ами, очевидно, этот запах проникал  в  келью
из сада, который начинался сразу за окном.
     Справа у стены стояла деревянная кровать с  потемневшими  от  времени
резными спинками. Возле нее на табурете, обтянутом кожей, сидел юноша,  на
коленях он держал толстую раскрытую книгу размером с журнал "Огонек".
     Очевидно, он читал вслух перед их приходом и  сейчас  прижал  пальцем
место, где остановился.
     В кровати лежал  седенький  старичок,  в  голубой  рубахе,  по  грудь
закрытой грубым шерстяным одеялом: руки его - худые, белые до голубизны  -
были бессильно вытянуты вдоль сухонького, почти  неощутимого  под  одеялом
тела.
     - Простите, святой отец, - почтительно склонил голову брат Мишель,  -
но к вам пришли.
     Голова отца Себастьяна была приподнята подушками, он взглянул на Нику
пронзительными глазами. Ника не ожидала, что  у  немощного  старика  могут
быть такие по-юношески черные глаза. Взгляд его был выразителен и суров  -
в неподвижном, парализованном теле все еще обитала властная волевая душа.
     - Вам принесли письмо.
     Брат Мишель мягко скользнул в сторону. Он  явно  собирался  дождаться
появления письма, и Ника уже потянула было письмо из-за отворота  камзола.
Отец Себастьян опередил ее.
     - Брат Мишель! - позвал он.
     Голос его был тих, но внятен и строг.
     - Да, святой отец.
     -  Вы  наш  новый  церковный  эконом,  прибыли  сюда  с  рекомендации
капеллана  королевы  Марианны,  чтобы  помочь  нашей  обнищавшей  обители,
которая осталась без средств и без слуг.  Деньги,  выделенные  капелланом,
все пошли на уплату рабочим в винограднике. У нас кончились  запасы  меда,
воска и вина.
     - Я знаю, святой отец.
     - В то же время, викарий церкви святой Екатерины еще с прошлого  года
должен нам более ста гиней.
     - Сто пятьдесят, святой отец.
     - Сейчас же, отправляйтесь в приход святой Екатерины и получите  все,
что они могут заплатить. И торопитесь. Не сегодня - завтра викарий уезжает
на Тортугу. Если упустите его, я пошлю вас занимать деньги в  Веселый  Дом
Джона Литтона.  Вы  нерасторопны,  брат  Мишель,  и  я  не  доволен  вами.
Ступайте. Сеньора с письмом я выслушаю без вас.
     Когда Ника услышала имя королевы Марианны, то  догадалась,  что  брат
Мишель появился в этой заброшенной обители на краю света  не  просто  так.
Видимо, кто-то успел заглянуть в карты,  которые  держал  в  руках  герцог
Оропеса, начиная опасную игру. Брат Мишель свою роль играл  мастерски.  Он
был так расстроен, просто уничтожен суровым  выговором.  Не  оправдываясь,
молча, с поклоном выбрался из кельи и осторожно прикрыл  за  собой  дверь.
Слишком осторожно и неплотно, и Ника тут же заподозрила, что  он  вес-таки
остановился там за дверями, чтобы подслушать разговор.
     Но, видимо, отец Себастьян подумал то же самое.
     - Анжелико, сын мой, - обратился он к юноше, - положи книгу и  оставь
нас одних, но не совсем уходи, ты мне можешь понадобиться.
     Когда юноша открыл дверь, там мелькнула черная тень, видимо, это брат
Мишель метнулся по коридору, сандалии его зашуршали  по  каменным  плитам.
Ника опять взялась было за письмо, и отец Себастьян опять опередил ее:
     - Закройте дверь на засов.
     Ника послушно задвинула тяжелую кованую щеколду.
     Пронзительный взгляд отца Себастьяна скользнул  по  ее  лицу,  по  ее
одежде, и она поняла,  что  мудрый  старец  без  труда  разгадал  весь  ее
нехитрый маскарад. Однако он ничего не сказал, и она так и не  знала,  как
он к этому отнесся.
     - А теперь покажите письмо.
     Она достала конверт. Отец Себастьян не мог поднять  руки,  чтобы  его
принять, и она стояла с письмом, не зная, что ей с ним делать и  куда  его
положить.
     - Там написан адрес?
     - Нет, только печать.
     - Говорите тише. И что это у вас во рту?
     Ника смутилась. Совсем забыла про галочку, которая, видимо, была  уже
не нужна, и постаралась незаметно выплюнуть ее в ладонь,  ожидая,  что  ее
спросят, зачем все это ей понадобилось. Но отец Себастьян не стал  тратить
слова на ненужное любопытство.
