ин, глядя на это зрелище, вдруг ощутил острый
голод. Он вспомнил про объедки, которые принесли тюремщики, и ему стало
грустно и тоскливо на душе. "Куда я попал? -- думал Мухин, глядя на
грязные лица стариков, с аппетитом жующих полусырое мясо. --
Питекантропы какие-то. Может быть, я еще сплю?.. Эх, сейчас бы
чего-нибудь выпить!"
     Мысль о побеге пришла внезапно. Неизвестные существа не внушали
доверия, более того, какое-то подсознательное чувство подсказывало, что
их надо опасаться, что это враги. Убежать Мухину казалось проще
простого. Не долго думая, он просунул голову в проем, отодвинув
предварительно деревянный щит, но тут же получил сильный удар в лоб и
отлетел к дальней стенке сарая. "Охрану выставили, гады! -- подумал
Мухин, потирая ушибленное место. -- Фашисты!"
     Оставалось только сидеть и ждать своей участи. Когда небо на
востоке уже начало сереть, в стойбище поднялась невообразимая суматоха.
Откуда-то с юга послышались далекие удары барабанов. Сквозь щели в
стенах сарая Мухин заметил, что костер запылал ярче, чем прежде, а все
полуголое население этой необычной деревушки полукругом выстроилось у
костра, устремив свои взоры на юг.
     Удары барабанов становились все громче, и вот наконец в свете
разгоравшейся зари Мухин увидел целую процессию дикарей, с громкими
воплями и воем спускавшихся с холма. "Этого еще не хватало! -- подумал
Мухин. -- Дурдом какой-то!"
     Дикари вошли в деревушку под оглушительный грохот барабанов.
Возглавлял шествие невысокий кривоногий человек лет сорока пяти и
совершенно безобразной наружности. Потрясая дубинкой, он орал благим
матом, повергая окружающих в восторг и трепет. Все его тело было
покрыто рыжей шерстью, под которой буграми проступала мощная
мускулатура, делавшая его еще более неприглядным. Голову дикаря венчала
копна рыжих волос.
     "Атаман ихний, -- подумал Мухин. -- Хорош, нечего сказать!
Пиночет!"
     Следом шел оркестр, состоящий из двух барабанщиков. За ними,
оглашая воздух восторженными криками и отравляя его вонью давно немытых
тел, шествовали двухметровые верзилы в звериных шкурах; все были
вооружены либо дубинками, либо длинными копьями. "Парад у них тут, что
ли?"
     Появилась новая группа людей. Двадцать пять -- тридцать
смуглолицых мужчин и женщин, почти голых, роста ниже среднего, молча
шли, печально опустив головы; руки у всех были связаны, удары плетей и
ивовых прутьев нескончаемым потоком сыпались на их обнаженные спины.
"Ага, пленные, а может, и рабы, -- догадался Мухин. -- Значит, наш
рыжий Пиночет с войны вернулся. Видать, с победой... Тьфу!" Шествие
замыкала орущая и вопящая ватага двухметровых дикарей-победителей. У
костра армия остановилась. Трофеи, добытые в ходе военных действий,
свалили у ног рыжего Пиночета. В основном здесь были шкуры животных,
награбленные храбрыми вояками в соседнем племени. Рыжий взобрался на
эту гору и произнес речь, краткую, но впечатляющую. Патриотический
порыв, вспыхнувший под действием успешного окончания войны, теперь
достиг апогея. Толпа ревела. Ревела до хрипоты, до кашля, до судорог.
     Мухин поежился. "Жуть какая, -- подумал он со страхом. --
Наверное, сожрут. И тех коротышек, и меня заодно".
     К рыжему подошел древний костлявый старец и протянул ему какое-то
тряпье. Что-то знакомое показалось Мухину в этой грязной, изодранной
одежде, но разглядеть ее как следует он так и не смог: голые спины
воинов закрыли старца от любопытных взоров нашего героя. Потом тряпье
полетело в общую кучу с трофеями. "Что это? -- в недоумении думал
Мухин. -- Где я это уже видел?" В это время дверь со скрипом
отворилась, и в сарай ввалился дикарь, охранявший вход. Мухин в страхе
попятился. Догадавшись, что пленник подглядывал за происходящим у
костра сквозь щели в стене сарая, дикарь злобно зашипел и силой толкнул
Мухина в грудь тупым концом копья. Мухин со стоном упал, ударился
головой о бревно и потерял сознание.
