а своей груди. - Ты знаешь, я всегда старался относиться к
тебе хорошо И я вовсе не намерен силой отбирать у тебя что-либо. Я могу
быть щедрым. Я достаточно богат и влиятелен, чтобы помочь тебе вернуть все
то, чего ты лишилась.
   - Моего мужа ты тоже можешь вернуть? - холодно спросила Карми.
   - Нет, разумеется, но разве в его смерти есть моя вина?
   - Я ни в чем тебя не виню, высокий принц, - ответила Карми. - Но
только после его смерти ничто не имеет для меня ценности достаточно
большой, чтобы об этом следовало говорить.
   - Значит, и вещь, которую я хочу получить от тебя, тоже не дорога?
   - Ее я хочу сохранить, - объявила Карми. - Это единственная память о
тех временах. И неужели тебе мало того, что ты имеешь? Пройдет град, и
тебе не надо будет ничего, - усмехнулась она.
   Горту сказал медленно:
   - Тогда я вынужден просить тебя, чтобы ты оставалась в моем замке. Я
даю тебе время, чтобы ты передумала. Если тебе понадобятся служанки, скажи
Шэрхо, он распорядится.
   - К твоим услугам, сударыня, - поклонился с усмешкой Шэрхо, понявший,
что Карми - вовсе не безродная простолюдинка.
   - На черта мне служанки? - благородный кэйвеский выговор в этот
момент звучал дико. - Пусть дадут мне пару одеял и какой-нибудь тюфяк...
   ...Ашар, разыскивавший вечером Карми, узнал от Керти, племянника
Горахо, что тот видел, как девушку увел в замок хокарэм принца. "Позвали
петь? - подумал Ашар. - Но почему же тогда не пригласили меня? Или это то,
чего она опасалась, когда отказывалась отвечать на вопросы?"
   Когда Карми не вернулась и завтра, и послезавтра, и через несколько
дней, Ашар понял, что здесь дела темные, тайные, к пению никакого
отношения не имеющие. А тут еще пришли с юга вести, что чума отступила;
ашаровские слушатели вспомнили о молитвах, перестали сорить деньгами, и
Ашар стал подумывать о том, что пора перебираться петь в другие края, не
так избалованные его вниманием.
   Перед уходом он занялся приведением в порядок денежных дел. С собой в
странствия он собрался взять лишь два золотых и немного серебра - на
дорожные расходы; весь же свой заработок в Лорцо он оставил Горахо с тем,
чтобы тот, если надо, пользовался деньгами. Ашар был человеком богатым и
мог бы жить в свое удовольствие в огромном фруктовом саду в окрестностях
Лорцо. Но там распоряжался сын Ашара, а старик, не желая баловать сына
подачками, предпочитал копить деньги в сундуке Горахо, чтобы сын получил
их после его смерти. Да и жить, считал Ашар, лучше богатым человеком, чем
все отдавшим родственникам старым дедом, никому не нужным и только
путающимся под ногами. По пути из Лорцо Ашар собирался зайти к сыну и
запасся хорошими подарками и для сына, и для невестки, и особенно для
внучат, чтобы дети с восторгом встречали каждое появление дедушки.
   - Погоди, погоди, - вспомнил Горахо. - А эта девка, Карми? Ты ее
сумку возьмешь с собой?
   - Пусть останется у тебя, - ответил Ашар. - Если она заявится, то
непременно придет к тебе.
   - А если она скажет, что в ее сумке что-то ценное было, а теперь
пропало? - предложил Горахо.
   - Что ты! - поднял на него глаза Ашар. - Неужели ты, цеховой мастер,
с безвестной девкой не справишься?
   - Странная она девка, - напомнил Горахо. - Вдруг из благородных?
   - Давай посмотрим, что в ее сумке, - предложил Ашар. - Я свидетелем
буду, если что затеется.
   Он принес сумку Карми и вытряхнул на лавку содержимое. Увесистый
сверток с монетами шлепнулся, скользнув, на пол. Горахо поднял его, но,
разгибаясь, услышал растерянный голос Ашара:
   - Знаешь, приятель, свидетелем я тебе не буду.
   Горахо глянул. Ашар держал в руках хокарэмское одеяние.
   - Ладно, - сказал с тяжелым сердцем Горахо. - Давай-ка уложим все на
место.



                                    4

   В день святого Сауаро, ближе к вечеру, ветер приволок с севера черную
зловещую тучу. Лучи заходящего солнца окрашивали края тучи в пурпурный
цвет, еще больше оттеняя ее темноту.