     - Что изображено на печати?
     Ника взглянула.
     - Все тот же святой Себастьян.
     И уже сказав, сообразила, что  ее  ответ  прозвучал  непочтительно  в
адрес святого мученика, и отец Себастьян, конечно, заметил это.
     - Тот же... - повторил он. - А сколько в нем стрел?
     Ника внимательно пригляделась к печати. Она вспомнила,  на  церковном
барельефе над входом в груди святого торчало две стрелы.
     - Здесь - три стрелы.
     Отец Себастьян опустил веки, тонкие, как высохшие лепестки.  Или  его
утомил разговор, или волновало сообщение о лишней стреле - что-нибудь  оно
да означало. Ника это уже поняла. Она стояла с письмом в руке и ждала.  Из
сада в келью залетел здоровенный шмель, сделал круг над  ее  головой,  она
отмахнулась от него конвертом, и шмель выбрался  через  окно  обратно.  По
стене неторопливо полз  толстый  мохнатый  паук  с  красивыми  золотистыми
пятнышками на спине. Как мышей, так и пауков  она  тоже  недолюбливала.  И
вообще...
     Но тут отец Себастьян наконец открыл глаза.
     - Вы не знаете, чья это печать?
     - Нет.
     - Конечно, вы же никогда раньше не видели ее...  А  теперь  подвиньте
табурет в ноги  кровати,  садитесь,  чтобы  я  мог  видеть  ваше  лицо.  И
расскажите мне, каким образом к  вам,  девушке  в  мужском  платье,  плохо
говорящей по английски и, думаю, совсем не говорящей  по-испански,  попало
это письмо, запечатанное личной печатью духовника герцога Оропесы, первого
министра испанского королевства.
     Это была не просьба. Это  был  суровый  тон  приказа.  Ника  поначалу
самолюбиво взъерошилась, подумав, что могла бы ничего и  не  отвечать.  Ей
нет никакого дела до всех этих  подробностей,  до  этих  тайн  мадридского
двора - не хватает еще самой попасть в историю Испании  средних  веков!  -
она только посыльный, принесла  заказную  корреспонденцию,  распишитесь  в
получении, и - привет! Но вот расписаться клиент не может... и вообще, это
выглядело невежливо, да и капитану  Кихосу  дали  обещание...  Врать  отцу
Себастьяну нельзя, пронзительный старец догадается, а говорить правду - не
поймет... Вот дела!
     Ника начала свой рассказ с "Аркебузы", повторила легенду, придуманную
Климом, опустив подробности о своем английском происхождении  и  кое-какие
детали о встрече с сеньором Оливаресом, которые отцу  Себастьяну  были  бы
без надобности.
     Про капитана Кихоса  рассказала  подробнее.  Взгляд  отца  Себастьяна
сделался менее суров.
     - Мир его душе, - сказал он. - Капитан Кихос  был  истинный  католик,
честный испанский дворянин; понятно, почему герцог Оропеса доверился  ему.
Но как мог капитан Кихос доверить это письмо вам, случайным людям?
     - Потому, что не мог доверить письмо сеньору Оливаресу, на это у него
были свои основания, он говорил нам о них. И раздумывать ему было некогда.
     - Но, вероятно, он-таки  успел  предупредить,  что  дает  нам  весьма
опасное поручение. Герцог Оропеса в опале, здесь  союзников  у  него  нет.
Хозяева  Ямайки  -  англичане,  их  вполне  устраивает  нынешняя  Испания,
раздираемая смутой, интригами и  борьбой  за  престол.  Королева  Марианна
правит страной от имени своего незадачливого сына Карла Второго. Тщеславию
королевы нет предела, узнай она про письмо, она не пожалела бы  ни  людей,
ни денег, чтобы его перехватить. Почему же ваш брат передал такое важное и
такое опасное письмо вам, девушке, а не пришел с ним сам?
     - Брата задержали на судне особые дела. Меня здесь  никто  не  знает,
пока я немногим рисковала.
     - Вот именно - пока. Высказали про письмо брату Мишелю.
     - Но иначе меня не пропустили бы к вам.
     - Вы показывали ему письмо?
     - Нет.
     - Хорошо хоть так. Я не верю брату Мишелю. Он послан сюда  королевой,
она не доверяет герцогу Оропесе. У  брата  Мишеля,  вероятно,  есть  здесь
сообщники. У вас могли просто отнять это письмо, как только вы упомянули о
нем.
