тал любимцем из нашей  группы.  Королева
знаком предложила мне сесть у ее ног рядом с девушкой Линни.
     Затем  Королева  осмотрела  по  очереди  каждого  из  нас,  хотя   ее
расстроили бесшовные костюмы и озадачили металлические молнии и застежки.
     Лейтенант потом заметил, что похоже было, будто тебя  ощупывает  стая
обезьян.
     Паула Сигман, наш антрополог номер два, поправила его.
     - Отряд, - сказала она.
     Хопфнер посмотрел на нее в изумлении.
     - Обезьяны ходят отрядами.
     Мы здорово посмеялись тогда, потому что, как заметил лейтенант, троги
действительно были похожи на обезьян и они  действительно  были  военными.
Или вроде этого. Но это было уже потом, когда  мы  вернулись  ночевать  на
корабль. Первые ночи на новой планете обычно полны таких  грубых  шуток  и
маленьких розыгрышей. Я думаю, нам необходимо посмеяться, чтобы  прийти  в
себя.
     - Ты говоришь, это было потом, Аарон. А что еще произошло  в  комнате
Королевы? Были еще развлечения? Отдали ли вы подарки?
     - Мы не привезли подарков, потому что изучение записей показало,  что
у эль-лаллорийцев нет обычая делать подарки. За исключением оплакивания  в
Залах, они редко обмениваются деньгами или подарками. Они, скорее,  платят
за все посредством тщательно  разработанной  бартерной  системы,  а  члены
королевской семьи платят публичным прикосновением, валянием наедине  и,  в
конечном счете, ребенком королевской крови в качестве подарка. Кроме того,
в Центре Антропологии теперь считают, что подарки не следует делать.
     - Есть такое распоряжение? Я его не получал.
     - Не вполне распоряжение, сэр. Просто мнение, хотя  со  временем  оно
может  стать  распоряжением.  Мы  называем  его  Манхэттенская   Политика.
Недавнее Фондовое исследование показало, что такой обмен подарками,  вроде
покупки  в  древности  острова  Манхэттен  на  Земле,   ведет   только   к
недоразумениям, незаконным присвоениям и к  плохим  отношениям  на  многие
годы.
     - Сэр, мне все это записывать?
     - Все это, Малкин.
     - Они угостили нас сладкими фруктами и пирожными, и бокалами медового
вина. Оно было очень легкое. И каждого из нас снабдили парой подушечек, мы
должны были лежать на них во время еды. Лейтенанту и его помощникам  было,
по-моему, не очень удобно, но мы, антропологи, чувствовали себя прекрасно,
даже в своих дорожных костюмах. После того, как мы научились в джонге есть
сырых червяков, стоя часами на раковинах, подушки  и  сочные  фрукты  были
сплошным удовольствием. Я проходил тренировку с Доктором З. в джонге!
     Королева собственноручно очистила  для  меня  сладости,  напоминавшие
виноград, но она позволила Линни поучить меня, как  их  есть.  Если  сразу
укусить, в рот вытекает струя горечи, которую нельзя заесть даже следующей
сладостью. Но если сначала покатать ягоду во рту, а затем  слегка  прижать
губами, в рот потечет необычайно  сладкий  сок  с  привкусом  сдобы.  Этот
виноград называется лоро-пае.
     Потом для нас пел принц Б'оремос. После  трех  или  четырех  песен  я
попросил показать мне инструмент.  Это  была  плекта,  по  виду  не  очень
отличающаяся от нашей мандолины, но  с  удивительно  глубоким  тембром.  Я
пробежал пальцами вверх и вниз по украшенному орнаментом грифу и в награду
получил удивленную, застенчивую полуулыбку Линни.
     Осмелев, я спросил Королеву, могу ли я спеть для нее.
     - А что ты умеешь петь, небесный скиталец? - спросила она.
     - Я могу спеть одну-две ваших песни, моя  Госпожа,  -  сказал  я.  На
самом деле в моем репертуаре их было около тридцати, но в большинстве  это
были священные погребальные песни, они не подходили к случаю.  -  И  много
наших песен.
     Она подумала немного, потом сказала:
     - Я знаю все наши песни и мне совсем не интересно слушать их изо  рта
человека с неба. А какими песнями вы выражаете скорбь?
     - Мы поем разные песни, - сказал  я,  -  и  только  немногие  из  них
предназначены для скорби. Мы поем и о любви.
     - Что это за слово? - спросила  она,  потому  что  я  произнес  слово
"любовь" по-английски, у них в языке нет такого слова.
