знают,  что
бывают... Ну, и... все. Ветка говорит: слабо  в  пещеру  залезть.  Вот.  А
Темка туда уже ходил, да дойти не смог: болото. А тут жара... Ну, и пошли.
Я говорю... вот. А они: никаких не бывает, потому что... и все.  А  только
Сега ружье-то прихватил. Хоть и говорил, что не бывает... А  мне  сказали,
что трус - ну и сиди. А я что? Я не потому что трус, а просто... Ну, я  же
сам видел! Маленького, как первоклашку, голого, а с ножами. Спарту как раз
прогуливал... она залаяла, он в канаву - и все...
     - И ты молчал?
     - Так все же знают...
     - А я почему не знаю? Краюхин-отец почему не знает? Эх, детки! Или уж
мы такое говно в ваших глазах, что нам ни доверия, ни... а, да что с  вами
говорить... В общем, парень, знай: в том, что ребята пропали, не только их
глупость виной, но и твоя. Иди пока. Вспомнишь что ценное - скажешь.  Мне,
или тете Клаве, тете Марусе...
     - Так не верят же! - закричал вдруг Гарик. - Не верит мне никто! Я же
говорил - не верят!!!
     - Говорил? - тупо повторил Стахов.
     - Ну... говорил... - Гарик судорожно вздохнул, давя рыдание.
     - Лиза, - Стахов повернулся к  вожатой,  внимающей  изумленно.  -  Ты
возле детей. Слышала что-нибудь такое: про подземных  жителей,  про  голых
малышей?
     - Так ведь... они же всякие страшилки все время рассказывают, я уж их
отвлекать пыталась...
     - Ясно с нами все. Иди, Лизавета. А ты, парень, подожди.  Нужно  мне,
чтобы ты - сейчас, немедленно - поговорил с  ребятами  и  узнал  про  этих
подземников как можно больше. Кто  они,  чем  занимаются...  Через,  -  он
посмотрел на часы, - через четыре часа придешь сюда и расскажешь все,  что
узнал, мне или тому, кто будет здесь вместо меня. Понял? Теперь беги.
     Курлыкнула рация. Маруся сообщала, что на полу в  мучном  складе  под
слоем муки обнаружена кровь, много крови, очень много крови...


     Вначале Артем услышал шорох, потом уловил движение. Комната  -  целый
зал - где его поместили, освещалась не  светодиодами,  а  какой-то  липкой
сиреневато-зеленой дрянью, размазанной по потолку и стенам.  Свет  от  нее
шел довольно сильный - по сравнению со светодиодами, конечно, -  но  из-за
того, что шел он со всех сторон, казалось:  зал  полон  дыма.  Было  плохо
видно, что в очках, что без очков...
     В дальнем конце что-то шевелилось.
     Артем сидел неподвижно, закутавшись в почти не греющий брезент. Царь,
уличив его в обмане, о чем-то задумался  надолго,  а  потом  велел  страже
отвести его - гостя! - в этот зал, вкусно кормить и заботиться, но  наружу
не выпускать. Отступники могут попытаться похитить его или  даже  убить...
Артем  чувствовал,  что  заболевает:  дышалось  тяжело,   глаза   казались
тюбиками, из которых кто-то что-то выдавливает, кожа будто  бы  высохла  и
отстала, прикосновения к ней не ощущались. Замерз. Простыл. Слова не имели
смысла. За-мерз. За-кон. За-рок. Рок. Кон. Мерз. Мерзавец. Я.  Ну  и  что?
Подумаешь... Он покосился в угол, где продолжалось шевеление. Не звал я их
сюда и  силком  не  тащил...  Только  там,  еще  почти  наверху,  роясь  в
окровавленных вещах, Артем ощутил вдруг невыносимый  ужас  утраты.  Сейчас
ему было почти все равно. Будто оброс корой. Надо выбираться, вот  и  все.
Надо выбираться... Он не пошевелился.
     Потом он понял природу шевеления в углу. Светящаяся плесень на  стене
то погасала, то загоралась. Будто кто-то дул на  угли.  И  шорох.  Коротко
прокатилось что-то тяжелое. Нехотя Артем  встал  и  пошел  в  ту  сторону.
Оказалось страшно далеко.
     По-настоящему болела спина. Будто тупой кол вогнали под лопатку.
     Плесень вспыхнула ярко, и Артем  увидел  кошку,  катающую  консервную
банку. Кошка оглянулась, увидела его, шагнула к  стене  и  пропала.  Сразу
стало темно.
     При новом всплеске света  обнаружилась  решетка  в  стене.  Приличных
размеров решетка, из-за которой  шел  теплый  воздух,  пахнущий  так,  как
пахнут при соударении два кремня...
     Артему понадобился час, чтобы открутить гайки.


