некоторые -- бессмертны.
     -- Бессмертны?
     -- Так или  иначе  некоторые  из  живущих  сумели  достичь
бессмертия.  Одни  следуют потокам жизни и черпают из них силу,
избегая  волн  смерти,  другие  довели  до  совершенства   свою
биохимию  или  же  постоянно обновляют свои тела, третьи воруют
себе новые. Кто-то заменяет плоть металлом или  не  имеет  тела
вообще. И повсюду на Средних Мирах ты услышишь толки о трехстах
бессмертных.  Правда,  о  них много говорят, но мало что знают.
Если быть  точным,  бессмертных  двести  восемьдесят  три.  Они
обманывают  и жизнь, и смерть, и само их существование нарушает
равновесие, заставляя прочих считать их  богами.  Некоторые  из
них  --  лишь  безвредные странники, но иные и впрямь возомнили
себя равными богам. Все они  сильны  и  лукавы,  все-мастера  в
продлении своего существования. Но один особенно досаждает нам,
и я посылаю тебя уничтожить его.
     -- Кто же он, Хозяин?
     -- Его  называют  Принцем-Который-был-Тысячей, и пребывает
он за пределами Средних Миров. Его королевство лежит вне океана
жизни и смерти, в месте, где всегда царят сумерки.  Его  трудно
найти,  так как он часто покидает свои владения и вторгается на
Средние  Миры.  Я  желаю  навсегда  покончить  с  ним,  ибо  он
испытывает терпение Дома Мертвых и Дома Жизни уже слишком много
дней!
     -- На что он похож. Принц-Который-был-Тысячей?
     -- На что угодно. Он сам избирает себе облик.
     -- Где я найду его?
     -- Не знаю. Ты должен искать.
     -- Как я узнаю его?
     -- По  его  делам,  по  его словам. Он противостоит нам во
всем.
     -- Наверное, есть и другие противостоящие вам...
     -- Убей любого, дерзнувшего поступать так. Тот, уничтожить
которого    тебе    будет     труднее     всего,     и     есть
Принц-Который-был-Тысячей.  Он  будет  ближе всех к тому, чтобы
уничтожить тебя.
     -- И если сумеет это сделать?..
     -- Тогда мне потребуется еще тысяча лет, чтобы подготовить
другого посланца. Я не жду, что'  уничтожишь  его  сегодня  или
завтра.  Тебе понадобятся столетия, чтобы лишь найти его. Время
несущественно. Пройдет еще век, прежде чем  он  станет  угрозой
для  Осириса  или  меня.  Ты изучишь его в своих странствиях. И
когда найдешь его, ты будешь его знать.
     -- Достанет ли у меня сил, чтобы уничтожить его?
     -- Ты должен.
     -- Я готов, Хозяин.
     -- Подожди, это еще не все. Ты  сможешь  черпать  силу  из
потоков  Жизни  и  Смерти,  пока  будешь  находиться на Средних
Мирах. Ты вызовешь меня, если почувствуешь,  что  нуждаешься  в
этом. Когда я услышу тебя, я протяну тебе руку.
     -- Спасибо, Хозяин.
     -- И ты будешь немедля повиноваться всем моим приказам.
     -- Да.
     -- Теперь иди и отдыхай. Затем ты отправишься и приступишь
к своей миссии. Оаким молча склоняет голову.
     -- Пусть  это  будет  твой  последний  сон в Доме Мертвых,
Оаким. Подумай над загадками, которые скрыты здесь.
     -- Я думаю над ними тысячу лет.
     -- Одна из этих загадок -- я.
     -- Хозяин...
     -- Это слово -- часть  моего  имени.  Никогда  не  забывай
этого.
     -- Хозяин -- как я могу?..