     - Это похоже - и непохоже - на вашу ладанну.
     В комнате все затаили дыхание, и я подумал, не совершил ли я  ошибку,
произнеся слово-табу. Но  на  пленках  не  было  записано  ничего  такого.
Наверное, дело было не в нас, а в находящихся в комнате трогах.
     - Что ты, небесный  путешественник,  знаешь  о  ладанне?  -  спросила
Королева.
     Я оглянулся  на  доктора  З.  Она  сделала  движение  рукой,  как  бы
предупреждая, чтобы я был осторожен.
     - Я знаю... - начал я, - я знаю, что  это  похоже  и  непохоже  -  на
плукенну.
     Королева некоторое время хранила молчание, но заговорила Линни.
     - Есть сказание, одно из менее значительных, где идет  речь  об  этой
разнице, - сказала она. - Это было и не было, но однажды Королева захотела
узнать,  что  лучше:  быть  вспаханной  Обычным  Плакальщиком,  или   быть
засеянной принцем. Но она знала, что не было никого, кроме одного  принца,
уже завершившего свой год путешествий, кто мог бы прикоснуться к  ней,  не
будучи сожженным от огня ее кожи. Тогда она легла на песок и велела волнам
обмыть ее и загасить огонь. Ну, волны плескались о ее голову и плечи  весь
тот день, и весь следующий, но ее кожа была все еще  горячей  и  сухой  на
ощупь. Тогда она зашла глубоко под волны.  Между  ее  пальцами  проплывали
маленькие разноцветные рыбки, а морские раковины  запутывались  в  длинных
петлях ее волос. И все же кожа ее была сухая и горячая.  Тогда  она  пошла
все глубже и глубже, пока вода не смыла с нее кожу  и  волосы,  и  от  нее
осталась только связка костей, которую не смог бы вспахать  ни  принц,  ни
человек из народа. Ее все жалели, но никто больше не засевал, поэтому  для
нее плукенна и ладанна стали одинаковыми. А для  всех  других  они  совсем
непохожи.
     Я кивнул головой.
     - У нас тоже есть песня о разнице, - сказал я. - И начал петь  старую
балладу "Там Лин", одновременно поясняя. О волшебной королеве и девушке по
имени Прекрасная Джанетт; обе они были засеяны молодым рыцарем Там  Лином.
Но, конечно, конец был нехороший, потому что простая  девушка  отвоевывает
своего возлюбленного у королевы. Я допел песню до половины, когда я понял,
что с концовкой у меня будут неприятности, поэтому я не допел ее.
     - Мне не нравится твоя песня, потому что в ней неприятные звуки и нет
конца, но поешь ты довольно приятно, - сказала Королева. - Это была  песня
о скорби, а о... какое слово ты говорил?
     - Любовь, - сказал Доктор З., медленно  встав  и  двигаясь  вперед  с
натренированной грацией антрополога, хотя она весит почти триста фунтов. Я
видел, что пока  я  пел,  она  вынула  шпильки  из  волос,  и  теперь  они
спускались у нее до пояса по спине длинными спиралями. В ее черных волосах
пробегают  толстые  седые  пряди,  и  от   этого   волосы   выглядят   еще
изумительнее.  Она   часто   использовала   этот   трюк   с   гуманоидными
цивилизациями.  Вы  читали  ее  доклад  об  этом?  Он   великолепен!   Она
остановилась у помоста и наклонила вперед голову, отчего волосы  упали  на
плечи.
     - Это ты одна из тех, кто иногда командует? - спросила Королева.
     - Я, - сказала  Доктор  З.  и  подняла  глаза.  Она  была  достаточно
осторожна, чтобы сдержать улыбку.
     - Наши мальчики поют почти так же хорошо, как ваши,  но,  конечно,  в
наших песнях речь идет о разных вещах. Мы сами разные.
     - С неба, - сказала Королева.
     - Где любовь такая - и не такая - как здесь, в вашем мире, -  сказала
Доктор З.
     -  Ступай,  парень,  -  сказала  Королева,  отпуская  меня   быстрыми
короткими движениями руки. - Я хочу говорить с вашей Королевой.
     - У нас есть подробный отчет Доктора З., сэр.
     - Я читал его. По-моему, две "Королевы" говорили о том, как управлять
трогами, немного - об истории и о красивых мальчиках, но особого разговора
об Аароне Спенсере не было. А поскольку нас интересует Антрополог  Первого
класса Аарон Спенсер, я не вижу необходимости включать разговор в  записи,
лейтенант.
