стему, и снова вынырнув в ночь, на песчаную  косу  к  потухающему
костру. - Девушка сказала Дмитрию...
     - Дмитрий Герасимович, засекай время! Через пять секунд  после  того,
как я кончу говорить, на спиннинге Гнутого зазвенит колокольчик,  и  вы  с
ним вытащите сома на девять килограммов, причем один  крючок  он  выбросит
через правую жаберную щель, и  на  нем  будет  болтаться  малек,  случайно
зацепившийся плавником... Внимание!
     Снисходительно улыбнувшись, Дмитрий повернул циферблат часов к костру
и, прищурившись стал следить за секундной  стрелкой.  Пять,  четыре,  три,
два, один...
     -  Все!  -  только  и  успел  сказать  Дмитрий,  как  звякнул   внизу
колокольчик и сразу же замолчал потому, что от рывка сорвался с лески.
     - Пошли! - крикнула я и ушла из подсознания в Систему.
     Гнутый вздрогнул, просыпаясь, вскочил на ноги. Они вдвоем  сбежали  к
воде. Следом за ними ручьями осыпался песок. В темноте Дмитрий  споткнулся
о сторожек закидушки. Гнутый тем временем схватил спиннинг.  Миллиметровая
леска была натянута и не поддавалась, как при зацепе.
     - Тяни своего сома! - весело крикнул Дмитрий, подбегая с подсаком.
     - Какой там сом... - выругался Гнутый, с трудом наматывая на  катушку
несколько витков, - коряга видать.
     И вдруг леска упала. Что-то непонятное само понеслось к  берегу  так,
что Гнутый едва успевал  вертеть,  но  метрах  в  четырех  от  уреза  воды
осадило, натянув леску. Затем всплеск и рывок...
     - Подставляй! - закричал Гнутый, но Дмитрий  и  без  него  знал,  что
делать. Подсак со свистом плеснул в воду, гребок, и  вот  уже,  присев  от
натуги, Дмитрий выволок его, повернул к берегу и с глухим стуком уронил на
мокрый песок.
     Сом по собачьи трепал подсак из  стороны  в  сторону.  У  Гнутого  от
возбуждения дрожали колени. Дмитрий достал из кармана фонарик,  включил...
За темной жаберной щелью сома, будто серьга из фольги, болтался малек.
     ...Солнце еще не поднялось над деревьями, но  уже  пригревало  сквозь
листву. Дмитрий, подставив лицо навстречу теплу, сидел, закрыв глаза.
     - И всего этого уже нет, - тихо сказал он,  пропуская  сквозь  пальцы
песок. Посмотрел на меня, грустно улыбнулся. - Я все понял: и я, и Гнутый,
и этот рассвет на Протоке - только запись,  отпечаток  в  чьей-то  памяти,
подключенной к компьютеру. Даже слова, которые я  сейчас  произношу  -  не
мои, а Системы, сблокированной с мозгом моего будущего потомка. И никакого
физического проникновения в прошлое, как показалось поначалу, нет.  Просто
кто-то, просматривая старый фильм, решил вырезать испорченный  кадр-тромб.
Вот и все... Только - на  будущее  -  в  подобных  ситуациях  постарайтесь
отключать нас... фантомов так, чтобы мы не знали, без  предупреждений.  Мы
все-таки тоже люди, бывшие правда...
     И мне, несмотря на  то,  что  я  во  всех  эпизодах  улавливала,  что
исходило от Дмитрия, а что от Системы, стало его жаль.
     - Все это есть, - возразила  я  Дмитрию-Системе,  -  в  мыслях  твоих
потомков, их делах...
     - Что я должен делать? - спросил Дмитрий в последний раз взглянув  на
реку, деревья, небо, сквозь которое уже просматривались  слабые  очертания
внутреннего пространства блок-камеры.
     Ему ничего не нужно было делать: от него  только  и  требовалась  эта
готовность...
     Сухо задребезжал в темноте колокольчик, будто его трясли, зажав между
ладонями. Дмитрий Чепенко вскочил с холодного песка.
     - Попался, гвардеец! - радостно констатировал он и,  схватив  подсак,
побежал к крайней закидушке.

ЎҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ“
’          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         ’
’         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        ’
џњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњЋ
’        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       ’
’    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    ’
 ҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ”





                            Геннадий МЕЛЬНИКОВ

                              ГРОМ И МОЛНИЯ



                                    "...природа не кончала университетов и
                                не имеет докторского  звания  и  дипломов,
                                природа необразованна и безграмотна... Так
                                простим же ей то, что она  позволяет  себе
                                порой играть грубые и плоские шутки..."
                                                           Фридьеш Каринти


     Меня похоронили в воскресенье, в начале июля,  на  новом  кладбище  -
таком чистом, светлом, разграфленном на участки молодыми лесополосами и, в
то  же  время,  таком  неуютном  от  обилия  пространства,  света,   новых
стандартных памятников и от отсутствия елей, берез, зарослей сирени.
     Я старался не смотреть на свое лицо, на щеках которого уже проступили
синие тени смерти и, когда заколотили крышку  гроба,  почувствовал  -  как
всегда бывает на похоронах - облегчение от мысли,  что  наконец-то  прошли
эти долгих три дня, наполненных суетой, и долгих две ночи, когда где-то  в
сумерках  сознания  гнездится  суеверный  страх  и   что-то   похожее   на
брезгливость.
     Поминки в кафе "Встреча"  на  восемьдесят  человек  -  это  небольшая
разрядка для  всех  тех,  кто  тащился  по  жаре  с  окаменелым  лицом  до
катафалка, кто трясся в пыльном и душном автобусе до кладбища и обратно, и
кто старался не думать о том, что и он когда-то, правда очень и  очень  не
скоро,  тоже  сыграет  главную  роль  вот  в  таком  же  незапланированном
спектакле, и другие люди, а не он, будут  думать:  "Поскорее  бы  все  это
кончилось!"
     Теперь можно было вести себя не так скованно, без обязательной  маски
скорби на лице, следя только за тем, чтобы разговор не уходил  слишком,  в
сторону  от  воспоминаний  о  покойнике,  или,  в   крайнем   случае,   от
кладбищенской тематики.  Я  с  интересом  прислушивался  к  разговорам  за
соседними столами, где сидели директор моей организации  и  сослуживцы,  в
основном мужчины, помогавшие нести гроб.
     Под конец поминок моя жена - теперь уже вдова - обошла  все  столы  и
тихо поблагодарила присутствующих, в  том  числе  и  меня,  за  участие  и
сочувствие.
     Домой  возвращались  городским  транспортом.  Мы  стояли  на   задней
площадке троллейбуса: моя жена, дочь, мой двоюродный брат с женой,  сестра
жены, несколько дальних родственников, знакомые. Я говорил какие-то  слова
утешения, что меня уже все равно не вернешь, что нужно  думать  о  будущем
нашей дочери, на которую я поглядывал с тревогой: с начала  похорон  я  не
слышал от нее ни единого слова - она будто онемела.
     Вот и наша остановка. Прощаемся с теми, кому ехать дальше, и  выходим
- в основном близкие родственники. Идем через двор по  асфальту,  стараясь
не наступать на раздавленные цветы, которые три  часа  назад  разбрасывали
две женщины впереди процессии, когда несли меня  к  катафалку.  Жена  идет
впереди, поддерживаемая дочерью  и  сестрой,  я  немного  сзади  со  своим
двоюродным братом.
     Подходим к  нашему  подъезду.  Жена  кивает  наперебой  соболезнующим
старушкам, сидящим на скамейке и по каким-то причинам не попавшим  на  мои
поминки, сестра жены достает что-то из хозяйственной сумки и раздает им  -
конфеты, печенье. Поднимаемся на третий этаж, останавливаемся.  Моя  жена,
вернее вдова (к этому надо привыкнуть) еще раз благодарит меня за большую,
а это действительно было так, помощь в моих похоронах и, попрощавшись,  мы
расходимся: они в квартиру на третьем этаже, я выше - на пятый. Достаю  из
кармана ключи и открываю дверь чужой квартиры...
     Ко мне с радостным лаем бросается  белый  клубок,  но  в  двух  шагах
останавливается и, ощетинившись, рыча, пятится в угол. Я иду  в  ванную  и
долго мою с мылом  кисти  рук,  такие  непривычно  удлиненные,  с  гибкими
пальцами - как скоро я к ним  привыкну?  На  кухне  я  сажусь  за  стол  и
распечатываю  пачку  сигарет.  Теперь  можно  спокойно  подумать,  что  же
произошло в четверг, восьмого июля, и как мне быть дальше...
