м  выбирает
свою судьбу - и  не  ради  ответа  пишу  тебе.  Просто  привыкла  к  этому
мысленному общению с тобой, мне так легче. Будь счастлив..."

     "...Пять лет прошло. Помнишь, было солнце и шел дождь, ты пил кофе, а
я говорила тебе о Данае? Пять лет. Знаешь, я все еще  на  что-то  надеюсь,
любимый, хотя это, наверное, и глупо..."

     "...Он  начал  смотреть,  понимаешь  ты,  он  СМОТРИТ.  Господи,  это
проклятие, но за что, за что?.. Никогда раньше такого не было. Подходит  и
смотрит в упор на разные предметы, понимаешь? Смотрит  в  упор,  и  словно
каменеет, ничего не слышит, лицо бледнеет, а  глаза...  Господи,  какие-то
дикие глаза, мне жутко, жутко, понимаешь? Страшно писать такое, но у  него
нечеловеческие глаза! Врачи пожимают плечами, но я-то  видела,  понимаешь,
видела! Помнишь герань на подоконнике? Два месяца подряд, целых два месяца
он вот ТАК смотрел на нее. Она засохла,  совершенно  засохла,  господи,  я
сойду с ума... За что, господи?"

     "...Я боюсь его, боюсь, мне кажется,  что  по  утрам  он  не  спит  и
смотрит на меня из-под одеяла, я чувствую его взгляд. Больше месяца  лежал
в больнице, врачи бормочут что-то невразумительное..."

     "...Сплю на кухне, закрываю дверь, слышу, как  он  ходит  за  дверью,
зовет, а я боюсь. Уезжала в санаторий, оставляла его с моим отцом.  Милый,
это какой-то кошмар! Отцу совсем плохо... Он вот ТАК смотрел на отца..."

     "Боже, я не могу оттащить его от зеркала. Он смотрит, смотрит -  ТАК.
Выбросила все зеркала... Но вчера вечером он тихонько  зашел  на  кухню  и
смотрел на свое отражение в окне. Я не могу больше! Врачи шарахаются,  как
от прокаженной, посылают из кабинета в кабинет... да я и есть прокаженная,
что-то проникло в меня (помнишь тот золотой дождь?) - и вот... Господи,  я
ничего не могу сделать, с бессильна..."

     "Не знаю, читаешь ли ты мои письма. Даже если не читаешь,  даже  если
их выбрасывают как невостребованные - все равно. Это последнее мое письмо.
Не беспокойся, действительно последнее.
     Он был похож на тебя. Но он был другим. Не таким, как все мы.  Я  уже
не плачу, у меня просто нет слез, да и  не  нужны  они  мне  больше.  Будь
проклят тот страшный золотой дождь, будь проклято  солнце!  Ненавижу  этот
уродливый мир,  злой  мир,  перекроивший  на  свой  собственный  лад  даже
безобидные древние мифы. Да, мой  Персей  убил  собственного  деда,  моего
отца, но не победил чудовищную Горгону Медузу, а сам  превратился  в  нее.
Его больше нет, и  меня  тоже  больше  нет.  Постарайся  быть  счастливым,
любимый, только не открывай окна, никогда не открывай окна и не подставляй
ладони под дождь. Прощай..."