     - Как вам будет угодно, сэр.
     Меня вместе с другими отправили  к  Линни,  которая  провела  нас  по
апартаментам, а потом развлекала нас в маленьком дворике, куда подали  еще
еды. И хотя лейтенант беспокоился  о  Докторе  З.,  беспокоился,  что  нас
понемногу разделяют, ничего плохого не случилось. По  правде  говоря,  все
были с нами очень любезны, над всем витала аура  благородства  и  хорошего
воспитания. Ни один голос не поднимался выше шепота. Я думаю,  именно  это
больше всего беспокоило Хопфнера. Он потом говорил, что  если  бы  на  них
прикрикнуть хорошенько пару раз, они бы пришли в чувство.
     Размышляя теперь об этом, я  думаю,  что  они  отчаянно  нуждались  в
смехе. Но, может быть, для них смех был кощунством, вроде грязной шутки  в
монастыре.
     Когда начало темнеть, а закт  там  медленно  просачивается  от  краев
неба, как будто длинные черные пальцы указывают в направлении дворца,  нас
позвали к Королеве. И  после  долгих  ритуальных  поклонов  и  жестов  нас
проводили обратно на корабль. Доктор З. заставила нас отчитаться,  и  наши
отчеты мало чем отличались от того,  что  я  вам  сейчас  рассказываю,  за
исключением  технических   терминов   при   обсуждении   антропологических
аспектов. Доктор З. согласовала наши отчеты с записями Хопфнера.
     - Они есть у нас, сэр.
     - А мне она сказала, что в  ситуации  проверки  я  вел  себя  хорошо.
Однако она предупредила, что можно ожидать новых проверок, особенно  меня.
И со стороны Королевы.
     -  Она  рассматривает  молодых  хорошеньких  юношей  как  собственные
охотничьи угодья, Аарон, - сказала Доктор З., - а так как сейчас ей некого
оплакивать и больше думать не о чем, ей, скорее всего, захочется  испытать
тебя. Но берегись. В той истории, которую  нам  рассказала  девушка,  есть
доля правды. Королева на минуту взяла меня за руку, как сестра  -  сестру,
Королева  -  Королеву,  и  через  минуту  я  почувствовала,  как  ее  кожа
становится  заметно  горячее,  чем  моя.   Это   бывает   от   длительного
прикосновения. Видимо, их метаболизм очень отличается от нашего.
     - Я буду осторожен, - серьезно сказал я.
     Она подмигнула мне, и мы оба рассмеялись.
     На следующий день мы пошли без своих тяжелых  костюмов.  Лейтенант  с
помощниками одели голубую форму, все же слишком жаркую для  этой  планеты.
Доктор З. одела антропологов в белые шорты  и  рубашки  без  рукав.  Из-за
своего веса - хотя она уверяла, что это потому, что она наша  Королева!  -
Доктор З. одела вместо этого одно из шелковых священных одеяний из джонга!
На  спине  ее  балахона  было  вышито  существо  вроде  красной   ящерицы,
знаменитый "дракон", или морг из джонга. Хотя на  самом  деле  они  больше
похожи на угрей и живут под водой. Конечно, Королева захотела получить это
платье, но Доктор З. не отдала, хотя одолжила ей  на  день.  На  следующее
утро у Королевы появилась точная копия, настолько  точная,  насколько  это
могли сделать руки эль-лаллорийцев. Несомненно, шесть  плакальщиц,  все  -
художницы, сидели всю ночь над вышивкой.
     - Разве это не было нарушением Манхэттенской традиции?
     - Доктор З. на самом деле ведь не отдала платье  Королеве,  сэр.  Она
одолжила его. И получила обратно.
     - Похоже, что ты не умеешь отличить  букву  закона  от  духа  закона,
сынок.
     - Это не совсем закон, сэр.
     - Гм-гм. Похоже, что есть не один способ засорить культуру. Возможно,
мы не того судим. Затрите это, лейтенант. Просто мои размышления.
     - Позвольте мне сказать, сэр, что любой контакт является своего  рода
засорением. Это первая причина Клятвы  Антрополога.  "Наблюдать,  изучать,
познавать" - так мы говорим. Но мы знаем, что как только начинаешь изучать
культуру лицом к лицу, ты самим фактом изучения изменяешь ее. Это  явление
известно под названием Закон Мида.
     - Это похоже на Гейзенберга, сэр.
     - Лейтенант, придержите свои  размышления  при  себе.  Тогда  они  не
засорят мои.
