явного мира, поэтому город известен лишь меновой  торговлей,
однако также славится и прекрасное мастерство здешних ремесленников. Причалы
Хланита  сложены  из  дубовых  бревен,  и,  пока галеон швартовался, капитан
обошел купцов в тавернах. Картер также  сошел на берег и с любопытством стал
осматривать изъезженные улочки и площади, где громыхали деревянные двуколки,
запряженные   быками,   а  на  базарах  разгоряченные  купцы  криком  тщетно
расхваливали свой товар. Приморские таверны  подступали близко к просоленным
причалам  на мощеных  улицах и  казались  неимоверно  древними, что особенно
подчеркивали  их  низкие  черные балки под потолками и  зеленоватые слуховые
окошки.  Древние  моряки  в этих  тавернах без устали рассказывали о далеких
портах,  и  вспоминали множество  диковинных  историй  о странных  людях  из
сумеречного Инкуанока. Но и им было нечего добавить к тому,  что  Картер уже
слыхал  от   моряков   с   его  галеона.   Потом   наконец,   после   долгой
погрузки-разгрузки, капитан поставил  парус под закатным  солнцем, и высокие
стены и диковинные  фронтоны Хланита скрылись на горизонте,  когда последний
золотой луч  дня  одарил  их чудесной  красотой, несравнимой с  рукотворными
красотами.
     Два дня  и две ночи галеон плыл по Серенарианскому морю, не встретив ни
одного корабля, и ни полоски земли. На второй день плавания, ближе к закату,
впереди  замаячил снежный  пик Арана с огромными деревьями гинкго  на нижних
склонах, и  Картер понял,  что они  подошли к земле Оот-Наргай и к чудесному
городу  Селефаису.  И  вскоре перед их  взором  встали  сверкающие  минареты
легендарного города,  сияющие  мраморные  стены  с  бронзовыми  статуями  на
вершине и огромный каменный мост в том  месте, где Наракса впадает в море. А
позади города тянулись пологие холмы, покрытые дубравами и лугами асфоделей,
виднелись небольшие храмы и домики, а еще дальше, на горизонте, высился алый
хребет могучих Танарианских гор,  за  которыми  лежали запретные  маршруты в
явный мир и в иные сновидческие пределы.
     В  гавани  было  полно  разноцветных  галер, иные из которых прибыли из
мраморного  заоблачного  города  Серанниана, что лежит  в  эфирных  высях за
линией встречи моря и неба,  а иные были из менее  зыбких мест сновидческого
мира. Рулевой  умело  провел галеон между кораблей к благоухающей пряностями
пристани, где и встал  на  якорь в сумерках, когда миллионы городских  огней
замерцали в воде. Этот бессмертный город-мираж казался вечно юным, ибо время
тут не  имело  власти старить и разрушать.  Бирюзовые орнаменты  Нат-Хортата
были такие же, как и прежде,  и восемьдесят жрецов в венках из орхидей те же
самые, кто выстроил этот  храм десять тысяч лет назад. И так  же ярко  сияла
бронза огромных ворот, и ониксовые мостовые не выщерблены и ни единый камень
не треснул. А колоссальные бронзовые статуи на стенах глядели вниз на купцов
и погонщиков верблюдов, которые древнее древних преданий, но тем не менее  в
их двухвостых бородах не найти ни единого седого волоска.
     Картер  не  сразу отправился искать храм,  или дворец, или крепость, но
остался у приморской стены, смешавшись с толпой моряков и торговцев. И когда
уже  совсем  стемнело, он пошел  в хорошо  ему  знакомую  старую  таверну  и
преклонил  голову на подушку,  грезя о богах неведомого Кадата. На следующий
день он отправился вдоль набережной на  поиски странных моряков из Инкуанока
но ему сказали, что  таких тут не видели, да и галеры с севера не заходили в
этот  порт уж добрых  две недели. Однако он обнаружил одного торабонианского
моряка,  побывавшего в Инкуаноке, и  работавшего на ониксовых каменоломнях в
том  сумеречном краю, и этот моряк поведал  ему,  что к северу от населенных
мест, безусловно,  есть  некие  пустынные  земли, которых  люди страшатся  и
сторонятся. Торабонианец предположил, что та пустыня  обнимает крайний окоем
неприступных  пиков  на границе  с  жутким плато  Ленга,  потому-то  люди  и
страшатся тех мест, впрочем, он также упомянул, что ходят  невнятные слухи о
злых   силах  и  безымянных  часовых,  стерегущих  те  пределы.  Та  ли  это
пресловутая пустыня, где находится неведомый Кадат, он не знал, но уж  очень
невероятным  казалось,  что  и  темные  силы, и  часовые, если они и вправду
существуют, стерегут те земли без особой причины.
