третий...
     - Мразь! - сказала она таким тоном, что вся ярость хиорнца
схлынула без следа. Впервые в  жизни  ему  стало  по-настоящему
жутко. - Не твое дело, с кем и когда я была, ты, изменник!
     Пересиливая ужас, Сенито облизал кровь с треснувшей губы и
четко произнес:
     - Договаривай, владетельная лоини:  "подлый  синеглазый  и
грязный коневод"!
     Произнес -  и  вдруг  увидел, как горькая  усмешка  ломает
надменный перламутровый рот Лайгрилы.
     - Эх, южанин, наивная душа... За  оскорбление высокородной
отвечать не будешь,  ибо  по незнанию,  а  не по злому  умыслу.
Знай, что  Повелитель  Копья  левого  крыла  конников  Кеасора,
Ассэн,  прозванный  вами  Еретиком  -   мой   сын,   и  сын  от
единственной  моей любви.  И  если бы не  развела  нас кровь  и
грязь... - она  замолчала и холодно  закончила: - А  за  измену
ответишь перед трибуналом.
     И, не  оборачиваясь,  пошла  к  своей  берут,  и  Сенито с
удивлением отметил, что плечи под серым  бархатом и серебристым
мехом еле заметно вздрагивают...
     Все время, пока щитоносцы тащили его через  весь  город  в
ставку Кеасора,  хиорнец думал не  о провале своей миссии, не о
предстоящей  легкой  или позорной  смерти,  а  лишь  об  одном:
значит, правда! Ведь о том, что Ассэн на самом деле  не простой
смертный, а  кервит, в открытую  говорили и в ополчении и среди
людей  Эланара,  а  Реджано  Полторы  Бочки   с  хрустом  жевал
приморский песок с ракушками в доказательство  того, что своими
глазами видел, как на Клык-башню опустился черный наск, а через
минуту  Ассэн  Еретик уже  проверял  посты  на  стене  Северной
Крепи... И увидев однажды Ассэна  наяву  -  высокого, с резкими
чертами лица и  сумрачным  взглядом стальных глаз, в неизменном
черном  плаще,  развевающемся на ветру, как драконьи крылья,  -
Сенито еще больше поверил этим разговорам.
     Значит, воистину - был  сын владыки кервитов, утащивший из
Лигодола прекрасную  Лайгрилу,  и  необыкновенная любовь - ведь
после  кервита  ни  одна  женщина  не  станет  любить  простого
смертного, и  гибель принца-кервита, помогавшего  крестоносцам,
от  рук  злобных ведьм... И забыв о  своей  незавидной  участи,
Сенито неожиданно от души пожалел эту стальную женщину в одежде
Властителей Запада.

                                    16-18.11.93



                       Наталия Мазова

                       ВОДА ПОНИМАНИЯ

                  Эта история не выдумана мною, а на самом деле
             имела  место  с одним из моих знакомых, который  и
             поведал ее мне.