     ...Очнулся он, когда день уже был в полном разгаре. Голова
раскалывалась от боли, на затылке прощупывалась большая ссадина. Мухин
встал и, шатаясь, подошел к своему наблюдательному пункту.
     У костра сидел Пиночет в окружении нескольких убеленных сединами
тощих старцев. Они о чем-то совещались, хотя главным их занятием было
поглощение полусырого мяса. "Выходит, костер у них горит круглосуточно,
-- подумал Мухин, -- а это значит, что им нечем его разжечь... Кстати,
где мои спички?" Тут только Мухин вспомнил, что главное и единственное
его богатство -- спички -- исчезло. Пока он скитался по лесу, он ни на
миг не расставался с ними, держа в руке, но теперь... После заточения в
этот проклятый сарай Мухин ни разу не вспомнил о спичках. Пришлось
встать на четвереньки и обследовать земляной пол. Вдруг они здесь?
Дневной свет, с трудом пробивавшийся сквозь щели сарая, несколько
облегчил его задачу. К великой радости Мухина, спички нашлись в углу.
"Вот они! -- обрадовался он. -- Сарай, что ли, поджечь или еще какую
пакость сотворить? А что, если... -- Мухин усиленно наморщил лоб и
задумался. -- А что, если обменять свою персону на этот коробок и таким
образом получить свободу? Ведь для этих дикарей спички -- целое
сокровище". Заманчивая перспектива приободрила его и вселила надежду,
но очередная мысль заставила Мухина нахмуриться. "А с какой стати они
будут меняться? Просто отнимут -- и все дела! А потом этими же спичками
разожгут костер, на котором меня и изжарят. Нет, дудки! Спички можно
припрятать, авось пригодятся".
     Дверь отворилась, и в сарай ввалилось трое лохматых верзил. Один
из них, тот, что приносил ночью пищу, указал Мухину на выход, для пущей
убедительности подтолкнув его копьем. Мухин вышел.
     Ослепительное солнце заставило его зажмуриться, но грубый окрик и
новый толчок в спину вынудили его шагнуть к костру. Рыжий с
любопытством уставился на подошедшего пленника, а потом разразился
диким хохотом. Глядя на рыжего, захохотали сначала старики, а за ними и
все остальные дикари, присутствовавшие при этой сцене. Хохотали долго и
с наслаждением. Мухин поначалу растерялся, но через некоторое время,
придя в себя, заорал что было сил:
     -- Обезьяны! Вы бы на себя посмотрели... Тундра немытая...
     Рыжий оборвал смех и скорчил удивленную гримасу. Как по команде,
прекратили смех и остальные дикари.
     Постепенно собралась толпа любопытных. Усиленно работая челюстями,
рыжий протянул Мухину полуобглоданную кость; видимо, победа в войне
привела Пиночета в благодушное настроение, если он снизошел до подачки
пленнику куска со своего царского стола. Мухин брезгливо поморщился и
отвел царственную руку с костью в сторону. Ропот недовольства пронесся
по толпе дикарей. Рыжий нахмурился, в глазах его сверкнул недобрый
огонек. "Все, -- обреченно подумал Мухин, -- сейчас сожрут". И вдруг
волна возмущения поднялась откуда-то изнутри и вылилась в бурную
тираду:
     -- Я категорически протестую против ваших методов обращения с
военнопленными. Ваши действия я склонен классифицировать как грубое
нарушение прав человека, попрание личной свободы граждан и
узурпирование власти!
     "Что я несу? -- с ужасом подумал Мухин. -- Откуда это во мне?"
Рыжий даже привстал от изумления. Мухин зажмурился. "Сейчас, сейчас он
меня треснет. Вон ручищи какие!"
     Но ничего не случилось. Мухин приподнял сначала одно, затем другое
веко; рыжий круглыми от удивления глазами смотрел на необыкновенного
пленника. Почесав в затылке, дикарь вплотную подошел к нему и
дотронулся вонючими пальцами до лица. Видимо, способность пленника
воспроизводить столь необычные для слуха дикарей звуки сильно поразила
и заинтересовала вождя.
     -- Но-но! -- отшатнулся Мухин. -- Полегче! Руки сначала помой,
образина!
     И тут наш несчастный герой увидел свою одежду. Брюки, рубашка и
плащ валялись в общей куче с трофейными шкурами в трех шагах от костра.
