Дочке Ольге

    ЛЮДМИЛА КОЗИНЕЦ ПОЛЕТЫ НА МЕТЛЕ
    Повесть

 ..."Тара-рам-тара-рам, та-рарара-а!" - и так далее. Это гремит "Про-
щание славянки", от перрона отчаливает поезд, заполошные голуби бросают-
ся с карнизов старого вокзала в плотный жаркий воздух.  Девушка, которая
только  что целовалась у вагона с плохо скрывающим скуку молодым челове-
ком,  медленно побрела прочь,  размахивая на ходу букетом темных  пряных
роз. Она остановилась у фонтанчика, приподнявшись на цыпочки, пристроила
букет в верхней чаше каскада,  посмотрела на цветы неприязненно и отчуж-
денно.
    Во ненормальная, да восемь раз мне начхать бы на этого малахольного,
а цветы-то,  да еще такие, зачем бросать? Хотя, туту них на юге они не в
диковинку,  вон даже фонарные столбы у вокзала заплетены ползучими стеб-
лями. И бело-розовые грозди мелких роз, и оранжевые кисти каких-то неви-
данных колокольцев, и лиловые кудри глицинии. Красота! И мороженое вкус-
ное,  и солнышко шпарит вовсю, и диплом запакован в чемодане, да здравс-
твует свобода!
    Ну так.  Пломбир я съела, разбитного таксиста шуганула - еще чего, я
желаю ваш город в подробностях рассмотреть,  желаю ножками,  ножками эту
землю попробовать,  так что кати-ка ты,  друг... Эй, подожди! Скажи, как
на Сиреневую пройти?  Ага...  понятно, второй поворот направо... Мерси и
чао!
    А теперь сумку на плечо, чемоданчик в руку и маршмарш под затихающие
звуки "Славянки".
    Буквально в сотне метров от разноцветного бедлама привокзальной пло-
щади начались тишайшие улочки, белые домики под красной черепицей, живые
стены винограда, роскошные цветники. Я напилась воды над замшелой камен-
ной раковиной чешимы - татарского источника,  вырубленного в меловом от-
косе холма,  помыла там абрикосы, подобранные у изгороди сада. Дела-а...
Абрикосы на улицах валяются. А вот Светка, бедная, распределение на Вор-
куту получила.  Ей там, небось, не видать абрикосов. Ну ничего, я ей су-
шеных пошлю,  вот только бы добраться до улицы Сиреневой, бросить вещи и
переодеться.  Джинсы мои превратились в какие-то раскаленные латы.  И  в
кроссовках горячо.
    Свернула с  улицы Тюльпанной на Фруктовую,  а через квартал вышла на
Сиреневую. Дом номер двадцать пять...
    Он прятался в глубине замощенного желтым кирпичом двора. Я поставила
чемодан, уселась на него и, ощутив историчность момента, принялась разг-
лядывать дом,  где мне предстояло прожить долго...  Может  быть,  и  всю
жизнь.
    Домишко был  славный.  Первый  этаж сложен из кремового ракушечника,
немного потемневшего от времени,  второй - обшит узкой  доской.  Выше  -
мансарда,  куда  прямо со двора вела деревянная лестничка в два оборота.
Возле лестнички на кирпиче двора лежал плетеный  половичок.  На  перилах
укреплены ящички с настурциями. В мансарде распахнуто плохо промытое ок-
но,  с подоконника свешиваются кружевные заросли душистого  горошка.  По
карнизу гуляет горлица,  горделиво поводя украшенной переливающимся оже-
рельем шейкой.  На крыше - две трубы (печное отопление, прелесть какая!)
и телеантенна,  почти сплошь заплетенная хмелем. Ну и ну... А я-то дума-
ла, что таких домишек нынче и не существует.
    В окне мансарды показался какой-то человек, на носу которого поблес-
кивали  старомодные  очки  в круглой железной оправе.  Он свесился вниз,
примят красные цветы горошка, внимательно посмотрел на меня и неприятным
голосом сказал: - Ну чего расселась? Заходи... - Я поволокла чемодан на-
верх.  Значит,  обитать я буду в этой живописной мансарде.  Здорово! Вот
только лестница скрипит, но это мы в два счета поправим. Найдутся же там
молоток и гвозди?
    Комната оказалась очень большой и светлой,  хотя и запущенной до бе-
зобразия.  Ну только что грибы по углам не росли.  Пыль там не вытирали,
по-моему, со времен постройки.
    Я бухнула чемодан на пол и опять уселась на него, разглядывая комна-
ту и ее хозяина. Вернее - бывшего хозяина. Я же приехала.