   Горту к небу не присматривался; пока он находился в своем замке,
погода его не интересовала; хлынувший дождь не мог нарушить его планов.
   Но дворовый мальчишка, прибежав в залу, закричал восторженно: "Град,
град!", и Горту, повинуясь внезапному предчувствию, выглянул, отодвинув
ставню, из окна.
   Да, туча принесла с собой град. Полупрозрачные бесцветные горошины с
дробным стуком сыпались во двор, отскакивали от каменных стен, впрыгивали
в открытое окно.
   "Пройдет град - и тебе не нужно будет ничего", - так сказала
несколько дней назад бывшая сургарская принцесса. И вот град пошел.
   "Прокляла, - догадался Горту. - Она прокляла меня!"
   Разве мог он забыть, что госпожа Карэна, или Ур-Руттул, или Карми -
как бы она себя не называла - не простая смертная. Она хэйми, одержимая, в
ее силах налагать проклятия или снимать проклятия, исцелять или насылать
неведомые хвори...
   "Прокляла... - в глубоком испуге догадывался высокий принц, который
вовсе не был трусом. - Зачем, зачем я с ней связался!"
   Смерть холодной рукой коснулась его груди; дыхание перехватило.
   - Шэрхо, - хотел крикнуть Горту, но голос стал сипящим, слабым.
   Однако хокарэм услышал, вбежал в покой, увидел побледневшего принца,
сползающего на пол, отирая дорогим кафтаном прокопченную побелку на стене.
   - Карми, - прохрипел принц, - позови Карми.
   - Немедленно, - кивнул хокарэм и, выскочив за двери, послал одного из
слуг позвать девушку: - Чтоб сей миг была здесь!
   Шэрхо в два прыжка вернулся к принцу, перетащил поближе пестрый
саутханский ковер и уложил принца прямо так, на пол, едва прикрытый грубой
шерстью.
   Он расстегнул кафтан и рубаху, тер грудь, попытался сделать массаж,
которому учился когда-то в Орвит-Ралло. Слуги, привлеченные его криком,
заглядывали в двери, толпились в коридоре. Кто-то побежал доложить
молодому принцу, и тот, встревоженный, прибежал на мгновение раньше Карми.
Девушка вбежала вслед за ним и с разбегу упала на колени около тела.
   - Прокляла, - бормотал принц, - прокляла меня, хэйми. - Глаза его уже не
видели.
   - Что ты, - ласково сказала потрясенная Карми. - Что ты испугался,
дядюшка...
   Голос ее проник в сознание умирающего; в глазах появилось осмысленное
выражение.
   - Ты не проклинала? - прошептал он.
   - Нет, нет, конечно, что ты, - убеждала его девушка.
   - Тогда я сейчас встану, - шептал принц. - Отдохну и встану... Только
отдохну...
   Он умер несколько минут спустя, затянутый смертельной усталостью в
глубокую дрему.
   - Умер, - сказал Шэрхо, опуская руки, но стоя, как стоял, на коленях
у тела.
   Стало тихо, и в этой тишине слышен был приглушенный плач Оль-Марутте,
всхлипывания служанок и вздохи слуг.
   Карми поднялась с колен. Казалось ей, что все смотрят на нее с
ненавистью; она попятилась, выбралась в коридор и, желая оказаться
подальше от замка, поспешила к воротам, еще не запертым на ночь, но
молодой Горту, задыхаясь, догнал ее, схватил за руку, развернул к себе.
   - Погоди, госпожа моя, - говорил он. - Погоди! Прокляла и убегаешь?
   - Нет, нет, - твердила она. - Поверь, это не я. Я не хотела...
   Молодой принц, однако, тащил ее за собой - не в те покои, где только
что умер его отец, а в другие; он втолкнул девушку в комнату и, плотно
закрыв дверь, привалился в изнеможении к стене.
   - Послушай, госпожа моя, я не хочу жить под твоими проклятиями. Сними
проклятья с моего рода, с моего замка, с мачехи моей и брата, уж не знаю,
кого ты еще могла проклясть; сними - и я клятву дам, что сделаю для тебя
все, что ты только пожелаешь...
   - Теперь ты послушай! - воскликнула Карми. - Клянусь хлебом, солнцем
над головой и святыми небесами, что я вовсе не желала смерти твоему отцу.
Моя вина в его смерти есть, я не отрицаю, но клянусь, что никто больше не
умрет от того, что я разозлилась на твоего отца. И мне не нужно ничего от
тебя, Горту, я не торгую ни жизнью, ни смертью, поверь мне!