     -- Мои! -- словно полоумный заорал Мухин. -- Отдайте! Ну зачем они
вам? Хотя бы штаны... Не могу я без них, честное слово!.. Ну что
уставился, придурок? Я тебе русским языком говорю: верни штаны! Во
вылупился! Идиот немытый! Тля вонючая! Чтоб тебе всю жизнь без штанов
ходить!.. Ну, Пиночетик! Ну, отдай! Что тебе стоит? Хочешь, на колени
перед тобой встану? Век буду Бога о тебе молить, хотя я и неверующий.
Ну хоть одну штанину! Тьфу!.. Чурбан березовый! Уставился, словно баран
на икону... Ну что ты на меня зенки пялишь, оккупант нечесаный? Дать бы
тебе по рогам, черт рыжий! Что, не отдашь? Ну, так я сам возьму!
     С этими словами Мухин решительно двинулся к куче с трофеями, но не
сделал и трех шагов, как двое могучих дикарей подхватили его под руки и
водворили на место.
     -- Хамы! -- орал Мухин, пытаясь вырваться из железных лапищ
дикарей. -- Это что же получается? Раз сами без штанов ходят, так
пущай, значит, и другие голыми ляжками сверкают? Нет уж, дудки!
Отдайте, гады! Отдайте, иначе я разнесу ваш притон к чертовой бабушке!
     Надо сказать, что этот крик души происходил в абсолютной тишине.
Не только вождь, но и все племя с интересом наблюдали, как беснуется
необычный пленник, а так как самым любопытным в этом уродливом
пришельце была его речь, то все молчали, с восхищением внимая Мухину, и
боялись даже вздохнуть.
     Еле заметным движением вождь приказал дикарям отпустить пленника.
Как только железные тиски перестали сжимать хилое тело Мухина, наш
герой сразу же перешел к действиям. Он подскочил к рыжему,
заговорщически подмигнул и разжал кулак -- на ладони лежали спички.
     -- Хочешь, я отдам их тебе? -- торопливо зашептал Мухин. --
Знаешь, что это такое? Да откуда тебе знать, обезьяна рыжая! Это
спички! На, возьми! Только штаны отдай, Христом Богом тебя молю!
     Вождь вопросительно посмотрел на коробок, но взять его не решился.
     -- А-а, боишься! -- не унимался Мухин. -- Не знаешь, с чем это
едят! Хорошо, сейчас покажу, рыжая ты образина... Сейчас!
     С этими словами Мухин вынул одну спичку и чиркнул ею о коробок.
Спичка загорелась.
     -- Вот! -- торжествующе воскликнул Мухин, поднимая спичку над
головой. -- Вот! Огонь! Видите? Это огонь! И это я отдам вам, если вы
отдадите мне штаны. Идет?
     Теперь Мухин обращался ко всему племени, понимая, что произвел
должный эффект.
     -- О-о-о! -- промычал вождь, что должно было означать на языке
дикарей крайнюю степень удивления.
     -- Да не окай ты, Фантомас лохматый! Давай лучше меняться: я тебе
спички, а ты мне штаны... И плащ в придачу. Идет?
     Но рыжий более не слушал Мухина: магический коробок, который делал
огонь, полностью завладел его сознанием. Он протянул было руку за
спичками, но Мухин быстро спрятал их за спину.
     -- Э-э, нет, так не пойдет! Сначала штаны.
     Рыжий дал знак, и его нукеры мигом освободили нашего несчастного
героя от его драгоценной ноши. Потирая ушибленное плечо, Мухин процедил
сквозь зубы:
     -- Ну ладно, рыжий, я тебе это припомню...
     А рыжий тем временем решил повторить опыт со спичками. Он долго
ковырял коробок своими толстыми неуклюжими пальцами, пытаясь его
открыть, а когда наконец открыл, то никак не мог понять, как из его
содержимого добыть огонь.
     Пока внимание дикарей было привлечено необычным предметом, Мухин
незаметно пробрался к своей одежде и начал судорожно натягивать на себя
бесценные брюки. Но не успел он застегнуть последнюю пуговицу, как
вождь, заметив хитрый маневр пленника, взмахнул рукой, и два
здоровенных дикаря вмиг выдернули Мухина из вышеупомянутого предмета
мужского туалета.
     -- У-у-у! -- в исступлении выл Мухин, брыкаясь и лягаясь. --
Обезьяны безмозглые!
     Вождь, поняв, наконец, назначение брюк, с интересом повертел их в
руках и не без труда натянул на себя. Брюки угрожающе затрещали по
швам, не в силах вместить в себя толстые узловатые ноги вождя.
