ят,   что   в   подземельях
инфракрасные бесполезны, потому что там все одинаковой температуры.
     Выхода нет?
     Почти.
     Потому что есть спички, а  еще  рефлектор  с  фонаря  снимается  -  и
провода, кажется, хватит...
     Итак, получилось: сам фонарь под дождем снаружи, антенна  развернута,
сигнал бедствия идет в эфир - а лампочка с рефлектором на  тонком  длинном
проводе просунута в "крысиную нору", светит - и будет светить  еще  долго.
Сейчас Артем пролезет туда, установит самый  тонкий  луч,  направит  вдоль
туннеля - и, если туннель прямой, то и в километре отсюда в  ночных  очках
будет что-то видно.
     Он в  последний  раз  выбрался  наружу,  постоял  под  дождем,  чтобы
намокнуть и стать скользким, мазнул для того же раскисшей глиной плечи - и
полез обратно. Дождь показался ему необыкновенно теплым.


     На  пульте  диспетчерской  уездной  спасательной  станции   включился
дисплей, и длинноногая блондинка с бокалом в руке сказала, придыхая:
     - Вы! Мужчина! Или вы так и проспите все мансы?
     Она бросила в бокал окурок черной сигареты, внимательно посмотрела на
то, как прозрачное вино становится буроватым и пенистым, быстро проглотила
эту жидкость и превратилась в лягушку.
     - Вставай! - завопила лягушка. - А то я и тя щас в ч„-нить преврашшу!
     Митяй не спал,  конечно,  но  и  открывать  глаза  ему  не  хотелось.
Блондинка на дисплее была из его сна, компьютер  умел  вытворять  подобные
трючки, и было бы интересно досмотреть все до конца - но тогда  завтра  не
расхлебать кашку, потому что Петр Петрович на расправу скор  и  склонен  к
рукоприкладству. И потому Митяй подал голос:
     - Здесь.
     На дисплее тут же возникла дама учительского вида.
     - Господин дежурный, только что получен сигнал "мэйдей"  из  квадрата
"Григорий-семь".  Передатчик  стандартный  типа  "Аргон",  к   спонтанному
включению подобная система  не  склонна.  Отсутствие  текста  сообщения  и
подписи под сигналом заставляет предположить, что пользователь находится в
экстремальной ситуации.  В  квадрате  "Дмитрий-шесть"  расположен  детский
лагерь коммуны "Леонидополь". Сопоставляя...
     - Карту, - сказал Митяй.
     Дама сместилась в уголок, на дисплее высветилась карта.
     -   Поскольку   приемник-пеленгатор   в   Тарасовке   находится    на
профилактике, а прохождение спутника "АТОН" состоится лишь через три часа,
погрешность в определении точки передатчика составляет...
     - Вижу, - сказал Митяй.
     Местность была еще та. Компьютер определил  район,  из  которого  мог
быть получен сигнал, и получалась "бабочка" с  размахом  крыльев  почти  в
двадцать километров. Почти все это - непроходимая тайга, сопки, бурелом...
     Нужен еще одни приемник, а это значит - поднимать вертолет...  Ну-ка,
давай пока логически: если это дети, то куда именно они  могли  забраться?
Вот здесь скальная стенка. Устроили восхождение и зависли?  Ни  хрена  эти
коммунары за ребятишками не смотрят. Сколько гусей на  Смирновском  хуторе
сперли - не сосчитать. Главное,  ночами.  И  собаки,  что  характерно,  их
боятся. Наверное, с "пищалками" ходят, гады мелкие...
     Ладно. Скалы. Что еще? Болота? Это здесь и здесь. Хрена им делать  на
болотах? Гусей там нет...
     А  если  здесь?  Мальчишки  любят  развалины...  Да,   засыпало   или
прищемило.
     Стоп. Если бы дети пропали, те бы уже давно в набат ударили.  И  Петр
поставил бы уже всех на уши. Набата нет. Значит?..