     - Со мной слуга, он вооружен. А потом...
     Ника непроизвольно положила руку на эфес  шпаги,  но  это  совсем  не
убедило отца Себастьяна.
     - Вы хотите сказать, что  шпага  не  только  деталь  вашего  мужского
костюма? Вы умеете с ней обращаться. Вон по стене ползет паучок. Черный  с
желтыми пятнышками. Здесь его зовут "золотая вдова". Недавно такой  паучок
укусил нашего повара. И повар умер.
     Ника поняла - ее проверяют. Она положила письмо на кровать, выдернула
шпагу и, несколько рисуясь, точным ударом  пригвоздила  паука  к  стене  и
сбросила на пол. Она  только  собралась  вложить  шпагу  обратно,  как  ее
остановило непонятное, какое-то сдавленное восклицанье отца Себастьяна.
     Он смотрел то на нее, то на шпагу, с выражением  растерянности,  даже
страха.
     - Шпага?.. Где вы ее взяли?
     Пока все шло хорошо, но  вот  сейчас  Ника  смешалась.  Пронзительный
старец о чем-то догадался, а она не знала, что ей ответить.
     - Не может быть второй такой шпаги... - отец  Себастьян  от  волнения
перешел на шепот. - И не смотрите на меня - будто не понимаете ничего.  На
вашей шпаге клеймо  толедского  оружейника.  Взгляните!  Какой  там  выбит
год?..
     Ника взглянула.
     - Год 1782... - прочитала она. "Ах, черт!"
     Черта она помянула уже про себя. Отец Себастьян  был  прав  -  второй
такой шпаги не могло быть не только в испанском королевстве, но  и  вообще
нигде в том мире. Шпагу сделали... только девяносто лет спустя.  Толедские
оружейники были аккуратными людьми и говорить, что  они  могли  по  ошибке
выбить не ту цифру, было незачем.
     - Да,  -  пришлось  согласиться  Нике,   -   эта   шпага   испанского
дворянина...
     - Я видел его здесь!.. - запальчиво перебил ее отец Себастьян.  -  Не
знаю, как он проник в церковь, я увидел его уже около  своей  кровати.  Он
говорил вещи, от которых у меня закружилась  голова.  Я  подумал,  что  он
послан самим дьяволом - да простит меня всевышний.  Он  показал  мне  свою
шпагу, я прочитал клеймо, но поверить  ему  все  равно  не  мог  и  позвал
людей... Он вернулся живой?
     - Он вернулся раненый.
     - Где вы с ним встретились? Говорите  правду.  Пока  я  не  могу  вам
доверять.
     - Мы встретились на Кубе.
     - Что вы там делали?
     - Мы с братом прилетели...
     - Прилетели?!
     - Мы прибыли на Кубу, на Универсиаду...
     Ника понимала, что все ее объяснения неубедительны и малопонятны,  но
придумать что-либо другое у нее не было времени.
     - Универсиаду...  прошептал  отец  Себастьян  по  складам  непонятное
слово. - Что он вам говорил, ваш дворянин?
     Ника опять помедлила.
     Рассказывать все, что сообщил им дон Мигель, не имело смысла. Но отец
Себастьян ждал объяснений.
     - Он показал нам медальон, - наконец решилась она.
     - Медальон?
     - На его крышке было такое же, как и на печатях, изображение  святого
Себастьяна...
     - Он не мог... - у отца Себастьяна от волнения перехватило дыхание. -
Он не мог показывать вам медальон. У него не было его... Вы все лжете!
     - Я не лгу! - разозлилась Ника. -  Я  даже  скажу,  что  было  внутри
медальона...
     - Замолчите...
     Голос святого отца оборвался. Он закатил глаза и от волнения, видимо,
потерял сознание. Крупные капли пота выступили на его побледневшем лице.
     "Вот несчастье!" - спохватилась Ника.
     Не трудно было понять сомнения и страх отца Себастьяна, она и сама  с
трудом воспринимала те или иные вещи из окружающего ее сейчас  иллюзорного
мира. Но не рассказывать же святому отцу про кресло и про генератор,  если
он о простом законе Ома еще не слыхал.
     На угловом столике,  куда  Анжелико  положил  книгу,  стоял  глиняный
узорчатый кувшин и чаша, вероятно, для ополаскивания  рук.  Ника  взяла  с
изголовья полотенце,  смочила  его  водой,  осторожно  обтерла  лицо  отцу
Себастьяну.