     -- Осторожнее, идиот! -- заорал Мухин. -- Порвешь!
     Гул восхищения пронесся по толпе голоногих дикарей. Вождь,
польщенный вниманием своих подданных, поднял коробок со спичками над
головой и испустил торжествующий вопль. Еще бы! Он стал обладателем
таких ценностей, которые ни одному порядочному дикарю даже не снились.
     Но вот вождь как-то неудачно повернулся, и пуговицы с треском
посыпались на истоптанную сотнями босых ног землю. Брюки, расползшиеся
по швам и лишенные пуговиц, свалились с ног вождя, представив взорам
дикарей достаточно неприглядную картину. Вождь сразу помрачнел и глухо
зарычал. Его взгляд, брошенный на Мухина из-под густых насупленных
бровей, не предвещал ничего хорошего. Такого позора местный властитель
простить пленнику не мог.
     Мухин понял это, и сердце его сжалось от страха. Бежать! Бежать
куда глаза глядят! Другого выхода не было... Подумав хоть немного,
Мухин бы понял, что бежать некуда, а если бы даже и было куда, то все
равно его догонят, но рассудок нашего героя был всецело во власти ужаса
перед грядущей расправой, поэтому требовать от него разумного решения в
этой ситуации было бы просто нелепо. Тем не менее именно это решение
спасло ему жизнь.
     -- Ки-и-ия! -- завизжал Мухин, подражая где-то слышанному боевому
кличу каратистов, и бросился в самую гущу толпы. Дикари, стоявшие ближе
всех, машинально отскочили в сторону, давая дорогу свихнувшемуся
пленнику; те, что стояли в гуще толпы, последовали их примеру, открывая
тем самым путь к бегству.
     -- Бей рыжих! -- орал Мухин, приводя в трепет и недоумение своих
далеких предков.
     Во все времена безумие почиталось у дикарей как нечто священное.
Люди, лишенные рассудка, внушали им чувство благоговейного трепета и
животного ужаса. Неписаные законы требовали от дикарей всех эпох и
континентов всячески оберегать жизнь безумных, не говоря уж, -- не дай
Бог! -- о посягательстве на нее, а также содействовать им в их
"священных" деяниях. Именно такого человека увидели дикари в несущемся
на них с вытаращенными глазами, одуревшем от страха пленнике.
     И именно поэтому ему беспрепятственно дали бежать. И лишь когда
Мухин был уже за пределами первобытного стойбища, вождь яростно
заревел, призывая своих подданных вернуть беглеца. Дюжина рыжих атлетов
ринулась в погоню.
     Организм, отравленный алкоголем, не выдерживал этой бешеной гонки,
но желание выжить придавало силы бедному Мухину, и он несся по холмам,
гонимый страхом и вновь вспыхнувшей надеждой на избавление от этого
первобытного кошмара. Едкий пот заливал глаза, воздух с хрипом
вырывался из прокуренных легких, ноги подкашивались от чрезмерного
напряжения, но он бежал, одержимый единственной мыслью: уйти от
преследователей. Он бежал наугад, не разбирая дороги, поминутно падая и
чертыхаясь. Расстояние между ним и погоней неумолимо сокращалось. Мухин
задыхался, понимая, что только чудо может спасти его. И чудо произошло.
     Когда силы, казалось, окончательно покинули его хилое тело,
справа, на холме, показался автобус. Мухин круто повернул вправо.
     -- А-а-а!.. -- заорал он срывающимся голосом. -- Я здесь!..
     Автобус мчался вниз с холма навстречу беглецу. Краем глаза Мухин
заметил, что преследователи в нерешительности сбавили шаг, но погони не
прекратили.
     "Спасен! Спасен! -- ликовал в душе Мухин, различая уже силуэт
водителя в кабине автобуса. -- Спасен!"
     Близость помощи воодушевила нашего героя, придала ему силы и
уверенности в себе. Но опасность все же была еще слишком велика.
Несмотря на нерешительность преследователей, расстояние между ними и
Мухиным продолжало сокращаться.
     -- Скорее! -- задыхаясь, хрипел Мухин. -- Я больше не могу...
     Он вытянул руки навстречу автобусу, как бы пытаясь ускорить момент
встречи со своими избавителями, но тут...
     ...но тут Мухин натолкнулся на невидимую преграду. Чей-то голос
возмущенно произнес:
     -- Вы что, гражданин, рехнулись, что ли? Да отпустите же в конце
концов мой нос!