     Церковь стояла на краю села, на  отшибе  -  главная  улица
вырывалась из  домов, как река из  теснины, взбегала на  холм и
упиралась в двери храма. Светлая и  радостная, высилась церковь
на зеленой круче, с улыбкой  глядя на излучину реки в отдалении
и на  обступивший холм со всех  сторон прозрачный лес  (а может
быть, просто  большую рощу?) И  по лесу вилась дорога, дойдя до
холма, растекалась на два  рукава  - ухоженный и укатанный тоже
вел к церкви,  а широкая тропа,  проложенная в те  годы,  когда
церковь стояла в руинах, огибала подножие холма.
     Время обедни уже прошло, когда  из  леса  по широкой тропе
вышел  человек  -  и  остановился,  любуясь  стройной  красотой
церкви.
     С виду это был  обычный  городской паренек никак не старше
двадцати лет -  среднего  роста, с вьющимися светлыми волосами,
длинными, как  у  многих  современных  молодых  людей. Лицо его
притягивало взгляд не  какой-то  особенной красотой, а открытым
взглядом   и   доверчивой   улыбкой.  Белая  рубашка,   кожаная
безрукавка, тесные  джинсы,  и никаких этих дешевых побрякушек,
которые  так  любит теперь молодежь, не было даже  традиционной
повязки на голове. За спиной - опять же самый обычный городской
кожаный  рюкзачок.   Единственной  деталью,  могущей   привлечь
внимание постороннего, была ореховая палка-посох высотой  почти
в рост пришельца.  Но  и она была вполне  понятна  - при ходьбе
юноша заметно прихрамывал.
     Он подошел к склону холма, коснулся  рукой  травы... Белый
рукав скатился, открывая, что одно украшение гость все же носил
- стальная  цепочка-браслет   на  запястье,  и  в  нее  вделана
пластинка с изящно выгравированным словом "Rechie". Может быть,
это было чье-то имя?
     Казалось,  что  он  к   чему-то   прислушивается.  Церковь
нависала над ним, устремленная в небо, и он глядел на нее снизу
вверх, как и подобает смотреть на подобную красоту,  но даже не
делал попытки подняться ближе, хотя склон был не так уж крут.
     Наконец он  снова  выпрямился  и,  по-прежнему опираясь на
свой посох, направился в  обход  церкви к разросшейся на склоне
группке деревьев, обступивших невысокую ограду, какими  обносят
могилы. Но в  этой ограде была маленькая часовенка, из подножия
которой по каменному желобку сбегала вниз  тонкая струйка воды.
Единственное дерево,  допущенное  в  оградку - молодая плакучая
ива, - осеняло источник зеленым пологом, и один или два длинных
тонких листа катились по желобку, подхваченные водой.
     Оставив посох снаружи, юноша осторожно вошел в оградку.
     - Здравствуй, ива,  Тинкино дерево, - произнес он негромко
и слегка  тронул одну из ветвей,  словно пожимая руку  друга. -
Позволь напиться из этого святого родника.
     Ива, конечно, не ответила - впрочем, при желании в шелесте
ее  веток  под  легким  летним  ветерком  можно  было  услышать
благосклонное "да". Гость из леса  опустился  на  колени  перед
желобком и, сняв с пояса фляжку, подставил ее под струйку. Пока
вода звенела  о дно фляжки,  он осторожно вел рукой по каменной
стенке над  родником,  словно  желая прочитать стертую временем
надпись. Наверное, только так это и можно было сделать - годы и
непогода долго  трудились  над  сероватым  камнем  часовенки, и
только в самом низу еще можно  было  разобрать  слова  "...рабы
Божией Анны..."
     Фляжка наполнилась,  юноша  снова  привесил  ее  к поясу и
только тогда  подставил  под ледяную струйку сложенные ковшиком
ладони. Пил  он не спеша,  мелкими глотками, делая это столь же
почтительно, как и все остальное.  Светлые  пряди  упали ему на
лицо, и он не отводил их...
     - Вот он!
     - Господи спаси и сохрани!
     Юноша  резко  вскинулся,  вода  выскользнула  из  разжатых
ладоней.  У  входа  в  оградку,  преграждая   ему  путь,  стоял
немолодой  уже  священник в  потрепанной  рясе,  с  проседью  в
бесформенной бороде. За его спиной и вокруг  оградки  толпились
шесть или семь пожилых женщин, судя  по  всему,  прихожанок.  У
некоторых в руках были довольно увесистые поленья.
     - Добрый день, - произнес пришелец растерянно, и в светлой
его улыбке было недоумение, но не испуг.
