пускать в свой  шатер!  -  копье
приближается  ко  мне  еще  на  сантиметр.  -  Честный  девушка
положено дома сидеть,  приданое себе вышивать, а не вылезать из
реки, как водяной ведьма!
     Мозг мой лихорадочно работает. Неужели и вправду не здесь?
Да нет, такие люди, как Шинно, не ошибаются, да и логика на его
стороне...
     И  тут  среди  развешенного  белья мне бросается  в  глаза
рубашка  из  тонкого  полотна,  с широкими рукавами  и  большим
воротником. Совершенно  очевидно,  что это не кангранская вещь.
Отсюда я различаю даже вышивку  на  уголках  воротника - хорошо
знакомые мне бледно-зеленые листья клевера.
     - Ай  и  врешь  же ты, бабка!  -  я  уже  не считаю нужным
скрывать раздражение. - Врешь и не краснеешь! А чья там рубашка
сушится на жердях? Приютили еретика и одежду ему стираете... да
убери ты свою орясину!
     На  бабкином  лице нет  и  следа  смущения,  кажется,  все
происходящее доставляет ей массу удовольствия.
     - С вами,  романдцами,  дело  иметь  -  легче ежика живьем
съесть! Не знает Кангрань  никакой  ваш ересь! Мы люди простой,
честный, молимся, как нас пророки учили, Джезу Кристу и супруге
его Мариль. А  романдцам Джезу и  Мариль сына своего  в  короли
дали, и где теперь дети его детей? Потому и пришел к вам Зверь,
что  отвергли вы  власть  от  бога,  а что  не от  бога,  то от
шайтана! А еще  вы, богохульники, вино из винограда пьете, хотя
сказал  Джезу -  не  вкушу от плода  лозы,  доколе не  настанет
царствие Божие!
     Нет,  какова  ситуация?  Я,  вымотанная  до  предела,  еле
держусь на обрыве, на романдском  берегу  в  любой момент могут
появиться  арбалетчики,  а  это  старое  пугало  с  копьем  еще
пытается здесь устраивать теологические диспуты! Мадлон бы сюда
- послушать это восхитительное безобразие!
     - Циркулярный пила хочу, - говорю я  устало.  До  чего  же
все-таки заразителен этот  ломаный  язык - привяжется, потом не
отлипнет! - Хоть знаешь, что это такое?
     Бабка чешет в затылке.
     - Кангрань Хеведи мудрый женщина, не зря  пятьдесят лет на
свете живет -  много  умный слова романдский знает! Чиркулярный
пила, это от слова "чирк-чирк".
     - Во-во, - подтверждаю  я  с готовностью. - Хочу чирк-чирк
старую Хеведи  на  много-много  маленьких  кусочков.  А если ты
сейчас  же не  пустишь  меня на берег,  с  той стороны  набежит
тысяча  с  половиной  арбалетчиков,  и  тогда  нам  всем  будет
шалалай.
     - Арбалетчики -  это  плохо, - произносит бабка задумчиво.
Копье  в ее  руке  на секунду утрачивает  твердость,  и я  таки
выкарабкиваюсь на берег.
     - Теперь давай говори,  где вы прячете Герхарда. А то ведь
сама найду - хуже будет.
     - А  с чего  это  я должна тебе  говорить?  Почем я  знаю,
может, ты его хочешь ножиком зарезать.
     - Я  Ирма  диа  Алиманд,  - у меня все  сильнее  создается
впечатление, что эти штучки старой Хеведи - не  более чем игра,
имеющая целью каким-то образом меня проверить. - Надеюсь, этого
достаточно? Или  тебе еще рекомендательное письмо от Верховного
Экзорциста предъявить? Так ты все равно  по-романдски читать не
умеешь.
     Имя это  произвело на бабку прямо-таки магическое действие
- копье полетело прочь, а лицо затопила медовая сладость.
     - Так что ж ты раньше молчал, глупый романдский девушка? -
восклицает она с типично  восточным  оживлением. - Нет бы сразу
сказать - так и так, я святая Ирма, три ночи  шла,  не пила, не
ела, все с любимым увидеться хотела!
     - Хеведи, - отвечаю я ей в тон, - будь я глупая девушка, я
бы тебе за такие речи все космы повыдергала. Но я девушка умная
и  знаю,  что  сумма  длин  языка  и косы  у  женщины  является
величиной постоянной.  Поэтому  я лучше помолюсь святой Мариль,
чтобы она вынула из волос шпильку и пронзила ею твой нечестивый
язык - может, тогда он будет меньше молоть чушь.