     - Он пошел за зверем, - доложили Колмаку.
     - Я знаю, - сказал царь.


     Наконец Краюхин нашел  главный  рубильник  и  распределительный  щит.
Толстый, в руку, кабель шел к нему из-под земли, и десятки тонких  уходили
вверх и потом в стороны, разбегаясь и теряясь поодиночке. Теперь следовало
как-то снять, сорвать, вскрыть заслонку... Краюхин  поковырял  в  замочной
скважине теми ключами, что были в карманах, гвоздем - и стал  озираться  в
поисках какого-нибудь подходящего железа. И в этот момент  в  туннеле,  из
которого он пришел и куда не так давно ушли Саломатов, Золтан и спасатель,
началась пальба. Краюхина  будто  парализовало.  Усиленные  эхом,  гремели
наперебой короткие умелые очереди, потом совсем рядом  взревел  пулемет...
Под потолком лопнул прожектор, стекло падало с поразительным звоном.  Раз,
и два, и три - рванули гранаты. Потом  -  ослепительный  шар  летящей  ППР
вырвался из туннеля, мелькнул мимо и лопнул несколько секунд спустя где-то
вдали от щита. Огонь заметно ослаб, било три или четыре ствола.  Когда  он
сорвал  заслонку,  когда  вогнал  рубильник  между  клеммами,  когда  стал
перекидывать в верхнее положение все  тумблеры  подряд,  и  где-то  что-то
вспыхивало, шипело, начинало вертеться - бил  уже  один  автомат.  Краюхин
перекинул последний тумблер, оглянулся. Было  светло.  Как  в  полдень  на
пляже. Как на съемочной площадке. Как в оранжерее...
     И тихо.
     Где-то выл, цепляясь крыльчаткой о кожух,  вентилятор.  Где-то  шумно
искрило. Не стреляли.
     Судорожно сжимая лом, он быстро пошел, почти побежал по туннелю.  Вон
- морда тепловоза...
     Рядом с тепловозом стоял, покачиваясь, человек в военной  форме  и  с
автоматом в руке.
     Краюхин узнал его только шагов с трех: настолько  искажено  было  его
лицо. Искажено, неподвижно, перепачкано сажей и кровью.
     - Не надо вам туда, Анатолий Михайлович, - сказал человек в форме.
     - Саломатов? - дернулся Краюхин. - Что случилось, Андрей Васильевич?
     - Все, - сказал Саломатов. - Их больше нет. Не  ходите.  Я  не  хочу,
чтобы кто-то это видел.
     - Андрей! Да что, в конце концов...
     - Победитель детей, - сказал Саломатов и вдруг упал, будто бы ломаясь
на части еще в падении. Он  ткнулся  лицом  в  гравий,  и  Краюхин  увидел
длинную черную щепку, торчащую из-под левой лопатки.
     Краюхин нагнулся,  подобрал  автомат,  вынул  из  подсумка  последний
магазин. Из кобуры достал пистолет и запасную обойму.
     Пошел вперед -  туда,  где  что-то  грудами,  кучами  лежало  в  тени
вагонов.