    Он сидел на единственном в комнате стуле самой мною нелюбимой породы
мебели.  Знаете эти канцелярские чудища с прямыми дерматиновыми  спинка-
ми...  Впрочем,  хозяин был не лучше. Давно пенсионного возраста, этакая
мышь белая.  Вокруг лысины седенькие клочки, глаза красные, длинный под-
вижный нос в характерных лиловых прожилках.  Усики мушкой. Одет в полот-
няную рубаху,  какой-то гибрид толстовки с френчем. Накладные карманы, в
одном  из которых торчит вечное перо.  Подпоясан узеньким ремешком с ме-
таллическими бляшками, штиблеты на босу ногу. Прямо ильфопетровский пер-
сонаж, сохранился же до наших дней. Музей по нему плачет...
    Глядел он на меня скорбно и неодобрительно.  Ну,  еще бы.  Вам время
тлеть,  а нам цвести. Гони-ка, бывший хозяин, ключи и выметайся-ка отсю-
да. Я мыть стану.
    Он словно прочитал мои мысли.  Пожевал губами,  тяжко вздохнул, мол,
что поделаешь,  начальству виднее,  а вот попомните его слово,  провалят
эта пигалица всю работу...
    - Значит,  так,  - проскрипел он.  - Жить будешь здесь. Горячей воды
нету.  Газ.  Удобства.  Телефон. Там - кухня. Здесь - картотека. Советую
отнестись со вниманием, я двадцать лет собирал. Все они, голубчики, тут.
А вот эти - особо...  - он замялся.  Явно чуть не сказал  "опасные",  но
просто махнул рукой, передавая мне брезентовую сумку, набитую бумагами и
перетянутую кожаными ремешками.
    - Найдешь их легко, они нынче не скрываются, не то, что раньше. Каж-
дый вечер либо на Пушкинской болтаются, либо в кофейне на Архивном спус-
ке околачиваются.  А через них и на остальных запросто выйдешь,  они все
кучкой держатся,  как идиоты непуганые.  Ты не в потолок смотри, ты меня
слушай! - Да ладно, разберусь я...
    - Ишь ты,  "разберусь"... Годов-то тебе сколько? - Ну, двадцать два.
А что?
    - Присылают кого ни попадя.  У нас район сложный,  я же сигнализиро-
вал! - Я вам не нравлюсь?
    - Это ты мальчикам нравься.  А я должен пост на  надежного  человека
оставить. Молода ты, и вижу я, что ветер у тебя в голове. Что ж, в Лицее
никого постарше и посерьезнее не нашлось? Сюда мужика бы надо...
    - Ничего,  справлюсь.  Будьте благонадежны. Можете себе спокойненько
оставлять свой пост.
    - А ты не груби старшим.  Думаете,  как у вас лицейское образование,
так уже можно нос драть.  Мы в свое время Лицеев не кончали,  а работали
не за страх - за совесть, пользу приносили. Так нет же - пожалте на пен-
сию, а на ваше место - пигалицы с дипломами. Вы наработаете... Вот ты, к
примеру, у тебя чего в дипломе написано?
    - Обыкновенно, как у всех... - А покажь, покажь...
    Я пожала  плечами и полезла в чемодан.  Извлекла на свет темно-синюю
книжицу и подала ее старику.  Он повертел диплом в руках, раскрыл и вни-
мательно прочитал.
    - Ишь ты... Лицей Муз... окончила полный курс... присвоена специаль-
ность "Маргарита". Это как же понимать? - А что?
    - Ну вот у меня в документе все четко написано -  старший  уполномо-
ченный. Все ясно. Потом, в шестидесятые, присылали тут какую-то, у ней в
дипломе специальность "Муза".  Так тут семидесятые начались, она вещички
собрала,  арфу запаковала и уехала, я опять же на пост заступил. А ты...
что это за новости - "Маргарита"?
    - Долго объяснять.  Устала я и есть хочу.  - Ничего,  ничего... ты в
двух словах.  - В двух? Попробую. Вот эта ваша знакомая муза - у нее ка-
кие задачи были?
    - Обыкновенно, как от века ведется. Вдохновлять этих вот всех, кото-
рые у меня в картотеке записаны.
    - Ну вот. А нынче времена другие, дядя, их вдохновлять не требуется.
Им помогать нужно. А "Маргарита"... это из Булгакова позаимствовали, для
краткости и полноты определения. Маргаритой я буду работать, понятно?
    - А хоть лешим, мне-то что... Навыдумывают тоже... Булгаков...
    Он мне  страшно  надоел,  а потому я решительно подошла к старенькой
кушетке возле покатой стены мансарды и сбросила с нее тюфяк  и  подушку.