     На следующий день Картер двинулся по улице Столпов к бирюзовому храму и
поговорил  там  с  верховным  жрецом.  Хотя  в  Селефаисе особо  поклоняются
Нат-Хортату,  в  каждодневных молитвах поминаются  все Великие боги,  и жрец
тонко  чувствовал их  расположение. И  подобно  Аталу  в далеком  Ултаре, он
настоятельно посоветовал Картеру  не  пытаться увидеть их, пояснив, что  они
вспыльчивы и своенравны и находятся под странной защитой безумных Иных богов
из Внешнего  мира, чей  дух  и посланник  -- ползучий хаос  Ньярлатотеп.  Их
ревнивое стремление утаить чудесный предзакатный город ясно дает понять, что
они  не  хотят  допустить в него  Картера,  и можно  лишь  гадать,  как  они
отнесутся к  пришельцу,  вознамерившемуся их увидеть  и обратиться  к  ним с
некоей просьбой. Никто еще никогда не находил Кадата, и вполне возможно, что
никому не  суждено найти его и впредь. Что же  до слухов об  ониксовом замке
Великих, то они отнюдь не внушают доброй надежды.
     Поблагодарив  увенчанного  венком  из орхидей  верховного жреца, Картер
покинул храм и  пошел искать овечий базар, где благоденствовал  старый вожак
селефаисских  котов.  Серый величественный зверь лежал на ониксовой мостовой
под теплыми лучами солнца и, когда к  нему приблизился гость, сонно  отогнал
его взмахом лапы. Но Картер произнес пароли и заветные фразы, которым научил
его старый  кошачий генерал  в Ултаре, и пушистый патриарх, смилостивившись,
стал более разговорчивым.  Он  поведал Картеру о тайном знании,  коим ведали
коты на приморских склонах Оот-Наргая. А самое главное, он  вспомнил  многое
из того, что нашептали  ему робкие портовые  коты  Селефаиса -- о моряках из
Инкуанока, на чьи темные корабли ни один кот не отваживался пробраться.
     Эти люди,  похоже,  неземного  происхождения,  хотя  вовсе  не по  этой
причине коты не рискуют  запрыгивать на их корабли. Причина  же в том, что в
Инкуаноке обретаются тени, невыносимые  для котов и наводящие  на  них ужас,
так что  в  том  холодном сумеречном  краю  никогда  не услышишь ни веселого
мурлыканья, ни приветственного мяуканья. То ли это  из-за незримых посланцев
из  загадочного Ленга,  приносимых порывами ветра  через  неприступные пики,
либо же из-за пришельцев из прохладной пустыни  к северу, сказать нельзя, но
факт  остается  фактом:  в том далеком краю есть приметы запредельного мира,
который не по нраву котам и  чье присутствие они тоньше,  чем люди, ощущают.
Вот почему они  и не отправляются  на темных  кораблях к  базальтовым пирсам
Инкуанока.
