облестный рабочий класс и героическое крестьянство.
    А, ладно. Так и мозги продумать недолго. Тем более, что от меня тре-
буются  не  абстрактные  размышления,  а вполне конкретная помощь вполне
конкретному человеку.
    - Знаешь что,  Дар... Ты бы уехал на время а? Сезон еще не закончил-
ся,  хочешь поработать спасателем гденибудь на побережье? Представляешь,
пляж,  музыка,  шашлыки,  девочки... а? - Никуда я не поеду. Чего они ко
мне привязались? Я в своем городе, в своем доме. Верни-ка ты мне рукопи-
си. И вообще, парни, у кого есть что из моих вещей, тащите обратно. А то
не ровен час, могут и вас тряхануть...
    - Но-но.  Ты не увлекайся все-таки, не тридцать седьмой год. Я скло-
нен думать,  что это была,  так сказать,  демонстрация. Дар повернулся к
Стасу: - Это как же?
    - Ну,  понимаешь,  скорее всего соседи накапали. Сам подумай - живет
одинокий молодой человек, бабы к нему ходят... Ходят? - Само собой.
    - Ну вот. Дружки собираются, отнюдь не абстиненты. Не работает опять
же нигде. А народ у нас хорошо дрессированный, бдительный. Четко усвоил,
что нет такого звания - российский литератор,  а есть - бездельник и ту-
неядец. Усек? - Да чего я им сделал?
    - Ну  ты  ж  бумагу все-таки мараешь.  А они - бойцы идеологического
фронта,  вечно на посту.  Пугнули тебя,  да и все. Это, скорее всего, за
тот концерт, чтоб не выпендривался.
    - Это они-то будут дешевыми пугалками заниматься?
    - А ты уже терновый венец примериваешь? Пострадать захотелось, слава
Бродского покоя не дает?  Не суетись,  Дар,  далеко нам до Бродского.  А
эти... Лучше ж перебдить, чем недобдить. Вот они и стараются. Натура та-
кая! Вернее - привычка... - Ну я им сделаю...
    - Тихо, тихо... рано расхрабрился. Или, может, уже начинать собирать
подписи в твою защиту?  Не цените вы своего счастья!  Это ж только у нас
автору гарантировано, что у него хоть какие читатели будут, хоть общест-
венность поинтересуется...
    Матвей в разговоре не участвовал. Я знала, почему. Лет пять тому на-
зад Матвея с треском выперли из института.  Парень на  одном  знаменитом
теперь  рокфестивале спел две песни - и привет.  Общественность возмути-
лась.  С тех пор кочевал по градам и весям то дворником,  то  грузчиком.
Петь он не перестал, но на фестивали больше не ездил. Он вообще какой-то
странный стал: не ел почти ничего, курил много, читал запоем - и все про
Индию.  Я было решила,  что очередной рерихнутый, но вроде нет. Я надея-
лась разговорить его потихоньку, приручить исподволь. Хорошо уже то, что
он начал приходить часто на наши посиделки.
    Последствия визита  двух  людей  к  Дару  не замедлили проявиться по
скучным провинциальным прописям. Все, как обычно. Для начала Дару намек-
нули,  чтобы в дом к местной литературной знаменитости он больше не при-
ходил.  Из областной газеты ему вернули два стихотворения, уже было пос-
тавленных в номер,  причем сказали, что стихов более приносить не нужно.
Затем сняли с обсуждения в литературном объединении  заявленную  за  три
месяца рукопись.  Руководитель объединения шепотом выматерил Дара в туа-
лете и посоветовал думать,  с кем ссориться.  Дару отказали в приеме  на
работу  машинистом  сцены театра оперетты.  И наконец,  пополз по городу
слушок,  после чего особо впечатлительные знакомые поэта при  встрече  с
ним стали переходить на другую сторону улицы.
    Хуже всего,  что ничего не делалось в открытую.  Стихи вернули?  Так
газета вообще стихов печатать не обязана,  только к праздникам специаль-
ные "датские", места же нет, вы же знаете, как перегружены газетные пло-
щади!  Рукописи не стали обсуждать? Так дрянь же рукопись, автор - явный
Графоман. На работу не взяли? А товарищ по специальности, простите, кто?
Актер драматического театра?  Так вот пусть по специальности и работает,
только не в нашей труппе, у нас комплект. Ах, ближайший театр в соседней
республике? Так пусть уезжает! А за слухи вообще никто не отвечает. Мис-
тика прямо. Сильна у нас "общественность"...
