольшой
чемодан с веревочной ручкой и сумку с вещами.  Военный  подошел  к  дверям
каменного дома, дернул за шнурок.
     Так генерал Засядько  прибыл  в  Харьков.  Он  любил  этот  небольшой
городок, который протянулся с севера на юг, как он привычно  определил  из
кареты, на две версты, а с запада на восток -- на три с  небольшим.  Тихие
украинские ночи, родной с детства язык... Здесь переночует, а то и на пару
суток задержится, если карету починить не успеют раньше.
     С порога он оглянулся на строящуюся колокольню  Успенского  собора  и
улыбнулся своим мыслям. Начали ее в честь победы  над  Наполеоном  в  1812
году,  сейчас  идет  уже  1825  год,  а  конца  строительству  не   видно.
Харьковчане не спешат, словно у них впереди вечность. Счастливые!
     Карету чинили трое суток. Правда, он не отрывался  от  расчетов,  все
бумаги возил с собой, и теория ракетной тяги продвинулась  еще  на  шажок.
Так, углубленный в расчеты, он и не заметил,  что  карета  двинулась,  что
катит по степям и гаям, что восхитительные  багровые  закаты  переходят  в
сказочные тихие украинские ночи, а утром  вспыхивают  бесподобные  зори...
Зато стала  заметна  строгая  красота  интегралов  и  туго  натянутый  ряд
дифференциальных уравнений!

     Он прибыл на Хортицу, с неутомимой энергией  ходил  в  ледяной  воде,
замерял глубины, мерял пороги, высчитывал вес падающей через камни воды.
     -- Плотину пока построить не сможем,-- сказал он сожалеюще.--  Далеко
от Москвы, Петербурга. В полудиких странах вся жизнь идет в столицах, а  в
остальных городах и весях... так, ждет указаний.  Это  не  Голландия,  где
каждый город равен столице, а плотины на каждом шагу...
     -- Значит, ехали зря? -- спросил Внуков.
     -- Я  предусмотрел  и  такое.  Свободное  плавание  все  равно  можно
устроить! Не с помощью плотины, так с помощью  изобретенной  мною  машины.
Хоть так, хоть эдак, а река станет судоходной!
     Подул резкий ветер. На чистое  небо  наползла  черная  туча.  Донесся
далекий раскат грома.
     -- Александр  Дмитриевич!  --  сказал  Внуков  встревоженно.--  Гроза
будет! А у нас коляска открытая... Надо спешить!
     -- Успеем,-- отозвался Засядько.
     Он смотрел на остров, откуда предки его выступали в боевые походы.  А
гроза все приближалась, приближалась и, наконец, грянула. Вдали опустилась
и стремительно надвинулась на них плотная серая стена дождя.
     Засядько бросил последний взгляд на Хортицу и  пошел  к  коляске.  Он
даже не  вздрогнул,  не  поежился,  когда  ледяной  водопад  ревущей  воды
обрушился на голову и плечи. Просто не замечал ливня, грома и молний.
     Бешеные порывы пронизывающего ветра и проливной дождь сопровождали их
всю дорогу, целых тридцать верст. Лошади то и  дело  увязали  в  грязи,  и
Засядько с Внуковым, промокшие и продрогшие, терпеливо вытаскивали коляску
на твердый грунт.
     Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было
лечь здесь в поле и  умереть.  Все  что  угодно,  лишь  бы  избежать  этой
дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно  помнил,
что Засядько теребил его и что-то кричал в  самое  ухо.  Очнулся  в  своей
передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую  одежду,  заметил
на себе плащ генерала. А как же он?
     От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился
и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра.
     Засядько был дома,  сидел  у  жарко  натопленного  камина.  Лицо  его
казалось  застывшим.  Настолько  застывшим  и  бесстрастным,  что   Внуков
испугался и громко воскликнул:
     -- Александр Дмитриевич!
     Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием:
     -- Все.
     -- Что все?
     -- Закончил расчеты.
     -- Господи, в такое-то время! Как убрать пороги?
     Засядько раздраженно отмахнулся:
     -- Что пороги! Не я, так другой завтра бы это придумал. А я  закончил
вчерне расчеты... как бы тебе это  сказать...  Я  создал  теорию  ракетной
тяги!
     Внуков  смотрел  ошарашенно,  не  знал,  что   сказать.   А   вид   у
генерала-изобретателя был совсем не радостный.
     -- Сейчас вот думаю, жизнь -- как озеро:  чем  больше  высыхает,  тем
больше грязи показывается на дне... Чем занимался? Живу в дикое время, сам
дикарь...
     -- Не во всяком озере грязь! -- горячо запротестовал Внуков.-- На дне
горных озер нет грязи!
     -- Спасибо на добром слове... Ты уж извини великодушно, но я  сегодня
собирался еще немного поработать.
     -- Александр Дмитриевич, вам надо отдыхать.
     -- Отдыхать... Только мертвецы  имеют  право  отдыхать.  Только  они!
Кстати, ты никогда не задумывался над тем, что большую часть  человечества
составляют не живые, а мертвые? И они живут среди нас. Помогают.  Когда  я
вел в атаку на Бородинском поле своих людей, то рядом со  мной  шли  также
воины Александра Невского и Дмитрия  Донского...  Хочу  думать,  что  и  я
когда-то буду идти с кем-нибудь по Луне или другим планетам...
     -- Александр Дмитриевич!
     -- А что? Сохраните только память о нас, и  мы  будем  жить  и  после
смерти. А насчет Луны... дорогой мой друг, иные утопии бывают лишь слишком
рано высказанными истинами!