     Старый  кошачий  вожак  также  рассказал,  где  найти  его  друга  царя
Куранеса,  который в последних  снах Картера являлся ему владыкой, обитающим
то  в розовохрустальном  дворце  Семидесяти  .  радостей в  Селефаисе,  то в
облачном многобашенном  замке парящего в небе Серанниана. Похоже,  ему стало
неуютно  в  тех  краях, и  его  обуяла сильная  тоска по памятным  с детства
английским  утесам  и  зеленым  низинам,  где  под вечер  в крошечных сонных
деревнях из-за зарешеченных окошек звучат старинные английские песни,  и где
серые церковные башни  мило проглядывают сквозь зелень далеких  долин. Он не
мог вернуться туда наяву, ибо тело его мертво, но он сделал наилучший выбор,
воссоздав в сновидениях небольшой  кусочек этого края  к  востоку от города,
где  луга  весело убегают прочь от прибрежных скал  к  подножию Танарианских
гор.  Там он  и поселился  в каменном готическом  особняке  с видом на море,
убедив  себя в  том, что это древний  Тревор-тауэрс, где  он родился  и  где
увидели свет тринадцать поколений  его  предков. А на берегу  поблизости  он
выстроил корнуолльскую рыбачью деревушку с круто взбегающими в гору мощеными
улицами, населил ее жителями с типично английскими чертами лица и научил  их
приснопамятному  говору  старых корнуолльских рыбаков. А в  долине, что была
неподалеку, он выстроил  огромное норманнское  аббатство,  чьи  башни он мог
видеть из окна,  а на  кладбище вокруг аббатства он установил серые гробовые
плиты  с выбитыми на них  именами своих  предков и увитые мхом, напоминающим
мхи старой Англии. И хотя Куранес был царем в сно-видческой  стране, богатой
всевозможными,  какие  только  можно   вообразить,  красотами  и   чудесами,
богатствами и великолепием, радостями и восторгами, утехами и наслаждениями,
невидальщиной и диковинками, имевшимися в его распоряжении, он бы с радостью
отказался от  своей безмерной  власти,  и роскоши, и свободы за  один только
благословенный день жизни простым мальчишкой в доброй тихой  Англии,  в  той
древней любимой Англии,  что создала его и неотъемлемой частичкой которой он
навечно остался.
     Так что распрощавшись  со  старым  кошачьим  вожаком, Картер  не  пошел
искать  дворец  из  розового хрусталя, а двинулся из восточных  ворот, через
заросший маргаритками  луг,  к  островерхому  фронтону, который  он  заметил
сквозь кроны дубов в парке у подножия прибрежных скал. И вскоре он подошел к
разросшейся живой изгороди,  где  за калиткой стояла  кирпичная сторожка, и,
когда  он  позвонил  в  колокольчик,  его  впустил  не  разодетый  лакей,  а
сгорбленный старичок в рабочей куртке, изъяснявшийся  на наречии  далекого и
древнего  Корнуолла.  И Картер  последовал  за  ним  по  тенистой аллее  меж
деревьев, точь-в-точь похожих  на английские,  и поднялся  на  террасы среди
садов,  разбитых  в старом  добром стиле  эпохи  королевы  Анны.  А у двери,
охраняемой с обеих сторон  каменными котами,  как то  было принято в  старое
время,  Картера встретил дворецкий  с  пышными  бакенбардами и  в подобающей
ливрее,  и  вскоре  он  оказался  в   библиотеке,  где  Куранес,  повелитель
Оот-Наргая и Неба вокруг Серанниана, сидел задумчиво в кресле у окна, взирал
на  свою приморскую деревушку и мечтал о  том, чтобы  сейчас в комнату вошла
его старая  няня и упрекнула, что  он еще не одет и  не готов отправиться на
скучнейший пикник к викарию, потому что карета  уже подана и у  мамы лопнуло
терпение...
     Куранес,  в халате, скроенном на манер тех, какие в дни его юности шили
лондонские портные, стремительно поднялся, чтобы поприветствовать гостя, ибо
вид англосакса  из бодрствующего мира был ему  в  радость, даже при том, что
этот англосакс  был  родом из  Бостона,  штат  Массачусетс,  а  вовсе  не из
Корнуолла. И долго  они беседовали о стародавних деньках, и у них было много
что сказать друг другу,  так как  оба  были  опытными сновидцами и  обладали
глубокими познаниями  о чудесах самых заповедных уголков.  Куранес  и впрямь
побывал  в  зазвездных пределах  абсолютной  пустоты,  и,  как  говорят, ему
единственному  удалось  вернуться  из  этого  путешествия,  сохранив   ясный
рассудок.
     Наконец Картер перешел к предмету своего поиска  и  задал хозяину те же
вопросы,  которые  задавал уже  многим. Куранес  не  знал, ни где  находится
Кадат,  ни  где  чудесный  закатный  город, но  он  зато знал,  что  Великие
представляли чрезвычайную опасность для  всякого, кто пытался их отыскать, и
что Иные боги почему-то оберегали их от назойливого людского любопытства. Он
многое узнал  об  Иных  богах в  далеких пределах  космоса,  особенно  в тех
безднах,  где формы  не существует,  и  разноцветные клубящиеся газы  хранят
последние тайны мироздания. Фиолетовый газ  Снгак поведал ему ужасные вещи о
ползучем  хаосе  Ньярлатотепе  и  наказал  ему  никогда  не  приближаться  к
центральной бездне, где султан демонов Азатот жадно жует во  тьме. Вообще же
очень  неразумно  прекословить  Старцам,  и   коли  уж  они  так  настойчиво
преграждают ему путь к  чудесному  предзакатному городу, стало быть, лучше и
не искать этот город.
