еж двумя стражниками, которые, кажется,
никак не отреагировали на происходящее, прошел Мудзюру. Огромные двери
за ним мягко закрылись.
	Мудзюру покачал головой.
	- Жестокость человека не заключается в уподоблении трупоеду, - сказал
он. - Что это?
	- А приятно было смотреть, как меня рвали собаки? - прохрипел
Кагэро. - Да ладно бы уже собаки. Это же были наполовину люди! Что ты с ними
сделал? Убил?
	- Убил, конечно, но быстро, - ответил Мудзюру. - Им не было больно.
	Кагэро помолчал.
	- Ты разрушил всю мою жизнь... - сказал он после нескольких минут
молчания.
	- Опять! Опять ты за свое! Как же ты мне надоел своим скулежом! Да
будь ты мужчиной, в конце концов!
	- Мужчиной? Тот, кто без всякой причины убивает людей, называется
настоящим мужчиной?
	- Брось ты эти свои мысли. У тебя есть все: власть, сила. Выше тебя
человека нет. Все, ты вправе хоть весь этот народ уничтожить. Живи в свое
удовольствие!
	- Какая тебе с этого выгода? Ты, вроде, говорил что-то об Истине...
Забыл уже? Или никогда и не было никакой Истины?
	- Есть все, но цена очень высока. Мне же выгода самая прямая. Каждый
убитый тобой человек прибавляет мне лет жизни. Ты пойми, что я отдал часть
себя тебе.
	- То есть, как прибавляет? - изумился Кагэро.
	- Вот так. Пока что мы с тобой - одно целое, две половины. А ты
что думал?
	- Ты живешь за мой счет.
	- Конечно. А мне сейчас иначе и нельзя. Ты должен убивать, чтобы я
мог жить. А если я умру - ты тоже долго не проживешь. Потом ты, конечно,
отделишься, но сейчас...
	- И как же так получается?..
	- Легко. Знаешь, жизнь - она вроде воды в кувшине. Чем старше
человек, чем больше кувшин, тем больше может в нем уместиться воды. Но кув-
шин-то запечатан, туда не влезешь. Смерть - это не разрушение, это обмен.
Когда умирает один взрослый человек, может быть, десяток младенцев получают
возможность родиться.
	- Я не буду... - Кагэро замотал головой. - Не буду, слышишь! Десять
разных личностей... ради тебя одного.
	- Будешь. Будешь, куда ты денешься.
	- Назови хоть одну причину.
	Мудзюру засмеялся своим скрипучим, хриплым смехом.
	- Какая может быть причина? Я так сказал, значит, так и будет!
Может, мы и две половины, но я изначально сильнее. А силу, знаешь ли, можно
только самому накопить.
	- Тогда я буду убивать только младенцев. Пусть тебе будет хуже.
	- Пожалуйста, - Мудзюру пожал плечами.

	Глотая колючий воздух, Кагэро выбежал вон. Безразличные взгляды
вонзались в него подобно копьям. Он остановился где-то на полпути к выходу
из дворца.
	- Отвернитесь! - заорал изо всех сил. И это помогло. Пришла уста-
лость, захотелось лечь и никого не видеть. И ничего не слышать.
	Когда он вернулся в зал, все было убрано и вымыто. Ни капли крови
не осталось на каменном, отполированном до зеркального блеска полу. Кагэро
мысленно поблагодарил слуг - заметь он где-нибудь кровь, вообще потерял бы
сознание.
	Оказывается, это очень трудно - убивать. Раньше человеческая жизнь,
тем более, жизнь абсолютно чужого человека для него ничего не значила.
Сейчас же убийство полусумасшедшего крестьянина, которого вообще впустили
по ошибке, все перевернуло в нем. Сердце жала такая боль, что впору было
самому себе вонзить меч в живот. Он не мог отогнать назойливые мысли, в
которых постоянно возвращался в тот круг из света.
	Кагэро принялся мерить шагами зал. Немалых размеров, он был полон
той роскоши, на которую давно никто не обращает внимания и служит она лишь
для _отделения от остальных_. В чужой шкуре Кагэро чувствовал себя как в
тюрьме - хочется вырваться, да нельзя. Это камера с глухими стенами, без
окон и дверей.
	И Кагэро яростно впечатывал ступни в каменный пол.

	* * *

	Так прошло несколько дней - в непрерывных душевных мучениях. Кагэро
оказался на грани сумасшествия. Он стал всего бояться. Собственная тень
иногда казалась ему жутким существом _с той стороны_. Покорные слуги и
стражники - мертвецами, которые по злой прихоти колдуна не могут найти
успокоения.