     Они отправились на другой день рано утром. По раскисшей  после  ливня
дороге, в разболтанной карете. Засядько на ходу  заполнял  бумаги  корявым
почерком, морщился, когда карету подбрасывало, и перо протыкало бумагу.
     Внуков качал осуждающе головой, а Засядько объяснил:
     -- В старости нужно работать больше,  чем  в  молодости.  Ты  так  не
находишь?
     -- Вам нужно отдохнуть, Александр Дмитриевич,-- только  и  нашел  что
ответить Внуков.
     -- Ах, оставь. Уже некогда отдыхать.  Не  успеваю.  А  сделать  нужно
многое... По-моему разумению, только мертвые имеют право отдыхать. Или это
я уже говорил? Да и то многие мертвяки трудятся во всю, работают, воюют.
     -- Александр Дмитриевич...
     -- Господи,  Внуков!  Ты  почему  такой...  прямой?  Я  говорю  не  о
вампирах. Невский, Донской, Суворов -- и сейчас с нами воюют, верно?
     -- Вы ненасытны,-- упрекнул Внуков, не сдержавшись.-- Что  еще  надо?
Ведь что-то гнетет, я же вижу! Другой сказал бы на твоем месте:  я  сделал
больше, чем дано человеку. И всего добился  сам,  своим  талантом,  волей,
трудолюбием. Я счастлив!
     -- Ты мой друг, и я могу сказать, что было бы для меня самым  большим
счастьем...
     Внуков весь превратился в слух. Что может осчастливить этого титана?
     -- Увековечить свое имя...-- прошептал Засядько,--  Где-нибудь...  на
обратной стороне Луны!
     Он невольно засмеялся, наблюдая за другом-ракетчиком. Тот отшатнулся,
словно кот, попавший передними лапами в горячее молоко.
     -- Эх, дружище,-- сказал Засядько невесело,-- ты даже  и  на  миг  не
допустил мысль, что я сказал это серьезно...-- И снова уткнулся в расчеты.
     -- До Луны далеко,-- заметил  озадаченный  Внуков,  не  зная,  что  и
подумать.-- Только праведники увидят ее обратную сторону.
     --  Надеюсь,  что  праведники,--  буркнул   Засядько.--   Правда,   я
праведность понимаю иначе. И не после смерти, а при жизни увидят... Ведь я
так много сделал, чтобы они достигли Луны!
     -- Побойся бога, Александр Дмитриевич,-- прошептал Внуков побелевшими
губами,-- что ты говоришь? Какая Луна? Мы же занимаемся боевыми  ракетами!
Боевыми!
     -- Это ты ими занимаешься. А я  уже  строю  междупланетные.  Конечно,
пока что в уме. Но разве не все строилось сперва в уме? А потом и до  Луны
доберутся, и до других планет.

      * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

     Глава 40

     Оля разбирала библиотеку, щурилась от яркого солнца,  что  светило  в
оба окна. В сыром и туманном Санкт-Петербурге чистое небо вообще редкость,
а сейчас на удивление еще и жгучие лучи, которые делают  кожу  розовой,  а
затем, если не слезет как с линяющего кузнечика, даже светло-шоколадной.
     А у Александра  вообще  кожа  цвета  темной  меди,  вспомнила  она  с
удивлением. Ладно, малороссы смуглы сами по себе, но он еще и  никогда  не
прячет лицо от жгучего солнца, он смотрит, не щурясь,  навстречу  штормам,
вьюгам, жарким и холодным ветрам.
     Книги были расставлены  по-новому,  когда  громкий  голос  дворецкого
объявил  о  прибытии  полковника  Васильева.  Оля  удивилась,  даже   чуть
встревожилась, что могло понудить этого человека  явиться  к  ним  в  дом,
велела:
     -- Проводи в гостиную.
     Васильев вошел, лучась радушием и расточая улыбки. Он как всегда  был
одет с иголочки, от него пахло  духами.  Держался  подтянуло,  злые  языки
намекали на корсет, движения были подчеркнуто уверенные.
     -- Милая Ольга Зигмундовна! Мое почтение...
     Он приложился к ее руке,  Ольга  едва  не  отдернула.  Он  словно  бы
скользнул по ее пальцам мертвецки холодными губами дальше по руке,  а  это
было крайне неприятно.
     -- Что привело вас в наш дом, Андрей Иванович?
     Он развел руками:
     -- Я надеялся застать Александра...
     -- Александра Дмитриевича? -- уточнила она холодным тоном.
     Он обезоруживающе улыбнулся:
     -- Да-да, но в приватной беседе мы зовем друг друга... Удивлены?  Да,
я знаю, с