но, -- подытожил врач. -- Поедемте с нами, мы вам штан...
извиняюсь, брюки выдадим.
     Мухин радостно вскочил:
     -- Брюки? Настоящие? С удовольствием! А куда ехать?
     Врач ничего не ответил и легонько подтолкнул его к выходу.
Встретившись глазами с лейтенантом, он незаметно подмигнул.
     Как только Мухин вышел на улицу, чьи-то сильные руки подхватили
его и препроводили в стоящую тут же машину. Дверь за ним сразу же
захлопнулась. Стало темно. Смутное подозрение зародилось в голове
Мухина.
     Взревел мотор, и машина тронулась. Мухин с размаху уселся на
чьи-то колени, затем, взвизгнув, шарахнулся в сторону и оказался на
скамейке, тянувшейся вдоль стены.
     -- Куда мы едем? -- спросил он.
     Откуда-то из темноты показалась рука и тяжело опустилась на его
плечо.
     -- Тихо, парень. "Коза ностра" бессмертна.

     ...А лейтенант, проводив Мухина, в очередной раз облегченно
вздохнул и расстегнул две верхние пуговицы кителя.
     -- Уф, жарко!
     -- Товарищ лейтенант! -- обратился к нему его помощник. -- А где
все-таки работает... этот, как его... Батарейкин?
     Лейтенант захохотал:
     -- Интересуешься?
     -- Еще бы!
     -- Простынщиком в женской бане...



     Глава десятая

     В одиночную палату, куда поместили Мухина, стремительно вошел
небольшого роста коренастый пожилой человек в белом халате и в
сопровождении свиты, состоящей в основном из мужчин отнюдь не хилого
телосложения. Мухин, облаченный уже в больничную пижаму, сидел на
кровати и мрачно смотрел на вошедших.
     -- Тэк-с, -- протянул человек в белом халате, остановившись
напротив Мухина и сложив руки за спиной. -- Я -- профессор
Скворешников. А вы Мухин? Вы когда поступили?
     -- Сегодня, -- ответил Мухин, исподлобья разглядывая профессора.
     -- Сегодня у нас какое... э-э... -- профессор обернулся к стоящей
за его спиной миниатюрной медсестре.
     -- Двадцать шестое, -- ответила та.
     -- По новому стилю? -- спросил профессор, странно блеснув очками.
Мухин вскочил.
     -- Да вы что, за дурака меня здесь держите? -- яростно вращая
глазами, заорал он. -- Я что, думаете, не понимаю, куда меня упрятали?
     -- Тише, тише, молодой человек, -- замахал руками профессор, делая
незаметный знак сопровождающим его мужчинам. Те набычились, словно
приготовились к прыжку. -- Я очень рад, что вы все понимаете, и поэтому
играть в кошки-мышки с вами не собираюсь. Я буду откровенен.
Действительно, вы находитесь в психиатрической клинике. Ну, сами
посудите, вас застали в необычном виде в толпе прохожих за очень, надо
заметить, странным занятием. Речи ваши отнюдь не свидетельствовали о
здравии вашего рассудка. И кроме того, вы хронический алка... ну, одним
словом, любитель выпить. Как же прикажете понимать ваши действия? Вас
вполне справедливо препроводили сюда, и я, профессор Скворешников,
обязан освидетельствовать вас. Если вы здоровы, -- а я в этом нисколько
не сомневаюсь, -- то никто вас здесь держать не станет, если же у вас,
не дай Бог, найдут некоторые отклонения в психике, то вам придется
ненадолго -- я повторяю, ненадолго! -- задержаться здесь. Ну и что в
этом страшного? Что вы все так боитесь нашего заведения?.. Кстати, в
Чили вы где останавливались? В Сантьяго?
     -- Да не был я в Чили! -- зарычал Мухин.
     -- А с Пиночетом вы где познакомились? -- быстро спросил
профессор, заглядывая в глаза пациенту.
     -- Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения...
     -- Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по
порядку, что с вами произошло... Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала
укольчик, а потом и послушаем.
     -- Это еще зачем? -- насторожился Мухин.
     -- Надо, голубчик, надо, -- успокаивал его профессор. -- Всем
делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами
откровенен. Леночка, вы готовы?