     Ничего не значит. Могли просто не хватиться. Двадцать  три  двадцать.
Время детское.
     Что это ты на детях защемился? Может, это  пастух  ногу  сломал?  Или
дурной турист-прямоход забрался, а выбраться  не  может...  взяли  моду  -
линию на карте провести, и по ней, ни на метр не отклоняясь... бред.
     Нет, был бы текст сообщения. А детишки могли просто не знать, что так
можно сделать...
     Куда их черт занес?
     Под землю, будто подсказал кто-то. Митяй даже оглянулся.
     Под землю... под землю... Тут все изрыто,  как  в  муравейнике.  Петр
говорил,  что  объем  здешних  подземелий  впятеро   больше,   чем   объем
московского метро.
     А входов! А выходов! А вентиляционных шахт  и  прочих  хитрушек!  Все
заделаны, да. Но ведь - капля камень точит...
     И уже почти с уверенностью он посмотрел на то  место  на  карте,  где
обрывалась, уходя в туннель, железнодорожная насыпь - размытая, затонувшая
в болотах, кое-где просто разобранная, чтобы не мешала.
     Восемь километров по прямой было от этого места до детского лагеря.
     -  Артемида,  -  сказал  он  компьютеру,  -  а  соедини-ка  ты  меня,
голубушка, с леонидопольским бургомистром. И заодно  -  прикинь  смету  на
вертолет по нонешней погоде...
     На том конце провода отозвались сразу.
     - Стахов слушает.
     - Здравствуйте, Федор Иванович, спасательная  служба  вас  беспокоит,
дежурный Брешков. Получен  нами  сигнал  бедствия,  и  получен  с  земель,
которые вам отведены. Неподалеку ваш летний детский  лагерь.  Похоже,  что
ребенок сигнал послал, поскольку сумел  лишь  антенну  вытащить  и  кнопку
нажать. Так что решайте: вертолет мы выслать можем в течение часа, и будет
это вам стоить... - Митяй скосил глаза на дисплей,  -  будет  стоить  пять
тысяч четыреста двадцать девять рубликов в час плюс две тысячи за  посадку
вне аэродрома. Так что вот.
     - Понятно. Подождите минуту, я позвоню в лагерь,  узнаю,  что  там  и
как. Вы уверены, что это ребенок?
     - Нет, конечно. Это предположение.
     С некоторым опозданием бургомистр появился на экране. Митяй  смотрел,
как он разговаривает по другому аппарату.  "Ага.  Понял."  и  чуть  позже,
Митяю:
     - Подождите минуту, я еще проверю...
     Характерный звук набора номера. "Толя? Т„мка из лагеря вернулся? Нет?
Видишь ли... в лагере его тоже нет. Якобы уехал домой.  Да.  С  ним  дочка
Золтана, Петров-младший и  племянник  Башкирцева.  Люсе  не  говори  пока,
может... да. Прямо сейчас." И Митяю:
     - Есть пропажа. Вылетайте, ваш счет оплатим. Спасибо.
     - Вылетим в течение часа...
     Но в течение часа не получилось  -  такой  был  ливень.  Лишь  в  два
пополуночи вертолет с четырьмя спасателями на борту взлетел с аэродромчика
Тарасовки и направился на слабый, замирающий сигнальчик. В воздухе  четкая
триангуляция была проведена, и Митяй  поздравил  себя:  его  догадка  была
абсолютно верной. Сесть вертолет не смог, спасатели спустились  по  лееру.
Перед стальной заслонкой, закрывающей вход в туннель, стоял  радиобуй.  От
него уходил провод - в щель между скалой и заслонкой. Протиснуться туда не
удалось.  Зато  дотянулись  до  записки  на  развернутой  картонке  из-под
термитных  спичек:  "Туда  ушли  Иветта  Тадич,  Вадик  Петров  и   Сергей
Башкирцев. Иду за ними. А. Краюхин."
