редственно наблюдаю.
     -- Лично, если можно, -- ответил мужчина с длинными усами.
     -- Ладно, -- махнул рукой профессор. -- Но одно условие: встреча
должна происходить в этом кабинете и в моем присутствии.
     -- Знаете ли... -- Девяткин замялся. -- Разговор предполагался
тет-а-тет...
     -- В таком случае -- до свидания! -- отрезал профессор и
отвернулся к окну.
     -- Мы согласны, -- сдался мужчина с усами. -- Но то, что вы
услышите, не должно проникнуть за стены этого кабинета. Дело секретное.
Знаете ли...
     -- Молодой человек, -- с укоризной произнес профессор, глядя на
гостей поверх очков, -- я уже десять лет занимаюсь секретной работой.
Вы, видно, не знакомы со спецификой нашего учреждения?
     -- Не пришлось как-то познакомиться, -- буркнул третий гость, до
сих пор молчавший.
     -- Так-то, -- назидательно произнес профессор. -- Ждите, будет вам
Мухин.
     Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух
санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.
     -- Так будет спокойнее, -- заговорщически шепнул профессор
Девяткину.
     Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к
окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.
     -- Вот, получите, -- сказал профессор, кивнув на пациента.
     Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина
рассказать все, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин,
сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный
интерес к себе со стороны троих незнакомцев и все более и более
воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина
подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно
возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался
град вопросов. Гости желали знать абсолютно все, а Мухин рад был
поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На
вопрос же, каким образом Мухин объясняет все происшедшее с ним, тот
только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил:
     -- Сначала я было подумал, что перебрал тогда с дружками, пили
ведь какую-то химию, а потом, когда протрезвел, понял -- нет, не химия
здесь виновата. Чертовщина какая-то со мной приключилась, вот что я вам
скажу. Думал сначала, что умом тронулся, но слишком уж все это похоже
на правду.
     -- Как -- на правду?
     -- А вот, видите? -- Мухин наклонился и нащупал на голове почти
уже зажившую ссадину. -- Это я заработал тогда еще, когда в сарае
головой о бревно трахнулся. Думаешь, сам себе башку расцарапал, чтоб
поверили?
     -- Что вы! И в мыслях подобного не было, -- ответил за всех
Девяткин.
     -- Так вот, если и эта шишка, и все, что со мной приключилось,
было на самом деле, то и получается, что это правда. Слишком уж все
по-настоящему происходило. А как объяснить, я и сам не знаю. Может,
какая-нибудь разновидность цыган объявилась? Ведь до сих пор же,
говорят, кочуют, лоботрясы.
     -- Исключено, -- категорически отрезал мужчина с усами. -- По
вашим же словам выходит, что это были настоящие первобытные дикари.
     Профессор слушал все это, широко открыв глаза и высоко подняв
брови. Он совершенно не ожидал, что незнакомцы с такой серьезностью
отнесутся к россказням этого шута. Не могли же нормальные люди
принимать бред сумасшедшего за чистую монету! А если могли, значит...
     -- Извините, я на минуту, -- виновато улыбнулся профессор и
стремительно вышел из кабинета.
     Разговор продолжался. Павел Девяткин и два члена спецкомиссии
выясняли все новые и новые подробности, причем весь диалог записывался
на портативный магнитофон, предусмотрительно взятый Девяткиным из дома.
     -- А как на все это смотрит наука? -- спросил Мухин, улучив
свободную минуту в непрерывном потоке вопросов.
     -- Наука? Гм... -- мужчина с усами задумался. -- Не знаю, как
смотрит наука, а мы -- я думаю, мои коллеги согласятся со мной --
считаем, что автобус марки "Икарус", и вы в том числе, семнадцатого мая
сего года совершенно невероятным образом проникли в эпоху, отстоящую от
наших дней на сто тысяч лет, а потом вы тем же путем вернулись обратно.
     Последние слова усатого члена спецкомиссии слышал профессор
Скворешников, входивший в тот момент к себе в кабинет во главе пяти
здоровых санитаров.
     "Свихнулись, -- окончательно утвердился в своем мнении профессор.
-- Все до одного".
