ваше будет все-таки выше. Выше вас только королева  и
ваш кровный брат - король Испании. Так садитесь же, ваше высочество.
     Филиппо молча опустился на табурет.
     Ника все ожидала от новоявленного принца появления какой-то  реакции,
восклицания, радости или еще чего-то такого, что, по ее мнению, он  должен
был сделать, когда наконец понял, что судьба вдруг вознесла его так высоко
над его садом и над окружающими людьми.
     Но Филиппо только чуть выпрямился на табурете и,  повернув  голову  в
сторону окна, в непонятной задумчивости уставился на голубое южное небо за
оконной решеткой.
     "Однако! - подумала Ника. - Нервы у его высочества хоть куда!  Что  и
говорить - садоводство всегда было здоровым занятием... А что бы я  делала
на его месте? Ну, я здесь не в  счет.  Комсомолка  -  и  ваше  высочество!
Смешно..."
     - Вы очень спокойно приняли такое известие, ваше высочество, - сказал
отец Себастьян.
     - Я догадывался, - тихо ответил Филиппо.
     Это были первые слова, которые от него услышала Ника, и  произнес  он
их по-английски. Сын испанского короля  и  испанской  монахини,  наверное,
знал и испанский, однако тридцать лет прожил в английской колонии - и Ника
еще раз  добрым  словом  помянула  совсем  недобрых  завоевателей.  Судьба
испанского принца, как она понимала, переходит в  ее  руки,  и  знание  им
английского в какой-то мере облегчает ей задачу. Однако  не  очень.  "Куда
теперь я с ним? - впервые подумала она. - На "Санте", наверное, Оливарес!"
     - Вы догадывались? - удивился отец Себастьян. - О  чем  догадывались,
ваше высочество?
     Филиппо ответил не сразу. Он по-прежнему задумчиво смотрел на небо за
окном.
     - Я часто видел королевский дворец, - вдруг сказал он.
     - Как? - воскликнул отец Себастьян. - Где?
     - Во сне, - Филиппо отвечал тихо и мечтательно, как  бы  разговаривая
сам с собой. - Я видел комнату, большую и  светлую  комнату...  на  стенах
висели гобелены...
     Он замолчал, наклонил голову и закрыл рукой лицо.
     За дверью послышался шорох, отец Себастьян услышал его  прежде  Ники,
встревоженно вскинул на нее глаза.
     Она подошла к двери.
     - Это, наверное, Анжелико.
     - Ваше высочество, - заторопился отец Себастьян. - Вам нужно уходить.
Здесь быть опасно, любое промедление может стоить жизни, и не только  вам.
Письмо, в котором вы прочитаете, как все было и что вам  надлежит  делать,
находится у этой девушки. Мне некогда объяснять, как она здесь  появилась,
а кто она, я и сам не знаю. Человек, который послал ее сюда, - умер. Кроме
нее, вам некому здесь довериться. Она поможет вам  попасть  в  Мадрид.  До
Мадрида путь долог и непрост. Я не знаю, ваше высочество, что ожидает  вас
в Мадриде,  не  берусь  даже  угадывать.  Но  вы  можете  остаться  здесь.
Выбирайте, ваше высочество.
     - Я поеду, - тихо, но твердо сказал Филиппо.
     - Тогда торопитесь!
     Филиппо  опустился  на  колени  возле  кровати  и   поцеловал   сухую
неподвижную руку отца Себастьяна.
     - Прощайте, святой отец. Что бы меня ни ожидало,  чтобы  со  мной  ни
случилось, я не забуду вас, пока жив.
     - Спасибо, ваше высочество! Прощайте и вы, смелая девушка. Я не  знаю
вашего имени, и мне не нужно его знать. Когда я покину этот мир,  я  унесу
ваш образ в памяти своей.
     - Аминь! - сказала Ника. - Прощайте, святой отец.
     Филиппо шагнул к двери,  дернул  за  ручку,  не  заметив,  что  дверь
закрыта на засов. Ника просунула руку из-за его спины, отодвинула щеколду.
Распахнула дверь.
     - Пожалуйста, ваше высочество!
     Филиппо вдруг замер на месте. Он что-то увидел за  дверями,  чего  не
могла увидеть Ника из-за его спины.  Она  только  услышала  резкий  выдох,
звяканье, которое  она  слышала  так  часто  и  в  происхождении  которого
ошибиться не смогла.
     Сверкнула шпага.
     Филиппо откачнулся назад.
     С опозданием на какую-то долю  секунды  Ника  сильно  толкнула  ногой
дверь. Шпага, ударившая Филиппо в грудь, прищемилась  в  притворе  дверей.
