ь  происходящего,
потрогала перекладину. Взглянула вверх.
     Ей так хотелось увидеть на борту оператора с кинокамерой, режиссера в
темных очках... Ничего такого там не было, ни режиссера,  ни  оператора  с
кинокамерой.  Ника   увидела   грубоватые   физиономии   мужчин,   которые
разглядывали ее без всякого удивления,  с  обычной  мужской  и  совсем  не
платонической внимательностью.
     Ника невольно проверила, все ли пуговицы на юбке были застегнуты.
     - Чего уставились, черт их побори!
     Она сказала это тихо, по-русски. Клим взглянул с  удивлением,  он  не
замечал раньше у Ники склонности к энергичным выражениям.
     - Полезай... с Богом, - сказал он, и тоже удивился, сам он раньше так
никогда не говорил. - Лезь, я пока закрою ящик.
     - Захвати с собой шпагу, - сказала Ника.
     Она поднялась по  ступенькам  до  уровня  палубы.  Мужчина  в  парике
нагнулся через борт, протянул ей  руку.  Ника  опять  замерла  растерянно,
рассудок ее пока еще плохо соглашался со всем тем, что видели  глаза.  Она
посмотрела вниз, на Клима. Он, стоя на лестнице, захлопнул  крышку  ящика,
выпрямился и стукнулся головой о подошвы ее босоножек.  Только  тогда  она
подняла руку, и мужчина в парике помог ей перебраться через борт.
     Следом за ней, без чьей-либо помощи на палубу ступил и Клим.
     Шпагу он захватил с собой... Уже  потом,  после  всего  случившегося,
Клим как-то прикинул, а как бы  развивались  все  дальнейшие  события,  не
вспомни Ника про шпагу и не захвати он эту шпагу  с  собой.  "Как  в  воду
глядела!" - подумал он...
     Клим не ошибся  во  флаге  корабля,  мужчина  в  парике  представился
голландским  негоциантом  Ван  Клумпфом  -  владельцем   торгового   брига
"Аркебуза". Он предложил своим случайным гостям располагаться на борту его
корабля.
     Ника уже смирилась с тем, что,  как  бы  ни  протестовал  ее  здравый
смысл, ей придется согласиться с реальностью окружающего ее мира  и  вести
себя соответственно его правилам и обычаям. Поэтому, закусив  от  волнения
губу, она взялась кончиками пальцев за  уголки  климовой  рубашки  и,  как
подобает воспитанной английской мисс, сделала легкий ответный реверанс.
     Ван Клумпф тут же снял шляпу и поцеловал ей руку.
     Клим наклонился к Нике и сказал тихо, по-русски:
     - Великолепно!  Ты  держишься,  как  придворная  дама  из  свиты  его
королевского величества. Продолжай в том же духе. Только следи за  моей...
за своей юбкой, я помню, верхняя пуговица на рубашке плохо держалась...


                                    2

     Пуговица оторвалась сразу, как только Ника напилась воды.
     К счастью, это произошло  уже  в  каюте,  которую  гостеприимный  Ван
Клумпф предоставил своей очаровательной гостье, тут же  переселив  из  нее
своего помощника.
     Пришить пуговицу было нечем.
     Клим  в  деликатной  форме  передал  капитану  о  затруднениях  своей
"сестры".  Иголки  на  корабле  были,  разумеется,  но  все  они   служили
преимущественно для починки парусов, и ни  одна  из  них  не  пролезала  в
крохотные отверстия пластмассовой пуговицы из двадцатого века.  Тогда  Ван
Клумпф предложил мисс Джейсон выходной костюм из своего набора товаров. Он
сказал, что  сочтет  за  честь,  и  все  такое  прочее,  и  Клим  не  стал
отказываться. Ника с сомнением оглядела костюм, но  все  же  обрядилась  в
черные  бархатные  штаны,  отороченные  чуть  пониже  колен   черными   же
кружевами, и в замшевую курточку с узкими рукавчиками, тоже в кружевах.
     "Любили кружева в семнадцатом веке", - подумала Ника.
     Клим оглядел ее в новой одежде и заметил, что она вполне "смотрится".
     Ящик подняли на палубу и поместили в трюм.
     Когда его двигали, поднимали, опускали в люк,  Клим  приглядывался  с
некоторым опасением, как бы ящик не вернулся без них в двадцатое столетие,
- что  бы  тогда  они  стали  здесь  делать  с  Никой,  Клим  боялся  даже
представить. Ван Клумпфу он  объяснил,  что  в  ящике  находится  лечебное
кресло, которое  он  везет  своему  отцу,  больному  подагрой.  Что  такое
подагра, капитан знал очень хорошо, а в лечебные свойства  кресла  поверил
без лишних сомнений, в те времена даже образованные люди прочно  верили  в
алхимию, в философский камень и прочие чудеса.