     -- Вот что, товарищи ученые, -- громко произнес профессор,
останавливаясь посередине кабинета. -- Я долго слушал ваш бред и, как
врач, пришел к выводу, что ваше место здесь, в этой больнице. Я, знаете
ли, не один год сталкиваюсь с такими, как вы, и немало наслушался на
своем веку всякой чепухи, так что распознать больного с расстроенной
психикой для меня не составляет труда.
     -- Да вы что! -- вскочил мужчина с длинными усами. -- Вы-то сами
хоть в своем уме? Мы ответственные работники!
     -- И ответственные работники сходят с ума, -- вставил профессор.
     -- Результатов нашей поездки ждут в Академии наук СССР, --
спокойно добавил Девяткин.
     -- Слыхали, -- отмахнулся профессор.
     -- Позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону, вам там все
объяснят, -- продолжал Девяткин.
     -- Обязательно позвоню, но потом. А сейчас будьте добры
проследовать со мной, -- и профессор указал на дверь.
     -- Это насилие! -- заорал второй член комиссии и бросился к двери,
расталкивая санитаров, но его тут же схватили.
     -- Не так быстро, -- улыбнулся профессор.
     -- Ну, гад, я до тебя еще доберусь, -- прошипел член комиссии,
пытаясь высвободиться из цепких объятий натренированных блюстителей
порядка при клинике.
     -- И это слыхали, -- добродушно усмехнувшись, ответил
Скворешников. -- Да вы не волнуйтесь, граждане, все будет в полном
порядке. Вы ведь и меня тоже поймите, я же выполняю свой долг.
     В этот момент дверь распахнулась, и на пороге показалась
молоденькая медсестра.
     -- Валерий Афанасьевич, вас к телефону, -- прощебетала она и
скрылась. Профессор почему-то смутился.
     -- Одну минуту, -- сказал он и вышел.
     -- Ну и влипли вы в историю, -- произнес Мухин, сочувственно качая
головой.
     -- Надо срочно принимать меры, -- твердо сказал усатый мужчина. --
Я попробую дозвониться до председателя комиссии. Где у вас тут телефон?
     В кабинет стремительно вошел профессор Скворешников.
     -- Товарищи, я извиняюсь за происшедшее недоразумение, --
сконфуженно произнес он. -- Мне только что позвонили... Словом, вы
свободны.
     Словно сняв с плеч тяжелую ношу, он упал в кресло и устало
прошептал:
     -- Все, пора на пенсию.
     Гости, простившись с одним лишь Мухиным, незамедлительно покинули
психиатрическую клинику. На следующий день в комиссию при АН СССР был
представлен доклад о состоявшейся беседе с Мухиным, который
сопровождался двумя магнитофонными кассетами с записью всей беседы.
Материалы были тщательно изучены, и комиссия пришла к окончательному
выводу, что версия группы Девяткина о разрыве временной оси должна быть
признана единственно верной, хотя и требующей более глубокого изучения.
Поскольку выяснилось, что никакого криминала в этом деле не было,
комиссия решила обнародовать материалы исследований, что и было сделано
в самое короткое время.
     Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы не только в
академических кругах, но и во всем научном мире как у нас, так и за
рубежом.
     А что же Буханцов?
     Как только было получено разрешение на обнародование материалов,
Девяткин кинулся к своему другу и все выложил. Буханцов сиял, слушая
сбивчивый рассказ Девяткина, и в душе завидовал Мухину, принимавшему
участие в столь восхитительно-фантастическом приключении. А втайне
гордился тем, что именно он, Буханцов, первый нашел подтверждение своей
же собственной версии, которая затем стала официальной в среде ученых
страны.
     С тех пор санитар Буханцов еще более рьяно принялся за изучение
фантастической литературы.