     Кто это написал, кто сочинил  такое?  Сочинил?..  Мрачная  фантастика
стала мрачной реальностью, не напрасно я думал  об  этом  в  автобусе,  не
случайно каким-то тайным зрением видел отблески  близкого  будущего.  Силы
небесные, я то в воображении своем посылал космические  корабли  в  другие
звездные миры, я отправлял своих героев в прошлые и будущие времена, я жил
в стране своих и чужих фантазий и не видел того, что находилось  буквально
под носом, рядом, вокруг - страшную изнанку нашего реального мира!  Именно
этого мира, нашего сегодняшнего мира. Вот ведь она, фантастика. Вот она  -
не светлое будущее, а страшное настоящее, ее не надо  измышлять,  сидя  за
письменным столом - достаточно спуститься в подвал и увидеть бледные  лица
существ, которые уже не были людьми - и медленно уходили от нас.
     Приезжие... Приехавшие из тех мест, по которым прошел  ядовитый  след
Горькой Звезды Полынь. Беспощадной Звезды Полынь.
     Кто был первым, кто первым почувствовал в себе  это  страшное  НЕЧТО,
кто внезапно с  ужасом  открыл  в  себе  способность  увидеть  собственное
будущее, близкое будущее, за которым - смерть? Кто первым  ушел  из  дома,
чтобы забиться под черное дно многоэтажных железобетонных громадин и ждать
конца? Первых уже нет, они уже зарыты в земле под подвалами - такой подвал
не один! - и другие тоже ждут смерти, да и не живут они уже...
     Слушайте. Им не нужен свет - они видят в темноте, они мало едят и  не
разговаривают друг с другом. Они читают мысли друг друга, и когда где-то в
городе очередной подросток переступает невидимую черту  и  превращается  в
нечто другое, и постигает скорбное откровение о  скором  грядущем  шаге  в
ничто, и обретает понимание, что нет лекарства от страшной болезни  -  они
призывают его, он чувствует  их  -  и  приходит  к  ним,  чтобы  в  тишине
подземелья провести последние дни...
     Они ни о чем не жалели, и не печалились ни о чем, и не было у них  ни
уныния, ни надежды - начавшиеся в какое-то мгновение метаморфозы  изменили
их, и  не  мальчишки  и  девчонки  укрывались  в  затхлых  подземельях,  а
существа, только с виду похожие на людей.  Люди-За-Гранью,  всходы  Звезды
Полынь...
     А другие, те подростки, которых миновала чаша сия (пока?),  по  ночам
рыли подземелья, украдкой носили  еду  и  никому,  ни-ко-му  не  открывали
тайну. Убитые горем родители терзались и  мучились,  и  не  находили  себе
места, - но родителям ни к чему знать эту тайну: пусть считают своих детей
пропавшими без вести и верят, что они найдутся когда-нибудь... И ведь  это
родители виноваты, это их страшная вина, их  страшный  грех  -  и  всегда,
всегда, под любыми небесами за грехи отцов  отвечают  дети.  Кто  придумал
такую несправедливость? Неужели тот, всеблагой и всемогущий?..  "Отцы  ели
кислый виноград,  а  у  детей  на  зубах  оскомина..."  Давно,  давно  уже
говорилось это, в веках, что были до нас.
     И вздыхал, и рыдал  горький  душою  Иеремия,  восклицая:  "Отцы  наши
грешили: их уже нет, а мы несем наказание за беззакония их..."
     ...Не помню, о чем еще я говорил с ними, впиваясь глазами  в  строгое
бледное лицо Кости Рябчуна... того, кто недавно  был  Костей  Рябчуном.  Я
просто не мог до конца осознать черное безумие, затопившее подземелье.  "В
больницу, к врачам! - помнится, кричал я. - Бить тревогу,  мы  будем  бить
тревогу, мы  спасем!.."  И  слышал  в  ответ:  "Бесполезно.  Мы  попросили
скрывать нас от вас. Мы знаем, что все -  бесполезно,  и  вся  ваша  возня
ничего не даст... Это пришла  волна,  -  слышал  я,  обессиленно  сидя  на
земляном полу в окружении  отрешенных  теней  с  бледными  лицами.  -  Она
схлынет не скоро, мы  ЗНАЕМ.  Она  схлынет  -  без  нас.  Если  схлынет...
Возможно, - шептали они, - миру суждено захлебнуться в собственных помоях.
Знайте, фантаст: никакие пришельцы не помогут и не в силах помочь.  Раньше
все зависело от людей, все всегда зависело от людей, а теперь и от них  не
зависит. Волна уже пошла..."
     Они были рассудительны и серьезны, смертельные  лучи  Горькой  Звезды
сделали их мудрее нас - и увели от людей, поставили вне  пределов  понятия
"род человеческий", и обрекли  на  быстрое  исчезновение.  Кто  следующий?
Сколько еще их будет, вот таких, кто почувствует страшное нечто  завтра...
через день... два - и придет сюда, в эти подвалы, откликаясь на зов? Чтобы
остаться там навсегда...
     И - никаких надежд... Слепая, сотворенная  взрослыми  Горькая  Звезда
была беспощадной.
     Что делать? А что, что здесь можно было сделать?  Что  можно  сделать
ТЕПЕРЬ, когда уже поздно? Волна пошла... И можно ли что-то сделать вообще?
     Да, они пришли сюда умирать, потому  что  обрели  способность  узнать
свое будущее, и они умирали в темноте... У стены, на  которую  падал  свет
фонарика, лежала лопата, лежала на рыхлой земле.  Чья  очередь  следующая?
Этой девчушки с отрешенным лицом?.. Этого паренька с закрытыми  глазами?..
Школьника Кости, моего соседа?..
     "Вам надо вернуться, - бормотал я. - Мы  спасем,  надо  надеяться  на
лучшее..."
     Бледные лица - словно отражение в зеркале, висящем в темной  комнате.
Немигающие глаза - словно окна в доме, где погасили свет, уходя навсегда.
     - Мы спасем! -  крикнул  я  в  отчаянии,  но  крик  тут  же  погас  в
безнадежной тишине.
     Бледные лица словно окаменели.
     - Спасем, - повторил я,  обводя  взглядом  ушедших  из  человеческого
мира.
     Лучами Горькой Звезды Полынь сожжена была маска...
     Вокруг застыли бледные пятна... бывших лиц...