     "Аркебуза"  шла  на  Кубу,  капитан  рассчитывал  прибыть  в   гавань
Гуантанамо к вечеру, но ветер стих,  паруса  бессильно  обвисли  на  реях.
Используя вынужденную  задержку,  капитан  решил  устроить  обед  в  честь
спасенных англичан. Мешая английские и  голландские  слова,  он  втолковал
Клину, что голландцы и англичане волей божьей сейчас союзники и,  хотя  не
очень дружат, но плохой мир лучше доброй ссоры. - Он - мирный  торговец  и
готов  выпить  за  здоровье  любого  короля,  который  в  своей   политике
придерживается этой умной поговорки.
     Слушая  Ван  Клумпфа  и  припоминая  историю  средних   веков,   Клим
попробовал сообразить, в какой год они попали. Он решил, что выяснит  дату
без всяких вопросов из беседы за столом.
     Ника,  сославшись  на  вполне  оправданное  утомление  после   ночных
переживаний, отказалась от участия в застолье. Клим решил идти один.  Ника
вернула ему рубашку, а капитан предложил камзол из своего гардероба.
     Камзолы капитана были свободны  Климу  в  талии,  однако  узковаты  в
плечах,  поэтому  они  подыскали  свежую  матросскую  куртку,   достаточно
просторную. Клим повязал  шею  цветным  платком,  решив,  что  это  вполне
заменит отсутствующую верхнюю пуговицу на рубашке.
     Ника сказала, что ему не хватает черной повязки на глазу.
     - Буду походить на адмирала Нельсона?
     - Вообще-то я  имела  в  виду  пирата  Билли  Бонса,  впрочем,  тебе,
историку, виднее. Клим, ты там недолго? Одной мне что-то здесь не по себе.
Куда ты положил шпагу?
     - Вот она, на кровати. Чего ты боишься?
     - Не то чтобы боюсь... Только все же возвращайся побыстрее.
     Оставшись одна. Ника присела на лежанку и оглядела маленькую каютку.
     У изогнутого борта, под квадратным окном - на таком же месте,  как  у
дона Мигеля, - был прикреплен стол,  на  нем,  в  специальном  ограждении,
находился красивый глиняный кувшин - Ника заглянула в него, там была вода.
Возле стола - табурет,  в  углу  -  высокий  сундучок,  красиво  окованный
медными начищенными полосками.
     Крепко пахло трубочным табаком.
     Ника с подозрением пригляделась к потертому покрывалу на лежанке.
     "Поди, еще и блохи есть?" - подумала она. "Ну и черт с ними..."
     Она отодвинула шпагу, прилегла,  закинув  руки  за  голову.  Полежала
некоторое время, прислушиваясь к обрывкам разговоров на незнакомом  языке,
доносившемся с палубы через открытое окно. И незаметно для себя задремала.
     Проснулась от стука: по палубе катили что-то тяжелое - похоже, бочку.
     Клима еще не было. "Вот, распировался там!"
     Она встала с лежанки, прошлась по каюте, выглянула  в  окно.  Красное
солнце висело над горизонтом, тускло просвечивая сквозь наползавшую мутную
пелену.
     "Фу ты, пропасть! И здесь туман..."
     От нечего делать Ника взяла с лежанки шпагу, стала в позицию. Сделала
длинный выпад для прямой атаки, и только собралась ударить  в  дверь,  как
она открылась и на пороге появился Клим.
     - Ой-ой! - сказал он.
     - Дьявольщина! - вырвалось у Ники, и она почему-то уже не  удивилась,
хоть раньше никогда не употребляла этого слова. - Чуть не  проткнула  тебе
живот.
     Клим прошел в угол, удобно расположился там на  сундучке.  Кивнул  на
шпагу.
     - Упражняешься, значит? Надеешься попасть в Гавану, на финал?
     - А чем это от тебя несет?
     - Ром, добрый ямайский ром!
     - Я его жду, жду. А он, видите ли: "добрый ямайский ром".
     - Выпил стаканчик, неудобно было отказаться, пили за нашего короля.
     - Какого - нашего?
     - Английского, разумеется. Его высочество Вильгельма Оранского.
     - Не помню такого.
     - Ничего не потеряла. Неважный был король.
     - Тем более нечего было за него пить.
     - Зато я примерно узнал время, где мы находимся. Из истории известно,
что Вильгельм Оранский захватил английский престол...