Конец ее отлетел и со звоном покатился по каменному полу.
     На дверь навалились, застучали. Ника успела задвинуть  засов.  Кто-то
сдавленно крикнул в коридоре.
     "Анжелико! Бедный мальчик, его-то за что?.."
     Филиппо медленно повернулся, прижимая руку к груди.
     - Ваше высочество... - у отца Себастьяна перехватило  дыхание.  -  Вы
ранены?
     Филиппо опустил руку, посмотрел на ладонь. Ника тоже. Крови  на  руке
не было. На подряснике виднелось рваное отверстие - след удара.  Но  крови
не было и там. Ника догадалась первая.
     - Ваше высочество! - сказала она. - Шпага ударилась в медальон.
     - Дева Мария защитила вас... - прошептал отец  Себастьян.  -  Но  это
вернулся брат Мишель. Он не один. Вас не выпустят живыми! Им нужно  письмо
герцога Оропесы. Прочитав письмо, они узнают все.
     Филиппо обреченно промолчал. Лицо  его  побледнело.  Шорох  за  окном
заставил его вскинуть голову.
     Ника бросилась к окну и увидела своего оруженосца.
     - Плохо дело, боярышня! - заторопился Дубок. - Брат Мишель прибежал и
с ним трое. Все со шпагами. Не иначе, за вами.
     - То-то, что, не за мной. За принцем.
     - Еще каким?
     - Вот он, испанский принц. Сын испанского короля.
     - Господи Иисусе! Вот свалился на нашу голову! -  Дубок  подергал  за
оконную решетку. - Здесь не пройти. Что делать будем?
     - Что делать?
     Ника оглянулась на дверь,  в  которую  начали  бить  чем-то  тяжелым,
вероятно, скамейкой. Но она  была  сшита  из  толстых  плах,  и  массивная
щеколда пока надежно удерживала ее.
     - Вот что! - сказала Ника. - Доставай  пистолет,  беги  к  дверям,  в
которые они вошли. Выстрели в коридор. Я услышу и открою дверь...
     - Прикончат вас, боярышня!
     - Ничего! Им не так-то просто в меня попасть.
     - Четверо их...
     - Подумаешь! А нас двое, да мы их с двух сторон так зажмем!..  Уж  не
боишься ли ты, Дубок?.. Ну, ну! Я пошутила. Давай беги, а то как бы  дверь
не высадили.
     - Эх! - Дубок  решительно  нахлобучил  шляпу,  выдернул  из-за  пояса
пистолет и прямо через кусты затопал к входным дверям.
     Ника вернулась к отцу Себастьяну.  Филиппо  по-прежнему  молча  стоял
возле кровати. На лице его она не  заметила  страха,  кажется,  он  шептал
слова какой-то молитвы.
     Так же молча, с состраданием глядел на него отец Себастьян.
     "Бедный принц! - подумала Ника. -  Не  ко  времени  получили  вы  это
известие, ваше высочество! Сидеть бы вам в своем винограднике..."
     Ника бросила уже не нужный парик, сняла камзол, обернула левую  руку,
как плащом, по совету кавалера де Курси.
     - Вы не раздумали, ваше высочество? Хотя  уже  поздно,  вы  им  нужны
больше мертвый, чем живой. Возьмите письмо, положите его за  рубашку.  Оно
ваше. Думаю, королева Марианна его не получит. Я сейчас открою дверь, а вы
держитесь за моей спиной. Не тревожьтесь, святой  отец.  Что  дальше  ждет
принца - я не знаю. Но здесь, я думаю, мы пройдем. Молитесь за нас!
     В это время пол дрогнул под ее ногами, кусочки штукатурки  посыпались
с потолка. Глухой гул пронесся через окно и затих, прежде чем Ника  успела
сообразить, что это было. Землетрясение?..
     Но все затихло.
     В дверь опять чем-то ударили. Ника  услышала  пистолетный  выстрел  в
коридоре.
     И отодвинула задвижку на двери...



                                НА "САНТЕ"

     Проводив Нику, Клим почувствовал себя совсем одиноко.
     Заглянув на камбуз, выпил чашку  скверного  кофе.  Шеф-повар  ушел  с
Винценто, вместо него хозяйничал случайный матрос. Клим  распорядился,  он
поставил на плиту ведро с кукурузой для негров.
     Два оставшихся шведа тихо, как мыши, сидели в своей кладовой. Оливайо
отправился в трюм к своим товарищам.
     Что делать с неграми, Клим придумать так и не мог.