     Во  время   этого  моего  монолога  бабуля  только  языком
прищелкивает  от  восхищения.  Нет,  я  просто  балдею  с  этих
кангранцев!
     - Там  он,  твой еретик,  в  оранжевом  шатре,  -  наконец
произносит она.  - Спит еще. Вчера  выпил у старой  Хеведи весь
жбанчик яблочной  стоялки,  кангранский воин от столького питья
до своего шатра не доползет, а у этого хеаля ни в одном глазу!
     Я вскакиваю  на ноги и мчусь  к указанному шатру.  В спину
мне летит голос Хеведи:
     - На что он тебе сдался, молодой да красивой? Вот тот, что
на  том  берегу тебя провожал -  вай-буй,  что за воин! А  этот
чародей только притворяется, а самому, поди, уж лет за сто...
     - Точнее,  тысяча   двести   с   чем-то,   -   отвечаю  я,
обернувшись. - Он  ведь  на самом  деле  хеаль - по-нашему  это
называется  Нездешний,  -  и  вхожу  в   шатер,  совершенно  не
беспокоясь о том, в каком состоянии оставляю Хеведи.
     В просторном  шатре  полумрак.  Хозяин  лежит  у стенки на
войлочной подстилке,  на  нем  такая  же  рубашка из коричневой
шерсти, что и на кангранках.  Глаза  закрыты, я не вижу их,  но
облик - снова его  собственный,  хорошо знакомый всем, кто хоть
раз бывал на балу в Башне Теней... Я опускаюсь на  колени рядом
с ним. Тонкий  луч, прошедший сквозь дырочку в плотно натянутой
ткани, ложится на его  темные  волосы и словно перечеркивает их
седой прядью... Красив - как и положено Нездешнему,  а я сейчас
похожа черт знает на что - мокрая, грязная, в драной одежде...
     Я наклоняюсь над его  лицом,  наше дыхание смешивается - и
он открывает глаза, и необыкновенное сияние озаряет его черты:
     - Золотоволосая... Как это приятно - проснуться от поцелуя
прекрасной женщины!
     Да  не целовала  я  его, и не  собиралась,  даже в  мыслях
ничего такого не было!
     Капля с моих  мокрых волос  падает ему  на  лоб -  и он  с
полной уверенностью в своем праве привлекает меня к себе...

     У кангранцев  мы просидели еще двое  суток - не  знали, на
что решиться дальше.  Миссия наша не  то чтобы совсем  зашла  в
тупик, но  появление на сцене... в  общем, Шинно -  спутало нам
все планы.
     Все  это  время  кангранцы  во  главе  с  Хеведи,  местным
матриархом, создавали нам  все условия для идиллии вдвоем. А на
третий день  с  романдского  берега  вернулся  юный внук боевой
старухи и принес известие, как громом поразившее нас обоих.
     Через два дня после того, как я покинула лагерь Ле Жеанно,
громадная рысь неожиданно  спрыгнула на него с дерева и, прежде
чем кто-либо  успел  схватиться  за  арбалет,  перервала  горло
Верховному Экзорцисту. И после этого он уже не  воскрес. В рысь
же, опомнившись, всадили не менее пяти стрел, но  она все равно
скрылась в лесу, и впоследствии дохлого зверя не  нашли, как ни
старались -  кровавый след вел  в самую чащобу и там неожиданно
обрывался... И вот тут-то все и припомнили мои слова о том, что
Зверь от зверя и погибнет.
     - Это рука  Господня,  -  убежденно  заключил свой рассказ
молодой   кангранец.   Я   только  хмыкнула,  переглянулась   с
Хозяином... и  промолчала.  "У  всех  нас  есть звериные имена,
моего брата зовут Рысенок..."
     А  старая  Хеведи, почесав  в  затылке  уже  знакомым  мне
жестом, проговорила с хитрым огоньком в глазах:
     - Священная загадка, однако...

                                       18-27.04.96




                      Наталия МАЗОВА

                       ГОЛОС НОЧИ

                                       Даэрону и... Маглору.

     Высокая женщина в черном выступила из  тьмы,  не  торопясь
подошла к костру. С первого взгляда было видно, что это одна из
диких кошек  Анхемар. Черная кожаная куртка перехвачена широким
ремнем с заклепками, на котором  висит  короткий  меч,  высокие
сапоги, темные  волосы  выбиваются  из-под  черного  капюшона с
оплечьем. На вид  лет тридцать, хотя  кто ее разберет, в  такой
темноте...