     Вместо ответа  священник  осенил  его размашистым крестным
знамением, сопроводив его возгласом:
     - Изыди!
     Женщины вокруг оградки замерли, словно ожидая, что гость с
жалобным стоном обратится в дым или хотя бы отрастит рога... Но
он только поднялся на ноги и проговорил все с тем же удивленным
видом:
     - Объясните, наконец, в чем дело! И  простите, если что-то
не так,  но мне показалось,  что любой человек может без страха
пить...
     - Вот  именно  -  ЧЕЛОВЕК!  -  перебил   его  священник  с
торжествующим видом.  -  Убирайся,  откуда  пришел,  нелюдь, не
вводи в соблазн своим  бесовским  ведовством! Таким, как ты, не
место здесь, на освященной земле!
     - Но с чего вы взяли... - начал юноша - и  умолк. Стоявший
у  оградки  посох было невозможно не заметить. Женщины  бросали
злобные взгляды на  его белую рубашку  - слишком чистую!  -  на
короткие  сапожки  вместо   ожидаемых  стоптанных  кроссовок...
Мелочи, казалось бы, но  они  еще больше усиливали то неуловимо
ЧУЖОЕ, что  проступало  в  чертах  открытого и привлекательного
лица.
     Ибо не бывает на смертных лицах такой отрешенности даже не
от  мирских забот,  а  от сопутствующих им  злобы  и грязи,  от
сознания своей приниженности и незначительности.
     Он сделал шаг к выходу - и толпа во главе со священником в
страхе попятилась от  него. Удивление на его лице сменила боль,
когда он протянул руку к своему посоху - и вскрикнул,  когда на
нее обрушилась тяжесть полена.
     - Не смей... нелюдь! Ты уйдешь отсюда без этой вещи!
     - А  вот  этого не будет, - негромко  и  спокойно  ответил
гость.  В  ответ из  толпы  вылетел  весьма  приличный  камень,
ударивший его в  плечо, так что  он даже пошатнулся.  Он  стоял
один - в кольце...
     Еще одна рука занесла полено - и тогда он резким движением
сдернул с руки стальной браслет с загадочным словом.
     И доверчивые  светло-карие  глаза  утонули  в  двух озерах
золотисто-медового  пламени,  а  светлые волосы словно  окутало
едва уловимое  сияние.  Из  толпы раздался истерический женский
визг.
     - Вы напали на безоружного, - спокойно произнес Нездешний.
- Но  теперь вы  не  можете причинить мне  вреда  - к  счастью,
никакого железа при вас нет. Прочь с дороги!
     С этими словами он взял свой посох и  прошел сквозь толпу,
как клинок сквозь плоть.  Не  обращая внимания на летящие вслед
исступленные проклятия,  он  легко,  словно  не  касаясь травы,
сбежал вниз по склону и исчез в лесу.
     Священник  упал  на  колени  перед  оградкой,  не  решаясь
ступить на оскверненную землю, и стал молиться.
     ...Юноша сидел у небольшого костерка на  соседнем холме, и
над его головой шумела старая липа.  Стальная цепочка вернулась
на  его  запястье,  и  золотистые  глаза  снова  стали  глазами
простого смертного.
     - Без оружия... - выговорил он,  размышляя  вслух.  -  Без
единого кристалла, в совершенно  нейтральной  одежде... Неужели
достаточно было  орехового  посоха,  чтобы  ОСОЗНАЛИ?  Вроде бы
самые обычные люди, не умеющие смотреть не глазами...
     Ветер донес с холма, на котором  стояла церковь, неурочный
колокольный звон. Юноша вскочил с травы и ловко  полез на липу.
Добравшись  до  высоты,  с  которой взгляд скользил  над  морем
зелени, он увидел следующую  картину:  у святого ключа, в кругу
женщин с иконами, орудовал кадилом священник,  очищая место, на
котором побывал "нелюдь".
     - Господи,  -  страстно проговорил  молодой  Нездешний,  -
неисповедимы пути Твои, но если уж даровал Ты  этим людям Огонь
видения, почему не прибавил к нему даже малости Воды понимания?
Почему не открыл,  что мы, идущие  сквозь миры, такие  же  дети
Твои, как и они?
     ...Слезая с липы, он снова прислушался к себе. Пять часов,
которые должно было ему провести в этой Сути,  подошли к концу.
Загасив  свой  огонек, он  положил  руку  на  гладкость  ореха,
отполированного множеством прикосновений. Три шага вниз с холма
- и только дрогнул зыбко, как над костром, воздух в  том месте,
где секунду назад был идущий своим путем по Закону Цели.

                                       ночь 1-2.06.96