     В тот  день  с  утра  установилось  безветрие,  и  духота,  нарастая,
достигла к полудню того предела,  когда  казалось,  что  еще  чуть-чуть  и
человеческий  организм  не   выдержит.   Но   во   второй   половине   дня
почувствовалось какое-то неупорядоченное движение воздуха, и небо по краям
стало темнеть.
     К вечеру ветер усилился и, когда я после работы вышел дома на балкон,
меня всего обдало сухим горячим воздухом, а небо уже сплошь  было  покрыто
иссиня-черными с проседью тучами, за которыми что-то ворочалось, урчало и,
казалось,  никак  не  могло  разродиться  молнией.  В   опустевшем   дворе
миниатюрные смерчи подбрасывали пыль, сухие листья, обертки от конфет.
     Я возвратился на кухню, закрыл балконную дверь и  стал  просматривать
газеты. Жена и дочь в это время находились в  спальной  комнате  и  что-то
кроили на письменном столе.
     Светопреставление началось где-то около  десяти  часов  вскоре  после
программы "Время", когда  уже  почти  во  всех  окнах  домов  горел  свет.
Наконец-то прорвалось! Да так, что задребезжали стекла. Разряды  следовали
один за другим, а то и по несколько одновременно. Вспыхивало все  небо  из
конца в конец белыми кустами молний, высвечивая низкие тучи, девятиэтажки,
мечущиеся кроны деревьев. Мощные удары грома походили на  взрывы.  Вот-вот
должен был захлестать дождь.
     И в этот момент погас  сеет.  Такое  у  нас  часто  бывает  во  время
непогоды, но мне до  сих  пор  непонятна  взаимосвязь  между  этими  двумя
явлениями. Я выглянул во двор и понял, что это надолго: света не  было  во
всех ближайших домах микрорайона. Кое-где в  окнах  появился  колеблющийся
свет горящих спичек. Жена хлопнула верхней дверцей  серванта:  там  у  нас
лежали свечи.
     Я отыскал на окне коробок спичек и только хотел было зажечь  конфорку
газовой плиты, как необычно ровное  свечение,  заметное  даже  при  блеске
молний, привлекло мое внимание.  Я  глянул  в  окно  и  остолбенел....  По
перилам нашего балкона катилась шаровая молния величиною с футбольный мяч.
     Она вращалась, как старинное ядро, начиненное порохом - это отчетливо
было видно по движущимся полосам и пятнам на ее поверхности - но не сыпала
искрами и не меняла яркости. Просто  катилась,  а  под  нею  металлический
поручень накалялся добела, и сразу же краснел, остывая, как только  молния
перемещалась на новый участок. Все это длилось не  более  четырех  секунд,
затем она остановилась, не докатившись до  края  сантиметров  сорок,  чуть
помедлила и... неожиданно прыгнула на стекло балконной двери.
     Я невольно отшатнулся, ожидая  звона  разбитых  стекол,  даже  закрыл
глаза. Когда через секунду открыл их, то  увидел,  что  молния  висела  на
стекле, и с нею происходила какая-то метаморфоза. Я стоял возле плиты,  то
есть под углом к балконной двери, и поэтому мне  хорошо  было  видно,  как
молния прошила стекло отростком  толщиною  с  карандаш  и  по  нему  стала
перетекать в помещение. Мне стало  жутко,  и  я  попятился,  но  было  уже
поздно: молния плыла прямо на меня. Я заставил себя остановиться, чтобы не
создавать движение воздуха. Это, вероятно, устраивало молнию, и  она  села
на металлическую хлебницу, стоявшую  на  подоконнике.  Хлебница  сразу  же
покраснело,  затрещала  и  стала  коробиться.  Запахло   горелой   краской
расплавленным целлофаном.
     - Что там у тебя горит? - спросила жена из спальной, и я услышал, что
она идет на кухню.
     Здесь я сорвался.
     - Не ходи! - крикнул я и захлопнул дверь в  коридор.  В  этот  миг  в
голове у меня вспыхнуло солнце...
     Я пришел в себя в темноте,  на  полу.  В  голове  шумело,  будто  там
лопались миллионы воздушных пузырьков. Оторвал щеку  от  чего-то  мягкого,
ворсистого, приподнялся, провел ладонью по  полу  -  палас,  или  ковровая
дорожка... Но я же был на кухне... И молния... жена - вспомнил.