    Пусть уезжает...  В  самом деле,  в маленьком городе Дару теперь де-
ваться некуда.  Путь один,  нахоженный чуть ли не всем нашим поколением,
нынешними "моцартами" - в сторожа и дворники. С глубоким мерси, что не в
лагеря и тюрьмы.
    Я мстительно свела счеты с обоими гостями Дара:  наделила каждого из
них стихотворческим даром.  Дар от Дара... Ну, небольшим таким талантиш-
ком,  но назойливым,  как болотный комар.  Причем один из них должен был
писать иронические поэзы в стиле Иртеньева, а второй - деревенские стихи
гекзаметром. Посмотрим, как вы теперь покувыркаетесь!
    После описанных событий мы долго не виделись.  Както не тянуло соби-
раться по-прежнему, трепаться беззаботно, читать друг Другу новые произ-
ведения и всласть их потом топтать. Тягостно было как-то
    и немного стыдно.  Я потихоньку подбирала рукописи для сборника сти-
хов,  чтобы  впоследствие предъявить его местному издательству как бесс-
порное доказательство существования в городе новой поэтической волны. По
слухам,  Дар засел дома,  отключил телефон и перечитывает "Трех мушкете-
ров".  Матвей опять исчез, подался на Южный Берег, где в бархатный сезон
любая компания будет рада барду,  стакан вина нальют,  кусок хлеба отло-
мят.  Стае,  как мне донес Кешка, работает над крупной вещью. Смотри-ка,
семинар на пользу пошел...
    А Санька...  поговаривали, что Санька пьет, куражится в городе, пои-
мев уже мелкие стычки с милицией,  таскается за Темной  Звездой.  Вскоре
мне пришлось повидать Саньку, и встреча эта меня не обрадовала.
    Накануне позвонила Ирина и принялась ныть.  Мол, де, она тут, в дыре
провинциальной совсем закисла, и хорошо бы посидеть в приличном рестора-
не,  упаси  боже,  ничего такого,  а просто две молодые солидные женщины
обедают с шампанским и чинно беседуют,  и вообще у нее скоро день рожде-
ния.  И  что это с Иркой?  Подобные эскапады отнюдь не в наших правилах.
Какие рестораны, что вы! Наше место в дешевых кофейнях...
    Но Ирка была так взбудоражена,  она принялась так орать  в  телефон,
что  чуть не сломала мембрану.  Ну уж если ей так хочется...  Я заказала
столик.
    И вот сижу это я в "Астории" слева от эстрады,  прямо  за  фонтаном,
пью  ледяную пепси-колу,  вызывая кислое удивление официантов.  Впрочем,
время еще не самое горячее,  часов пять, так что они надеются быстренько
скормить мне какой-нибудь шницель и выставить за зеркальную дверь, осво-
бодив место более стоящему клиенту.  Ирка изволит  запаздывать,  поэтому
ужин мне пришлось заказывать на свой вкус. С каждой цитатой из меню лицо
официанта менялось,  приобретая задумчивое выражение. Он удалился, часто
оглядываясь на меня.  Ничего, ничего, тащи заказанное, а я посмотрю, как
Ирка все это будет есть... Пусть не нарывается.
    В ресторане между тем появляется интересная  компания.  Сабаневский,
Темная Звезда, тихий мальчик по имени Сэм - известная в городе личность,
ходячий уголовный кодекс и до сих пор на свободе.  Ну и  еще  паратройка
незначительного народа. Все мрачные, скучные, а Темная Звезда в холодном
бешенстве. Садятся они за столик и резво принимают с места в карьер. Че-
рез  полчаса - буквально дрова.  Даже Сабаневский.  А Темная Звезда пьет
лишь сладкий мускат,  щеки ее пламенеют,  она желает танцевать и развле-
каться. Дудки, в этом городе нет самоубийцы, который отважится танцевать
с нею на глазах глубоко нетрезвого Сабаневского.  Мужчины  за  столиками
старательно  отводят глаза от требовательного взора Темной Звезды и уси-
ленно ухаживают за своими дамами.
    Ирки все еще нет, а на стол уже начинают сгружать первую серию зака-
занного ужина. И, между прочим, у входа появляется бледный Санька, огры-
заясь на швейцара.  Темная Звезда делает ему ручкой, и швейцар тотчас же
отпускает Санькину куртку.  Санька, задевая стулья, подходит к. столику.
Сабаневский поднимает многодумную голову, смотрит на Саньку, потом нали-
вает ему полный фужер водки. Круто...
    Темная Звезда и Санька танцуют на пятачке возле оркестра. Лабухи пе-
реглядываются юмористически. Да уж... зрелище. Стервозно-элегантная дама
в  вечернем  туалете с малым количеством бриллиантов и худой мальчишка в
жеваном джинсовом костюмчике последнего срока носки, с запущенными гряз-
ными ногтями, в драных кроссовках.