     Глава восьмая

     Лепешкина похоронили в тот же вечер на берегу безымянной реки,
метрах в трехстах от лагеря. Борис притащил откуда-то огромный валун,
которым решено было увенчать могилу бедного бухгалтера. В молчании
стояли люди у погребенных останков своего товарища, на печальные лица
их, обращенные к заходящему солнцу, легла тень то ли надвигающейся
ночи, то ли возможных опасностей, которые теперь, после смерти одного
из них, стали более реальными. Люди, наконец, почувствовали, что все
это слишком серьезно и жизнь их оценивается иными мерками, нежели в
двадцатом столетии.
     -- Жаль, -- нарушил общее молчание Олег Павлович, -- что могила
останется безымянной.
     -- Да, не по-человечески как-то, -- вытирая глаза кончиком
носового платка, произнесла Мария Семеновна. -- Надо бы надпись
какую-нибудь сделать. Человек все-таки.
     -- Надпись мы сделаем, -- заверил ее Климов -- но не сейчас, а
после завершения работ по укреплению лагеря. Правда, надпись будет
всего из двух слов: "Бухгалтер Лепешкин", ведь мы даже имени его не
знаем.
     -- Не знаем, -- вздохнула Мария Семеновна.
     -- Да, странная судьба у человека, -- задумчиво произнес Олег
Павлович. -- Умереть за сто тысяч лет до своего рождения.
     ...Прошло несколько дней. За это время в лагере произошли заметные
изменения. Были заготовлены бревна для частокола, и уже началось его
возведение, параллельно с этим готовился сруб. Большую роль в повышении
обороноспособности колонистов сыграло, разумеется, обеспечение их
арбалетами, мастерски изготовленными Климовым. Пользоваться новым
оружием было довольно-таки просто, и вскоре даже женщины без промаха
били по цели.
     Однажды за ужином Олег Павлович поинтересовался у Николая, сколько
у того осталось горючего.
     -- Когда отправлялся, полный бак был. А что?
     -- На сколько его хватит?
     -- Часов на десять -- двенадцать.
     -- Не густо, -- подытожил Олег Павлович, что-то прикинув в уме. --
Я вот к чему это спрашиваю. Пора отправляться на поиски выхода. Сидеть
здесь и ожидать Божьей милости -- это, знаете ли, все равно, что ждать,
когда гора к Магомету пожалует. Чтобы из нашей затеи хоть что-нибудь
получилось, необходимо передвигаться, по крайней мере, шансов на успех
будет гораздо больше. Иначе мы никогда не вернемся обратно.
     -- Ура! -- заорал Борис. -- Значит, будем пытаться?
     -- Обязательно будем. Иного выхода нет. Я предлагаю каждый день
хотя бы по часу отводить на поездки по близлежащей местности в поисках
злосчастной трещины.
     -- А когда горючее кончится?
     Олег Павлович развел руками:
     -- Тогда и решим. А пока будем надеяться на лучшее.
     Восход солнца застал мужчин за работой. Сегодня надлежало
закончить строительство частокола и приступить к сооружению жилища для
колонистов. Инструментов для работы не хватало; вместо топора
обходились одной небольшой ножовкой, которая оказалась в чемоданчике
запасливого Климова, да коротким ломом из запасов Николая. Работали
весело, с огоньком.
     Женская часть колонии тоже не сидела сложа руки. Девушки по мере
сил помогали мужчинам, а Мария Семеновна, взявшая на себя
ответственность за приготовление пищи, хлопотала у костра. Но за
работой не забывали поглядывать на часы; все ждали одиннадцати. Именно
на этот час была назначена первая поездка на автобусе. Надежды на
возвращение в двадцатый век было мало, но она все же была, именно она
заставляла случайных попутчиков с замиранием сердца ждать назначенного
часа.
     В половине одиннадцатого все работы приостановились, и
проголодавшиеся люди принялись за завтрак. Жареная медвежатина с
грибами показалась им верхом кулинарного искусства, и не одним
благодарным взглядом в этот день была удостоена искусная повариха.
     Ровно в одиннадцать заревел мотор "Икаруса".
     -- На поездку отводится ровно час, -- дал последнее указание
Николаю Олег Павлович. -- В двенадцать мы должны вернуться, если,
конечно, не случится ничего непредвиденного.
     Решено было двигаться вдоль реки в западном направлении,
положившись на удачу и счастливый случай.