     Медленно наступало утро.


     Чека в Леонидополе, конечно, не  было.  Но  у  Краюхина  была  группа
старых друзей, восемь человек, а у друзей были свои друзья... Раз в  месяц
эти друзья Краюхина  собирались  у  него  на  вечеринку  -  а  что  делать
приличным людям, не телевизор  же  смотреть,  не  суету  эту  безумную?  -
пристойно  выпивали,  пристойно  закусывали,  пристойно  пели  песни   под
гитару... Так что  Краюхин  был  всегда  в  курсе  всех  проблем  коммуны.
Знаниями своими он не злоупотреблял и не вмешивался в события по пустякам.
"Лучшая полиция  -  это  та,  которой  как  бы  нет,  а  преступников  Бог
наказует..." За годы существования коммуны  лишь  одного  излишне  пылкого
ленинца  пришлось  тихо  придушить  его   же   подушкой,   да   нескольким
смутьянам-ворчунам    подбросить    в    дом    чего-нибудь     этакого...
Дедушку-коммуниста похоронили с  почетом,  смутьянов  изгнали  с  позором.
Коммуна жива.
     Сейчас собрались  внепланово.  Вспоминали,  было  ли  что  тревожащее
вокруг тех сбежавших - или исчезнувших? Не было, вот в  чем  фокус...  Ну,
бурчали иногда: было лучше, или это не так, или вообще: зря залезли в  эту
яму, теперь обратно нет ходу... Но ведь многие бурчат, когда можно.  Такие
вот пожилые, вялые, ни с кем не дружные, бездетные  (или  дети  отдельно),
одинокие... Одно было общим для всех:  жили  на  отшибе,  без  соседей,  и
хватились их не сразу. Почему-то лишь сейчас пришло в голову: да  мог  ли,
например, старик Панкратов утащить  на  себе  ту  гору  поношенной  обуви,
которую ему накануне  привезли  для  сортировки  и  обновления?  Или  чета
Ахматишиных, у которых одной зимней одежды был полный сундук? Непонятно...
     После звонка Стахова Краюхин  на  минуту  окаменел  и  так  и  сидел,
неподвижный, не понимая речи людей - и все,  кто  на  него  смотрел,  тоже
замирали и замолкали. Сейчас, сказал он наконец, и вышел.
     В ванной - плеснул в лицо холодной,  уставился  в  зеркало.  Там  был
кто-то незнакомый со страшными глазами. Тот, в зеркале, уже знал и понимал
все, а Краюхину это еще только предстояло.
     Он вернулся, сел за стол,  повторил:  "Сейчас..."  -  и  закрыл  лицо
руками. Не головами мы думали, нет... Шесть человек  исчезли  из  квартир.
Соня - по дороге в лагерь. Собак пропало - не  счесть.  Воют  они  ночами,
боятся, смертно боятся... И вот, дождались - четверо ребятишек. Артем. Да.
И Артем среди них. И Артем. Он повторил это несколько раз, пытаясь пробить
в себе какую-то корку. Или стену. Или вообще расколоть себя на части...
     - Боря, - он повернулся к одному из помощников. - Сделай  два  крытых
джипа. Сию минуту. Дети пропали. Поехали из лагеря... Да! И Золтан... - он
схватил телефон и набрал номер. - Золтан, дети пропали. Наши. Да. У  меня,
через пять минут. Возьми Веткиных собак.
     Башкирцеву он звонить не стал: старик болен, а сестра его  Люся,  как
известно, лучший дезорганизатор  из  всех,  живших  когда-то.  Может,  все
обойдется. Потом - набрал номер Алисы.
     - Алиса Витальевна, это Краюхин. Дети пропали.  Ваш  братишка  в  том
числе. Сейчас. От моего дома. Да.
     Он бросил телефон. Все стояли: в плащах, в сапогах. Дождь  на  улице.