	Но самым страшным временем была ночь. Каждый шорох, а ими огромный
дворец был наполнен до отказа, заставлял сердце подпрыгивать чуть ли не
до подбородка.
	А потом пришла весть, которая всколыхнула все дворцовое болото.
	Восстание. На юге страны. Массовое восстание ремесленников и
рабочих. Они были неопытны в военном деле, но их было много, очень много.
И, что встревожило больше всего, к ним примыкали люди. Они двигались на
север громадной, постоянно нарастающей волной.
	Война.
	И снова война. Когда же закончатся эти войны?
	Сказали, что в окрестных селениях начались волнения. Кагэро не
встречал на лицах дворцовых слуг и прочих людей, пригревшихся под теплым
боком императора, страха. Они знали, что выживут. Что даже если бунтари
будут атаковать дворец и прекрасная охрана, настоящая небольшая армия, не
выдержит напора, они смогут уйти через один из тайных лазов.
	И Кагэро тоже, знал, что при любом раскладе останется в живых. Но!
Ведь он носит лицо настоящего императора, которого звали Госага. Как он
после этого сможет показаться на людях?
	Впрочем, он не верил, что какое-то восстание, невесть как вообще
родившееся, перерастет в настоящую войну. Возможно, это от незнания - в ту
глушь, где Кагэро прожил большую часть жизни, новости приходят раз в год,
если не реже.
	И новая мысль заставила его сознание вздрогнуть.
	Большую часть жизни... Но ведь было что-то до этого. Кагэро поймал
себя на том, что совершенно не помнит своего детства и отрочества. Мало того,
ему никогда даже в голову не приходило _вспоминать_. Словно кто-то наложил
на эту часть памяти некий запрет. Запер на сто замков.
	Что же было?..
	Он нашел какую-то комнатку, где не ощущалась всеобщая суматоха.
Наверное, в этот момент его искали, но Кагэро было не до этого. Ему нужно
было подумать. Обязательно нужно вспомнить, что было...
	Чертова память, будь ты неладна. Кагэро даже вспотел от волнения и
напряжения. Но как ни старался, почти ничего не смог выловить из этого
черного омута, откуда несло болотом...
	Впрочем, кое-что ему все же удалось вспомнить. Но только горы.
Белые, ослепительно-яркие шапки на верхушках гор. Гора Фудзи. И все это не
далеко, как привык он видеть, а здесь, совсем рядом... Селение. То самое,
где он жил. Там веками устанавливались собственные обычаи, так как селение
было абсолютно изолированное от остального мира. До десяти лет Кагэро
считал, что мир ограничивается несколькими доступными ему долинами, а за
_разломом_ уже не было ничего. Разлом - гигантское ущелье, вероятнее всего,
просто трещина. Очень древняя. Наверное, она и отрезала людям путь назад.
Людям, которые пришли на новое место.
	И они жили собственной жизнью. Потом, когда Кагэро убежал... Да, он
нашел путь и смог убежать, потому что... И ему пришлось заново учиться
разговаривать. Люди, которых он встретил, не понимали его, а он не понимал
их. Казалось, слова похожи, но смысл ускользал.
	Убежал он из-за этих самых обычаев. Люди поклонялись каким-то своим
богам, строили жертвенники, приносили жертвы. Чаще всего жертвами становились
люди, младенцы или молодые женщины. Пять дней их кормили лучшей пищей и
поили лучшей водой. За пять дней люди успевали стать такими толстыми, что
Кагэро удивлялся, как не ломаются носилки, на которых их несли к жертвеннику.
Но это что касается женщин. Младенцев просто забирали у матери. Впрочем,
никто и не возражал. Во-первых, потому что жрецы считались кем-то, кто
стоит гораздо выше обычных людей. Во-вторых, матери еще до рождения ребенка
сообщали, что выбрали именно ее сына или дочь. И тогда уже мать жила, как
богиня. Все месяцы беременности. Когда наступали роды, ее опаивали каким-то
варевом, которое было призвано избавить ее от боли и, тем самым, охранить
ребенка от лишних потрясений. Ведь известно, что дети чувствуют то же, что
и матери, особенно нерожденные дети. И наоборот. Зелье и впрямь унимало
боль, но что-то в нем было... Женщины очень быстро гасли, усыхали и, в конце
концов, умирали.