     Она вцепилась в Золтана и не отпускала его, не  разжимая  рук,  и  он
даже неловко оглянулся: молодые офицеры по одному проскальзывали в щель  и
исчезали в туннеле. Их было  пятнадцать,  перебравшихся  через  болото  на
броне  танка.  Брызги  жидкой  грязи,   поднятые   вентиляторами   машины,
превратили и офицеров, и все кругом в  глиняные  фигуры  глиняной  страны.
Митя, спасатель, тихо ругаясь, протирал экран телевизора, стоящего рядом с
переносным пультом космической связи. На экране в сотый  раз  прокручивали
"последние  кадры  Саши   Куницыной"   (титры   плыли   внизу).   Чудовище
приподнималось, бросалось вперед...
     Золтан, Золтан, говорила  она,  да  что  же  это  творится?  Господи,
Золтан, как нам быть? Ну, скажи, что всего этого нет, что  это  мой  бред,
скажи, я поверю... Ее не  слышно  было  за  ревом  заходящего  на  посадку
тяжелого армейского вертолета. Ведь это все, Золтан? Детей - нет.  Надежды
- нет. Это ведь все, да?
     А он стоял, почти пустой и растерянный,  и  ему  нужно  было  куда-то
бежать и хоть что-то  делать,  чтобы  заполнить  эту  пустоту  собственным
движением.
     Почему на нашу  долю  все  время  что-то  достается?  Мы  что,  такие
скверные люди? Или мы делаем что-то неправильно, или в нас  есть  какой-то
дефект? Почему нам  никто  и  никогда  не  дает  жить  спокойно,  а  когда
наказывают, то наказывают до смерти? Я так не хочу больше... Вадик, Вадик,
неужели - все? Я так хотела, чтобы ты не узнал того, что  прокатилось  под
мне... мальчик мой бедненький...
     Вертолет грузно сел, заглушил турбины, вернулись другие звуки. Золтан
мягко и нежно отводил и разжимал ее руки. Мне надо идти,  шепнул  он,  там
Ветка... Он не понимает, грустно  подумала  Алиса.  Бедные  дети.  Мы  все
хотели как лучше...
     - Сейчас собак привезут, с собаками мы их  быстро  найдем,  -  сказал
Золтан, и Алиса поняла, что он сам не верит своим словам. - Мы перетряхнем
всю эту нору...
     В этот момент началась стрельба.


