дверь и заглянула в щель. В
приемной было около двадцати человек: Малтэр, стоящий спиной к окну,
выходящему во внутренний дворик, трое его солдат, с нарочито безразличными
лицами сидящих на полу недалеко от него, а остальные были тавинские
горожане - почти всех их знала Карми. Это были городские старшины;
большинство из них - бывшие мятежники из отрядов Сауве и Лавитхе, люди
довольно опасные и, как говорил когда-то Руттул, трудноуправляемые.
Коренных сургарцев можно было легко отличить от них - сургарцы держались
спокойнее и пытались урезонить вспыльчивых сограждан. Правда, горячие
головы были и среди коренных сургарцев, как были рассудительные люди и
среди мятежников, но в общем картина складывалась такая: одни желали
немедленно начать истребление майярцев, другие понимали, что шансов на
победу почти нет, но и те, и другие хотели видеть принцессу Ур-Руттул и
говорить с ней.
   Малтэр отмалчивался, то и дело напоминая:
   - Потише, господа, государыня спит.
   Шум ненадолго стихал, но вскоре возбужденные голоса опять переходили
на крик.
   Карми отступила. Что они собираются говорить ей? Как с ними говорить?
И разве есть у нее что сказать им?
   Но тавинцы не успокоятся, пока не поговорят с ней, поняла Карми. "Ну
что ж, - решила она. - Тогда поговорим."
   Она резко распахнула двери и решительно вошла в комнату.
   - Здравствуйте, господа, - сказала она холодно. - Почему вы кричите?
   Малтэр устремился навстречу ей, подвел к креслу, усадил. Тавинские
старшины отвешивали поклоны.
   - В чем дело, господа? - повторила Карми. - Вы хотели говорить со
мной? О чем, интересно? Что может сказать Тавину неразумная девчонка? - Но
тон ее был сух и обдавал презрением собравшихся.
   Они хотели поговорить с Ур-Руттул? Они с ней поговорят.
   Ответили сразу несколько человек. Карми властно подняла ладонь:
   - Стоп! Пусть говорит кто-нибудь один.
   После паузы заговорил Ласвэ из Гертвира:
   - Госпожа, Руттул завещал правление тебе, а правит Малтэр.
   - Ну и что? - отозвалась Карми. - Разве на него есть жалобы?
   Ласвэ вывалил все обвинения против Малтэра: он заключил с майярцами
позорный, кабальный договор и точно придерживается его, разоряя Сургару
безбожными поборами. Тавин разграблен и наполовину разрушен, а Малтэр
требует еще и еще, отстаивая интересы майярцев. Да и сам он майярец. Хоть
и незаконный, но сын бывшего принца Марутту, родич всех этих
высокорожденных правителей Майяра.
   Малтэр бледнел, выслушивая обвинения. Они были и верными, и
несправедливыми одновременно. Он не мог позволить себе нарушить
заключенный договор ни в единой букве; майярские гарнизоны были сильны и
тотчас же привели бы его к послушанию - и все зимние ухищрения Малтэра
сошли бы на нет. Рано было нарушать договор - еще не высохли чернила,
которыми он был подписан, и не было в Сургаре силы, которая могла бы это
сделать, и нет человека, который бы направил эту силу. Малтэр отчетливо
понимал, что этим человеком ему не быть, потому что авторитет его в Тавине
стремительно падает, и можно уже даже ожидать расправы. Правда, до
появления в Тавине Карми (да, именно Карми, пусть хэйми называет себя как
хочет, ведь эта девушка уже явно не принцесса и принцессой не будет), так
вот, до появления Карми тавинцы держали при себе свои мысли; теперь же,
когда обвинения были выдвинуты, все зависело от того, как поведет себя
хэйми. Если она найдет недовольство тавинцев справедливым, а действия
Малтэра - преступными, до следующего утра Малтэр, пожалуй, не доживет.
   И Малтэр взмолился мысленно: "О ангел-хэйо, помоги, ведь не для
выгоды своей все делал, а для пользы сургарской".
   Карми выслушала обвинения, не перебивая. Потом, когда Ласвэ завершил
речь, она сказала жестко:
   - Не понимаю, господа, чем вы недовольны. Майяр обошелся с вами на
редкость мягко. - Она жестом оборвала ропот тавинцев. - Разве вас
повесили, как это полагается делать с мятежниками? Вас никто пальцем не
тронул. Вспомнили о гордости сургарской? А не поздно ли, господа? Где была
ваша гордость прошлой осенью? Когда надо было драться на Вэнгэ, вы спасали
от наводнения свои сундуки с добром! Вольность тавинская и свобода...