     Он поднялся на капитанский  мостик,  решив  приглядеться  к  соседям.
Справа по носу, выбрав втугую якорный канат, стояла двухмачтовая  шхуна  с
квадратными парусами, с черными смолеными бортами, далеко вытянутым вперед
бушпритом и низкими палубными надстройками. Клим насчитал на борту  восемь
пушечных люков - прилично для такого небольшого судна!
     Крайний кормовой  люк  был  сорван,  белели  обломки  досок  бортовой
обшивки, виднелось чугунное дуло пушки крупного калибра.
     Ниже сорванного люка была еще пробоина,  которую  сейчас  заделывали,
стоя в лодке, два плотника, спора работая топором и конопаткой. На  палубе
матросы меняли порванный такелаж.
     На   носу   шхуны   корявыми   буквами   было   написано:    "Ha-Ha".
Восклицательного знака не было, хотя  он  и  полагался,  -  возможно,  что
художник, писавший название шхуны, не знал о его существовании.
     Клим окликнул проходившего боцмана.
     Если Винценто курил трубку, то  боцман  жевал  табак.  Поднимаясь  на
мостик, он сплюнул жвачку прямо  за  борт,  в  воду,  удивив  Клима  такой
незаурядной дальнобойностью.
     - Что это за "Ха-ха"? - спросил Клим.
     - Первый раз ее вижу. Смотреть по парусам -  так  из  Индии.  В  деле
побывала, а то бы сюда не зашла.
     - Почему?
     - Побоялся бы капитан, как бы на знакомых не наткнуться.
     - Пират?
     - Может, и пират. Здесь у капитанов патенты не спрашивают.
     Слева  от  "Санты"  расположился  трехмачтовый   бриг   с   аккуратно
закатанными парусами, чисто вымытой палубой и открытыми палубными  люками.
Можно было заключить, что хозяин судна - человек хозяйственный,  уважающий
порядок на корабле.
     - "Гуд монин", - прочитал Клим. - "Доброе утро".
     - Англичанин, подтвердил боцман. - Хозяин -  Ден  Грегори.  Опять  за
неграми приехал.
     - Часто бывает здесь?
     - Каждый год встречаю.
     Клим хотел спросить, куда девает Ден  Грегори  негров,  но  попытался
догадаться сам:
     - Большие плантации?
     - Большие! - усмехнулся боцман. - Все побережье. Ден Грегори добывает
жемчуг. С морского дна. Его негры ныряют  там,  где  белого  не  заставить
сунуть палец в воду.
     Клим не понял.
     - Акулы, - пояснил боцман. - И "ведьмин волос".
     - Это что такое?
     - Ну...
     Боцман не знал, как  объяснить,  и  растопырил  пальцы  обеих  рук  в
стороны.
     - Медузы? - догадался Клим.
     - Вот - медузы. А еще Грегори собирает жемчуг с большой глубины.  Там
не каждый донырнет до дна.
     - А негры могут?
     - У Грегори - могут. У него научат.
     - Как же у него учат?
     - Как?.. Привязывают камень к ногам  и  бросают  в  воду.  Пока  негр
успеет отвязаться от камня, опустится на самое дно.
     - А если не успеет?
     Боцман только шевельнул плечами.
     - Да, конечно... - устыдился Клим собственной бестолковости. -  Иначе
бы не ездил. Такие жемчужины, как у Грегори,  не  добывает  никто.  Каждая
стоит пятьсот, тысячу, а то и более песо. А что стоит здесь  негр?  -  тут
боцман показал в сторону берега. - Вон и покупку ему везут.
     К "Доброму утру" подходил развалистый баркас. Четверо матросов сидели
на веслах, двое - с мушкетами - на задних сиденьях. Матросы были  одеты  в
одинаковые парусиновые безрукавки, на головах - белые  соломенные  шляпки.
Аккуратный Ден Грегори ввел на своем судне подобие спецодежды.
     Поглядев на соломенные шляпки,  Клим  вспомнил:  точно  такую  шляпку
носил в двадцатых годах двадцатого века известный всему миру  американский
киноактер Гарольд Лойд; как только он появлялся в своей шляпке на  экране,
зрители в зале сразу начинали улыбаться.
     Сейчас Клим не улыбался.
     В носовой части баркаса, прямо на плоском его днище, плотно, плечо  к
плечу, сидели негры. Их было около двух десятков, они сидели на корточках,
обхватив колени руками и опустив на них головы. Полуденное солнце  яростно
палило черные курчавые затылки и грязные костлявые спины.