     Он тут же открыл глаза, но выражение страха в них исчезло.  Губы  его
вздрагивали, кривились нервно, возбуждение его было еще так велико, что он
поначалу не мог выговорить ни слова.
     - Вы... вы... - он передохнул. - Перекреститесь!
     - Как? - не поняла Ника.
     - Перекреститесь... и прочтите "Отче наш".
     Ника не крестилась отроду,  но  видела,  как  это  делается.  Молитву
прочитала по-русски: "Отче наш, иже  еси  на  небесех..."  дальше  она  не
помнила и вряд ли могла перевести слова молитвы  на  английский  язык,  но
отец Себастьян что-то все же понял и чуть успокоился.
     - Нет... - прошептал он. - Вы не дьяволица... Не может такого быть...
О завещании короля знают только три человека: герцог Оропеса, его духовник
и я. И больше никто на свете. Понимаете, никто!.. Король Филипп унес  свой
грех с собой, в могилу. Его придворный гравер был убит... на охоте...
     "Понятно, на охоте удобнее всего!" - подумала Ника.
     - На каком языке вы читали молитву? - спросил отец Себастьян.
     - На русском.
     - На русском... Господи!
     Ника повесила мокрое полотенце на  изголовье,  пододвинула  табуретку
поближе к кровати, присела.
     - Святой отец, моего знания английского недостаточно, чтобы обо  всем
рассказать. Да и навряд ли вы поймете. Но я не с того  света,  не  бойтесь
меня. - Она хотела добавить, что она просто из другого, будущего, мира, но
для отца Себастьяна "тот свет" и "другой мир" могли означать одно и то же.
- Я уже не хочу, чтобы вы меня поняли.  Я  хочу,  чтобы  вы  хотя  бы  мне
поверили. Как поверил нам капитан Кихос. Мы с братом поклялись  на  Библии
выполнить его просьбу. И вот я здесь у вас.
     Она  решила,  что  упоминание  о  Библии  придаст  ее  словам  больше
убедительности, и не ошиблась. Выражение страха почти исчезло из глаз отца
Себастьяна, хотя недоверие еще осталось.
     - У  нас  мало  времени,  -  поторопила  она.  -  Брат  Мишель  может
вернуться. Я не боюсь брата Мишеля, но он может вернуться не один.
     Конечно, отец Себастьян это тоже понимал.
     - Позовите Анжелико.
     Ника  только   отодвинула   засов,   выглянула.   Анжелико   послушно
проскользнул в дверь, остановился, почтительно сложил руки на груди.
     - Я слушаю вас, святой отец.
     - Пришли ко мне Филиппо.
     - Филиппо?
     - Да, садовника Филиппо. Ты должен его знать.
     - Да, святой отец. Я видел его в саду.
     - Пригласи его ко мне. И поторопись. Пусть поторопится и он.
     Юноша оказался скорый на ногу. Ника выглянула следом в коридор, затем
прикрыла дверь и вернулась на свой табурет. Отец Себастьян  не  спускал  с
нее испытующего, полного сомнений взора, но она ничем не могла ему помочь.
И тогда он устало прикрыл глаза и зашептал, как молитву, тихо, но  внятно,
чтобы и она услышала его:
     - Пресвятые мученики... не осудите меня, что в руки  неизвестной  мне
девушки... девушки, плохо говорящей по  английски,  совсем  не  понимающей
по-испански, я осмеливаюсь вручить  тайну  его  католического  высочества,
покойного короля Испании, и судьбу королевского двора.  Я  доверился  этой
девушке, я буду молиться за нее, пусть милосердная дева Мария протянет  ей
руку помощи и защиты...
     В  коридоре  прошуршали  шаги,  затем  в  дверь  постучали,  и   Ника
распахнула ее.
     Молодой человек, увидев ее в растерянности остановился на пороге. Ему
было лет тридцать.  Он  был  без  головного  убора,  и  паутина  с  кустов
запуталась в его пышных и длинных, до плеч, черных волосах. Он был одет  в
коричневый подрясник, завязанный на спине. В  руках  он  держал  тряпку  и
торопливо вытирал ею  пальцы,  вымазанные  землей.  Он  слегка  запыхался,
видимо, шел быстро, если не бежал.
     У него были темные глаза, породистый нос и длинный  подбородок.  Ника
несколько секунд озадаченно разглядывала  его  лицо,  потом  спохватилась,
отступила в сторону.
     - Входи, Филиппо! - сказал отец Себастьян.