     Сразу же после опубликования научной статьи Мухина выписали из
психиатрической больницы, найдя его здоровье в относительной
безопасности. Теперь Мухин стал героем дня. Десятки корреспондентов
различных газет и журналов со всех концов света днем и ночью толпились
у дверей его квартиры в надежде получить интервью. Купаясь в лучах
славы, Мухин никому не отказывал. Он охотно рассказывал о своих
похождениях и, надо отдать ему должное, ни разу не приукрасил свой
рассказ эффектными, но не имевшими место деталями. Он всегда был до
педантичности правдив, хотя и знал, что проверить его слова никто не
сможет. Портреты Мухина мелькали в советской и зарубежной прессе чаще,
чем портреты государственных деятелей и видных дипломатов. Он стал
необычайно популярен.
     Но вот ажиотаж вокруг его имени стал стихать, и вскоре Мухина
оставили в покое. И все вернулось для него на круги своя. С
единственной лишь разницей: Мухин бросил пить. Бросил окончательно и
бесповоротно. То ли понял, что не это в жизни главное, то ли желание
пропало после всех передряг, но пить он завязал. И даже на работу
устроился. На этом мы с Мухиным простимся и вернемся к остальным героям
этой повести.



     Глава одиннадцатая

     Прошло еще несколько дней. Ежедневные поездки на автобусе не
принесли пока никаких результатов, если, конечно, не считать
удовольствия, полученного пассажирами от созерцания первобытной
природы. Встречаемые на пути мамонты, табуны диких лошадей, огромные
кабаны и стаи волков приводили людей в неописуемый восторг и трепет. А
зайцы шныряли так, что просто рябило в глазах. Пес Первый лаял до
хрипоты, особенно на зайцев, зато при виде мамонтов почему-то тушевался
и затихал, а хвост его исчезал между задних ног. Однажды сквозь густые
заросли орешника люди увидели полосатую шкуру тигра. Появление столь
сильного хищника очень обеспокоило колонистов, но в то же время и
напомнило о необходимости быть предельно осторожными. Жизнь в лагере
текла своим чередом. Непрошеные гости больше не появлялись. За дни,
проведенные вместе, люди сплотились и жили теперь одной семьей, деля
все невзгоды и радости. Работали вместе, ели вместе, отдыхали вместе --
одним словом, все делали сообща, и даже на ночные дежурства стали
выходить по двое, и то лишь затем, чтобы скрасить друг другу ночные
часы одиночества. Строительство продолжалось, и, хотя работы велись
довольно медленно, к концу второй недели уже наметились контуры
будущего дома. Распорядок дня был следующим: утром, часов в шесть,
мужчины принимались за работу по возведению сруба, а женщины готовили
завтрак. В половине одиннадцатого проголодавшиеся колонисты садились за
импровизированный стол, в одиннадцать совершали поездку на автобусе по
окрестностям лагеря в поисках таинственной и невидимой трещины. Вторую
половину дня наши герои проводили исключительно по своему усмотрению. В
пять обедали, в восемь или девять ужинали, а как начинало темнеть,
готовились ко сну. Обычно после полудня кто-нибудь из мужчин, но
обязательно вдвоем, захватив арбалеты, отправлялись на охоту. Добычей
чаще всего были зайцы, куропатки и глухари, но однажды удалось
подстрелить молодого кабана. Как-то к лагерю подошел большой красивый
олень, но люди, восхищенные великолепием гордого животного, не решились
убить его. Олень ушел, так и не оценив благородства своих двуногих
собратьев. Климов часто отлучался в лес за грибами, а Николай часами
мог сидеть на песчаной косе с самодельной удочкой в руках. Не забывал
водитель и о своем автобусе. Каждый день, после полудня, он мыл его, с
любовью поглаживая блестящую лакированную поверхность, а при
необходимости производил мелкий ремонт.
     Находясь целыми днями на солнце и свежем воздухе, люди загорели,
окрепли, перестали чувствовать себя отщепенцами и жертвами
обстоятельств, обрели силу и уверенность в завтрашнем дне, стали
полноправными хозяевами на выбранном ими клочке земли.
     Условия жизни колонистов улучшались с каждым днем. По предложению
Климова мужчины сложили из камней и глины небольшую печь, за что Мария
Семеновна была им очень благодарна, построили навес от солнца и дождя,
под которым укрыли самодельный стол, и провели ряд других работ по
благоустройству лагеря. Набор столовых принадлежностей благодаря тому
же Климову резко возрос. Он обеспечил всех не только ложками, но и
деревянными мисками, а главной поварихе подарил мастерски выточенный из
сосны половник. Борис откуда-то привел испуганную козу, и теперь у
колонистов каждое утро было свежее молоко. А в перспективе Борис
грозился завести персонального мамонта и использовать его на работах по
подъему тяжестей, как это практикуют в Индии со слонами.