Вольно вам было не слушать Руттула, так что вы вспоминаете о свободе,
господа? Нет в Тавине мужчин, нет и не было! Стыдно мне даже имя
произносить тавинское! Разве люди в Тавине живут? Нет, бараны безмозглые!
Люди достойные все погибли в воротах Сургары, а лучше б вам умереть, а им
остаться. Когда надо было драться, вы добро свое берегли, а теперь, когда
и свободу потеряли, и добро не уберегли, размахиваете вы кулаками и
кричите о предательстве. Хорошо же кулаками махать после драки! И кричать
о предательстве тем, кто и сам предавал! Уходите прочь, господа! Лучше
быть нищей, чем править в Тавине!
   Так говорила Ур-Руттул, которая теперь называла себя Карми, и слушая
эти горькие слова, буяны притихли. Она была права - тавинцы взялись за
оружие, когда враг подходил к городу, а Руттул требовал этого уже тогда,
когда о майярцах и слышно не было; требовал усилить приморские гарнизоны,
чтобы не допустить высадки.
   - Уходите, - повторила Карми устало, и пристыженные тавинцы подались
к дверям. Теперь вперед выступил Архас, все предки которого были
сургарцами.
   - Госпожа моя, - сказал он. - Сейчас мы уйдем. Но позволь нам еще
немного занять твое внимание.
   - Говори, - отозвалась Карми.
   - Сегодня перед рассветом, когда мы узнали о твоем возвращении,
госпожа, мы гадали - и странным получилось наше гадание. Помоги нам,
прошу.
   Карми ожидала.
   - Дощечки сказали нам, что правителем будет мужчина.
   - Разумеется, - подтвердила Карми. - Мой наместник - Малтэр, я не
собираюсь его смещать.
   - Имя твое легло в Третий Круг - и не просто легло, а пересекло
пополам Линию Власти. И в Звездном Кругу твоими оказались Одинокая Звезда,
Северная Стрела и Соляной Тракт. Значит ли это, что ты слагаешь с себя
власть и уходишь в монахини?
   - Нет, - проговорил Малтэр, и все взгляды обратились к нему. - Скажи
им, госпожа... Скажи...
   Карми взвесила все обстоятельства. Да, пожалуй, момент подходящий.
Именно сейчас стоило обозначить свое место в мире поднебесном; именно
сейчас, чтобы придать особую значимость гневной речи Ур-Руттул. Итак,
решено. И пути назад уже не будет.
   - Недавно мне гадал миттауский монах, - негромко сказала Карми в
хрупкой тишине. Она повторила изречение из священной книги, и громко ахнул
Малтэр, услышав имя Тио Данови Кола. Он, знакомый с миттаускими
божествами, понял все так, как никогда не поняла бы это Карми.
   - Тио Данови Кола, - повторил он, - Третий Круг, Северная Стрела.
   Карми, по его реакции понявшая пока только то, что случайности
складываются в какую-то невероятную картину, продолжала:
   - Я не буду править, ибо зовет меня далекий путь, но одиночество мое
будет не одиночеством монахини, а одиночеством хэйми. - Слово было
сказано. Тавинцы попятились и, кланяясь, стали поспешно выходить, толпясь
в дверях. Следом, повинуясь знаку Малтэра, вышли и солдаты.
   - Госпожа моя, - сказал Малтэр, когда они остались вдвоем. - Ты сама
еще не понимаешь, что сказала.
   - Похоже, что так, - отозвалась Карми. - Что ты ахал, как барышня?
Чего я особенного наговорила?
   - Теперь я знаю, кто твой хэйо, - осторожно сказал Малтэр.
   - И кто же? - поинтересовалась Карми. - Скажи мне, а то я не
догадываюсь.
   - Я не сумасшедший, чтобы звать хэйо, когда разговариваю с хэйми, -
ответил Малтэр. - Подумай сама - что общего у Северной Стрелы с Третьим
Кругом? Какой небожитель?
   - Третий ангел, - медленно произнесла Карми. - Ангел Судьбы.
   - И миттауское пророчество...
   - Хорошая шуточка получилась, - усмехнулась Карми. - Ничего, это даже
лучше. Лучше иметь в хэйо ангела, чем безвестного демона.
   Малтэр смотрел во все глаза: Карми говорила так, как будто могла
выбирать между разными хэйо. "Святые небеса, - вздохнул Малтэр. - Вот еще
задачка... Почему она открыла имя своего хэйо? Ведь это означает, что хэйо
становится беззащитным перед заклятием? Ох, темны дела хэйо..."