     Значит меня перенесли в  спальную.  Но  почему  на  полу?  Не  смогли
поднять на диван? Но где же они сейчас? Я позвал жену - молчание,  дочь...
Вероятно, побежали звонить в "скорую помощь"... Вот так  история!  Ну  что
ж... Я с трудом встал, выпрямился, но меня  повело  в  сторону,  пол  стал
вертикально, и я упал, потеряв сознание.
     Пролежал вероятно долго, потому  что  когда  снова  очнулся,  шума  в
голове уже не было, я лежал на спине, раскинув руки, темнота  стала  жиже,
синим четырехугольником выделялось окно. И тогда я  понял,  что  произошло
что-то непоправимое: жена и дочь не могли так долго вызывать неотложку. За
окном уже начинало светать и гроза прекратилась.
     Преодолевая слабость, я стал подыматься. Нащупал в полутьме  стул  и,
опираясь о него, приподнялся на колени. Немного  передохнув,  поднялся  на
ноги. Еще раз позвал жену, дочь - и снова молчание. А  может  быть  молния
поразила не только меня? Я похолодел... "Где вы?!" - крикнул я в  темноту.
В ответ раздалось рычание...
     Это было так неожиданно и дико, что я даже не испугался: после  всего
того,  что  произошло,  мой  организм,  очевидно,   исчерпал   способность
эмоционально реагировать на проявление каких-то непонятных,  чуждых  моему
восприятию сил и явлений, и замкнулся  от  потока  раздражений  оболочкой,
которая еще чуть-чуть и сомкнулась бы вокруг моего  сознания  непрозрачной
скорлупой шока.
     К  счастью,  я  еще  мог,  хотя  и  смутно,  воспринимать  окружающую
обстановку, мог еще как-то последовательно мыслить. Нужно включить свет  -
это первое и главное, остальное все надо  оставить,  так  как  я  в  таком
состоянии не могу одновременно думать о нескольких вещах,  главное  -  это
свет!
     Я пошел какой-то странной походкой, как марионетка, стуча  пятками  о
пол, как будто бы ноги у меня стали в полтора раза длиннее,  и  я  еще  не
научился  ими  передвигать.  Пошел  в  ту  сторону,  где  была   дверь   и
выключатель, но уперся в какой-то... сервант. Значит я не в спальной, а  в
зале, и выключатель не у двери, а между книжными полками. Повернул направо
и сразу же рассмотрел серое пятно дверного проема. В нем  кто-то  стоял...
"Кто ты?" - тихо спросил я. Протянул  руку  и...  ударился  о  поверхность
зеркала. И снова рычание...
     И тут я понял, что нахожусь в чужой квартире: такого большого зеркала
и того, кто рычит в темноте, у нас не  было.  Минуту  я  стоял  на  месте,
привыкая к новой мысли. Припомнил я аналогичный случай, когда  лет  десять
назад мы с женой встречали Новый год у знакомых и остались у них  ночевать
- я так же стоял в темноте, соображая, как пройти на кухню попить из крана
воды.
     Теперь  выключатель  найти   посложнее.   Сопровождаемый   негромкими
рычаниями, на которые я уже перестал обращать внимание, так как понял, что
тот, который рычит, боится меня больше, чем я его, стал  ощупывать  стены.
Натолкнулся на стул, кресло, телевизор,  еще  один  стул,  свалил  на  пол
что-то со стены, скорее всего - фоторепродукцию, и когда перешел ко второй
стене, догадался, что нахожусь в двухкомнатной квартире.
     Остальное,  как  говорится,  дело  техники:  вспомнил  планировку   и
ориентацию комнат - такая квартира у наших соседей - но в комнате не  стал
искать то, что искал, а, дотрагиваясь до стены,  вышел  в  коридор.  Чтобы
лишний раз убедиться, что я прав, протянул правую руку в  сторону:  так  и
есть - дверь в спальную. Вот и вешалка для одежды, вот и выключатель...
     Щелчок - и я зажмурил глаза от света, а когда открыл их, то уставился
на свою руку, которой я опирался о стену возле выключателя. Я  смотрел  на
нее и чувствовал, как отвисает моя  челюсть,  а  в  голове  что-то  начало
крениться вбок: рука была не моя...