Не могу я спать на матрасе, на котором спал этот... старший уполномочен-
ный.
    Он правильно понял намек.  Встал,  расправил свою толстовку,  сгоняя
складки на спину. Вояка тоже...
    Скрипучая лестница  сыграла отходную прежнему хозяину мансарды.  А я
пошла на кухню,  раскрыла там все шкафчики,  но  обнаружила  только  две
кружки  с отбитой эмалью,  полкило сушеного гороха и пачку соли.  Да уж,
быт придется начинать воистину с нуля. Ну ничего, мы запасливые. В чемо-
дане  у  меня батон сухой колбасы,  кулек конфет,  хлебцы и чай.  Пока в
кружке закипала вода,  я сидела на подоконнике и обирала крупную  черную
шелковицу, которой оказались усыпаны ветви старого дерева, заглядывающие
прямо в окно кухни.  Ей-богу,  обед получается совсем неплохой.   - Эй,
привет!
    Среди листвы  появилось веселое лицо,  украшенное рыжими вихрами.  -
Привет...
    - Ты теперь здесь жить будешь?  Я видел,  ты с пожитками  пришла.  А
этот... где?
    - Слушай,  ты влезай сюда,  карниз там хлипкий,  я видела.  - А чаем
угостишь?
    - Обязательно.  Только воду надо греть в другой  кружке,  чайника-то
нету. - Это мы враз!
    И он перемахнул через подоконник.  Был это худой гибкий парнишка лет
восемнадцати, одетый в оливковые шорты, полукеды, цепочку с медальоном и
линялый шейный платок. - А ты откуда приехала? - Из Москвы.
    - Ого! Здорово! Нет, это классно, что ты теперь тут жить будешь. Со-
седи, как узнали, что старикан съезжает, обрадовались. - А что так?
    - Да ну... осточертел всем. Уж больно поучать любил. И жалобы обожал
писать. А меня так и вообще видеть не мог.
    - Представляю себе.  У тебя ведь наверняка маг,  гитара,  мотоцикл и
два десятка друзей.  Шуму! - Все точно. А ты что, тоже шума не любишь? -
Да нет... я не к тому. Когда плохо поют не люблю. Ты где живешь-то?
    - А тут же, на втором этаже. А тебя как зовут? - Зовут? Ольгой...
    Звали меня совсем не Ольгой,  но теперь это имя будет моим на долгие
годы.
    - А меня Кешкой. Слушай, это, конечно, все очень вкусно, но не соби-
раешься же ты питаться одними конфетами?
    - В общем-то, нет. Я мясо люблю. - Ага. Я тоже. Пойдем, я тебе мага-
зины покажу, которые поблизости. Тебе же туда каждый день ходить придет-
ся
    - Да я прибраться хотела...
    - Ты одна не управишься. Давай так - я сейчас кое-кому звякну, через
час все будут здесь,  а мы пока пожрать чего купим. Идет? - Постой, пос-
той, кто здесь будет ? - Да разные. А я тряпок у матери попрошу, порошка
там, соды.
    Словом, он меня уговорил. Пока я переодевалась, он звонил этим самым
"разным". И когда мы вернулись из магазинов, нагруженные хлебом, маслом,
баклажанами,  перцем,  огурцами,  картошкой, сыром, копченой ставридой -
чем угодно, но только не мясом, - на ступеньках сидело пять парней и три
девушки.  Я сразу отказалась от мысли запомнить их по именам - это  было
невозможно, так они мелькали, орали, бегали и стояли на голове.
    Кешка, к моему удивлению,  выгнал всех из кухни и сам,  принялся во-
зиться у плиты.  Вскоре оттуда поползли такие запахи,  что как-то  сразу
вспомнилось:  а ведь весь месяц выпускной экзаменационной сессии я пита-
лась почти исключительно пирожками и бутербродами. Кешкина команда между
тем в два счета выкинула из мансарды все барахло, включая тюфяк и подуш-
ку,  обмела стены,  вымыла окна,  двери и полы, починила лестницу и даже
цветы полила.  Невероятно,  но скоро мансарда буквально заблестела.  Два
парня потребовали у меня денег,  сбегали в магазин и принесли  новенькие
одеяло, подушку и два комплекта постельного белья. Не забыли и веселень-
кий чайничек с цветочками,  и полдюжины стаканов, и сахарницу, и дешевые
чайные ложки,  и вилки... Целое приданое! Не забыли и три бутылки совсем
легкого дешевого вина.
    Наконец гости мои с удовольствием расселись на прохладном свежевымы-
том полу,  и Кешка внес из кухни противень,  на котором шипело и брызга-
лось маслом самое вкусное блюдо из всех,  мною  когда-либо  пробованных.