     Баркас приткнулся к борту судна. Сверху сбросили лестницу. Матросы на
корме взяли мушкеты на руку. Негры вставали по одному и, цепко хватаясь за
перекладины лестницы, поднимались на палубу.
     Клим смотрел на негров и не заметил, как на палубе  появился  крупный
мужчина с рыжей бородкой, в ослепительно белом просторном  костюме,  белой
панаме и со стеком - тонкая бамбуковая  полированная  палочка  с  ременной
петелькой на конце, что такая палочка  называется  "стеком",  Клим  помнил
только по старым романам, за прошедшие два столетия мода на стеки  прошла,
даже в самой Англии.
     Следом за мужчиной шел негр, без  рубашки,  но  в  чистых  полотняных
брюках, нес в руках легкое  плетеное  кресло  и  сложенный  зонт.  Мужчина
показал, где поставить кресло. Плотно уселся, заложив ногу на  ногу.  Негр
развернул зонт над его головой.
     - Хозяин! - решил Клим.
     - Сам Грегори! - подтвердил боцман.
     - Поднявшиеся на палубу негры  толпились  кучкой  у  борта.  Палубный
матрос вытащил  за  руку  первого  попавшегося,  сдернул  с  него  обрывки
набедренной повязки и голого подвел к креслу. Грегори поморщился,  показал
на подветренную сторону.  Он  только  легко  помахивал  стеком,  а  матрос
толчками и жестами заставлял негра поворачиваться, наклоняться,  открывать
рот.
     Потом негра  отвали  к  носовому  люку,  возле  которого  уже  стояла
наковальня. На ногу надели разборное звено,  вставили  заклепку,  стукнули
молотком. И негр шагнул в люк, придерживая в руках свободный конец цепи.
     А к Грегори уже подвели следующего.
     В числе купленных были две негритянки. Одну  из  них  -  молоденькую,
совсем еще девочку -  Грегори  осматривал  особенно  внимательно.  Матросы
ухмылялись, а Клим думал, хорошо, что рядом с ним стоит  спокойно  на  все
взирающий боцман, а не Ника. Как она повела бы себя, увидев  такое,  он  и
представить не мог.
     Но на "Санте" оказался еще один пристрастный  зритель.  Клим  услыхал
приглушенное ворчанье, перегнулся через  борт  и  увидел  перед  собой,  в
открытом орудийном люке, черную голову Оливайо.
     Уже последнего негра подвели к наковальне, и матрос поднял  разборное
звено, собираясь наложить на  ногу,  как  вдруг  над  тихой  водой  гавани
пронесся яростный гортанный крик - вероятно, это был военный клич, которым
негритянский вождь Оливайо когда-то подбадривал в битве  своих  воинов.  И
негр, уже собиравшийся поставить ногу на  роковую  наковальню,  вздрогнул.
Выпрямился. Внезапным толчком сбил с ног матроса и кинулся  к  борту.  Ему
нужно было миновать кресло, где сидел Грегори, тот  быстро  вытянул  ногу,
негр запнулся, покатился по палубе. Его, конечно, успели бы  схватить,  но
негр, державший зонт, уронил его под ноги.
     Матросы запутались в растяжках, тем временем упавший вскочил и  одним
сильным прыжком перелетел через борт в воду.
     Он был хорошим пловцом и сразу нырнул глубоко. И хотя океанская  вода
была прозрачной, на поверхности плавало столько мусора, щепок и  кокосовой
шелухи, что разглядеть его в воде не было возможности. Матросы кинулись  в
баркас и закружились по гавани, ожидая, не покажется ли где черная голова.
Грегори кричал с борта, махал стеком,  приказывая  кому-либо  нырнуть  под
судно, но матросы опасались акул.
     - Ловкий парень! - заметил Клим.
     Боцман что-то хмыкнул себе под нос, Клим не понял,  согласился  он  с
ним или сочувствует Дену Грегори, потерпевшему убыток в сотню песо.
     Матросы вернулись на судно.
     Тогда Грегори, легко похлопывая стеком по ладони, повернулся к своему
негру, который с растерянным видом перебирал на зонте сломанные  растяжки.
Грегори взял у него зонт, рукояткой подцепил негра за  подбородок,  подняв
его лицо вверх, и сильно ударил стеком крест на крест по лицу.
     Негр закрылся ладонями. Наклонился низко,  сквозь  пальцы  на  палубу
закапала кровь. Грегори только показал стеком в сторону люка, негра тут же
подтащили к наковальне, заклепали на ноге звено и столкнули в трюм.
     А Клим опять услышал  у  себя  под  ногами  глухое  рычание  Оливайо.