	И тут Кагэро будто получил удар молнией.
	Ну конечно! Его тоже должны были принести в жертву, бросить живого
в ритуальный костер под ритмичный гул барабанов. Именно живого, чтобы
жизненная сила смешалась с огнем и тот насытился. Да, они поклонялись и
огню тоже. Зачем божеству холодный труп?
	Но жрецам мальчик не понравился. Он выглядел больным: был бледен,
очень худ. Его вообще хотели выбросить в пропасть, как поступали со всеми
больными младенцами, но не выбросили. Одна женщина взяла его. Зачем?.. Но
Кагэро мысленно поблагодарил ее... Или ему нужно было проклясть ее? Пусть
бы его бросили на камни, зато его миновал бы весь этот ад...
	Кагэро едва не захлебнулся от потока воспоминаний. Стоило выскочить
наружу одной картинке из-под покрывала памяти, как вслед за ней посыпалось
то, о чем он и не хотел бы вспоминать. Например, сумасшедшую женщину, которая
заменила ему мать. Она рыдала и заламывала руки, когда находила на коже
Кагэро крохотную царапинку, но она же жестоко избивала его в моменты
приступов. Она била его палкой, толстой деревянной палкой. Хорошо, что
женщина, мужчина бы так приложился, что и слег бы навеки Кагэро.
	И тогда он убежал.
	Сначала он скрылся в ближайших горах, но это укрытие могло быть
только временным. Однажды ночью, сидя за камнями, он видел, как убила себя
та женщина. Она очень громко кричала и плакала, бегала по улицам, цеплялась
ко всем за одежду. А потом просто схватила нож и всадила себе в грудь. Прямо
там, на виду у всех.
	И ничего не произошло. Кое-кто покачал головой, тело просто убрали
и все, больше Кагэро ничего не видел.
	Наконец, он нашел способ выбраться из каменной тюрьмы. Дерево росло
прямо на скалах. Если его повалить, то можно перебраться на ту сторону.
Его не заметили, потому что оно невысокое и очень тонкое. Мальчика еще
выдержит, а вот под взрослым затрещит. Ущелье в нескольких местах было уже,
чем везде. Кагэро расшатал дерево, обрубил корни острыми камнями - деревья,
растущие на камнях, держатся за них не очень прочно.
	Дерево достало, но его так мотало над пропастью, что ни один нормаль-
ный человек в здравом уме не полез бы по этому мостику. Кагэро полез. И
переполз на другую сторону, хотя на то время, пока он лез, сердце его оста-
новилось.
	Потом он несколько дней подряд бежал. Ночью лежал, обливаясь потом,
а боль истязала мышцы, утром он снова пускался в бег. И вскоре просто
свалился обессиленный. Голод и немыслимые нагрузки, да вдобавок жажда - а
Кагэро тогда было лет четырнадцать-пятнадцать. Много ли надо?
	Он был тогда уверен, что пришел его конец. И умирал без всякой
злобы в мыслях. Что умирающему прежние обиды? Какое они теперь имеют для
него значение? А ничего такого, за что нужно обязательно отомстить, у него
в памяти не было. Тогда не было.
	Кагэро даже улыбнулся, когда вспомнил о мести.
	Он подождет несколько дней. Нет никакого смысла бросать солдат в
бой сейчас - это только потери. Гораздо важнее укрепиться здесь. Хоть это
и последний шанс - для солдат, не для него. И всем этим слугам он тоже не
даст спастись. Пусть берут мечи, копья - и в перед, благо, этого добра во
дворце на всех хватит. Нечего, нечего отсиживаться...
	А некоторых из восставших он даже оставит в живых. На время. Мысль
радостно билась в мозгу. Кагэро зашагал по дворцовым коридорам, вышел на
балкон - подобие балкона, огромная огороженная площадка, нависающая над
бездной. Отсюда ему была отлично видна дорога. Сейчас над ней курилась
пыль, а скоро она встанет настоящей тучей.
	Он перебирал в памяти лица тех, кого ему нужно будет узнать среди
огромной, наверняка, грязной, истощенной, озлобленной толпы. Лица тех, кто
превратил его в калеку. Если бы не Мудзюру...
	Опять "если бы"! Выходит, Кагэро почти всем, что имеет, обязан
зеленоглазому демону! Ох, как это тяжко, чувствовать себя должником...
Долг он как меч над головой висит. Как камень на сердце - и давит, давит,
давит... И почему этот камень моментально обращается в золотой слиток, кото-
рый ходит в карман тому, кому должен?