     -- Готова, Валерий Афанасьевич, -- ответила миниатюрная медсестра
и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.
     -- Ну вот и ладушки, -- радостно замурлыкал профессор, потирая
руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. -- А теперь мы вас слушаем.
     Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ.
Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал
профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с
интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая
головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный
вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил
свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас
извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей
богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не
возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.
     -- А что, молодой человек, -- вдруг спросил Скворешников, когда
Мухин закончил свой рассказ, -- Пиночет в генеральском мундире был или
как обычно?
     Мухин весь затрясся и побледнел.
     -- Профессор, -- глухо произнес он, -- я много наслышан про
приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении
несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с
толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому,
мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы
заранее видите психа.
     -- А вы знаете, Мухин, -- устало произнес профессор, -- вы правы.
С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что
волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим
удовольствием поменялся бы с вами местами.
     -- Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, -- зло проговорил
Мухин, сжимая кулаки. -- Сейчас же выпустите меня отсюда, а то...
     -- Леночка... -- обратился профессор к медсестре. В ту же минуту
два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с
непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность
делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.
     -- Это снотворное, -- спокойно сказал профессор. -- Сейчас вы
успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос
стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый
взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, -- очки
Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий
шепот, -- что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму
с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?
     -- У-у-у! -- завыл Мухин и обхватил голову руками.
     -- Приятных вам сновидений, -- профессор порывисто встал и,
сопровождаемый свитой, быстро вышел.
     Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в
небытие.
     И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии
и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.
     "Всех в порошок сотру!" -- орет он по-русски, но с явным чилийским
акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут
генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в
тюремной робе и визжит: "Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же
говорил!"
     Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и
в традиционном одеянии кубанских казаков. "Корниловцы!" -- с трепетом
думает Мухин.
     "Шашки наголо!" -- орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек
ослепляет Мухина.
     "Ага, -- злорадствует профессор, -- сейчас они сделают вам укол, и
вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не
верите?"
     Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет
замахнулся своей нагайкой и...
     Кто-то тряс его за плечо.
     -- Проснитесь, Мухин!
     Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел
незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.
     -- Не бойтесь, Мухин, -- прошептал незнакомец, -- я не причиню вам
вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое
дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами
встретиться! А дело неотложное.
     -- Кто вы? -- тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай
натягивая одеяло до подбородка.
     -- Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я
был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?
     -- Не обратил, -- признался Мухин. -- Что вы хотите от меня?
     -- Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор
считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу
никто не верит. Кроме меня.
     -- Кроме вас? -- удивился Мухин. -- А вы-то чем лучше остальных?
     -- Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от
того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором
ехали?
     -- Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще,
оставьте меня в покое. Я спать хочу.
     -- Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! -- с жаром произнес
санитар. -- Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я
сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в
тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!
     -- Не буду я ничего рассказывать! -- возмутился Мухин. -- Вы сами
душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не
хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И
нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!
     -- Да тише вы, Мухин! -- зашипел на него санитар, боязливо
оглядываясь. -- Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал.
Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые
вопросы. И все. А вы -- милиция...
     -- Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне
добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с
кем-нибудь другим. Все! -- отрезал Мухин. -- Покиньте помещение!
     Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как
помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в
чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после
феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто
процентов.
     Раздосадованный санитар махнул рукой и пошел к двери.
     -- Идиот, -- пробормотал он, выходя в коридор. -- Прав Скворешня,
он действительно псих.
     Виктор Буханцов, работавший санитаром в психиатрической клинике
вот уже пятнадцать лет, считал свое место наиболее для себя подходящим,
то есть работал, как говорится, по призванию. Он был добрым и
отзывчивым и от души жалел несчастных больных. Но не одна работа
увлекала его. Была у Буханцова тайная страсть, которой он отдавал всего
себя целиком в свободное от работы время. А страсть эта называлась
фантастикой.