     Давно ходили  слухи,  что   Повелительница   Стрел  любит,
переодевшись простой  лучницей,  ходить  от  костра  к костру и
слушать,   о   чем  болтают  ополченцы,  когда  их  не   слышит
начальство.  Но  на самом деле все было  куда  проще.  Конечно,
Лайгриле было лестно, когда надменные властители из Земель Ночи
с  почтением  обращаются  к  ней  "владетельная  лоини",  но...
слишком уж тяготилась она  их  обществом. Ей, выросшей в горном
роду,   всю   свою  молодость   болтавшейся   по   приграничным
гарнизонам, всегда прямо говорившей все, что думает -  так и не
удалось привыкнуть  к  великосветской  манере  общения. Из всей
командной  верхушки  армии Вэнтиса только с Кеасором она  могла
говорить как человек  с  человеком, а  не  как лоини Анхемар  с
властителем  Запада.  Поэтому после  каждого  военного  совета,
после нескольких  часов напыщенных глупостей и борьбы самолюбий
Лайгрилу, словно на свежий воздух, тянуло к этим кострам.
     Хейн вздрогнул, когда  раздался  негромкий спокойный голос
женщины в черном:
     - Можно немного посидеть у вашего  костра?  Я  вижу, у вас
тут лютня ходит по кругу.
     Алвард ответил за всех:
     - Присаживайся, дева стрел... не знаю имени твоего...
     - Глорэс из личной  сотни  Владычицы,  -  она сняла боевые
перчатки и засунула за пояс. Понятный всем жест дружелюбия - "в
вашем кругу мне незачем браться за оружие".
     Кто-то протянул Лайгриле  ломоть хлеба и закопченную вилку
на  длинной   деревянной  ручке,  на  которой  аппетитно  шипел
свежезажаренный кусок мяса. Она поблагодарила кивком.
     Как же  это было замечательно -  сидеть вот так,  глядя на
звездное небо, вгрызаться в жестковатое, но  такое вкусное мясо
и   слушать,   как  Алвард   распевает   незатейливую   песенку
ополченцев:
           Жизнь моя раздольная - горюшко в стакане,
           Кудри мои вылезли от переживаний...
     Мелькнуло на миг перед внутренним взором раздраженное лицо
лоина Оромара, что-то пытающегося  ей  доказать - и исчезло без
следа, лопнуло,  как пузырь на воде.  В такую минуту  просто не
думалось ни о чем дурном.
           ...Вот пойдут к Лайгриле, скажут - то да се,
           А она с работы выгонит, и все!
     Лайгрила улыбнулась  одними  уголками  губ.  Эту песню уже
распевали обе  стороны, только сторонники Синеглазого вместо ее
имени пели: "вот пойдут к  Правителю..."  Да и почему бы ее  не
петь - не так уж велика разница между теми, кто обнажал мечи во
славу Повелительницы Ночи и за Тонд для хиорнцев...
           Как и ожидалось, мы вломили всем...
           Утро зачиналось, светлое совсем.
           На войне с Правителем положил я голову -
           Женка погорюет, выйдет за другого!
     Алвард кончил, и лютня тут же  отправилась куда-то дальше.
И вдруг резкие, четкие аккорды в клочья разорвали  покой в душе
Лайгрилы. Снова, в который раз, до боли знакомое: "По выжженной
долине идем,  чеканя  шаг..."  Однако... к обычному раздражению
примешивалась какая-то непонятная тревога. И только когда песня
кончилась, Лайгрила поняла, в чем дело: ТАК петь  эту песню мог
только ее автор.  Это  не мальчишка  Левелл  из Корма, а  сила,
равная ей самой...
     Затаив дыхание,  Лайгрила  подняла  взгляд на певца. Голос
Ночи... Если бы она увидела его днем, в толпе - ни за что бы не
отметила своим  вниманием. Обычный наемник-северянин,  смуглое,
довольно привлекательное лицо обрамлено вьющимися волосами - не
длинными, как у Кеасора,  а  просто давно не стрижеными. Темные
глаза дерзко  поблескивают в свете  костра. А одежда и вовсе не
стоит внимания - так, какие-то обноски непонятного цвета.
     На секунду их  глаза встретились. А затем Голос Ночи снова
ударил по струнам лютни.  Мрачная,  суровая мелодия, но на этот
раз в ней не издевка, а скрытый яростный  накал. Никогда прежде
не слышала Лайгрила этой песни.
            Смерть ждет любого героя,
            Власть и алчность - ничто перед ней.
            Нас же при жизни зароют,
            Погребут среди мрачных корней.
            Мы не в счет ни для тех, ни для этих,
            Износились - спешите в запас!
            Мы не бросили слова на ветер -
            И отбросили в сторону нас!
     - Хейн, ты увлекся! - раздался чей-то обеспокоенный голос.