	...если бы не Мудзюру, Кагэро никогда и не смог бы держать спину
прямо. Мог бы выступать, себя, уродца, показывать. Впрочем, кто бы стал на
него смотреть? Что можно увидеть в грязном оборванце-калеке? Ох, лучше бы
они его тогда убили... Лучше бы ты, Сидзима, не брался за меня... Ничего,
еще будет шанс умереть.

	Все эти дни дурные вести сыпались одна за одной. Напряжение все
нарастало. Видя безразличие императора, дворцовый люд нервничал. А Кагэро
забавлялся, глядя на все это. Ему были смешны людишки, они казались ему
такими мелкими и жалкими, что даже пальцем бы не двинул ради них. Как
блохи на тарелке - прыгают и прыгают. И каждый - только о себе думает, только
о себе... В принципе, оно и правильно, когда на сковороду сажают, тут не
до солидарности. А с другой стороны подло как-то.
	Кагэро знал, что подобное можно видеть только в таком вот обществе.
На войне люди так сближаются, что меч готовы проглотить за товарища. Но там
другая обстановка, там по краю ходишь, между жизнью и смертью. Каждый день
последний. Каждая ночь последняя. Потому и спешат насмотреться на Солнце,
на небо... Спешат наговориться. А ежели селение встречается, так то вообще...
	Правда, случается и по иному. Случается так, что люди друг другу
глотки грызут за кусок хлеба, который и хлебом-то уже не назовешь. И в бою
бесчинствуют. Многие с ума сходят. Потом часто можно увидеть, как кто-то
ходит по полю боя, раненых добивает. А потом и себя, потому что зачем жить,
когда жизни нет?..
	И от таких мыслей окружающие Кагэро люди казались ему еще более
ничтожными. Сейчас потянет дымом и все разбегутся по норам своим. Но он же
чувствовал, что нужен помощник. Сам Кагэро не справится.
	Ответ пришел неожиданно. Госага. Кагэро прислушался. Нет, вроде,
еще жива истерзанная личность императора. Еще мерцает огнем жизни где-то
в глубинах своей темницы.

	...Чувство было такое, будто хочешь разрезать ножом свою же руку.
Кагэро как-то пробовал разрезать кожу на пальце. Это было больше похоже на
казнь. И тем страшнее, что сила, что-то вроде искушения, заставляла его
продолжать. А он не мог. Кагэро тогда взмок от пота, из глаз его катились
слезы, все тело содрогалось, когда лезвие прикасалось к медленно растущему
вглубь разрезу. Когда, наконец, полилась кровь, он испытал такое облегчение,
будто избавился от всех долгов жизни сразу.
	Так вот, чувство было очень похожее. Только примитивный животный
страх усугублялся тем, что существовала вполне реальная опасность не вер-
нуться назад. Вернее, вообще никуда не вернуться.
	Была уже ночь. И, что странно, стояла полная тишина. Возможно, из-за
того, что мысли Кагэро были заняты другим, он просто не слышал обычных
шорохов и шумов. На этот раз ощущения были немного иными. Словно водоворот
какой-то потянул вглубь. Кагэро вначале сопротивлялся, но потом понял, что
так ничего не получится - срабатывали примитивные инстинкты.
	Вот только странно, откуда в человеке пунктик, предохраняющий от
подобных действий с самим собой? Неужели природа заложила и это? Что же
еще нового можно найти в себе?..
	В конце концов, удалось Кагэро нырнуть в черный искрящийся водоворот.
Нырнул - и сдавило грудь удушье. Конечно, одно дело в чужую душу, а другое,
когда в свою... Словно вода сдавила его. Да так сдавила, что глаза чуть
не вылезли из орбит. И ребра, казалось, вот-вот затрещат. Но дотянул. Выки-
нуло черной волной наверх. Правда, легкие так и не наполнились воздухом.
Не было воздуха.
	Впрочем, ничего и не случилось. Да, удушье продолжало рвать грудь,
но полежав так немного, Кагэро понял: ничего не происходит. Он встал, прошел
взад-вперед. Тихо шуршал черный мелкий песок под ногами. Он был очень мягок
и текуч, ноги постоянно ползли в разные стороны. Такая же черная вода
плескалась рядом. От нее шел удушливый, едкий пар.