     - На это у него все же ума хватило?
     - Так все короли старались прибрать к  рукам  то,  что  плохо  лежит.
Захватил престол в 1688 году... Наша "Аркебуза" идет из Порт-Ройяла, вышла
из него два дня назад, он был еще цел. Погибнет Порт-Ройял  в  1692  году.
Следовательно, мы находимся где-то между 88-м и 92-м  годами  семнадцатого
столетия.
     - Ничего себе. Только, знаешь, как-то плохо верится...
     Ника подняла шпагу, ткнула ее в  пол.  Опустила  руку,  шпага  упруго
качнулась  из  стороны  в  сторону.  Клим  посмотрел  на  рукоятку   шпаги
задумчиво.
     - Да, - сказал он. - Поверить трудновато, конечно...
     - А может, ничего этого нет, Клим. Просто плывем мы в своем ящике  по
морю... И грезим, как во сне.
     Клим толкнул рукоятку шпаги пальцем, некоторое время следил, как  она
покачивается. Потом взглянул на Нику, кивнул одобрительно.
     - Знаешь,  такая  мысль  мне  тоже  приходила,  но  не  было  времени
продумать все, как следует.  Сейчас  я  это  попробую  сделать.  В  смысле
гипотезы, разумеется.
     - Давай хоть гипотезу.
     - С позиции привычных понятий допустить, что мы  на  самом  деле,  то
есть физически, переместились в прошлое -  трудно.  С  физикой  как-то  не
увязывается. Я тоже думаю, что мы с тобой плывем в  кресле  по  Карибскому
морю  и  грезим,  как  ты  сказала.  Ощущаем  себя  в  семнадцатом   веке.
Переместились не мы, а наше воображение.
     - Это как?
     - Примем за основу то, что дон Мигель рассказал мне про своего брата.
Он был талантливым физиком, как Хевисайд, и до многого  сумел  додуматься.
Скажем, он утверждал: "Все, что  происходит  в  нашем  мире,  не  исчезает
бесследно". По его теории "свершившееся - существует!"  Можно  представить
себе еще мир, в котором события происходят те же, что и у нас, но  отстают
от наших по времени. Рассуждая так, брат дона Мигеля не одинок, - свойства
времени и пространства нам неясны до сих пор. Йоги, скажем, тоже толкуют о
многомерности миров, но их  рассуждения  относят  к  области  теософии,  а
теософию современная физика обходит стороной. Но брат  дона  Мигеля  пошел
дальше рассуждений. Зная, что мышление человека - это движение электронов,
следовательно  -  волновой  процесс...   Я   рассуждаю   предположительно,
понимаешь, я же не физик.
     - Это хорошо, что ты не физик.
     - Почему?
     - Вот тогда бы я уже ничего не поняла. Но продолжай. Так, что  сделал
брат дона Мигеля?
     - Ни много ни мало, он сконструировал прибор, назовем  его  генератор
каких-то там колебаний, который, воздействуя на наше сознание  передвигает
его в этот параллельно существующий,  но  отстающий  по  времени,  мир.  Я
повернул ручку на кресле, генератор включился,  и  вот  мы  в  семнадцатом
веке, и наше сознание следует по  событиям,  которые  происходили  в  мире
почти триста лет тому назад.
     - Значит, нас здесь нет, одно воображение?
     - Одно воображение.
     - Это уже лучше... И наше воображение следует  по  событиям,  которые
когда-то происходили в Карибском море? Значит,  все,  что  мы  видим,  уже
когда-то было.
     - Следовательно, было.
     - В семнадцатом веке плыла "Аркебуза" на Кубу. И  подобрала  на  борт
двух пассажиров, двух советских граждан в одежде из синтетики,  которой  в
то время и быть не могло...
     - Умница!
     - Но, черт возьми, как же так, Клим?
     - Вот этого я тебе  объяснить  не  могу.  Сам  не  понимаю.  Какое-то
наложение будущего на прошлое.
     - А дон Мигель, он так же путешествовал в прошлое? Сидел в  ящике,  а
воображение его было в семнадцатом веке. Может быть, в Порт-Ройяле?
     - Воображаемой?
     - Конечно. Ты же сама обратила внимание, что ни  на  рубашке,  ни  на
камзоле не осталось следа после удара. И рубашка была цела, и камзол.
     Ника выдернула шпагу из пола, потрогала пальцем ее острие.
     - Это что же... Если я, скажем, ударю тебя сейчас шпагой, то когда мы
вернемся в наше время, у тебя окажется такая же рана, как у дона Мигеля?