Какие собаки, что вы...
     Лишь с дороги он догадался позвонить Стахову, потом спасателям.
     Сигнал бедствия...
     - В пещеры полезли, сволочи...
     Вытащим и из пещер. Из-под земли достанем.
     И по задницам, по задницам...
     Живых.


     Она, наверное, уснула. Потому что - проснулась. На часах было  02:20.
Левый локоть распирало так, что казалось - лопнет. Пальцы, торчащие из-под
полы, стали толстые и гладкие, как сардельки. Но  боль  будто  бы  утихла.
Если не шевелиться. Но шевелиться надо, потому  что  очень  хочется  пить.
Большая бутылка газировки была у Фрукта - одна на всех. Туристы...
     Говорят, без воды можно протянуть дней пять.
     Но эти - берут же где-то воду! И -  шумит!  Что  же  это  шумит?  Ах,
Ниагарский водопад...
     Ветка стала приподниматься, цепляясь за кабели - и вдруг замерла. Она
видела свою руку и видела кабели! Фонарь выключен...
     - Только не зажигайте света, девушка, - сказал кто-то  сзади,  и  она
чуть не заорала. - Вы же не хотите, чтобы я ослеп?..
     Она медленно обернулась. И увидела: огонек  свечи  и  руку,  держащую
свечу. И - красноватый отсвет будто бы кошачьих глаз...
     - Вы... кто? - в два приема выдохнула она.
     - Живу я здесь... - и носитель свечи меленько  рассмеялся.  -  Можете
звать меня Айболитом...


     Дурак,  не  оделся...  дурак,  не  оделся...  Артем  медленно  бежал,
старательно вглядываясь в вагоны и в  то,  что  под  ногами.  Очки  давали
гораздо лучшее изображение, чем он рассчитывал. То есть - почти все видно.
Контурно, слишком контрастно, но отчетливо. Двести шагов,  триста,  триста
пятьдесят...  где-то  здесь,  скоро...  Вначале  он  увидел  провалившуюся
решетку в полу - такие  решетки  несколько  раз  встречались  на  пути.  А
потом... потом запахло кровью. Он  как-то  сразу  понял,  что  это  пахнет
кровью.
     На гравии кровь была почти не видна. Мало ли какой  мазут  пролили...
Но Артем шестым чувством - может быть, тем  самым,  которое  помогало  ему
обходить топкие места - схватил: это было здесь.  Опустился  на  корточки.
Тронул камешки пальцем. Липко и мокро...
     Шорох раздался сверху и  за  спиной.  Артем,  даже  не  распрямляясь,
кувыркнулся вперед  -  а  когда  вскочил,  топор  в  отведенной  руке  уже
наготове... Двое вышли из ниши  в  стене  туннеля.  Еще  кто-то  шевелился
наверху, и Артем отступил на шаг, прижавшись спиной к стенке  вагона.  Ног
он не ощущал...
     - Ты кто такой? - спросил пискляво один из тех, что стоял у стены.  -
Мы тебя не видели. Ты за ними шел?
     - За... кем?
     - За неправильными. Сюда зашли три неправильных  гада  с  источниками
тьмы. У Драча до сих пор не видят глаза. И болят.
     - А где они теперь?
     - Это наша добыча. Да. Наша добыча. Что у тебя вместо глаз?
     - Вы их поймали? Или убили?
     - И поймали, и убили. Добыча. Завтра будет еда.  Что  у  тебя  вместо
глаз?
     - Я следил за ними...
     - Это вещь, чтобы следить?
     - Да. Зачем вы их убили?
     - Мясо. Хорошее свежее мясо. Лучше собак. Ты хотел сделать другое?
     - Да. Но теперь...
     - А что ты хотел сделать?
     - Я не могу этого сказать.
     - Ты должен сказать. Ты человек света. Значит, наш брат. Родом откуда
ты, брат?