     Куранес  к  тому же выразил сомнение в том, что его посетитель извлечет
какую-либо пользу, придя в этот город, даже если это ему и удастся. Он и сам
ведь  долгие  годы  стремился  попасть в  прекрасный  Селефаис  и  на  землю
Оот-Наргай,  и  обрести  свободу, полноту и  высокий восторг жизни, лишенной
всех  предрассудков,  препон и  глупости. Но теперь, когда  он обрел  и этот
город,  и  эту землю, и стал их повелителем,  он  осознал,  что и свобода  и
полнота жизни слишком  быстро  увядают и наскучивают  из-за отсутствия в его
ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая,
но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску  по
милым сердцу приметам Англии, которые  так много значили для него в  юности.
Он отдал бы  все свои владения за один только звон корнуолльского церковного
колокола,  несущейся над долинами, и  все  тысячи  минаретов Селефаиса -- за
родные  островерхие крыши деревенских домов вблизи  его родового поместья. И
он сказал  своему гостю,  что  неведомый  предзакатный город,  возможно,  не
подарит ему  взыскуемого удовлетворения,  и что, вероятно, лучше будет, если
он  останется величественным  и полузабытым сном.  Ибо Куранес часто навещал
Картера  в старой жизни наяву и неплохо помнил  милые массачусетсские холмы,
среди которых прошло его детство.
     Он не сомневался, что  искатель  возжаждет  увидеть  лишь  самые ранние
непозабытые сцены: озаренный вечерним  сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили  и
извилистые  улочки  дивного  Кингс-порта,  древние  двускатные крыши  седого
Аркхема, помнящего  предания о  ведьмах,  и  благословенные луга  и  долины,
посреди  которых  высятся  обрушенные  каменные  стены   и   белые  фронтоны
фермерских домов  проглядывают сквозь  буйную  зелень. Вот  о чем он поведал
Рэндольфу  Картеру, но искатель  упрямо стоял на своем.  В  конце концов они
расстались, каждый при своем  убеждении, и Картер  вернулся через  бронзовые
ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он
вновь стал  расспрашивать  моряков  из  дальних  краев и дожидался  прибытия
темных  кораблей из  холодного  и  сумеречного  Инкуанока,  чьи странноликие
матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
     В  один  звездный вечер, когда  над гаванью ярко  сиял маяк,  показался
долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы  по одному и  группками
стали  появляться в портовых тавернах  у  приморской стены. Удивительно было
видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик  на Нгранеке,  но
Картер  не  спешил  вступить  в беседу с молчаливыми матросами. Он  не знал,
насколько  горды и скрытны эти  дети  Великих, и  насколько внятны их тайные
воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу  заговорить с ними о
предмете  своих  поисков  или  слишком  настойчиво  интересоваться  холодной
пустыней на севере их сумеречной  страны. С  посетителями древних таверн они
почти не  разговаривали, а  сидели отдельно в  темных углах и  тихо напевали
незнакомые  мелодии своей  неведомой родины, либо  же  нараспев рассказывали
друг  другу   длинные  истории   на   языке,  не   понятном  для  обитателей
сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы,
что их чудесный смысл можно было  угадать по выражениям лиц слушателей, хотя
слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной
мелодией.
     Целую неделю  таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на
базарах  Селефаиса, и,  прежде чем они отправились  в обратный путь. Картеру
удалось выговорить себе место на черном корабле,  под тем предлогом, что он,
мол,  старый  добытчик оникса и хочет поработать в  их каменоломнях. Это был
очень красивый корабль, искусно построенный  из тикового дерева, с эбеновыми
скрепами  и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник,  была
убрана  шелками  и бархатом. Однажды утром  в  час отлива подняли  паруса, и
Картер,  стоя  на высокой  корме,  видел,  как купающиеся в  солнечном свете
городские стены и бронзовые  статуи и золотые минареты вечно юного Селефаиса
тонут во мраке, а  снежные пики  горы Аран становятся все меньше и меньше. К
полудню  за  горизонтом  растаяла  последняя  полоска суши  и осталось  лишь
Серенарианское море, да одна яркоцветная галера вдалеке, устремленная к тому
пределу Серенарианского моря, где вода встречается с небом.