     - Да, сэр.
     - Главное, это сделать засорение как можно меньше ощутимым  и  всегда
понимать, каким образом изучаемая культура изменяется вследствие контакта.
Я надеюсь, вы  поймете,  что  я  -  не  культура  -  претерпел  наибольшие
изменения.
     - Это, сынок, безусловно, учтется в нашем заключительном решении.
     - Пока Королева и Доктор З. продолжали беседу, мы все начали изучение
другими способами. Доктор З. дала нам задания, которые мы  -  в  пределах,
допускаемых данной цивилизацией - должны  были  выполнить.  Мне  надлежало
попытаться посетить Зал Плача,  из-за  моего  интереса  к  художественному
выражению. Мне выпало получить в провожатые Б'оремоса, Певца  Погребальных
Песен, как его называли.
     - Того принца, который пел для вас накануне?
     - Да, сэр. Сначала он пригласил меня в свои комнаты, где вокруг  него
начали бесконечную возню несколько слуг-трогов. Пока они ухаживали за  его
волосами и ногтями, я  рассматривал  коллекцию  музыкальных  инструментов,
висевшую у него  на  стенах.  Это  были  струнные  инструменты,  все  -  с
инкрустацией. Собственно говоря, кроме  похоронных  барабанов,  нескольких
очень маленьких тростниковых дудочек  и  колокольчиков,  которые  звенели,
когда кто-то приходил или уходил от Королевы, струнные были  единственными
музыкальными инструментами  на  планете.  Это  была  очень  ранняя  стадия
развития искусства, хотя музыка, которую  Б'оремос  мог  извлечь  из  этих
струн, впечатляла.
     В тот день он предложил мне выбрать инструмент и  поиграть.  Потратив
час и перепробовав все, я выбрал нечто под  названием  гармониус.  У  него
была форма, более-менее похожая на древний индийский инструмент, ситар,  с
широким глубоко резонирующим днищем, вырезанным  из  тыквы,  и  с  длинным
грифом, на который было натянуто семь струн. Мне понравились его  странные
модуляции, и я взял его себе.
     Однажды, пока я сидел с гармониусом на коленях и играл - на нем  надо
играть сидя - я вдруг  подобрал  такую  странную  мелодию,  что  я  громко
рассмеялся.
     Б'оремос приподнялся на подушках, где слуги все еще трудились над его
лицом, и посмотрел на меня.
     - Какой странный грубый звук ты издаешь.
     Я извинился.
     - Я еще не привык к этой последней струне, - сказал я,  показывая  на
широкую басовую струну, которая была натянута  только  на  половину  длины
гармониуса.
     - Я  говорю  о  резком  звуке,  который  ты  издал  ртом,  как  будто
закрывающиеся лунные шапочки.
     Я снова засмеялся.
     - Вот, - сказал он, указывая на меня. Слуги поклонились,  подталкивая
друг друга локтями. Он с раздражением махнул рукой, отпуская их.
     - Это смех, - сказал я. - Разве ваши люди совсем не смеются?
     Он подернул плечами и сухо  улыбнулся.  -  Мы  -  люди  слез.  Хорошо
горевать - это искусство.
     - А мы - люди без  слез,  -  сказал  я.  -  Мы  стараемся  вообще  не
горевать.
     - Ладно, Человек-Без-Слез, - сказал он, тогда пора взять тебя  в  Зал
Плача. Там мы обнаружим в тебе слезы так же легко, как ты обнаружил музыку
в этом. - Он томно кивнул на гармониус, который я поднял с колен.
     Он что-то крикнул, и в комнату бесшумно вошел новый слуга.
     - Это Мар-Кешан, - сказал мой хозяин. Он  для  слуг  все  равно,  что
Королева - для женщин.
     Мар-Кешан поклонился, прочел, что хозяин показал ему  на  пальцах,  и
быстрыми  щелчками  собственных  пальцев  ответил.  Мне  Мар-Кешан   сразу
понравился. Он был проворный, почти до резкости. Круглое лицо  было  цвета
темных ягод, глаза - выцветшего  голубого,  как  у  моряка,  производившие
двойственное впечатление - как слепоты, так и дальнозоркости.
     - Одень его для Зала, -  сказал  Б'оремос.  Мне  показалось,  что  он
произнес это вслух только ради меня, потому что его пальцы уже отдали этот
же приказ.
     Прежде, чем я успел остановить его, Мар-Кешан исчез,  потом  появился
снова с золотистым хитоном из летящего материала, похожего на шелк.