     - Конечно.
     - А если я ударю сильно и точно, и ты здесь умрешь...
     - То и в наше время вернусь уже мертвым.
     - Ну тебя! Ум за разум заходит.
     -  А  поэтому  не  будем  много  размышлять.  Рассуждения  мои   тоже
приблизительные и весьма. Но одно мне ясно - мы ощущаем себя здесь, и  это
главное. И это для нас настоящее. Хотя этот мир  как  бы  невзаправдашний,
иллюзорный, но рисковать в нем нам нельзя. Никак нельзя.
     - Клим, я боюсь. Где наш ящик?
     - Он в трюме, закрыт на замок. Капитан Ван Клумпф везет в трюме  вина
и, чтобы не искушать напрасно  команду,  закрывает  люки  трюма  на  ключ.
Потерпи до завтра.
     - А что будет завтра?
     - Придем в Гуантанамо. Станем в порту на якорь. Капитан откроет трюм,
мы заберемся в ящик. Я поверну ручку, и мы вернемся в наше  время,  как  я
понимаю, в то же мгновение, в которое из него выбыли.
     - И будем плыть по морю?
     - Будем плыть по морю, и тебе захочется пить.
     - Ладно, потерпела бы... Ну его к дьяволу, этот семнадцатый... А  что
ты на меня уставился?
     - Я все хочу тебя спросить. Почему ты здесь так ругаешься?
     - Разве я ругаюсь?
     - Поминаешь то черта, то дьявола. Очень энергично выражаешься. Раньше
я такого за тобой не замечал.
     - Не знаю, Клим, - растерялась Ника. - Эти  черти  и  дьяволы  как-то
сами слетают у меня с языка, я даже не  замечаю...  Да,  и  еще...  Мне  в
голову приходят такие морские выражения, которых я отроду не знала.  Может
быть, этот генератор на меня так действует?
     - Тогда понятно.
     - Чего тебе понятно?
     - У меня тоже самое. Только -  наоборот.  Находит  на  меня  какое-то
мирное, я бы сказал, благочестивое настроение. Лезут слова молитв, а я  их
тоже слыхом не слыхал. Даже хочется стать на  колени,  сложить  руки,  вот
так, поднять глаза к небу...
     - Ты серьезно?
     - Вполне.
     - Еще не хватало. Все чертов... фу ты! Почему бы это?
     Клим откинулся на стенку каюты, прищурился сосредоточенно.
     - Я думаю... Только это, понимаешь ли, опять...
     - Гипотеза.
     - А чего ты от меня хочешь? Я тебе не Господь Бог, пытаюсь  объяснить
вещи, которые сам толком не понимаю. Размышляю вслух, так сказать... Мы же
с тобой переместились...
     - Кто переместился, мы или наше сознание?
     - Пусть сознание, в данном случае - это неважно. Важно, что время для
нас  передвинулось  на  десяток  поколений  в  прошлое.  К  нашим   весьма
отдаленным предкам, в сознании могли  активизироваться  какие-то  черточки
характера, нашим предкам присущие. Что ни говори, а их гены в нас имеются,
надо полагать. Например, я знаю, что мои давние родичи из  Польши.  Прадед
учился в духовной семинарии. Легко  представить,  что  прапрапредки  моего
прадеда были благочестивыми католиками. Вот  их  гены  и  создают  во  мне
сейчас соответствующие настроения.
     - Слушай, Клим, я помню,  моя  мама  говорила,  что  ее  дедушка  был
черноморским контрабандистом или еще кем-то похуже. Может, морским пиратом
-  кто  знает.  А  я-то  думаю,  откуда  у  меня:  бриг,  дрейф  и  всякие
черти-дьяволы. А это не останется у нас навсегда? Мне бы не хотелось. Я же
все-таки в гуманитарном учусь и представь себе...
     - Пройдет, думаю. Как только вернемся. Завтра все узнаем, на Кубе.  А
пока ложись и отдохни.
     Клим поднялся. Ника сразу всполошилась.
     - Послушай, а ты куда?
     - Капитан мне предложил диванчик в его каюте.
     - Не уходи, Клим! Мне без тебя так неуютно одной.  Ты  же  мой  брат.
Климент Джексон, не должен покидать свою сестру, когда ей трудно.
     Клим  не  успел  ответить...  тяжелый  грохот   орудийного   выстрела
прокатился над морем. С резким свистом что-то пронеслось над самой  крышей
каюты, и послышался громкий всплеск.
     - Мой Бог! - сказал Клим.
     - Что за черт? - воскликнула Ника.