   - Я хочу верить тебе, госпожа, - сказал молодой Горту. - Отец всегда
предупреждал меня, чтобы я был осторожен с тобой, а сам, видишь, не
уберегся.
   - Всегда предупреждал? - поразилась Карми. - О чем ты?
   - Ты же хэйми, а хэйми нельзя сердить.
   - Я - хэйми? - вскричала Карми. - Да что за чушь! Какая я хэйми?
   - Ты опять начинаешь сердиться, госпожа, - заметил принц.
   - Я не сержусь, - раздраженно ответила Карми. - Но что за выдумки
дурацкие?
   - Это не выдумки, - возразил принц. - Разве ты не знаешь, почему тебя
почти десять лет назад отдали Руттулу?
   - Да в чем, в чем я хэйми?
   - Во всем! Я не верил раньше, но теперь вижу - мой отец был прав. Ты
не похожа на благородную, но и на простолюдинку не похожа - откуда это в
тебе, госпожа? Конечно, ты хэйми. И я прошу тебя, госпожа моя, уходи из
Лорцо - или присутствие твое навлечет на наш город неисчислимые бедствия.
Я согласен отдать тебе все, что мы привезли из Сургары, только уходи,
пожалуйста.
   Карми попросила:
   - Покажи мне, что вы привезли из Сургары.
   Молодой Горту стремительно повел ее через комнаты.
   Весть о смерти высокого принца уже разбежалась по всему замку, как
круги по воде. Правда, никто пока еще не связывал кончину принца с
присутствием в замке Карми, но, очень вероятно, скоро дворня вспомнит, что
горту назвал Карми хэйми. Пока же поведение молодого принца вызывало
удивленные взгляды - ему надлежало быть у тела отца, а не бегать по замку
наперегонки с бродячей певичкой.
   В покоях, куда принц привел Карми, она сразу узнала собственный
сундучок с архивом. Принц быстро распахнул перед ней крышку и бросился к
громоздкому шкафу, вываливая на широкий стол сургарские трофеи. Карми
безразлично передирала все это.
   - Я сейчас позову людей, это упакуют, - проговорил принц, наполовину
обернувшись.
   - Мне это не нужно, - равнодушно откликнулась Карми, вороша
пергаменты. - Разве что... Дневник Руттула у тебя?
   - Это он? - принц показал ей толстые тетради. Карми приняла одну из
них в руки, быстро перелистала страницы, исписанные чужеземной скорописью.
   - Храни его, - сказала Карми, поднимая глаза на юношу. - Мне он не
нужен, но когда-нибудь его у тебя спросят. А мне его не сохранить...
   Принц кивнул и бережно спрятал тетради в потайной ящик в стене, вынув
оттуда шкатулку.
   - Твои драгоценности, - сказал принц, открывая шкатулку.
   - Да бог с ними, - махнула рукой Карми, но лежащие поверх всего бусы
заставили ее остановиться. - Погоди! Вот это я возьму.
   В ее руки скользнули знакомые ей янтарные бусы Руттула. "Стажерский
ключ" по-прежнему был прицеплен к одной из бусин.
   - Я отдам тебе за него Оланти, - сказала Карми, нежно поглаживая это
странное ожерелье.
   - Не надо, - отозвался принц. - Зачем мне второй Оланти?
   - Смотри, - усмехнулась Карми. - Я еще раз не предложу.
   - Мне ничего от тебя не нужно, - твердо повторил принц.
   - Если б я знала... - проговорила Карми, вертя в руках "стажерский
ключ". - Если б я знала, что эта вещь у твоего отца, я бы обменяла ее на
Оланти.
   - То, что случилось, не изменишь, - ответил молодой принц. - А я не
хочу от тебя ничего брать.
   - Мне нужны только эти бусы и тетради Руттула, - сказала Карми. -
Остальное я могу тебе подарить. Если хочешь, можно и дарственную запись
составить.
   Принц глянул на нее зверем:
   - Вот что, госпожа моя, если ты взяла все, что тебе нужно, уходи и
оставь меня в покое. А насмешек твоих я терпеть не намерен - будь даже ты
трижды хэйми.
   Карми пожала плечами:
   - Извини, принц, если можешь... Да, я пойду, пожалуй. Прощай!
   Она уверенно двинулась прочь. Ворота замка были еще открыты; стража,
получив известие о смерти хозяина, обсуждала происшествие, забыв о своих
обязанностях, несмотря на то, что начали сгущаться сумерки.