     - Это цвет твоих волос и кожи, А'арон, - сказал Б'оремос.
     Я был уверен, что именно обсуждение этого цвета занимало до этого  их
пальцы.
     Они вдвоем раздели меня  и  накинули  на  меня  хитон.  К  нему  была
приделана полоса  ткани,  которую  перебросили  мне  через  правое  плечо,
закрыли  грудь  и  прикрепили  на  талии  шнурком.  Юбка  спадала  мягкими
складками до бедер. Слава  богу,  я  был  худой,  а  то  зрелище  было  бы
безусловно неприличное.
     Мар-Кешан подивился на мои шорты, а трусы привели его в восторг.  Они
не были знакомы  с  трикотажем.  Потом  заменили  мое  белье  на  шелковую
набедренную повязку,  слишком  тесную  и  неудобную.  Все  это  время  они
беззвучно  болтали,  семафоря  пальцами.  Я  не  мог  даже  приблизительно
угадать, что они комментировали.
     Ни одна пара сандалий принца мне не подошла, пришлось обойтись  парой
старых кожаных шлепанцев Мар-Кешана. Ни  одному  из  них  такой  выход  из
положения не понравился, но оба согласились, что мои  собственные  ботинки
совершенно не подходят.
     После этого я вскинул за плечо гармониус, Б'оремос взял свою  плекту,
и мы отправились в Зал.
     - Ну, и зрелище ты собой представлял, сынок.
     - Я думаю, что выглядел немного как грек.
     Но мы ведь специально учимся носить одежду  туземцев.  И  обычно  это
бывало довольно элегантная одежда, хотя, может быть, немного  тесновата  и
скудна. Я знал несколько антропологов, первыми открывших  луны  Петли,  им
пришлось облачиться в  навоз  и  грязь,  чтобы  помочь  отпраздновать  дни
рождения местных вождей. А один мой друг проходил обучение  на  Лэндон-10,
где разумные существа носили металлические пальто,  сделанные  из  гвоздей
остриями внутрь, чтобы показать смирение. Шелковая юбочка, как бы  она  ни
была коротка,  вряд  ли  может  по  сравнению  с  этим  считаться  большим
несчастьем, сэр.
     - Ха-ха, мне нравится твое отношение, Аарон. Теперь  расскажи  мне  о
Зале.
     - Само здание построено из такого же серо-белого камня с  вкраплением
ракушек, что и дворец. Но если дворец огромен и его  пропорции  нарушаются
парой непохожих друг  на  друга  башен,  то  в  облике  Зала  есть  что-то
элегантное, хрупкое и одинокое. Фасад оформлен пилястрами, которые покрыты
резьбой такой  сложности,  что  я  не  сумел  расшифровать  ее;  "метафоры
скорби", вот все, что ответил Б'оремос, когда я спросил его.  Есть  еще  и
своего рода барельеф на треугольнике под остроконечной крышей. Все  здание
высотой больше, чем двухэтажный дом, но оно кажется одновременно и меньше.
К дверям ведут тринадцать каменных ступеней.
     Двери сделаны из какого-то тяжелого дерева и  тоже  покрыты  резьбой.
Эту резьбу я  сумел  расшифровать,  там  в  основном  изображены  плачущие
женщины и скелеты, выставленные на высоких столбах.
     Мы протиснулись через тяжелые двери и вошли внутрь. Я думал, что  там
будет темно, но, к моему удивлению, в зале было очень светло. Часть  крыши
была открыта, но на ночь или в случае плохой погоды  ее,  очевидно,  можно
было закрыть. Через открытые окна влетал морской ветерок.
     Везде стояли столы. Похоже было  на  сумасшедший  крытый  рынок,  где
продавцы кричат, зазывая покупателей, только здесь товар  был  бесплатный,
предметы скорби. Плакальщицы стремительно перемещались по извилистым,  как
лабиринт,  проходам,  чтобы  послушать  то  певца  здесь,  то  поэта  там,
останавливаясь, чтобы посмотреть, как у волшебника в руках по его  желанию
то появляются, то исчезают платки  с  именами  их  умерших  родственников.
Стоило на миг остановиться, как  у  твоего  локтя  оказывался  кто-нибудь,
предлагающий бессмертие твоей сестре, брату или матери.
     - Но не отцу?
     - Это проблема, сэр. У этих людей очень слабое  понятие  отцовства  -
только в общем смысле. Никогда нельзя знать с точностью, кто