     ПРОБУЖДЕНИЕ ОГНЕННОЙ ВЕДЬМЫ

     Ведьма Лоджии пробуждается ото сна и дважды вскрикивает. В
этот раз  спала  она  долго  и  глубоко.  Ее  фамильяр пытается
успокоить госпожу, но делает это неловко  и  только  будит  ее.
Тогда  она  поднимается среди подушек в своей спальне, высокой,
как кафедральный собор, и Время вместе с  беспутным  Тарквинием
отходят  от  нее  шагами  призраков,  но она останавливает их в
бесконечности движением руки и шепотом губ и слышит свой  стон,
и  видит  в  прошлом кошмарное кричаще -- требовательное нечто,
которое она породила...
     Пусть будут десять пушечных залпов и пусть растворятся они
в воздухе, не потревожив слуха,  и  да  будут  услышаны  девять
молчаний,  что  лежат  между ними. И станут они сердцебиениями,
сотрясающими основы мира. И в этом средоточье тишины да положат
опустевшую кожу, избавившуюся от своей змеи. И стихнут стоны  у
отмели,  призывающие  затонувший  корабль  вернуться  в гавань.
Заберите лишь  кошмарное  нечто  с  его  слезами,  --  ледяными
каплями  вины, которые подобны огню, прожигающему твое лоно. Не
вспоминай о  нем,  думай  о  выезженных  лошадях,  о  проклятии
Летучего  Голландца  или,  быть может, о строке безумного поэта
Фрамина: "И луковица воскресит  нарцисс,  когда  придет  пора".
Если  ты  любила когда-нибудь -- постарайся вспомнить это. Если
ты предавала когда-нибудь -- обмани  себя,  что  было  даровано
тебе  прощение.  Если  ты  боялась  когда-нибудь  --  солги  на
мгновение, что дни те ушли и нет им возврата. Ценою  себя  купи
себе  ложь  и  держись за нее, пока есть для этого силы. Обними
своего фамильяра, кем бы он ни был, прижми к груди и гладь его,
пусть мурлычет.
     Обменяй жизнь и смерть  на  забвение,  но  свет  или  тьма
настигнут  прах  твой  или  твою плоть. Придет утро, а с ним --
память...
     Огненная  Ведьма  спит-спит  между  прошлым  и  будущим  в
кафедрально   --   высоком  зале.  Насильник  из  сна  исчезает
переулками тьмы, и  Время  бесшумно  роняет  песчинки  в  часах
вечности,  наслаивая  историю  вокруг  событий.  И  теперь  она
улыбается во сне, ибо Янус опять все делает наполовину...
     Возвратившись к  прошлому,  она  застывает  в  его  теплом
зеленом взгляде.

     СМЕРТЬ, ЖИЗНЬ, ВОЛШЕБНИК И РОЗЫ

     Прислушайтесь  к этому миру. Он зовется Елке, и его совсем
не трудно услышать: звуки его могут быть смехом,  вздохами  или
довольным  сопением.  Они могут быть урчанием машин или биением
сердец. Они могут быть дыханием толпы или  шелестом  слов.  Они
могут  быть  шорохом шагов, поцелуем, шлепком, плачем младенца.
Музыкой? Да, возможно, и музыкой. Стуком клавиш пишущей машинки
-- сознания, в черноте ночи целующего бумагу?  Возможно.  Итак,
забудьте  пустые  звуки  и  случайные слова и взгляните на этот
мир.
     Дайте имя цвету... Красный? Вот берега реки -- красные,  и
зеленый  поток  в  них,  и  пурпурные  камни в изумрудной воде.
Желтое, серое и черное -- это город вдалеке. Здесь,  рядом,  по
обеим  сторонам  реки,  -- палатки. Выбирайте любой цвет -- все
они  тут.  Тысячи  палаток,  разукрашенные  флажками,  подобные
воздушным  шарам,  вигвамам  и  пагодам  --  как яркие цветы на
ковре, и люди в них -- словно  бесконечный  танец  красок.  Три
сверкающе-лимонных  моста перекинуты через реку. Река стремится
в кремовое море, где часты приливы, а штормы так редки... Вверх
по реке идут прибрежные суденышки и морские корабли, а небесные
спускаются прямо на  голубое  поле.  Их  пассажиры  расхаживают
среди  палаток. Они всех рас и народов. Они едят и болтают, они
развлекаются и смеются, и они носят яркие одежды. Порядок?
     Запахи растений здесь душисты, и ветерки приносят  их  как
ласковые  поцелуи.  Но  когда эти запахи достигают ярмарки, они
едва  уловимо  меняются.  К  ним  примешивается  запах  опилок,
который  не  так  уж  неприятен;  и запах пота, который тоже не
будет  вам  слишком  неприятен,  если  этот  запах  --  и   ваш
собственный.  Запахи  дыма  над  кострами, запахи пищи и чистый
аромат пролитого вина. Вдохните этот мир. Попробуйте  на  вкус,
пейте  его  и объедайтесь им. ...Как этот человек с повязкой на
глазу и альпенштоком.  Он  ходит  среди  торговцев  и  девушек,
толстый,  как  евнух, но он отнюдь не евнух. Его правый глаз --
огромен и кругл, как серое колесо. Недельная  щетина  обрамляет
его  лицо,  а  одежда давно потеряла всякий цвет. Он идет между
палатками, и шаги его тверды.
     Он останавливается выпить кружку пива  и  полюбоваться  на
петушиный бой.
     Он  ставит  на  маленькую птицу, -- та разбивает большую в
пух и прах, -- и таким образом оплачивает свое пиво.
     Он смотрит шоу лишения девственности, выкуривает  сигарету
с наркотиком и оставляет в дураках темнокожего человека в белой
рубашке,  который  пытается угадать его вес. Потом из ближайшей
палатки выныривает  коротышка  с  близко  посаженными  глазами,
подходит к нему и дергает за рукав.
     -- Да,  --  отвечает  человек  с  повязкой,  и  голос  его
неожиданно глубок и силен.
     -- По   вашей   одежде,   уважаемый,   я   узнаю   в   вас
проповедника...
     -- Да, я проповедник -- в некотором роде.
     -- Вот  и чудесно. Не хотите ли малость подзаработать? Это
совсем недолго.
     -- Смотря что я должен делать.
     -- Человек  собирается  совершить  самоубийство  и   будет
похоронен  в  этой  палатке.  Могила  уже  вырыта  и все билеты
проданы. Но сейчас публика начинает  беспокоиться.  Исполнитель
отказывается    убивать    себя   без   должного   религиозного
сопровождения,  а  мы,  видите   ли,   не   можем   протрезвить
проповедника.
     -- Понятно. Это будет стоить вам десятку.
     -- А за пятерку?
     -- Тогда ищите себе другого проповедника.
     -- Хорошо,  десятка так десятка! Пойдемте! Они уже хлопают
и свистят! Человек с повязкой, прищурившись, входит в палатку
     <. . .>
     -- Вот проповедник! -- выкрикивает зазывала. -- Теперь  мы
приступаем.  Как  тебя  звать,  папаша? -- Иногда меня называют
Мадрак.