     Пить хотелось нестерпимо, и потому Артему везде чудилась вода.  Когда
он полз по трубе, то за стенами ее была вода,  он  это  знал,  но  не  мог
пробить трубу ни рукой, ни  камнем.  И  потом,  когда  труба  кончилась  и
пришлось идти босыми ногами по острым горячим камням, он  знал,  что  вода
где-то рядом, и надо лишь точно повернуть. А блуждая меж ребристых горячих
труб, идущих от земли к потолку, он слышал журчание  в  трубах,  но  крана
найти так и не сумел. Запах воды бесил, отнимал последние силы,  заставлял
озираться, потому что вода всегда оказывалась сзади - и исчезала, когда на
нее падал взгляд. Иногда делалось совсем темно, иногда -  светлее,  но  ни
разу Артем не видел, откуда берется свет. Потом он услышал  звук  падающих
капель. Он пошел на звук и уперся в гору искореженного бетона  с  торчащей
арматурой. Из трещин и щелей  доносился  этот  звук,  и  не  было  никакой
возможности добраться до воды - но не было сил встать и уйти. Неужели  вот
так и умирают? - подумал он.  Потом  он  услышал  песню.  Безумно  далеко,
гораздо дальше, чем способен услышать человек,  несколько  голосов  тянуло
заунывно: "...поскакал на вра-ага, завязалась крова-авая  битва..."  Артем
пополз, раздирая руки и колени, по обломкам, по железным прутьям. Брезент,
в который он заворачивался, мертво застрял, и Артем его бросил. Над  горой
нависал край косой бетонной плиты, и когда Артем  проползал  в  оставшуюся
щель, на него посыпалась мокрая холодная земля, здесь и пахло так:  мокрой
разрытой землей... А через минуту он обеими руками наступил в лужицу.
     Напившись - наполнив  желудок  скользкими  несмешивающимися  ледяными
глотками-шариками,  -  он  вдруг  почувствовал,  что  куда-то  летит.  Все
кружилось вокруг и призывало лечь на бок. Но  Артем  вместо  этого  встал,
придерживаясь за шершавый обломок, и потом долго не мог  понять,  что  это
такое у него в руках. Звенело, но и сквозь звон  врывалась  в  уши  песня:
"...из груди мо-ло-дой..."
     И он пошел туда, на песню.
     Здесь был светлый берег реки, и несколько  человек,  сидя  в  кружок,
тянули тонкими голосами: "...из бу-де-новских войск..." Артем сел рядом  и
подтянул: "На разведку в поля-а по-ска-ка-ала..." Люди  повернули  к  нему
лица с  одинаково  открытыми  ртами.  Что-то  двигалось  под  лицами,  как
движутся под опущенными веками глаза, и это видно. Дяденька,  сказал  один
из обладателей лиц, ты нашу песню не тронь,  это  мы  ее  поем.  Это  наша
песня, хотел возмутиться  Артем,  но  у  одного  из  поющих  личико  вдруг
сморщилось и задралось вверх, и из-под него  высунулась  маленькая  ручка,
ухватилась за подбородок и вернула лицо на место. "Это бело-о-о-о..."  Все
остальное стало красным, а потом черным. И зеленым. Трава, подумал  Артем,
я сижу в траве.
     Кузнечики неистово скрипели. Палило, как в печи.


     - Толя?..
     - Да. - После долгой паузы.
     - Почему ты не выходишь?
     - Я же объяснял. Веду переговоры.
     Краюхин отвечал голосом странным и с таким запозданием, будто  кабель
телефона  тянулся  через  луну.   Это   походило   на   сеансы   связи   с
"Порт-Армстронгом" или  "Королевым"  -  Стахов,  старший  оператор  Центра
дальней связи РКА, провел их сотни, пока его не сократили за  политический
радикализм. И вот теперь он даже оглянулся, чтобы убедиться: нет,  это  не
зал Центра, а  старая  железнодорожная  насыпь  перед  стальной  заслонкой
туннеля, уходящего в сердце горы. Вот если здесь, ткнул пальцем  под  ноги
полковник Юлин,  рванет  бомба  в  сто  пятьдесят  килотонн,  эта  железка
выдержит. А ты - взорвать... А лазером - ну, понаделаем дырок,  а  дальше?
Так вот и будем резать, но это на сутки работа... капли горящего железа от
струи плазменного резака  разлетались  вокруг.  Четыре  заляпанных  грязью
саперных танка стояли, до половины выбравшись на твердый грунт.
     Тучи вроде бы разогнало, дул упругий северный ветер.
     - Толя, можно подробнее?
     - Нет.
     - Дети хотя бы живы?
     - Кажется, да. Не мешайте мне, ладно? И вот что, Федор...
     - Что?
     - Прикажи саперам,  чтобы  помощнее  заминировали  вход.  Так,  чтобы
насмерть могло завалить. Герметически. Радиовзрыватель - и передатчик  мне
сюда. Все понял?
     - Зачем это, Толя?
     - Дурацкий вопрос. Делайте.
     Стахов беспомощно посмотрел на полковника.
     - Он говорит, что...
     - Я слышал, - кивнул полковник. - Наверное, он прав.