     Ночью на небе  высыпали дивные звезды, и  черный корабль держал курс по
Большой и  Малой  Медведице,  медленно  вращавшихся  вокруг  полюса.  Моряки
затянули диковинные песни  из  неведомых  стран,  и  один  за  другим  стали
исчезать  в  кубрике,  а  задумчивые  вахтенные  мурлыкали  старые  гимны  и
свешивались  за  борт поглядеть на  блестящих рыбок,  резвящихся  в  морской
пучине. Картер ушел спать в полночь и проснулся с первым  лучом нового утра,
отметив,  что   солнце  склонилось  дальше  к  югу,  чем  следовало  бы..  В
продолжение всего дня он знакомился с командой, мало-помалу вызывая матросов
на беседу об  их холодной сумеречной  стране,  об их  изумительном ониксовом
городе и о страхе, внушаемом им высокими и неприступными горными пиками,  за
которыми,  как  говорят,  находится  Ленг. Они поведали ему  о  своей печали
оттого, что  в их стране Инкуаноке нет ни единого кота, и предположили, что,
по-видимому,  тайная  близость Лен-га  отпугивает  этих  животных.  И лишь о
каменистой  пустыне  на севере  они упорно  не желали говорить.  Эта пустыня
вызывала у  них какой-то панический ужас, и  они предпочитали думать, что ее
вовсе не существует.
     В последующие дни  речь  шла о каменоломнях, где, по словам Картера, он
намеревался работать. Каменоломен там было великое множество, ибо весь город
Инкуанок  выстроен  из  оникса,  и огромные  отполированные ониксовые  блоки
продают на базарах в Ринаре, Огратане и Селефаисе и в самом Инкуаноке купцам
из  Трана,  Иларнека  и  Кадатерона  в  обмен  на  чудесные  товары из  этих
знаменитых  портов. А дальше к северу, почти на краю холодной пустыни, в чье
существование моряки  Инкуанока отказывались поверить, находится заброшенная
каменоломня, больше, чем все  прочие, где  в незапамятные времена добывались
такие исполинские глыбы и блоки, что  самый вид их вызывал ужас у  всех, кто
смотрел  на них.  Но  кто  вырубал  эти  чудовищные  блоки  и куда их  потом
перевозили -- неизвестно, однако местные  жители не рисковали  посещать  эту
каменоломню,  овеянную  страшными  воспоминаниями.  Так что  она  оставалась
безлюдной,  и в сумерки лишь вороны и  сказочная птица шантак летали над  ее
беспредельным  простором. Услышав об этой  колоссальной каменоломне,  Картер
погрузился  в раздумья, ибо ведь старые предания гласили,  что замок Великих
на вершине неведомого Кадата как раз и сложен из чистого оникса.
     С каждым днем солнце висело  все ниже и ниже над горизонтом, а туманы в
выси клубились все гуще и гуще. А через две недели солнце  и вовсе перестало
сиять на небосводе, и в дневные часы огромный купол вечного тумана прорезало
лишь зловещее  сумеречное сияние, а  ночью из-под  нижней кромки клубящегося
тумана  струилось холодное беззвездное фосфоресцирование.  На двадцатый день
посреди моря вдали показался гигантская зубчатая скала -- первый клочок суши
с тех пор, как за кормой исчез заснеженный пик Арана. Картер поинтересовался
у капитана  о названии скалистого  острова,  но в ответ услыхал, что имени у
него нет  и что  ни один корабль не  подплывает к нему, потому  что ночью из
скалы несутся какие-то непонятные звуки.  И потом, когда в сгустившейся ночи
из  недр гранитной  глыбы  донесся  низкий нескончаемый вой,  путешественник
порадовался, что они не пристали к этому мрачному исполину и что скала  была
безымянной. Команда же  молилась и  без устали распевала священные гимны  до
тех пор,  пока жуткий вой не  растаял  вдали