   Карми беспрепятственно миновала ворота и вышла на мрачные улочки
города Лорцо. Сумерки - не самое лучше время для прогулок одиноких
девушек, и Карми несколько раз приходилось переходить на бег, чтобы
избавиться от пьяных ухаживаний, а разок, уже недалеко от дома Горахо, ей
пришлось показать, что она умеет драться.
   Горахо, обеспокоенный неясными слухами, стоял у дверей своей лавки.
Карми подошла и скромно, как подобает небогатой девушке, поздоровалась с
ним, спросив об Ашаре.
   - Ашар ушел, госпожа хокарэми, - ответил Горахо почтительно.
   - А, - поняла Карми. - В моей сумке пошарили, похоже?
   Горахо пропустил ее в дом.
   - Говорят, в замке что-то произошло? - спросил он.
   - Горту умер, - кивнула Карми, вытаскивая из-под скамьи свою сумку.
   - Святые небеса! - воскликнул Горахо. - Отчего же он умер, моя
госпожа?
   Карми, достав из сумки Смироловы хокарэмские одежки, сказала
равнодушно:
   - От проклятия хэйми.
   Она тут же начала переодеваться, и Горахо стыдливо отвел глаза.
   - Собери лучше мне чего-нибудь поесть в дорогу, - сказала Карми,
заметив его смущение.
   Горахо метнулся за провизией и мигом принес каравай хлеба и солидный
кусок вяленого мяса; в широкие листья раннего летнего транги был завернут
липкий комок сухого варенья, а в лыковом туеске лежало полдюжины яиц.
   - Ну-ну, - сказала Карми, вертя в руках драные хокарэмские сапоги. -
Куда мне столько? - Она побросала съестные припасы в сумку, оставив часть
на скамье, бросила, решившись, сверху и сапоги, подумав, что лучше ходить
в удобных башмаках бродячей певуньи. - И не продашь ли ты мне нож?
   - Метательный, боевой или... - начал горахо.
   - Или, - усмехнулась Карми. - Есть ножи на саутханский лад, знаешь
такие?
   - Конечно, госпожа. - Горахо тут же принес несколько ножей - довольно
тяжелых и длинных. Среди них был один наиболее ценный, в кожаных ножнах,
украшенных серебряными блестками, очень дорогой, но Горахо охотно бы
пожертвовал им, лишь бы избавиться от опасной гостьи.
   Как он и ожидал, нож привлек внимание Карми.
   - У меня на него денег не хватит, - проговорила она, примеряясь к
рукояти. - В долг поверишь?
   - Да, конечно.
   - Сколько за него хочешь?
   - Шестнадцать эрау, - ответил Горахо, называя не ту цену, которую
запрашивал с покупателей, а ту, за которую в конце-концов продал бы нож
после упорного торга.
   - Я заплачу не позднее чем через два месяца, - сказала Карми,
прикидывая в уме лорцоский ростовщический процент. Получалось, что через
два месяца ей придется заплатить почти двадцать пять эрау.
   - Заплатишь, когда тебе будет угодно, госпожа, - поклонился Горахо,
вовсе не надеющийся когда-то получить за нож деньги.
   Карми нацепила ножны с ножом на пояс, затянула ремень, одернула
куртку и, подхватив котомку, ушла. Когда она подошла к городским воротам,
было уже совсем темно, и они были заперты; однако стражники из уважения к
хокарэмскому сословию выпустили Карми через гонцовскую калитку. Конечно,
они узнали "Ашарову внучку", но задавать вопросы хокарэми ни у кого не
повернулся язык.
   И Карми направилась на запад по Миттаускому тракту, спеша побыстрее
оказаться у горного озера, где сейчас стоял глайдер.
   Шэрхо, получив возможность отлучиться от похоронной суеты только на
второй день, явился к Горахо наводить справки о таинственной хэйми.
Оружейник тут же заявил, что хокарэми ушла в тот самый вечер, когда умер
принц.
   Шэрхо, услыхав, что Карми именуют хокарэми, удивился, но вида не
показал.
   - Ты уверен, что она хокарэми? - спросил Шэрхо. - Лучше помолчать,
чем выдумывать невесть что.
   - Но она на глазах у меня переоделась в хокарэмскую одежду, -
объяснил Горахо.
   - А, тогда действительно, - равнодушно согласился Шэрхо, скрывая
недоумение. - Но я бы не советовал тебе об этом кому-нибудь рассказывать.
   - Да весь город уже болтает, - возразил Горахо. И не с моих слов,
поверь.
   К Шэрхо он мог позволить себе отнестись более фамильярно. Шэрхо был
давно всем известен, он был свой, лорцоский, и оружие, случалось, Шэрхо
покупал у Горахо.