     - Я... я из коммуны.
     - Где это - коммуна?
     - Это не очень далеко... но надо идти через верх.
     - Через тьму?
     - Да. Через тьму.
     - Мы умеем ходить через тьму.
     Источник тьмы, подумал Артем. Идти через тьму. Он вдруг понял все.
     - А как у вас в коммуне живут люди? Вы тоже готовитесь?
     - Конечно.
     - Ваш Наставник кто? - так это и было произнесено - с большой буквы.
     - Краюхин, - гордо сказал Артем. - Нашего Наставника зовут Краюхин. Я
его сын.
     - Ты - сын Наставника? И ты просто так ходишь, один?.. И  следишь  за
неправильными?
     Артем почувствовал вдруг, что внутренняя исступленная  дрожь  вот-вот
выплеснется в наружную трясучку, и тогда все. Запрыгала нога...
     - Я устал, - сказал он капризно. - Хочу сесть.
     - Садись, - разрешили ему.
     - Я сын Наставника, - он оглянулся, демонстративно посмотрел назад  и
вниз. - Мне нельзя сидеть на твердом.


     С Алисой уже было так  -  и  в  лапах  того  полубезумного  перса,  и
потом... нет, об этом нельзя вспоминать, нельзя! - когда она  сжималась  и
пряталась  внутри  собственного  тела,  и  тело   от   этого   становилось
деревянным, бесчувственным. Даже удары гасли в нем... Прыжки машин, клекот
моторов, мокрые плечи угрюмых мужчин... заросли, ржавые  рельсы,  грязевое
море без дна... дождь, дождь. Дождь. Краюхин, стальной несгибаемый  столп,
телефон у щеки и генеральский уверенный баритон, но лицо  почему-то  будто
вдавлено внутрь, и вместо  глаз  -  лужицы  страха.  Потом  -  полощущийся
прерывистый свист, светящийся марсианский треножник бродит где-то вдали...
     С рассветом приходят танки. Две пятнистые машины с воем проламываются
сквозь осинник и останавливаются на краю бездны (почему-то именно  бездной
видится Алисе грязевое море, будто не глиной оно полно, а жидким  стеклом,
прозрачным желе, медузным студнем... и так - до центра Земли) и сухой, как
хворост, офицер - черная куртка и черный берет с  трехцветной  кокардой  -
подходит быстрым шагом к Краюхину и бросает руку к виску:
     - Штабс-капитан Саломатов по  приказу  командира  сто  сорок  восьмой
резервной дивизии прибыл в ваше распоряжение!
     И именно с этого момента Алиса возвратилась  в  себя.  Не  сразу,  не
сразу... Голос у офицера сухой, как он сам: "Штапс-капитан Саломатоффф..."
Она его помнит: лагерь резервного полка рядом, и офицеры - частые гости  в
леонидопольских школах. А мальчики, соответственно -  в  дивизии.  И  она,
учительница,  с  ними.  Веселые  молодые  офицеры,  гоняющие  по  полигону
резервистов. Те - рады стараться: день на свежем воздухе,  в  движении,  в
игре и азарте. Раз в месяц - кто же против? Лишь в августе на  три  недели
дивизия собирается вся, и  тогда  в  Леонидополе  бывают  бессонные  ночи,
потому что грохот на полигоне и зарево на полнеба. Но с этим уже ничего не
поделать...
     Танки на воздушной подушке, грязевое море им нипочем.  Золтан  крепко
держит  Алису  за  талию,  прижимает  ее  к  себе.  Здесь   можно,   здесь
мотивировано. Воют турбины, ветер в лицо, ничего нельзя сказать - но и  не
надо почему-то. Все ясно и так...
     Шесть часов утра.
     Все еще дождь.


     Ты в плену, окончен бой. Под тюремною стеной ходит мрачно часовой...
     Надо что-то делать. Надо что-то делать. Надо что-то делать...