	Да здесь вообще все черное! Не темнота, нет, все отлично видно, но
и земля, и небо, и море, и скалы какие-то - все окрашено в черный цвет. За
скалами Кагэро разглядел массивное строение из камня - высокие башни со
шпилями и прорезями окон, ворота, стены. Все, конечно, черное, только в
окнах башни самой большой, которая в центре, сияло что-то бледно-лиловое.

	...Изнутри дохнуло вековым холодом. Честно говоря, очень страшно
было идти туда. Даже смотреть вглубь темных коридоров, где постоянно
мелькало что-то серое, было страшно. И Кагэро хотел было идти прочь, когда
на полу вспыхнула алая нить. Уходила в те коридоры, где вздохи раздавались
да тени мелькали.
	Конец нити терялся где-то в темноте бесконечных комнат, мрачных
холодных залов, где Кагэро неизменно замечал призрачные силуэты людей. Кое-
где в коридорах горелы факелы на стенах, но свет от огня был неверный и
только отгонял темноту. Та вставала в двух шагах, упиралась, становилось
плотной и от того еще более страшной. Вокруг летали серые тени, впрочем,
они редко приближались к Кагэро. А вздохи, от которых гудели сами стены,
кажется, неслись откуда-то сверху.
	Наконец, нога Кагэро ступила на первую ступень винтовой лестницы,
уходящей высоко вверх. Здесь постоянно что-то выло и только приглядевшись
Кагэро увидел черную, облезлую собаку, прикованную цепью к стене. Собака
была совершенно лысой, морщинистую бурую кожу ее изъели язвы. Под брюхом
болтался гладкий кожистый мешок, и Кагэро едва не вырвало, когда он
представил себе, _что_ в этом мешке. Когда собака выла или лаяла, из пасти
вываливался черный лоскут-язык.
	Кагэро подернул плечами и пошел вверх.
	Вначале идти было легко, но каждый шаг давался со все большими
усилиями. Кагэро списывал это на усталость, но когда счет дошел примерно до
сотой ступени, он просто не смог поднять ногу. Словно приросла к камню.
Тогда он пополз. Упирался "всеми четырьмя" в ступени и даже не заметил,
как лестница кончилась.
	Комната на башне как раз и была залита тем самым мертвяще-лиловым
светом. Который, впрочем, погас, стоило Кагэро ступить на пол комнаты.
	Здесь были только стены. И паутина из цепей. Великое множество
цепей, не особо толстых, тянулось от стен, потолка, пола к центру, где
окутанное этими цепями висело тело человека, мужчины. Низко свисали седые,
грязные волосы. Все тело было испещрено многочисленными ранами от постоянного
соприкосновения с железом. Но он был жив!
	Кагэро подошел, осторожно взялся за подбородок, поднял голову... и
похолодел. Это был он сам. Лицо, конечно, вытянулось, под слоем грязи
угадывалась сильная бледность, щеки ввалились, а глаза запали, но это был
Кагэро! Тот самый, прежний Кагэро! Он потряс голову, не выпуская подбородка
из пальцев. Заключенный застонал, поднял веки - под ними оказались черные
дыры, в которых клубилась тьма. В этих глазах Кагэро увидел абсолютную
пустоту, черную, всепоглощающую...
	...и черный водоворот подхватил его...
	...удушье стало невыносимым...
	...боль...
	...его выбросило на поверхность, но не на мягкий, плывущий песок,
а на твердый пол.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

	"Вот оно как. Выходит, это не Госага пленник, а я сам загнал себя
в тюрьму. Хм-м... Правильно говорил Мудзюру, зря я сопротивляюсь. Зря.
Лучше бы принять все как есть... А как иначе разбить цепи?..
	И, значит, помочь мне будет некому. Чью же я жизнь тогда чувствую
в себе? Это не моя, точно знаю. Может, Мудзюру? Он ведь говорил, что мы
с ним... Впрочем, уже не очень хочется верить тому, что он говорит".
	Так думал Кагэро, глядя на чистое небо. Там, в вышине, парили очень
редкие белые облачка и жизнь могла бы показаться такой беззаботной... если
бы не понимание того, что это далеко не так.
	Солдаты стояли кольцом вокруг дворца. Но это только для отвода глаз.
Одни добровольцы - они в любом случае умрут первыми. Большая часть миниа-
тюрной армии сидела сейчас по кустам да зарослям травы с луками. От мечей
в траве пользы мало, они, если повезет, первое время вообще не будут вынимать
их из ножен. Хоть бы повезло...
	Кагэро беспокоился о том, чтобы не убили, кого не надо.
	Вот и пыль поднялась вдалеке. Все