     Да, да, самой обыкновенной фантастикой! Он зачитывался романами
Уэллса, Беляева, Брэдбери, Азимова, Лемма, братьев Стругацких, Кира
Булычева, Артура Кларка и многих других мастеров этого увлекательного
жанра. Его книжные полки ломились от фантастического чтива; там были и
книги, и журналы, и газетные вырезки, и даже от руки переписанные
редкие произведения писателей-фантастов. Его интересовало все
экстраординарное, таинственное, необычное, из ряда вон выходящее, он
собирал различные заметки о НЛО, экстрасенсорике, левитации, медитации,
гипнозе, йогах, Бермудском треугольнике и тому подобных вещах.
     Потому-то исчезновение шестьсот второго, тем более почти у самого
его дома, так сильно заинтересовало и заинтриговало санитара Буханцова.
Он старался быть в курсе всех событий, наведывался даже в отделение
милиции за недостающими подробностями, рыскал, словно профессиональная
ищейка, в окрестностях магазина "Яхонт" и досконально изучил трассу, по
которой шел шестьсот второй, -- но ничего не нашел. И именно отсутствие
результатов привело его к определенному мнению, которое он, правда,
держал в строжайшей тайне от окружающих. Его ум, постоянно живущий в
фантастическом мире книг, легко мог допустить самое невероятное, самое
потрясающее происшествие. Другому бы на его месте и в голову не пришло
такое, а Буханцов не только предположил, но и сам поверил в свою
версию. Что же это была за версия?
     Действовавший методом исключения, любитель фантастики пришел к
выводу, что данное происшествие выходит за рамки обычного и что здесь
не обошлось без вмешательства неведомых науке сил, приведших к разрыву
временной оси и перемещению автобуса во времени либо вперед, в будущее,
либо назад, в прошлое.
     Рассказ Мухина прозвучал для Буханцова словно гром среди ясного
неба. С замиранием сердца он сопоставил факты, уже известные ему, со
словами Мухина и обнаружил между ними тесную связь, одному лишь ему
видимую. Он, единственный из всего персонала больницы, поверил Мухину,
зная, что кроется за его словами. Поэтому-то и пришел к Мухину ночью,
надеясь выяснить подробности необычного происшествия. Но Мухин, как мы
видели, сам ничего не помнил об исчезновении шестьсот второго.
Огорченный санитар ушел ни с чем, но присутствия духа не потерял.
     Так получилось, что Буханцов присутствовал при переодевании
Мухина, когда тот только поступил в больницу. Полувысохшие листья
лопуха, опоясывавшие длительное время стан нашего героя, полетели в
мусорное ведро. Тогда санитар не придал персоне Мухина никакого
значения, но после его рассказа, а в особенности после появления
собственной версии относительно пропажи автобуса, Буханцов вспомнил про
выброшенные листья. Он кинулся к мусорному ведру. К великой его
радости, листья лопуха мирно покоились под слоем обычного больничного
мусора. Дрожащей рукой санитар выудил из ведра драгоценную находку,
аккуратно завернул ее в газету и с нетерпением стал ждать окончания
своей смены. В девять часов утра, после неудачного разговора с Мухиным,
он стремглав бросился домой, разложил листья на столе и начал
разглядывать их в увеличительное стекло. Но визуальный осмотр не дал
никаких результатов. И тогда он вспомнил про Пашку Девяткина. С Пашкой
Буханцов учился в одном классе, но с тех далеких школьных времен
виделся с ним раза три, не больше. Зато по телефону бывшие школьные
товарищи созванивались каждую неделю. Они могли часами трепаться с
трубкой у уха, выкладывая друг другу все новости, какие могли только до
них дойти.
     В отличие от Буханцова Пашка Девяткин быстро пошел в гору.
Институт, аспирантура, диссертация, ответственная работа в каком-то
секретном НИИ -- вот этапы жизненного пути бывшего одноклассника
Буханцова. Пашка не любил распространяться о своей работе, но Буханцов
знал, вернее, догадывался, что Девяткин занимается чем-то таким, о чем
даже фантасты предположить не смеют.
     Ему-то и решил позвонить Буханцов и поделиться своими мыслями по
поводу найденных им листьев.
     -- Алло, кто это? -- послышалось на том конце провода.
     -- Пашка, это я!
     -- Вить, ты, что ли?
     -- Я, я! Слушай, Пашка, дело у меня к тебе есть на сто миллионов.