     А тут  еще  моя близорукая Ирка,  пробираясь ко мне,  натыкается на
них, наступает на шлейф платья Темной Звезды, мило извиняется и плюхает-
ся на стул против
 меня, очень обижаясь,  что я не желаю выслушать ее сию секунду. А Саба-
невский,  глядя на Саньку змеиными глазами, медленно наливает второй фу-
жер водки. Мне вдруг срочно понадобилось выйти подкрасить губы. Я сколь-
жу мимо столика Сабаневского, задеваю сумочкой фужер, разбиваю его, про-
шу пардона, исчезаю... Черта лысого... Сабаневский наливает следующий.
    Ирка задает мне слишком громкие вопросы. На ее пронзительный голосок
реагируют гвардейцы Сабаневского, в результате чего мы оказываемся за их
столиком.  Официант смотрит на нас мудрыми глазами и усмехается - так он
и знал, две шалые бабы пришли в кабак мужиков снимать. Санечка совершен-
но не рад меня видеть,  и пусть это будет на его совести.  Впрочем, он в
таком  состоянии,  что совесть его уже лежит в обмороке.  Сэм навешивает
Ирке чугунные комплименты, Сабаневский, кажется, спит.
    Полночь. Нас очень вежливо просят покинуть зад.  У входа Сабаневский
выражает желание пройтись пешком и отпускает машину.
    Черт с тобой,  Сабаневский!  Я ненавижу тебя,  Сабаневский! Я только
сниму туфли,  Сабаневский... Процессия растянулась на два квартала. Впе-
реди  -  висящая  на  руке  Санечки  Темная  Звезда.  Санька вне себя от
счастья, читает ей стихи, мечет бисер. Далее - Ирка в кураже и совершен-
но  потерявшийся  Сэм.  Он явно в первый раз видит выпускницу Лицея Муз.
Это зрелище... В хвосте процессии - я и Сабаневский, элегантный и страш-
ный.  Я топаю босиком и разговариваю с ним весьма вольно.  Он безропотно
глотает все мои дерзости. Я бы на его месте давно меня убила.
    Каблуки туфель Темной Звезды подламываются,  она не может дальше ид-
ти. Она совершенно пьяна. Санька, не раздумывая, подхватывает ее на руки
и исчезает в ближайшем переулке. Но Сабаневский...
    Он против ожидания не устраивает погони.  Провожает Саньку глазами и
поворачивается ко мне. Он абсолютно трезв. Вынимает из кармана пачку до-
рогих сигарет, щелкает золотым "Ронсоном" и говорит: - Мне бы надо с то-
бой потолковать...  Я вспоминаю давнишний разговор с Даром, и мне стано-
вится смешно: захотел-таки Сабаневский со мной толковать!
    - Идиотская ситуация,  весь город смеется...  - А ты женись на  ней,
Сабаневский. И тогда вполне официально можешь побить морду Санечке.
    - Морду - это не проблема. Не хочу я ему морду бить, не понятно?
    - Неужели?  Брось,  Сабаневский,  не поверю я в то, что для тебя мо-
ральная победа значит больше, чем физическая.
    Сабаневский смотрит на меня с интересом, прищурив блестящие глаза. -
А ты штучка...
    Я киваю годовой, соглашаясь-еще бы! Конечно, штучка.
    И вот так мы мило беседуем,  не подозревая,  что в эту минуту пьяная
Звезда жестоко измывается над Санькой. А тот сидит напротив нее в убогой
кухне, молчит и жует собственное сердце.
    Я виновата - увлеклась беседой с Сабаневским, незачем мне не нужным,
а Саньку проморгала...
    Ну какие они все-таки мальчишки.  Здоровенный Санечка,  всегда нерв-
но-веселый Дар,  даже этот инфернальный пижон Сабаневский - мальчишки. И
отношения у них, счеты их - мальчишеские. Я чувствую себя гораздо старше
их. И как бы ни старалась я понять их, как бы ни пыталась говорить с ни-
ми на их языке,  жить их проблемами,  не получится.  Как сказал один мой
знакомый фантаст: "Что вы мне все - марсианцы, марсианцы! Какие марсиан-
цы, мы друг Друга понять не можем!" Вот уж, воистину...