     Это просто шепчет кровь в ушах: надо что-то делать...
     И я не в плену. Я просто не знаю, как выйти отсюда.
     Айболит...
     Ветка потрогала гипс. Сухой и звонкий. И с  рукой  он  сделал  что-то
такое, что она занемела вся. Хруст косточек потом был как-то сам по  себе.
Не рука, а посторонний кусок мяса.
     Кусок мяса...
     Он меня им не отдаст. Не отдаст.
     Просто потому, что... не отдаст.
     И все.
     Она открыла глаза. Закрыла. Открыла  опять.  Все-таки  есть  какая-то
разница...
     Зачем это все? Вообще - зачем мы полезли сюда?  Ведь  не  хотели  же,
никто не  хотел!  И  -  как-то  умудрились  уговорить  друг  друга,  взять
перекрестно на "слабо"...
     И в результате: "Билл, мне почему-то кажется, что  мы  наелись  говна
бесплатно..."
     Артем сообразит вернуться за помощью. Не испугается. А я - испугалась
бы, полезла бы сама...
     Что сейчас? Утро, ночь, вечер? Часы Айболит отобрал... Часы,  фонарь,
спички, ремень. А курточку оставил.  Не  догадался,  что  не  простая  эта
курточка, что не берет ее ни нож, ни пистолетная пуля.
     Айболит... ну-ну. Всех излечит-исцелит.
     Странно - совсем не хочется есть. Она подумала так, и тут же  желудок
свело болезненным спазмом. То ли голодным, то ли рвотным.
     Когда ей было пять лет, она чуть не умерла от чего-то  подобного:  не
могла есть, потому что от запаха пищи ее рвало.
     Сама не помнит, конечно - мама рассказывала. Они бежали  от  турок  -
через горы, в снегу по грудь... а турецкие самолеты ходили  над  головами,
стреляя ракетами по малейшим  скоплениям  беженцев.  Эта  она  помнит,  но
как-то почти празднично: невообразимо синее  небо,  и  в  нем  тонкокрылые
птицы, посылающие из-под крыльев  куда-то  вперед  ослепительные  огненные
шары. Есть она не могла: плакала при виде  куска  хлеба.  Какие-то  добрые
греки сумели обмануть ее: поили молоком во сне. Так и выжила вот...
     Айболит... И корова, и  волчица.  Кто  я?  Часы-то  зачем  надо  было
отбирать?..


     Витя Чендров, помощник дежурного электрика, шестнадцати лет  человек,
ушел с дежурства не в восемь, как положено, а в  шесть  с  копейками  -  с
позволения, разумеется, своего шефа Василия Дмитриевича. Версия рыбалки по
ранней  зорьке  была   шефом   равнодушно   принята,   хотя   вопиюще   не
соответствовала объективной  законной  реальности.  Шефу  не  было  резона
задерживать своего помощника уже хотя бы потому, что толку  от  него  было
чуть. Да и предполагал шеф (без малейших к тому  оснований),  что  Витя  -
один из тех неприметных героев, которые помогают руководству держать  руку
на пульсе. Хотя бы по этой причини - пусть  его  гуляет...  сам  по  себе.
Василий Дмитриевич по уши хлебнул тех "золотых семидесятых", о которых так
любили поговорить в коммуне. Сам он помалкивал - именно в силу  того,  что
хлебнул. Пусть их...
     Пусть.
     А Витя не был стукачом и даже не подозревал, что такие  бывают.  Витя
был человеком с ветром в голове,  живущий  одним  днем.  Сейчас  он  любил
Эльвиру, кладовщицу на мучном складе, рыжую хохотушку  двадцати  лет.  Она
приходила на склад в пять утра, отпускала муку пекарням - и до девяти была
свободна, если никем не была занята. Сейчас,  например,  она  была  занята
Витей. Там, за штабелями с мукой, она расстелет покрывало...
     Неподалеку о