     Перевел  взгляд  с  руки  на  рядом  висевшее  овальное   зеркало   и
прислонился спиною к противоположной  стене  узкого  коридора...  На  меня
смотрело чужое лицо.
     Наконец-то эти три кошмарных дня закончились. Теперь я знаю многое. Я
знаю дату своей смерти и даже номер могилы на новом кладбище, а это, я вам
скажу, не такой уж и ординарный факт. Я знаю, что  у  меня  теперь  другая
фамилия, имя и отчество, что я стал на восемь лет моложе, выше ростом, что
у  меня  двухкомнатная  квартира  на  пятом  этаже  и  штамп   о   разводе
двухгодичной давности в паспорте, что я стал хозяином симпатичного  щенка,
которого необходимо утром и вечером выводить на прогулки, после которых он
стоит в коридоре, оглядываясь на меня, пока не закрою дверь и не вымою ему
над ванной лапы, но который  все  же  чует,  что  с  его  хозяином  что-то
произошло.
     Но многого я не знаю. Я не знаю, каким образом плазма шаровой  молнии
перенесла мои мысли, мое "я", из одной оболочки в другую. Я не  знаю,  что
стало с мыслями, личностью моего Соседа по подъезду, с которым я за десять
лет не обменялся и парой фраз, но судя  по  развороченному  телевизору,  в
котором очевидно взорвалась шаровая молния, мне повезло больше, чем ему. Я
не знаю, где и кем он работал, и куда мне идти завтра. Я не знаю,  как  на
все это прореагируют моя жена и дочь, когда узнают...
     Но это будет только завтра утром, а до утра  еще  целая  ночь,  и  мы
обязательно за это время что-нибудь придумаем... Не правда ли, Рем?


     Наутро у меня уже был разработан план действия, вернее, даже не план,
а только первый его пункт - то, с чего я должен был начать,  что  казалось
первоочередным, неотложным. Я не собирался сразу открываться жене и дочери
- это было бы неразумно, да и не безопасно, особенно для психики  жены.  Я
даже и близко не представлял себе, как все  это  произойдет  и  когда,  но
твердо был уверен, что на этот шаг я не осмелюсь  один,  что  нужен  будет
чей-то совет, поддержка.
     А на первый  этап  я  наметил,  казалось  бы,  совсем  незначительное
мероприятие, но если вдуматься, то не такое  уж  оно  и  незначительное  -
вопрос касался моей работы. Не  той  работы,  на  которой  работал  бывший
хозяин моего теперешнего тела (для краткости будем  называть  его:  Хозяин
моего тела, или просто - Хозяин), а той,  на  которой  работал  я  сам,  в
проектной конторе "Агропромтехпроект". Там у меня была (почему была, когда
есть?) должность главного инженера проекта - не такая уж рядовая даже  для
такого большого города, как наш. Я, конечно, менее всего  волновался,  что
лишусь места работы, более того, был уверен, что когда  все  прояснится  с
моей личностью, ни у кого даже не возникнет  вопроса  о  моем  праве.  Мне
просто не хотелось, чтобы тот товарищ, которого примут на мое место,  имел
после неприятности.
     Около семи часов вывел щенка на прогулку. Ходил до половины восьмого,
не выпуская из поля зрения свой  подъезд,  откуда  должна  была  выйти  на
работу моя жена. Но она не вышла, и кухонная Дверь на  балкон  на  третьем
этаже так и не открылась, как всегда по утрам...
     На работу решил  идти  часам  к  одиннадцати,  когда  там  закончится
планерка, после которой  главного  инженера  конторы  можно  было  застать
одного в кабинете.
     Закончив прогулку и поднявшись в квартиру,  я  мелко  нарезал  кружок
колбасы из холодильника, дал щенку, сменил ему воду в чашке, и решил  хотя
бы слегка навести порядок, особенно в зале, где все  оставалось  на  своих
местах с того вечера, и куда я за эти дни ни разу не заходил.
     На журнальном столике, придвинутому к дивану, стояла  бутылка  водки,
из которой успели налить только две стопки, вторая пустая  бутылка  лежала
на полу в стороне: опрокинул, вероятно, ее я, блуждая в темноте.  На  двух
тарелках вперемежку лежали заветренные куски колбасы, вяленая рыба,  хлеб.
Здесь же стояла пепельница с  окурками.  Не  требовалось  обладать  особой
интуицией, чтобы представить себе,  как  разворачивались  событи