   - Все же лучше не болтать, - проговорил Шэрхо на прощание.
   Получалось, чем дальше, тем больше загадок задавала странная девчонка
Карми. Конечно, она не могла быть хокарэми, Шэрхо в этом не сомневался,
однако откуда же она могла взять хокарэмскую одежду непонятно. И поведение
Карми ставило в тупик: слишком вольно она себя держала и с Шэрхо, и с
принцем.
   "И для того, чтобы связаться с Карми, - вспомнил Шэрхо, - принц
отослал двоих хокарэмов - которые, как я понимаю, могли ее узнать."
   Позже, когда весть о смерти хозяина дошла до этих двоих, они
вернулись, но ни один, ни другой не могли понять, кто эта девушка.
Приметы, которые тщательно описал Шэрхо, никого не напомнили двум
хокарэмам, каждый из которых не менее трех раз видел принцессу Сургарскую.
Но разве какой-нибудь хокарэм мог допустить, что аристократка может вести
себя подобным образом?
   Стенхе и Маву, конечно, могли бы рассказать о своей подопечной
принцессе, но никто из майярский хокарэмов уже давно не видал их; ходили
даже слухи, что они погибли в Сургаре.
   Из майярский хокарэмов кое-что о сургарской принцессе мог бы поведать
Мангурре, телохранитель Готтиса Пайры, но Мангурре, определив как-то
принцессу как забавную девицу, по обыкновению своему в подробности
вдаваться не стал, полагая, что чем меньше о женщине говорят, тем для нее
лучше.



                                    5

   Горное озеро встретило Карми безлюдьем, и хорошо знакомый пейзаж
воскресил в ее душе воспоминания о тех деньках, которые когда-то проводила
здесь маленькая принцесса Сава. Но когда она, миновав скалистый мыс,
далеко вдающийся в озеро, увидела со склона долину, в которой прежде
располагался лагерь Руттула, она поняла, что и здесь остались следы резни,
которая полгода назад пронеслась по Сургаре.
   Шесты и рваные клочья шатров еще валялись на каменистой земле, а в
том месте, где раньше стояла палатка Руттула, был насыпан огромный курган
из небольших камней. Шест, стоящий на вершине кургана, пестрел вьющимися
на ветру лиловыми, оранжевыми и белыми лентами, и Карми по этому
поминальному знаку поняла, что весной, когда сошел снег, миттауские монахи
похоронили мертвых. Вероятно, где-то рядом они устроили и монастырь, и
Карми завертела головой, отыскивая их следы. Почти сразу она увидела
островерхих шатер из свежесрубленных бревен - часовню - и рядом -
недостроенную избу. Двое монахов тащили бревно, а еще один, совсем старый,
сидел у часовни, твердя молитвы.
   Карми спустилась к постройкам и, подойдя к часовне, села около
монаха, а тот, не обращая на нее внимания, тянул речитатив на древнем
языке, на котором тысячу лет назад говорило все население этого края от
западного Майяра до восточного Саутхо. Современный миттауский был ему
родственен, но, зная этот язык достаточно хорошо, Карми могла только
догадываться, о чем ведет речь старый монах. Перед ним лежала книга, и
старик даже перелистывал ее страницы, но текст монах бормотал наизусть,
лишь изредка сверяясь с книгой.
   Дочитав до конца главы, монах остановился. Он потянулся за кувшином с
питьем, но Карми опередила его, услужливо налив пахучий мятный напиток в
затейливо разукрашенную глиняную чашку.
   Монах поблагодарил ее на ломаном майярском; Карми поспешно ответила
по-миттауски. У монахов с хокарэмами отношения сложные, но миттауские
монахи более терпимы к людям, чем майярские; тем более, что и девушка в
хокарэмской одежде не склонна была задирать служителей божьих.
   Как надо разговаривать с миттаускими монахами, Карми не знала; в дни
ее прошлогоднего путешествия в Миттаур с монахами разговаривал Стенхе, для
нее же самой они были тогда неинтересным приложением к пещерным храмам
Нтангра и монастырю Карали-лори. Теперь приходилось пенять себе за
невнимательность, и Карми, вздохнув, начала нащупывать манеру общения.
   Она заговорила о красотах нтангрских храмов - эта тема была приятна
миттаусцам; монах, благосклонно предложив ей поесть с дороги, вручил чашку
со своим питьем. Карми, с удовольствием прихлебывая из чашки прохладный
напиток, выслушала притчу о трех путниках, сама тут же рассказала другую
п