   - Ладно, - сказала Карми, налюбовавшись на растерянное лицо Малтэра.
- Есть еще одно дело, которым стоит заняться. Скажи-ка, Малтэр, что
принадлежит мне в Сургаре?
   - Принадлежит?
   - Ну да, - подтвердила Карми. - Что мне принадлежит помимо княжеского
правления?
   Теперь Малтэр понял, что надо давать отчет.
   - Прошу в кабинет, госпожа моя.
   Карми вошла в бывший кабинет Руттула и с любопытством огляделась.
   - Все переменил... - заметила она. - Мебель-то зачем было
перетаскивать?
   Малтэр рассказал, что майярцы, грабя Тавин, не минули и Руттулова
дома.
   - В моих покоях все по-прежнему, - отозвалась Карми.
   - А кто тронет вещи хэйми? - вопросом ответил Малтэр.
   - Вот как? - отметила Карми. - Ладно, продолжай.
   Малтэр разложил перед ней вощеные таблички с записями, касающимися ее
имущества.
   - Полный отчет я собирался сделать к концу года, госпожа, - сказал
Малтэр. Он держался уверенно, но Карми, вслушавшись в его голос, учуяла
какие-то странные интонации, как будто Малтэр чувствовал себя виноватым,
но не собирался в этом признаваться.
   Карми, разобравшись в денежных счетах, нашла объяснение этой
виноватости: Малтэр вовсю использовал ее состояние (поместье в Савитри,
долю в каперских экспедициях и в фарфоровой мастерской), использовал, как
полагал Малтэр, исключительно для того, чтобы сохранить свое положение
наместника. Дань майярцам была на треть уплачена ее деньгами и на восьмую
- деньгами Малтэра; Малтэр не рискнул давить на тавинских горожан,
опасаясь бунта. В результате таких мер сургарская принцесса оказалась на
грани разорения, но Малтэр надеялся, что неопытная девушка этого не
заметит. Однако он не знал, с кем связался.
   - Ты хороший управляющий, - заявила Карми, изучив счета, и Малтэр
насторожился, заподозрив насмешку. Но Карми была серьезной. - Я бы сама,
пожалуй, не сделала бы лучше. Деньги мне не нужны; сам понимаешь - двор я
держать не собираюсь. Для меня важнее, чтобы Сургара быстрее вернулась к
своему величию. Поэтому мне нравится все, что ты сделал, но... все-таки у
меня есть замечания...
   - Слушаю, госпожа.
   - Поместье в Савитри следует продать. Долину в пограничных горах я
оставляю за собой. Пай в каперах продать. Долю в мастерских пусть выкупят
купцы из Соланхо; они давно этого хотели и наверняка пожелают
воспользоваться моментом. Все добро, что сохранилось в моих покоях, тоже
продай; надеюсь, ты не продешевишь. И все вырученные деньги употребишь на
уплату дани.
   - Но, госпожа моя... - воскликнул потрясенный Малтэр. Все это
означало, что сургарская принцесса собственными руками разоряет себя.
Правда, оставался еще ежегодный сбор налогов с Сургары.
   - Налоги уменьшать не будем, - сказала Карми. - Мне важно как можно
быстрей выплатить установленную контрибуцию, чтобы потом требовать у
Высочайшего Союза признание независимости Сургары, понимаешь? Хотя бы
такой независимости, какой пользуются Байланто и Карэна. Я поговорю с
Павутро - какую часть моих денег он может без убытка для себя отдать.
   - Госпожа моя, но на что же ты жить собираешься? - спросил Малтэр в
изумлении.
   - Сейчас мне не нужно много денег, - отозвалась она. - А потом, если
понадобится, я найду, где взять деньги. - Она усмехнулась. - Убрать бы
только из Сургары майярские гарнизоны, а уж тогда с тавинцами я справлюсь
голыми руками.
   Малтэр вскинул брови на такую самоуверенность малолетней девчонки, но
тут же понял, что говорит это не девушка, а ангел-хэйо, перед которым
трепещут и небожители.
   - Хорошо, госпожа, - согласился он. - Будут ли еще распоряжения?
   - Нет, - поднялась из кресла Карми. - Ты справляешься с моими делами
лучше меня.
   Они вышли и в приемной увидели терпеливо дожидающегося Красту.
   - А, подлатали? - обрадовалась она.