     Шли дни. Лагерь принял совершенно жилой вид. Частокол, возведенный
для защиты от непрошеных гостей, обособил колонию от окружающего
первобытного мира и придал ей уют. Для проезда автобуса и прохода людей
в частоколе решено было сделать ворота, и, хотя место для них оставили,
сами ворота еще готовы не были. Проем оставался, пожалуй, самым
уязвимым местом в обороне лагеря.
     Однажды, после очередной поездки, Николай с унылым видом подошел к
инженеру и, вытирая руки, сказал:
     -- Олег Павлович, горючее на исходе, от силы осталось на час
непрерывной езды.
     Олег Павлович помрачнел:
     -- Это плохо. Это очень плохо. Это просто ужасно. Но рано или
поздно это должно было случиться. И мы это знали, только надеялись, что
до этого дело не дойдет. Все! Пора прекращать выезды. А то... Ладно,
вечером обсудим этот вопрос со всеми вместе.
     После ужина Олег Павлович попросил никого не расходиться. Когда
все собрались, инженер поведал колонистам о своем утреннем разговоре с
Николаем.
     -- Что будем делать, товарищи? -- спросил Олег Павлович, когда
страсти, рожденные неприятной вестью, наконец улеглись.
     -- Бороться до победного конца! -- выкрикнул Климов. -- Садиться
на автобус и ехать, пока не провалимся в эту чертову трещину.
     -- А если не провалимся? Тогда что? -- спросила Мария Семеновна.
-- Бросать автобус и идти пешком в лагерь? Нет, я не согласна. Автобус
нам нужен как воздух. Это и наше укрытие и, пока еще есть хоть капля
горючего, средство передвижения. Нет, мы не можем идти на такую жертву
ради сомнительного успеха.
     -- А я согласен с Семеном Степановичем! -- воскликнул Борис. --
Надо рисковать. Олег Павлович, вы-то как думаете?
     Инженер долго молчал, ковыряя веткой тлеющий костер.
     -- Вот что я думаю, -- наконец сказал он. -- По-моему, нужно
выбрать золотую середину. Да, сейчас мы бросить автобус не можем. Мария
Семеновна права, в автобусе, действительно, наша сила, это наш дом,
наше укрытие от ветров, непогоды и врагов. Все это верно. Но и сидеть
сложа руки тоже нельзя. Мы должны во что бы то ни стало найти эту
ускользающую от нас трещину. И рано или поздно мы ее найдем, если,
конечно, она еще не исчезла. А то, что она еще не исчезла, это я знаю
точно. Вот что я нашел сегодня перед ужином в двухстах метрах вниз по
течению реки, -- и он вынул из кармана обыкновенную газету.
     -- Ну и что, -- пожал плечами Борис. -- Газета как газета.
Наверное, кто-нибудь из наших обронил.
     -- Вот и я так сначала подумал, -- продолжал Олег Павлович, -- но
потом случайно взглянул на число и...
     -- Какое? -- вскочил Климов, сверкая от нетерпения глазами.
     -- Двадцать седьмое мая!
     -- А мы провалились семнадцатого, -- сказал Николай, -- значит,
она оттуда?
     -- Вот именно!
     -- Дайте ее мне! -- взмолился Климов и, не дожидаясь ответа,
буквально выхватил газету из рук инженера. -- Так, "Труд", 27 мая, все
верно...
     С горящими от возбуждения глазами Климов впился в драгоценную
находку -- весточку из двадцатого столетия. В течение следующих
нескольких минут он полностью отключился от внешнего мира и с головой
окунулся в знакомый, слишком знакомый мир далекого будущего.