Кешка поступил просто и остроумно:  он мелко нарезал копченую ставриду и
баклажаны,  перец и помидоры, обжарил все это на противне и засыпал тер-
тым сыром.  Уговаривать никого не пришлось.  Вкуснющую острую еду запили
вином,  которого досталось каждому по три глотка.  А потом  Кешка  чинно
попрощался и увел всех с собой.
    Подозрительно деликатный мальчик, я-то уже приготовилась к тому, что
сейчас появится гитара и начнутся посиделки до утра -  естественная  моя
плата за помощь.
    Но они ушли.  И слава Богу - я устала. Застелила постель, влезла под
одеяло и еще раз осмотрела свое жилище.  Что ж,  неплохо.  Стол есть, на
нем лампа,  стул этот я завтра же выкину. Кушетка еще послужит - ребрами
чувствую,  пружины крепкие.  А вот картотеку надо бы спрятать с глаз до-
лой, у меня же люди бывать станут, а тут эти ящики с бланками. Хорошо бы
компьютер, а то все по старинке работаем. Эх, бедность наша...
    Ворковала горлица на карнизе. Рассветный ветер тронул ветви шелкови-
цы,  черные  ягоды просыпались на пол и подоконник.  За воротами кричала
молочница.
    Я выглянула во двор.  Возле столика для домино разминался Кешка.  Он
двигался очень быстро и совершенно бесшумно, присев пружинисто, проделы-
вал короткие серии ударов по воздуху,  лягался тощими ногами. Новомодные
веяния и сюда докатились... Кешка играл в Черного Дракона.
    Он поднял голову и увидел меня.  Помахал рукой, изобразил совершенно
уже головоломный финт и шепотом - было все-таки еще очень раннее утро  -
завопил: - Меня мать на рынок гонит, пойдем вместе? Ну что ж, пойдем.
    На рынке  мы быстро укупили все по списку Кешкиной матери,  съели по
большущей горячей лепешке.  Я тоже наполнила корзинку, не удержавшись от
соблазна покупать вишни за рубль кило и мелкие желтые сливы по восемьде-
сят копеек.
    Было воскресенье, и Кешке не терпелось избавиться от домашних повин-
ностей - он уговорился с друзьями поехать на побережье.  Пригласил и ме-
ня.  Пришлось отказаться,  как ни хотелось окунуться в  соленую  упругую
волну.  Я еще никогда не видела моря... Мелькнула в окне вагона какая-то
серая лужа, но это ж не море...
    Быстро же я отогрелась после Москвы: в полдень высунула нос на улицу
и поняла, что не хочу я лезть в это пекло. Город притих. Полдень.
    Поддень... Сильно,  терпко  пахнут цветы,  над раскаленным асфальтом
струится кипящий воздух,  голуби толкаются у лужицы возле  водоразборной
колонки,  посреди двора в тени старого тутовника валяется ошалевшая кош-
ка, которая смотрит на голубей прямотаки с отвращением.
    Полдень... У бочки с теплым квасом спит продавщица,  осы лениво пол-
зают  по лотку,  поблескивая слюдяными крылышками.  Проехала поливальная
машина,  россыпь капель задела ноги продавщицы,  но она  не  проснулась,
только дернула ногой,  уронив босоножку. Прошла дама под белым зонтиком,
четко стуча каблучками,  ровно ставя изящную туфлю, презирая жару. Оста-
новилась под каштаном,  прикрываясь его корявым стволом, оглянулась сму-
щенно и сняла свои красивые туфли,  освобождая красные распаренные ступ-
ни. И дальше пошла босиком. Пламенный полдень.
    Пойду в город вечером.  А пока займусь полезным делом: посмотрю кар-
тотеку.
    Я выставила на стол ящики,  вынула из них стопки желтых библиотечных
карточек. Над ними заклубилась невесомая золотистая пыль.
    А пошло оно все...  Не хочу я этого читать.  Не хочу я знать, за кем
тут присматривал "старший уполномоченный",  что он карябал своим  вечным
пером на волокнистом картоне. Не видела я, что ли, такой "документации"?
Хоть и пари держать, записана там всякая гадость - был, имел, привлекал-
ся, исключен, разведен...
    То, что называется компромат.
    Я сгребла карточки и сунула их в печку. Веселый огонь сожрал двадца-
тилетние труды старшего уполномо- ченного. Все, ребята! Ничего я про вас
не знаю,  будем знакомиться заново,  постараемся забыть про красную рожу
старшего уполномоченного. Иные времена! Мои времена!