- Здесь же Ее лучница! Остерегись!
     - А что мне  с того? - насмешливо отозвался менестрель, не
сбиваясь с  ритма.  И,  вдруг,  повернувшись  к Лайгриле, запел
следующий куплет, словно бросая обвинение ей в лицо:
            - Вам - все большие дороги,
            Нам - тропинки, и те по ночам.
            Вам - покровители-боги,
            Мы ж доверились только мечам!
            Да и сталь нас подводит нередко...
            Но привыкли мы горечь глотать:
            Пусть стреляем мы вовсе не метко,
            Но еще продолжаем стрелять!
     Лайгрила больше  не могла глядеть  в эти глаза. Ну что она
могла возразить  ему? Да и  станет ли слушать ее возражения он,
правый вечной  правотой ограбленного? Горечь в голосе, яростная
боль в мелодии...
            И на дорогу мы выйдем -
            Ведь дорога не только для них!
            Там мы, конечно, погибнем -
            Что ж, король завербует других!
            Нас никто никогда не забудет -
            Ведь не помнили нас никогда,
            И пришли мы сюда ниоткуда,
            И уходим опять в никуда...
     Все кончилось внезапно - и лишь дерзкий взгляд Голоса Ночи
по-прежнему жег лицо Лайгрилы.
     - Тебе надоела жизнь? - одними губами шепнул Алвард на ухо
Хейну. - Она же немедленно расскажет кому надо, и беги  не беги
- ждет тебя легкая смерть. А может быть, и позорная!
     В ответ Хейн  рассмеялся  - чуть принужденно, как отметила
Лайгрила, но все так же дерзко.
     - Не думаю, -  проговорил он с расстановкой. - Ведь правда
же, Владычица Анхемар, позорная смерть - слишком много за такую
песню?
     Задыхаясь, Лайгрила  резко вскочила на ноги. Капюшон давно
упал  с  ее  головы,  и  темные  волосы рассыпались по  плечам.
Остальные сидевшие  у  костра,  казалось,  потеряли  дар  речи,
только кто-то простонал: "Стальные Когти, рэссла вирз!"
     - Как ты меня узнал? - Лайгрила собрала в  комок всю волю,
чтобы овладеть собой. - Вроде бы мы не встречались прежде, Хейн
Голос Ночи!
     Он тоже встал.  Тень странной улыбки мелькнула на его лице
- и исчезла без следа.
     - Я никогда не узнал бы тебя, Владычица, - заговорил он, -
если бы первый раз не увидел в таком же полумраке.  Месяц назад
на склоне  Эреджтэрк я стоял в карауле, а  ты прошла мимо меня,
отправляя  в  разведку  трех  своих  дев.  Тебя  окликнули,  ты
обернулась...  И  в   свете   факела  я  увидел  женское  лицо,
прекраснее  которого  не встречал  нигде,  но  такое  гордое  и
суровое, словно навсегда застывшее на холоде мировой нелюбви. Я
тогда подумал,  что если бы среди  кервитов были женщины  - они
должны бы выглядеть именно так.
     - Ты  воистину  менестрель  именем  Андсиры,  -   ответила
Лайгрила в  своей  обычной  манере,  уже  восстановив  душевное
равновесие. -  Ты  дивно  сплетаешь  слова,  хотя это искусство
всегда считалось привилегией женщин.
     - А разве не привилегией мужчин  от  века  было защищать с
оружием в руках  интересы  своего короля? - он  так  и рвался в
бой, словно давно  предчувствовал  эту встречу. Но Лайгрила все
еще пыталась не принять эту игру, уклониться, не отвечая ударом
на удар.
     - Ты хочешь сказать, что все, что я делаю в долине Тонда -
не мое дело?
     - О, что ты, Владычица! Я всего лишь хочу  сказать, что ни
один настоящий мужчина  не  захочет, чтобы женщина сражалась за
него, - Хейн выделил голосом слово "настоящий".
     - Это весьма  похоже  на  оскорбление  короля  Вэнтиса,  -
Лайгрила  чуть  усмехнулась. - Неужели ты не  боишься  за  свою
жизнь, менестрель?
     - Оскорбив  короля,  я,  конечно, подвергаю опасности  эту
жизнь,  но  оскорбив женщину  -  жизнь  будущую,  -  бесстрашно
ответил Голос Ночи.
     Лайгрила ненадолго задумалась.