    Стоп, матушка. Рано ныть начала. Между прочим, а где Ирка? Если меня
память  не  отшибает,  она  прикатила  сюда,  чтобы поговорить со мной о
чем-то,  весьма серьезном. А вместо того быстренько нахлебалась шампанс-
кого и теперь оттачивает остроумие на твердокаменных мозгах Сэма,  кото-
рый только хватает ртом воздух и беспомощно оглядывается на меня.  Парня
надо  спасать.  Ирка  в кураже - это последний день Помпеи.  Как говорит
Кешка, вырванные годы.
    Я отклеила Ирку от Сэмова локтя,  церемонно раскланялась с Сабаневс-
ким и повернула на Сиреневую.  Ирка спотыкается о корни старого тутовни-
ка,  ворчит и оглядывается. Сабаневский со своим телохранителем стоит на
углу в странной нерешительности. Ну, этого мне только не хватало...
    Сабаневский тихо входит в Сиреневую улицу. Не-ет, ребята, это что-то
уж совсем не то у нас получается. Я лично пас. Мы с Иркой взялись за ру-
ки и простонапросто стали невидимыми, прислонившись к шершавой коре шел-
ковицы.  Сабаневский беззвучно - даже дыхание, кажется, придержал - про-
ходит мимо, возвращается, пристально оглядывая улицу.
    - Ведьма чертова...  - сквозь зубы произносит он и решительно удаля-
ется, сделав Сэму короткий ясный знак "К ноге!"
    Приятно, однако,  когда ценят по достоинству. Невидимыми - на всякий
случай - мы поднимаемся в мансарду.  Ирка с облегчением стряхивает босо-
ножки и буквально рушится на кушетку.  Я вынимаю из холодильника две бу-
тылки "Фанты". - Ну, рассказывай, подруга. - Чего?
    - Здрассьте. Ты примчалась из Коктебеля на попутном автокране только
для того,  чтобы не поужинать со мной в кабаке?  Ты ж там и не ела ниче-
го... - Ага. Сообрази мне бутербродик какой-нибудь. Глухая южная ночь...
Я покорно мажу бутерброды,  Ирка сидит на кушетке, поглощает мои изделия
и рассказывает банальную до противности историю.  Ну сколько можно?.. Ну
опять какой-то старый хрыч, баальшой художник и лауреат, тонкая, непоня-
тая душа,  капризный гений, которому позарез понадобилась моя Ирка в ка-
честве музы,  кухарки,  прислуги за все,  жилетки для плаканья и вешалки
для фамильных драгоценностей. Ирка, естественно, страдает: а вдруг гений
помрет от неразделенной любви,  тем более,  что два инфаркта у него  уже
было.  И тогда Ирка замучается совестью и виной перед человечеством. Ви-
дела я последнюю работу этого мэтра - полнометражное полотно под  назва-
нием "Уборка кокосов в африканском колхозе имени красного комдива Опана-
са Коротыло".
    Скучно. Профессиональный риск,  производственная рутина.  Выпускницы
нашего лицея девчонки,  как правило, хорошенькие, любезные, веселые. Об-
хождению с нервными гениями нас специально  учат.  Поэтому  и  случается
так,  что наши взбалмошные клиенты принимают весь блеск профессиональной
выучки за редкостные достоинства,  уникальные душевные качества случайно
встреченной девушки и очень легко обалдевают.  В самом деде,  ну где еще
вы найдете молодую женщину, способную час внимательно слушать ваши жало-
бы:  не печатают, не выставляют, затирают, ходу не дают, денег нет, жить
негде,  меня никто не любит...  А далее - все по ритуалу:  цветы,  духи,
смокинг,  белые перчатки, марш Мендельсона... и очередная Маргарита, йо-
ко,  гала потеряна как профессионал.  Она становится очень узким специа-
листом  по неврозам и радикулитам конкретного мастера.  И толку от нее -
дневники, которые вряд ли кому-нибудь понадобятся.
    Так что Иркина история не вызвала у меня никакого интереса,  слушала
я ее вполуха. И что-то погано мне было, тревожно. Ирка эта еще бухтит, а
Санечка-то, между прочим, уволок Темную Звезду.
    И я незримо переношусь в старенький дом, ожидающий сноса, где Санька
роскошно обитает на веранде с отдельным входом. В углу ситцевой занавес-
кой выгорожена кухонька - двухконфорочная газовая плита,  кастрюли, ско-
вородка, ведро с водой. Удобства во дворе.
    Посреди веранды  над  тазиком корчится Темная Звезда.  Ее мучительно
рвет.  Санька,  одной рукой бережно придерживая женщину за плечи, другой
гладит ее по голове и нежно шепчет:
    - Ну что ты,  маленький, плохо нам и нехорошо? Ну, давай, постарайся
еще,  потом легче будет...  вот, умница. Ну что ты, ну дрянь шампанское,
несвежее попалось...  ну, глупенький мой, не стесняйся... Звезда рычит и
отталкивает Саньку вместе с тазиком: - К-козел... с-стесняться я его бу-
ду... на! Языком вылижешь!