     -- Ну, валяй...
     -- Мне необходимо с тобой встретиться. Ты меня слышишь?
     -- Да, слышу. Какое дело-то?
     -- Это не по телефону. Паш, давай встретимся через час, и я тебе
все объясню.
     -- Н-да, задал ты мне задачку. У меня тут, понимаешь, встреча с
одним товарищем из... ну, в общем, издалека. Давай вечером, на
Кузнецком мосту, часиков этак в восемь. Идет?
     -- Идет. Только готовься к неожиданности, я тебя ошарашу.
     В условленное время друзья встретились, и Буханцов поведал Павлу
Девяткину всю историю о шестьсот втором, а также свои догадки по поводу
причин, вызвавших это необычайное происшествие.
     Надо было такому случиться, что именно институту, в котором Павел
Девяткин работал старшим научным сотрудником, "сверху" дали указание
разобраться и предоставить свои соображения по поводу этого самого
дела, то есть дела о пропавшем автобусе, причем именно Девяткин
возглавлял группу, занимающуюся причинами исчезновения. Гипотез было
много, и очень смелых, но ни одна не выдерживала проверок скептически
настроенных оппонентов из специально созданной комиссии при АН СССР.
Наряду с другими выдвигалась гипотеза и о временной трещине, в которую
провалился автобус, но комиссия требовала доказательств, а их не было.
     Ничего этого Павел Девяткин своему школьному товарищу, разумеется,
не сообщил. Он молча выслушал рассказ Буханцова, но когда тот достал
сверток с листьями лопуха и пояснил их происхождение, у Павла Девяткина
загорелись глаза. Стараясь не выдать волнения, он с трепетом взял из
рук санитара драгоценную находку и пообещал провести анализ по
определению ее возраста. На этом друзья расстались.
     Биохимический анализ показал, что листья были сорваны не более
недели назад, так как еще не окончательно высохли, а состав их
практически совпадал с набором химических элементов, содержащихся в
подмосковной почве. Зато спектральный анализ изумил группу Девяткина
чрезвычайно. Результаты обоих анализов были настолько противоречивы,
что сотрудники группы подумали о случайно вкравшейся ошибке в ходе
исследований. Провели повторные анализы. И опять та же картина, опять
жуткая разница в результатах. Дело в том, что, согласно проведенному
спектральному анализу возраст листьев лопуха, используемых Мухиным в
качестве набедренной повязки, определялся сотней тысяч лет! Этот факт,
-- а то, что это был факт, Девяткин уже не сомневался, -- не вязался ни
с какими научными теориями ни в физике, ни в биологии, но зато он
хорошо объяснялся версией о провале автобуса во временную трещину,
если, конечно, допустить, что Мухин действительно ехал в том автобусе.
А все говорило за то, что это именно так. И Девяткин решил, что
проблема решена. Доказательства, наконец, получены.
     Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о
результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил
свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова
привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную
доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной
Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который,
кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике),
помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве
одного из главных участников трагических событий.
     Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к
единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального
внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в
психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства
НИИ третьим взяли Павла Девяткина.
     Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое
мужчин респектабельного вида.
     -- Профессор Скворешников? -- осведомился представительный
гражданин с длинными седыми усами.
     -- Чем могу служить? -- настороженно спросил профессор, вставая
навстречу гостям.
     -- Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, -- протянул руку гражданин с
усами. -- Мы по делу.
     Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался
за кресло.
     -- С кем имею честь? -- снова спросил он, внимательно рассматривая
гостей.
     Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил
Девяткин.
     -- Товарищ профессор, -- с жаром начал он, -- мы работаем над
разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент,
некто Мухин.
     -- Мухин? -- переспросил профессор. -- Мухин, Мухин... А, Мухин!
Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно
неизлечим.
     -- Вот как? -- гости снова переглянулись.
     -- Предъявите, пожалуйста, ваши документы, -- вдруг попросил
профессор.
     -- Да, да, конечно, -- последовал торопливый ответ, и на стол
легли три маленькие книжечки.
     -- Гм... -- промычал профессор, с пристрастием изучая
удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. -- Ладно, будет вам
Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его
непос