     Они оба кинулись к  окну  и  увидели  в  тумане  трехмачтовое  судно.
Распустив все паруса, улавливая чуть заметный  предзакатный  ветерок,  оно
медленно разворачивалось  бортом.  В  черном  отверстии  орудийного  порта
мелькнула вспышка пламени, вылетел клубок дыма, вместе с грохотом  донесся
нарастающий свист и опять прошел над самой палубой. Ника невольно пригнула
голову.
     - Стреляют в нас! - крикнул Клим. - Подожди меня здесь.
     Он выскочил из каюты и не успел  закрыть  дверь,  как  Пика  услышала
грохот третьего выстрела.
     "Аркебуза" вздрогнула от тяжелого удара.
     Дверь  каюты  захлопнулась,  затрещала,  как  будто  снаружи  на  нее
навалилось что-то тяжелое.



                                    3

     Ника тоже кинулась к двери, запнулась за табурет, больно ушибла ногу,
чертыхнулась.
     Дверь не открывалась.
     Мягкое и тяжелое, навалившееся  со  стороны  коридора,  мешало  двери
открыться. Ника сильно нажала плечом... и увидела Клима.
     Щека его была в крови. Он стоял, подогнув колени, цепляясь слабеющими
пальцами за косяк. И прежде  чем  Ника  успела  протянуть  руку,  он  упал
ничком, голова его глухо ударилась о порог.
     В коридоре торчали разбитые доски переборки. Это была каюта капитана,
третье ядро пробило борт "Аркебузы" и каюту насквозь.
     Несколько секунд Ника оторопело стояла и только  смотрела  на  Клима,
лежащего у ее ног. Он лежал так неловко, так мертвенно-неподвижно, что  ей
было страшно к нему прикоснуться. У нее даже перехватило дыхание.  Случись
это в нормальной жизни, она бы, наверное, заревела, заплакала от испуга  и
отчаяния.
     Но сейчас ее страх быстро прошел.
     Ника  подхватила  Клима  под  мышки,  затащила  в  каюту.  Ноги   его
скользнули, цепляясь носками туфель, через порог. Она с  усилием  завалила
тяжелого, бессильно свисающего с ее рук Клима на лежанку. Развернула лицом
вверх, пригляделась. Кровь сочилась из небольшой ссадины  на  виске,  щека
начала заметно синеть и опухать, но других  ранений  Ника  не  обнаружила.
Расстегнула куртку, прижалась  ухом.  Сердце  билось,  хотя  и  слабо,  но
успокаивающе ровно и надежно. Видимо, Клима просто ударило выбитой  доской
по голове, оглушило, и он потерял сознание.
     Она сдернула с окна занавеску, острием шпаги распорола ее на  полосы,
смочила водой из кувшина.  Обтерла  Климу  лицо.  Плеснула  на  матерчатые
полосы воды, свернула их в несколько слоев, положила на лоб. Погладила  по
щеке. Больше она уже ничего сделать не могла.
     "Рому бы ему сейчас глоток!".
     Но выходить из каюты Ника  не  решилась.  На  палубе  было  тревожно,
слышались крики, беготня - там явно не до нее.
     Она опять выглянула в окно и увидела подходящий к "Аркебузе"  большой
шестивесельный баркас с вооруженными людьми.
     У них были тяжелые сабли-тесаки, неуклюжие  широкоствольные  ружья  -
"мушкеты" - вспомнила она, и  тут  же  вспомнила  и  "мушкетную  пулю",  о
которой говорил еще на яхте Клим.
     Неужели пираты? Вот, только их и не хватало!
     Баркас подошел вплотную к "Аркебузе". Гребцы подняли  весла,  уложили
их вдоль бортов баркаса. На  носу  поднялся  и  выпрямился  во  весь  рост
человек в плюшевой куртке, надетой поверх белой элегантной,  как  отметила
Ника, рубашки. На  черноволосой  голове  -  лихо  сдвинутая  на  ухо,  как
армейская пилотка, кожаная шляпа колпачком, с загнутыми  узкими  полями  и
торчащим сбоку перышком, что делало владельца похожим на  экранного  Робин
Гуда. Его быстрые ястребиные глаза скользнули по борту... и заметили Нику.
     Она тут же отодвинулась от окна и пожалела, что не сообразила сделать
этого раньше.
     Хозяин шляпки - несомненно, командир вражеского десанта, и то, что он
заметил ее, Нику, ни к чему хорошему привести не могло. Даже случись такое
в двадцатом  веке,  а  уж  тут,  в  семнадцатом,  -  тем  более.  Невольно
вспомнилас