     Краюхин сунул телефон в карман, вернулся в вагон.  Чтобы  поговорить,
пришлось выйти. Мощность сигнала маленькая...  Пенопластовой  заглушки  на
пусковой не было. Много неясного с этим поездом... и много ходило  в  свое
время легенд вокруг них... Он  зачерпнул  из  ведра  густую  темно-красную
термитную пасту и  стал  обмазывать  боеголовку  сверху.  Конечно,  он  не
собирался взрывать бомбу - это  было  невозможно  сделать.  Слишком  много
всяческих блокировок. Но ее можно разрушить, добраться до плутония...
     До одного из самых токсичных веществ в природе.
     Железный  сурик  и  алюминиевая   краска   хранились   рядышком,   на
"разъезде". Просто в углу. Ведерные банки сурика и  бидоны  с  алюминиевой
пудрой.  Как  специально  собранные  в  одно  место.  Компоненты  термита.
Оставалось только смешать...
     Через два часа здесь будет ад.
     Килограммов десять термита в бумажном мешке он пропихнул  поглубже  к
основанию обтекателя. Потом спустился к тачке, взял две банки, тоже полные
термитом, и отнес их к хвосту ракеты - туда, где  на  стенке  направляющей
были скобы.  Он  примостил  банки  между  направляющей  и  крышей  вагона,
примотав их толстой проволокой к ферме и  надеясь,  что  пять  сантиметров
стеклопластика не окажутся  слишком  серьезным  препятствием  для  потоков
пламени в три тысячи градусов...
     Когда прогорит направляющая, а потом стенка  ракеты,  когда  вспыхнет
горючее  -  весь  туннель  превратится  в   огромную   пушку,   стреляющую
отравленной картечью  -  туда,  внутрь  горы,  в  этот  мерзкий  подземный
лабиринт. Газов образуется столько, что частички окиси плутония вдавит  во
все закоулки, во все тупички и укрытия. Никакие двери, шлюзы, фильтры...
     Вы нас держали за скот? Который - резать и жрать? Вот вам - скот!
     Его начинало трясти, когда он думал об этом, и потому он старался  не
думать вообще ни о чем.


     Царь Колмак ощутил  прилив  беспокойства.  Источник  его  был  где-то
впереди и сверху, но впереди не в обычном смысле, не перед грудью, а - так
впереди, что не обойти. И это была не обычная угроза со стороны ренегатов,
и  не  от  банды,  и  не  от  Айболита:  те  ощущались  короткими  иглами,
выступающими из стен. А здесь - было похоже  на  котел  с  кипящей  водой,
который наклоняется, наклоняется... Жар этого котла  ощущался  всей  кожей
лица. Пока еще далекий жар.
     Да, это было там, на верхнем этаже Города,  который  поглотила  Тьма.
Люди Тьмы одолели ренегатов, это было хорошо... но  угроза  возникала  для
всех.
     Сын Наставника дошел до реки. Добрый знак. Колмак хлопнул в ладоши.
     - Пусть Куница и пять воинов поднимутся к месту битвы с людьми  Тьмы.
Я хочу видеть это...