     Садовник сунул тряпку в карман подрясника, шагнул через порог,  молча
и почтительно поклонился отцу Себастьяну. На Нику он больше  не  взглянул.
На Нику смотрел отец Себастьян.
     - Вы узнали его?
     - Конечно! - сказала она. - Он очень похож на своего отца.
     - Замолчите! - оборвал отец Себастьян. - Анжелико, побудь в коридоре.
Последи, чтобы нам никто не мешал.
     Ника закрыла тяжелую дверь.
     - Bolt! - сказал отец Себастьян.
     Она скорее догадалась, нежели поняла  незнакомое  слово,  и  послушно
толкнула кованую задвижку на двери.
     "Пока я за швейцара при келье святого отца - открыть, закрыть!  Вроде
у меня неплохо  получается...  Но  черт  меня  побери,  если  я  правильно
соображаю, то молодой человек, этот измазанный виноградом садовник, и есть
тот самый несчастный ребенок..."
     Пока она рассматривала Филиппо, пользуясь  тем,  что  он  на  нее  не
глядел, а молча стоял у кровати, не  зная  куда  девать  свои  руки,  отец
Себастьян, тяжело дыша, измученный физическими страданиями,  сомнениями  и
ответственностью,  которая  тяжким  грузом  свалилась  на  него,   собирал
оставшиеся силы для последнего разговора.
     Он кашлянул. Ника взглянула на него.
     - Поднимите мне голову, - сказал он. - Снимите с шеи вот это...
     Она осторожно просунула руку, приподняла сухую головку святого  отца,
нащупала за воротом цепочку и вытащила уже знакомый ей медальон.
     Только на нем пока еще не было царапины...
     - И это видели? - спросил отец Себастьян.
     Он глядел на нее, она так и чувствовала, что он ждет ответа,  который
мог бы успокоить его: "Нет, я не знаю, что это такое!" - где же она  могла
бы увидеть медальон, если он все эти тридцать лет провисел на  груди  отца
Себастьяна!.. Но она слишком далеко зашла и назад пути не было.
     - Да, я видела его!
     - Господи... - опять прошептал отец Себастьян. - Помоги мне...
     Зато сам Филиппо ничего пока не понимал. Он только переводил взгляд с
отца Себастьяна на Нику, на медальон, который она держала в  руках,  потом
обратил на лицо святого отца и стоял растерянный  и  напряженный.  Видимо,
какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что сейчас произойдет  нечто
значительное, важное и это будет касаться непосредственно его.
     А отец Себастьян так же молча на него смотрел на него,  и  глаза  его
были печальны и серьезны.
     -  Пречистая  дева,  -  прошептал  он,  -  святые  великомученики,  я
благодарю вас, что на закате моих дней вы дали возможность выполнить  свой
долг. У меня  большие  сомнения,  что  принесу  радости  Филиппо  и  удачу
испанскому королевству, я не волен заглянуть в будущее, но я выполню  свои
обещания... Филиппо! Слушай меня внимательно.
     - Я слушаю, святой отец.
     - Ты не безродный подкидыш, каким считал себя все тридцать  лет,  как
тебя привезли сюда, в  святую  обитель.  Ты  -  внебрачный  сын  покойного
испанского короля Филиппа Четвертого.  Его  подпись,  удостоверяющая  твое
королевское происхождение, находится вот в этом медальоне. Ты -  испанский
принц.
     Отец Себастьян замолчал.
     Ника с любопытством уставилась на Филиппо.
     Бедный принц! Он еще так ничего  и  не  понял.  Он  сейчас  старается
сообразить, что ему делать, как себя вести, что несет ему эта неожиданная,
плохо воспринимаемая разумом весть.
     - Подойди поближе, Филиппо, - тихо сказал отец Себастьян. -  Преклони
колени перед этой девушкой.
     Послушно - очевидно, тем же движением, каким становился на колени при
вечерней молитве, - Филиппо опустился на одно колено. Ника,  не  дожидаясь
подсказки, набросила цепочку ему на голову и спустила  медальон  за  ворот
подрясника.
     - А  теперь  встань,  Филиппо,  -  продолжал  отец  Себастьян,  самым
будничным  тоном,  словно  ему  каждый  день   приходилось   возводить   в
королевский  сан  безвестных  садовников.  -  Встаньте,  ваше  высочество!
Присядьте на табурет. Пока на табурет... Вы  можете  сидеть  не  только  в
присутствии женщины, но и перед любым грандом Испании. Как  бы  высоко  ни
было его положение -