"Зарядить бы парочку пушек и ударить в борт "Доброго  утра"!  -  на  таком
расстоянии даже он бы не промахнулся. Но ядро, пробив борт, попадет в  тех
же негров... и вообще, это все было бы явное не то..."
     - Неужели парень утонул? - сказал он.
     Боцман не спеша спустился с мостика, вытащил из кармана пачку табаку,
оторвал кусок, сунул в рот. Остановился возле кормы, плюнул в воду  и  так
же не спеша вернулся к Климу.
     - Черномазый у нас, - сказал он.
     - Как, где?
     - Прицепился к нашему ахтерштевню.
     - К чему?
     - К рулю. Сидит на нем, по уши в воде.
     - Как он сумел до нас добраться?
     - Малый умеет нырять.
     Клим взглянул на боцмана, а тот покосился на  Клима,  и  Климу  стало
ясно, если он не сообщит Грегори о беглеце, то боцман тем более не сделает
этого. Когда уляжется суматоха, боцман спрячет негра среди своих -  лишняя
сотня песо Оливаресу, да и ему, боцману, тоже что-либо перепадет.
     - Акулы его не достанут?
     - Не достанут, если повыше подберет ноги.
     Видимо, Грегори  смирился  с  потерей.  На  палубе  появился  матрос,
толстый, в белой куртке с засученными  рукавами,  -  кок.  Он  вытащил  из
камбуза большую круглую лохань, поставил ее у борта.  Принес  бадью  воды,
видимо, горячей,  опрокинул  ее  в  лохань,  попробовал  рукой  и  добавил
забортной воды.
     Девушку-негритянку не  спустили  в  трюм,  она  осталась  на  палубе.
Стояла, прижавшись спиной к стене каютной надстройки. Она по-прежнему была
голая, это  ее  не  тревожило,  чувства  стыда  она  не  испытывала  и  не
прикрывалась руками, как сделала бы на ее месте любая европейская девушка.
Она только медленно поводила из стороны в сторону большими, чуть  навыкате
глазами; она видела сцену,  как  Грегори  избил  негра,  и  сейчас,  когда
Грегори подошел, она испуганно подняла руки и закрыла ладонями лицо.
     Грегори показал на лохань с водой, она не поняла. Тогда он взял ее за
руку, дернул. Заставил забраться в лохань. Боцман подал  пучок  кокосового
волокна, Грегори начал мыть девушку сам.
     Грегори  мыл  негритянку  долго  и  тщательно,  никого  я  ничего  не
стесняясь, и Клим еще раз подумал, как хорошо, что Ника  ничего  этого  не
видит, и эта сцена решила его последние сомнения.
     "Что ж, надо  и  мне  подумать,  гожусь  ли  я  на  что-либо  в  этом
семнадцатом веке..."
     Клим посмотрел на вход в гавань. Он был уверен, что  "Аркебуза"  сюда
обязательно придет, поэтому особенно не беспокоился, наоборот, сейчас даже
был рад ее задержке, никто не может помешать выполнить задуманное, то, что
подсказывали Климу сюжеты,  запомнившиеся  из  рассказов  Мериме.  Полезно
бывает вспомнить классику!
     Климу  оставалось  подработать  сценарий,  применительно  к   местным
обстоятельствам.
     Он начал с того, что спустился в каюту, достал  из  мешочка  капитана
десяток гиней и вручил боцману, чтобы тот разделил их  среди  матросов,  и
добавил, что все они могут отправляться на  берег,  погулять,  а  он  один
останется на "Санте" с неграми, будет дожидаться свою сестру.
     Боцман вначале ошалел от такой щедрости.
     Но задумываться над  странным  поступком  этого  не  менее  странного
молодого человека не стал, тем более что гинеи были  самыми  настоящими  и
обещали их владельцу кучу радостей на берегу.
     - А как же негр? - спросил он.
     - Пусть пока посидит в воде. Я позабочусь о нем сам.
     Ни боцмана, ни команду больше уговаривать не  пришлось.  Они  тут  же
свалили за борт шлюпку. Хуанито хотел было на  судне  дожидаться  прибытия
Оливареса, но Клим только выразительно показал ему  в  сторону  берега,  и
Хуанито послушно последовал за матросами.
     Палуба опустела. Теперь Климу помешать никто не мог.
     Вначале он решил достать негра, пока до него не добрались акулы.
     Он спустился в трюм. Оливайо торчал возле открытого орудийного  порта
и скалил зубы в сторону "Доброго утра". Он был без цепей, однако сам решил
вернуться к своим черным товарищам, которые сидели на