     - Твой язык, менестрель, так же остр, как и твой клинок, -
наконец сказала она.  -  Я  же привыкла иметь дело  с  луком  и
стрелами, а не с лютней. Поэтому вот мое последнее слово: через
три дня, на рассвете, ты вступишь в спор не со мной, но с Сайто
Кетиаром, менестрелем Кеасора. Иначе  я  буду считать, что ты и
вправду недостоин той жизни, которой так не дорожишь, - С этими
словами она снова надвинула капюшон,  ясно  давая  понять,  что
разговор окончен.
     - Вижу теперь, Владычица, что слухи о твоей справедливости
- не преувеличение, - по голосу Хейна никак нельзя было понять,
издевается он или говорит серьезно. Он  отвесил Лайгриле легкий
поклон: - Да - я приду.

     Лайгрила знала, что он придет. Слишком  хорошо  умела  она
разбираться в людях, чтобы усомниться.
     Вроде никто никого  ни о чем  не предупреждал, но  к  тому
моменту,  когда   Эннор   поднялся  над  вершиной  Эреждтэрк  и
солнечные лучи заглянули в  долину,  где был разбит лагерь, все
уже   были   в    сборе.    Тесным   кругом   стояли   они   на
площади-не-площади,  поляне-не-поляне  между командных  шатров,
именуемой Кругом Совета. Крестоносцы и лучницы ждали.
     Лайгрила, как  всегда  во  время  совещаний, опустилась на
огромный  серый  камень,  Кеасор  привычно встал у  ее  правого
плеча. Сайто  Кетиар  уже  стоял  здесь,  скрывая напряжение за
презрительной усмешкой... а вот самой  Кетиар  что-то  было  не
видать. Сколько  ни  скользил  взгляд  Повелительницы  Стрел по
толпе  собравшихся, но  ни  разу не мелькнула  в  ней голова  с
волосами, скрытыми под алым шелком.
     "Интересно, а Ассэн придет?" - мимолетно подумала она. И в
этот миг  толпа  на  противоположном конце поляны зашевелилась,
расступаясь. Краем  глаза  Лайгрила заметила, как Сайто сжался,
словно перед решительным броском. В толпе образовался проход, и
по нему  спокойно и уверенно в  середину круга вышел  тот, кого
вся Долина Тонда знала как  Голос  Ночи, и лишь немногие -  как
Хейна. Впервые Лайгрила могла ясно разглядеть при дневном свете
этого дерзкого возмутителя спокойствия. А он, казалось, даже не
смотрел в ее сторону, остановился прямо перед Сайто, и, вскинув
руку, четко проговорил:
     - Рэ ванва! Я, Хейн по  прозванию Голос Ночи, пришел сюда,
чтобы вызвать  тебя, Сайто-крестоносец, на песенный поединок по
законам, принятым в Долквире.
     Ропот пробежал по кругу собравшихся: Хейн  говорил с Сайто
не  как с  высокородным,  а как равный  с  равным, и  произнося
формулу вызова, не опустился перед менестрелем  Кеасора на одно
колено. Он слишком много позволял  себе, этот Голос Ночи!
     Сегодня   вся   одежда   Сайто  была  темно-серого   цвета
Вэйандолы. На  плечо  небрежно  накинут  черный  плащ, а голову
охватывает  широкая  золотая лента, концы которой лежат на  его
длинных,  сильно  вьющихся волосах как две солнечные змейки.  И
все же сегодня было, как никогда, видно, что в нем есть примесь
дорисской  крови:  вроде и кожа достаточно светлая, но  широкие
губы, крупные черты лица, странный разрез  темных глаз... Рядом
с  ним  загорелый  (а  может быть, просто грязный)  Голос  Ночи
выглядел  почти  красавцем,  несмотря  на то, что  его  вязаная
туника,  когда-то  серая,  а  теперь  бесцветно-белесая,   была
прожжена  в  двух  местах,  а  кожаные  штаны  украшала  свежая
заплата. Но Лайгриле сразу же бросилась в глаза  его лютня. Это
был  не  расстроенный и поцарапанный инструмент, каких полно  в
палатках  ополченцев,  а великолепная  лютня  северной  работы,
покрытая темно-вишневым лаком.
     Сайто вынул меч из ножен  и  с размаху вонзил его в  землю
рядом с собой - на песенный поединок нельзя выходить с оружием.
     - Я, лоин  Сайто  Кетиар  из  Устья,  принимаю твой вызов,
Голос Ночи, менестрель  наемников,  - высокомерно ответил он. -
Твои условия?
     - Тебе известно, что ставка в этом поединке - моя жизнь. -
голос Хейна  был спокоен и тверд.  - Поэтому назвать  условия -
твоя привилегия, менестрель крестоносцев.
     - Хорошо. Две песни,  поем  по  очереди.  Право первенства
решает жребий.
     - Эн йе-о джалет! - Г