     ...Вот такое грезилось мне осенними долгими вечерами, когда  шелестел
на улице дождь, и сигаретный дым стелился над письменным столом,  и  пепел
падал на белые листы. Я писал - для себя. И рассказ о  капитане  Белове  я
тоже писал для себя. Эта тема просто рвалась  из  меня.  И  теперь,  когда
поставлена последняя точка,  можно  убрать  рукопись  в  письменный  стол.
Навсегда убрать в письменный стол. Чтобы не сглазить, не накликать беду. И
к тому же вокруг и так достаточно  пессимизма  и  угрюмых  пророчеств.  Не
стоит вносить свою лепту.
     Я не мог не  написать  о  Горькой  Звезде  Полынь.  Эта  тема  просто
задушила бы меня. А теперь можно перевести дух.
     И пусть простят меня милые соседи Рябчуны за то, что втянул  я  их  в
свою мрачную фантазию, пусть ничего не узнает об этой  повести  долговязый
подросток Костя. И какие  такие  подземелья  могут  быть  в  недрах  наших
железобетонных коробок?
     Тема,  наконец,  отпустила  меня.  Можно  взять  картонную  папку   с
тесемками, сложить в нее все написанное - вот так - завязать  и  убрать  в
ящик стола. Вот так... Ну, может быть, прочитать кое-что Наташе.  И  нашей
компании - их-то я не выдумал.
     Все. Первый час ночи. Зайти на кухню, хлебнуть чайку - и на  боковую,
ничего больше не перечитывая и не исправляя.  Утром  намечается  очередной
редакционный  Великий  Хурал  и  надо  пораньше  встать  и   помыслить   о
перспективах.
     Все перелилось в слова, воплотилось в образы -  и  отошло,  отгорело,
застыло. Будем жить дальше.
     Только отошло ли?
     Коротко и  встревоженно  звякнул  звонок  в  прихожей.  За  дверью  -
зареванная Марина Рябчун, за ее спиной хмурый Борис.
     - Костя пропал... Ни записки, нич-чего-о!..
     Чашка выпала из  моих  рук.  В  комнате  кто-то  невидимый,  железный
копался в папке, с шорохом листая страницы.
     Неужели и я обрел способность видеть будущее? Неужели и я - тоже?..