    Она мотает головой,  запрокидывает лицо - и я вижу,  что эта женщина
попросту безобразна.  И дело не в размазанном гриме, не в распухших гла-
зах, не в злом опьянении - она просто уродина. Черт ли их, мужиков, пой-
мет!
    Она бесстыдно сидит перед Санькой в одних трусиках и чулках  с  под-
вязками,  жадно пьет. Сверкающие капли катятся ей на грудь. Санечка про-
вожает взглядом каждую каплю,  оставляющую на смугловатой  коже  влажную
дорожку.
    - Что, нравлюсь? - издевательски спрашивает Звезда.
    И глаза Санечки вспыхивают ненавистью. Но он кивает головой утверди-
тельно. Вот еще...
    Я не могу удержаться и делаю шаг вперед,  непроизвольно сжимая кула-
ки.  Но под ногами оказывается тазик.  И из него, наполненного обрывками
платья Темной Звезды, кровью и всякой дрянью, вдруг взвивается треуголь-
ная голова змеи.  Гадина смотрит прямо на меня холодными желтыми зрачка-
ми,  стреляет языком и угрожающе шипит.  И я вижу, что таз кишит змеями.
Головы гадюк тянутся ко мне, разевают бледные пасти, яд цвета гноя течет
по кривым клинкам смертоносных зубов...
    Холодная рука падает мне на шею, ногти впиваются в кожу, и разъярен-
ная.  Ирка втаскивает меня обратно в мансарду. - Ты что, мать, ошалела?!
- С-спокойно... чего ты орешь... - Ну ты идиотка... - Ирка насильно вли-
вает в меня валерьянку.  Жидкость попадает не в то горло, я страшно каш-
ляю и обливаюсь слезами.  Ирка колотит меня по спине,  я отбиваюсь, и мы
валимся на кушетку, умываясь слезами уже от хохота.
    - Однако...  -  отдышавшись,  говорит Ирка.  - Дела тут у тебя весе-
лые...
    - А ты думала.  Это тебе не твой  жених  из  Коктебеля.  У  нас  тут
с-стр-расти.
    - Да ладно,  - отмахивается моя незадачливая гала,  и я понимаю, что
проблемы больше не существует. Не будет Ирка варить манную кашку лауреа-
ту.
    Уснули мы на рассвете и продрыхли почти до вечера. Разбудил нас Кеш-
ка,  непривычно тихий и благонравный. Он вежливо шаркнул ножкой и покло-
нился  Ирке,  послушно  сварил двум заспавшимся дамам кофе и скромненько
сел в уголку.  Что-то слишком много скромности и послушания...  - Кешка,
ты не заболел? - Нет... благодарю.
    - А что с тобой такое? Чего такой отмороженный - август вроде еще не
кончился? Перекупался? Мороженого объелся? - Нет...
    Вот тут я и насторожилась.  Села поближе, разглядела лукавых бесенят
в глазах мальчишки и категорически потребовала объяснений.
    Кешка возвел очи горе - явно для того, чтобы раньше времени не расп-
лескать затаенное веселье - и вредным голосом сказал: - Я у Стаса был...
    - И что же?  С каких это пор визит к Стасу служит поводом для ехидс-
тва? - Стае новый роман пишет...
    - Слушай, ты, юный садист! Кончай испытывать мое терпение!
    - А я что? Я ничего. Просто Стае пишет новый роман.
    Ну, вредничать я тоже умею.  Не хочет говорить - не надо.  Вот назло
не буду спрашивать, ведь сам взорвется от своих новостей. Я презрительно
пожала  плечами и выплыла на кухню,  где в течение пяти минут и устроила
себе прочтение трехсот страниц нового шедеврального произведения Стаса.
    Прийти в себя я не могла долго.  Всего, чего угодно, я могла ожидать
от Стаса, но такое!.. С-сукин кот, да как он мог!
    Это оказалось произведение,  написанное на конкурс, объявленный МВД.
Так называемый "милицейский роман" про доблестных-сержантов, бравых лей-
тенантов и мудрых полковников. Ну что тут скажешь?
    Решил, что так проще.  Легче напечататься. Деньжат заработать. Свя-
тое дело.  А то и премию от МВД. Милицейский летописец... Ну, я тебе по-
кажу.
    Когда я  вернулась в комнату,  Кешка только глянул на меня и все по-
нял.  Он разинул рот и застыл. Ирка осторожно