    Вечером я вышла на разведку. В седьмом часу город все еще был горяч,
но тихо-тихо,  еле ощутимо текла по ногам синяя прохлада, полная ледяных
иголочек.  Вот тебе и на - кто бы подумал,  что в этом пекле вечером  не
обойтись без куртки или свитера. Да ну, авось после промозглой Москвы не
замерзну и в красной маечке с портретом Б.  Г.  А уж Б. Г. меня и на се-
верном полюсе согреет...
    Идиотская, кстати,  маечка.  Ничего  не  попишешь - она у меня нечто
вроде спецодежды. Это еще можно вытерпеть, а вот каково приходится неко-
торым моим коллегам!
    Я вспомнила,  как однажды на практике в Калуге сидела под тентом ав-
товокзала и вдруг почувствовала спиной взгляд.  Особенный такой  взгляд.
Оборачиваюсь - Алка с факультета музыки. Сидит в компании
    каких-то длинноволосых задохликов и этак значительно на меня смотрит
- дескать,  не узнавай, не подходи, я на задании. Специальность Алкина -
"Йоко".  Это  в честь жены Леннона.  Значит,  вокруг нее сейчас сплошные
глинки и чайковские.  Поглядела я на них - и не понравились они мне.  Но
это еще что... Костюмчик на Алке был... я бы сразу застрелилась, если бы
меня заставили надеть эту черную рокеровскую броню из негнущейся поддел-
ки под кожу... с заклепками... цепями... бр-р-р...
    Между прочим, Лицей у нас почти сплошь женский. Этакий монастырь ис-
кусств.  По слухам, дет пять тому назад затесался один занудный очкарик.
Закончил курс, распределился, а через неделю явился в деканат со сканда-
лом и двумя фингалами, расположенными под его очками строго симметрично.
Поэты,  к которым его распределили, оказались отнюдь не златокудрыми ан-
гелами с лютнями в изящных перстах. Они, видите ли, не сошлись с выпуск-
ником нашего славного Лицея в толкованиях понятия творческого метода.
    Деканат повздыхал  и  отправил  незадачливого молодого специалиста в
небольшой южный город - опекать феминисток из редколлегии самодеятельно-
го  журнала "Мона Фэна".  Журнальчик этот оттачивал зубки на диетических
сухариках - опусах начинающих фантастов,  пишущих для женщин.  Поработал
молодой специалист в этом городке несколько месяцев, после чего страницы
"Моны Фэны" стали подозрительно напоминать бесконечное  продолжение  по-
хождений Дон Жуана.
    ...Город потихоньку оживал после огненного полудня.  Улочки заполня-
лись народом,  выползла откуда-то пестрая молодежь в одеждах, за которые
в  Москве  еще  год тому назад выдавали дипломы райотдела милиции в виде
протокола о неподобающем поведении в общественных местах.  Я  отвлеклась
на  одну  очень интересную модель - весьма смелые брючки из белой трико-
тажной сеточки...  интересно, а как прикажете это кроить? Сеточка же тя-
нется по всем направлениям... а если с подрезом... Модель свернула в пе-
реулок,  отмеченный синей табличкой "Архивный спуск".  Ага.  Значит, вот
здесь и собираются эти "непуганые идиоты",  как выразился бывший старший
уполномоченный. Ну, поглядим, поглядим...
    В кафе вела узкая высокая дверь.  Разойтись вдвоем в ней было невоз-
можно,  поэтому минуты три мы - я и какой-то молодой человек - танцевали
менуэт вправо-влево,  пытаясь уступить Друг другу дорогу.  Но спасибо  -
сзади поднажали,  и я все-таки попала в полутемный зальчик. Удивительно,
но пахло настоящим крепким кофе, очередь - человек пять, натюрмортик над
стойкой - явно оригинал.  Симпатично,  прохладно, уютно. Я взяла большую
чашку кофе - чтоб надольше хватило - и скромно  пристроилась  в  уголке,
возле окна, откуда было видно весь зальчик.
    Народу постепенно прибывало.  Почти все вели себя здесь, как завсег-
датаи и старые знакомые.  Очередь как таковая перестала существовать,  у
стойки вилась небольшая толпа, в которой говорили все сразу.
    - Тетя Нина,  привет!  - это буфетчице. - О, Стае, ты откуда взялся?
Трепали,  что ты на Домбае... - это сильно загорелому блондину с надмен-
ным выражением лица. - Девушка, у вас не занято? - это мне.
    - Тетечка Ниночка,  мне, как всегда. И вот эти книги передайте Жень-
ке,  и скажите ему,  что он свинтус.  Нет, больше ничего не говорите. Да