   - Новое сшили, госпожа моя, - поклонился портной.
   Новой одежда никак не выглядела; было впечатление, что она уже успела
выгореть на солнце и несколько износиться.
   - Отлично, - одобрила Карми. - А сапоги?
   Мягкие хокарэмские сапожки тоже не блистали новизной. Внутрь были
положены скрученные клубочками три пары вязаных носков - одни толстые, с
пухом, две другие - тонкие.
   - То, что надо, - с удовольствием сказала Карми. - Все добротное и не
развалится быстро.
   Портной радовался, глядя на ее восторг, кланялся и благодарил за
добрые слова.
   Карми подхватила только что сшитые одежки и побежала переодеваться.
Портной был мастером своего дела: все было по размеру, а вернее, чуть
больше, на вырост. Сапоги тоже пришлись по ноге. Карми решила выйти, чтобы
порадовать Красту, но задержалась, чтобы посмотреть в зеркало.
   Чужое лицо увидела она в отражении; непривычная прическа и
непривычная одежда - это полдела; чужим было и выражение лица. Неприятное
лицо было у хэйми Карми. Она попробовала улыбнуться, но и с этой деланной
улыбкой лицо приятнее не стало. "Неудивительно, что все принимают меня за
привидение. Впрочем, ладно! Что есть, то есть".
   Она осторожно сдвинула створки зеркала и в последний раз окинула
взглядом комнаты. Больше она сюда не вернется. Никогда.
   И она ушла.
   Малтэр поджидал ее во внутреннем дворике, глубокомысленно наблюдая за
струйкой фонтана.
   - Надо бы прочистить, - заметила Карми. - Едва сочится.
   - Хорошо, это сделают, госпожа, - кивнул Малтэр.
   - Да нет, - возразила Карми. - Это не приказ, а совет. Дом теперь не
мне принадлежать будет. А... скажи, Малтэр, почему ты решил здесь жить?
   - Это дом Руттула, - ответил Малтэр. - Дом Власти. Кому принадлежит
он, тому принадлежит и власть в Тавине.
   Карми усмехнулась:
   - Так значит, этот дом выкупишь ты? Я не против. Хочешь, тайничок
подскажу?
   Малтэр, удивленный, молчал. Карми, постучав по плиткам, которыми была
выложена стенка бассейна фонтана, подцепила одну из плиток ножом и открыла
небольшое углубление, в котором лежал какой-то сверточек.
   Карми достала сверточек и развернула его. У Малтэра перехватило дух.
На ее ладони лежал Драгоценнейший Оланти.
   - О-ох, - выдохнул Малтэр.
   - Не думал, что тайник так прост? - засмеялась Карми, но Малтэр,
похоже, испытывал вовсе не те чувства, которые ожидала она.
   - Уберегли небеса, - пробормотал Малтэр. - Искушение велико было, но
уберегли боги!
   Карми с недоумением смотрела на его искреннюю радость. Малтэр
радовался тому, что НЕ НАШЕЛ Оланти, который принадлежал принцессе. Боги
уберегли его от похищения вещи, из-за которой на него могла обрушить свой
гнев могущественная хэйми.



                                    7

   Храм Колахи-та-Майярэй, заложенный еще лет двести назад велением
короля Арринхо, не был достроен до сих пор, хотя службы здесь велись с
того времени, когда на массивном фундаменте храма был установлен алтарь.
Карми здесь прежде не бывала, но полагала, что сумеет ввести в храм
глайдер - хотя бы через огромные ворота. Однако, войдя в храм, она
убедилась, что этого рискованного трюка не потребуется. Над храмом не было
потолка. Правда, строители уже почти завершили возведение каркаса для
купола, но смять этот каркас для глайдера не составляло труда.
   Другое дело - следовало выяснить, возможно ли вообще извлечь
вмурованный в алтарь Миттауский меч. То, что для этого придется
разворотить алтарь, совершая тем самым святотатство, Карми мало
беспокоило: богов для нее не существовало. Но дать майярскому самомнению
здоровенную затрещину - это, по мнению Карми, могло стать равноценной
заменой мщению, от которого она, что уж тут скрывать, все-таки
отказываться не хотела.
   Колахи-та-Майярэй в народе часто называли Храмом на мече, и Карми со
злорадством предвидела уже время, когда Колахи станет Храмом ни на чем. К
алтарю она приблизиться не рискнула, но, присматриваясь издали, решила,
что для манипуляторов глайдера алтарь затруднений не представит.