     После гибели Петра Петровича Митяй некоторое время просто  ничего  не
понимал. То есть на автопилоте он распоряжался, кого-то куда-то посылал...
и, как впоследствии оказалось, распоряжался разумно и посылал  куда  надо.
Потом подошел весь черный Стахов, дал глотнуть коньяка из фляжки и сказал,
что спасателям спасибо, но вот теперь полиция и армия этим  занялись,  так
что... Пятачок перед воротами туннеля был полон людей в форме, садились  и
взлетали с большого  понтона  вертолеты,  вот-вот  будет  готов  наплавной
мост... Митяй покивал, усмехнулся чему-то, потрепал Стахова по плечу  -  и
вдруг понял, что Петра нет и никогда уже не будет.
     - Да, сказал он. - Нам пора сваливать.
     - Кто же знал, что так обернется... - виновато сказал Стахов.
     Нефиг мешать большим дядькам, думал Митяй, глядя на уходящую  вниз  и
назад скалу выветренно-красного цвета. Было досадно. Теперь мы уже  только
мешаем... Странную серую фигуру на краю обрыва, на светлом мху, он  увидел
- и долго не мог понять, зачем этот человек в плащ-палатке  машет  руками.
Потом - дошло.
     - Валера! - он повернулся к пилоту. - Сможешь подгрести  во-он  туда?
Подобрать того парня?
     - Аск, - пожал плечами пилот.
     Струей  от  ротора  человека  на  обрыве  едва  не   сбросило   вниз.
Плащ-палатка развевалась, как знамя в  шквал:  то  взлетая,  то  обвиваясь
вокруг древка. Пилот опер машину о  землю  одной  лыжей,  Митяй  распахнул
дверцу:  садись!  Человек  забрался  в  салон.  Откинул  капюшон.  Он  был
абсолютно лыс, под истонченной кожей голубели вены. Глаза  его  прикрывали
огромные непроницаемые очки.
     - Кто у вас тут самый главный? - голос его  звучал  неестественно,  -
будто говорил не он, а невидимый чревовещатель. - Отвезите меня к нему.
     - А вы кто? - спросил Митяй, хотя уже догадывался, кто.
     - Зовите меня Айболитом, - сказал человек. - Настоящее  мое  имя  вам
знать не надо. Я оттуда, снизу.
     - Дети живы? - сразу спросил Митяй.
     - Одна девочка. Остальные мертвы.


     - Толя. Толя. Отвечай, Толя... - монотонно звал Стахов.
     - Я здесь, - бросил Краюхин. - Помолчи.
     - Я и так только и делаю, что молчу! Толя, они же тебе  врут!  Или...
или ты мне врешь, Толя? Что ты задумал? Ты же делаешь там  что-то,  как  я
сразу не понял...
     - Через пять  секунд  взрываю  вход,  -  сказал  Краюхин.  -  Пять...
четыре...
     - Не надо! Ты же обратно...
     - Два...
     - Ветка жива! А твой...
     - Один...
     Краюхин вдавил кнопку передатчика и широко раскрыл  рот.  Толкнуло  в
лицо, ударило по ушам. Вдоль вагона прокатилась волна ударов: сталкивались
буфера. Сам взрыв был почти беззвучен: все поглотила скала.
     Слышно было, как падают камни.
     Краюхин выронил передатчик из  рук.  Зачем-то  -  наступил  каблуком.
Почувствовал жалкий хруст.


     Все легли, и Стахов тоже лег. Чуть дрогнула  земля.  Из  щелей  между
скалой и заслонкой вылетело облачко пыли.
     Стахов  тут  же  вскочил,  машинально  отряхивая  плащ.  Обернулся  к
Айболиту. Тот  стоял,  как  стоял.  Презрительно  улыбался.  Желто-голубая
покойничья рожа.
     - Как мы можем получить обратно девочку? И тела других детей?
     - Тела - нет, - процедил Айболит. - А девочку можно. Я вам ее  отдам.
Обменяю.
     - На что?
     - А у вас есть что-то, на что вы ее не  обменяете?  -  он  усмехнулся
серыми губами.  -  Впрочем,  это  может  оказаться  ненужным  мне...  Если
какая-нибудь женщина согласится пойти со  мной,  то  девочку  я  верну.  А
впридачу - помогу очистить подземелье от крыс. Они мне надоели.
     - Вы чудовище, - сказал Стахов, помолчав.
     - Да? - удивился Айболит. - Кто бы мог подумать...
     - Мы прочешем этот подвал и вывернем его наизнанку...
     - Их несколько тысяч, и каждый из них там, под землей, стоит пятерых.
Они и наверху-то неплохие бойцы... В подземелье тридцать этажей, некоторые
туннели тянутся на полсотни километров.  Атомная  крепость.  Вам  и  через
эти-то ворота не пройти, а  там  такое  на  каждом  шагу.  А  я  -  включу
освещение, и можно будет просто ходить и  собирать  их,  как  картош