     -- Семен Степанович, прошу вас, не отвлекайтесь, дело слишком
серьезное, -- попытался вернуть к действительности Климова Олег
Павлович. -- Необходимо наметить дальнейший план действий. Я предлагаю
следующее. Каждый день, с одиннадцати до двенадцати, мы будем
производить наши традиционные вылазки, но только в пешем порядке.
Конечно, эффективность этих вылазок будет уже не та, но нам выбирать не
приходится. Параллельно мы будем вести работы по укреплению лагеря. А
когда мы сможем постоять за себя сами, не прибегая к помощи сего
транспортного средства, тогда совершим на нем свою последнюю поездку и
используем этот последний шанс до конца. Авось повезет!
     Предложение Олега Павловича было принято не столь дружно, как
следовало того ожидать. Климов и Борис стояли на своем, то есть на
немедленном выезде. За один час, утверждали они, автобус пройдет
столько, сколько пешком человек протопает за неделю, а если учесть, что
среди колонистов есть женщины, то и того больше. Соответственно шансы
нащупать трещину во много раз возрастают, и есть, по их мнению, прямой
смысл рисковать.
     Остальная часть колонии придерживалась мнения Олега Павловича. В
конце концов большинство, конечно, восторжествовало, но Климов с
Борисом своего мнения так и не переменили.
     -- Да поймите вы, -- горячился Олег Павлович, -- что среди нас
женщины. Мы не можем рисковать ими. Лучше выждать. Я же не отказываюсь
от вашего плана окончательно, я лишь предлагаю отсрочить его до лучших
времен.
     -- Да и вы поймите, -- парировал Климов, -- что мы здесь живем,
как на вулкане, и лишний день, даже лишний час, проведенный в этом
мире, может стоить всем нам жизни. Как раз именно потому, что среди нас
женщины и мы не имеем права рисковать, я считаю ваш план абсурдным.
     Олег Павлович только развел руками. Спор был прекращен теми, кто
выдвигался в качестве главного аргумента, то есть женщинами. Они
полностью поддержали инженера, и оппозиционерам пришлось сдаться.
     И снова потянулись дни...
     На исходе третьей недели дом был почти готов, но проем в заборе
оставался открытым, так как возникла трудность с петлями, обойти
которую пока что не представлялось возможным. Климов ломал голову над
этой проблемой днями и ночами, но ответа не находил.
     Однажды вечером Николай, проводив колонистов ко сну, расположился
с псом Первым у костра и приготовился коротать отведенные ему часы
дежурства в одиночестве. Климов, собиравшийся было составить Николаю
компанию, сослался на нездоровье и пошел спать.
     Николай потеребил собаку за ухом и, вздохнув, обратился к ней со
следующим монологом:
     -- Ну что, псина, хорошо тебе тут живется? На воле, на природе,
среди лесов и рек, как далекие твои предки. Небось у прежнего своего
хозяина дни и ночи коротала в темном коридоре, где-нибудь в пыльном
углу на рваном половике. Так ведь? Вижу, что так.
     Пес Первый преданно смотрел в глаза человеку и молотил хвостом по
сухой земле.
     -- А здесь тебе каждый день кусок мяса обеспечен, хочешь --
зайчатина, хочешь -- медвежатина, а хочешь -- оленина. Вот это жизнь!
Верно?
     Но пес больше не слушал своего хозяина. Он вскочил, настороженно
вскинул уши и, глядя в сторону леса, зарычал.
     -- Что там? Зверь, наверное, какой...
     В этот момент в лесу раздался дикий вопль, и в проеме между двумя
половинами частокола, в том самом месте, где должны быть ворота,
Николай увидел дикаря, отчаянно машущего руками, а метрах в десяти
позади него несся здоровенный детина с дубинкой.
     Николай вскочил на ноги. "Арбалет!" -- вспомнил он про забытое им
оружие и бросился к автобусу. Навстречу ему уже бежал Борис...

     Тиун со своими собратьями по племени шел на юг. Готовилась большая
охота на пришельцев, спустившихся с неба на странном звере. Боги
повелели воинам племени завладеть этим зверем, а пришельцев убить.
Пришельцы устроили свое стойбище на земле племени Древесных Людей, но
вождь решил, что зверь должен попасть в племя Людей Огня, то есть его,
Тиуна, племя, поэ