   И Карми, внимательно все осмотрев, направилась к выходу, но что-то
знакомое услышала в речитативе монаха, сидящего у колонны. Вообще-то все
молитвенные речитативы на один лад, но Карми оглянулась и узнала. У
колонны сидел Агнер, еще год назад бывший учителем малолетней принцессы
Савири Сургарской.
   "Однако, где встретиться довелось..."
   Агнер сидел, уставившись в пол, и тянул молитву. Карми потянуло за
язык сказать: "Хорошо устроился, Агнер!", но она сдержалась, нашарила в
потайном кармашке пояса мелкую монету и бросила в чашку, стоящую перед
Агнером. Тот, заметив это, прервал бормотание и стал ожидать обычной
просьбы помолиться за чье-нибудь здоровье или что-нибудь еще.
   Карми помедлила, потом чуть слышно сказала, стараясь, чтобы голос
изменился от северогортуского выговора:
   - Расскажи о Третьем Ангеле, святой человек.
   Агнер не заподозрил ничего необычного. Монастырский устав запрещал
ему поднимать глаза на женщин, но если бы он даже и поднял глаза к лицу
Карми, он не узнал бы в этой бедной гортуской паломнице свою бывшую
ученицу.
   Однако напрягать голосовые связки за одну монетку ему не хотелось,
поэтому он заорал на весь храм, привлекая внимание других паломников:
   - Кто хочет услышать поучительную историю о возвышении и падении
Третьего Ангела, Ангела Судьбы, Ангела, Ведущего в Дорогу?
   Его истошный вопль, гулко разошедшийся в стенах храма, обратил на
себя внимание еще нескольких человек, и в чашке для подаяний заметно
прибавилось. Тогда Агнер начал рассказ, одновременно пытаясь заполучить
себе новых слушателей.
   - Слушайте историю удивительную о делах божественных, истоки которой
в седой древности, а конца ей и не видно! Слушайте о том, как восстал
Третий Ангел против Лучезарного Накоми Нанхо Ванра - а случилось это
совсем недавно по часом небесным! Дед моего деда видел, как сияла в небе
звезда Третьего Ангела, и видел, как вспыхнула она ярко, и видел, как
погасла она. Так слушайте же, вот повесть о мятежном ангеле! - Походили
люди, тоже желающие приобщиться к тайнам небесным, и бросали в чашку
Агнера монеты. Агнер воодушевленно продолжал: - Отец наш Накоми Ванр
правил в Мире под Хрустальными сводами, и никто - ни ангелы, ни демоны -
не решался бросить ему вызов. Иные боги сражались между собой, но все
споры прекращались, когда звучал голос Накоми Нанхо Ванра, потому что
никто не смел перечить лучезарному. И в те годы озаряли северный небосклон
три звезды, три ангела, три брата. Первым был Ангел Жизни, Ангел Рождений,
Ангел в Красном. Вторым был Ангел, Несущий Смерть, Гибельный Ангел, Ангел
в Белом. И третьим был Ангел Судьбы, Ангел в Черном. Каждый из этих
ангелов обладает могуществом, ибо боги рождаются, как и мы, люди; умирают,
хотя, если брать их жизнь и жизнь человеческую, богов можно считать
бессмертными. И перед Судьбой равны боги и люди, и эта сила, которую имеет
над земными и небесными созданиями Третий Ангел, придала ему непомерную
гордыню. О люди! Иногда, говоря о каком-нибудь человеке, терпящем бедствия
жизни, мы произносим с сожалением: "Такова его судьба", но это неверно,
слушайте меня, люди! Что за забота Божественной Судьбе беспокоиться о
жизни какого-нибудь смерда, или купца, или даже меня, смиренного инока?
Нет, люди майярские, нас, простых смертных, в пути нашем земном ведут иные
божества, те, кому мы ежедневно возносим молитвы, кому приносим наши
скромные пожертвования, или, наоборот, кого забываем мы почтить, погрязая
в неверии. А Судьба Божественная сотрясает царства и меняет судьбы
народов, она влияет на деяния богов и их помыслы. И Ангел в Черном
возомнил себя настолько сильным, что решил: он может соперничать с
Лучезарным Ванром, и решил: он сам может править под Хрустальными
небесами, и решил: он может затмить Лучезарного. Говорю вам, дед моего
деда видел, как начал крепнуть свет Звезды Третьего Ангела, и как однажды
свет Звезды пробил дневное сияние Лучезарного, и как среди бела дня в небе
появилась Звезда, более яркая, чем Вечерние или Утренние Сестры! И ваши
предки