     Зазывала вздрагивает и застывает с открытым ртом.
     -- Я... не знал... я...
     -- Давайте начнем.
     -- 0'кей, сэр. Входите сюда, сэр! Проходите внутрь!  Время
не терпит!
     Толпа  расступается.  Здесь  человек триста. Лампы, все до
единой, нацелены на огороженный канатом  круг  голой  земли,  в
которой  вырыта  могила.  Насекомые  и  пыль вьются по ступеням
света. Открытый гроб лежит  у  открытой  могилы,  а  рядом,  на
деревянном  помосте  -- стул. Там сидит человек лет пятидесяти,
его бледное лицо исчерчено морщинами и уныло,  а  глаза  слегка
навыкате. На нем только шорты; грудь, руки и ноги густо поросли
волосами. Он искоса смотрит, как двое пробираются сквозь толпу.
     -- Все улажено, Долмин, -- облегченно сообщает коротышка.
     -- А моя десятка? -- напоминает Мадрак. Зазывала, вздыхая,
сует ему сложенный чек. Мадрак внимательно изучает его и прячет
в свой бумажник.
     Коротышка  взбирается  на помост и сверху улыбается толпе.
Затем он сдвигает на затылок соломенную шляпу.
     -- Итак, друзья, -- его буквально распирает от радостна --
наше шоу начинается. Сейчас вы убедитесь,  что  ждали  не  зря.
Этот   человек   Долмин   готов   совершить   самоубийство  для
удовольствия  почтенной   публики.   По   личным   мотивам   от
отказывается  от большой гонки и соглашается заработать немного
денег  для  семьи  выполнением  этого  на  ваших   глазах.   За
представлением  последуют подлинные похороны в той самой земле,
на которой вы сейчас стоите. Держу пари, что  вы  давненько  не
видели настоящей смерти и сроду не бывали на похоронах. Сегодня
вы  увидите  и  то  и  другое,  а сейчас все внимание -- самому
мистеру Долмину и святому отцу, пришедшему  его  напутствовать!
Давайте  похлопаем  им  обоим!  Почтенная  публика  нетерпеливо
рукоплещет.
     -- ...И  последнее  предостережение.  Не  стойте   слишком
близко.  Мы тут приготовили для вас небольшой фейерверк, и хотя
наше заведение от пожара застраховано, но не  застрахованы  вы!
0'кей!  Прошу вас, джентльмены! Он спрыгивает с помоста как раз
в тот момент, когда Мадрак взбирается туда. Мадрак  наклоняется
к сидящему человеку, рядом с которым уже стоит жестяная банка с
надписью  ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ.  --  Вы  уверены, что действительно
хотите довести это до конца? -- спрашивает он.
     -- Да.
     Он вглядывается в глаза человека, но зрачки не расширены и
не сужены.
     -- Почему же, сын мой?
     -- Личные мотивы. Я не хотел бы вдаваться  в  подробности.
Отпусти   мне   грехи,  отец.  Мадрак  кладет  руку  на  голову
самоубийце.
     -- Насколько я могу быть услышан  кем-либо  или  чем-либо,
могущим  прислушаться  или  не  прислушаться  к тому, что будет
сказано мною, я прошу, если прощение значит хоть что-то,  чтобы
был  ты  прощен  за  все, что совершил ты или не совершил и что
требует прощения. И если не прощение, но что-то иное еще  может
послужить к твоей выгоде после разрушения твоего тела, я прошу,
чтобы  это  иное  было  тебе дано или не дано, в зависимости от
обстоятельств, чтобы обеспечить тебе эту выгоду. Я прошу  этого
как  посредник между тобой и тем, что будет или не будет тобою,
но для которого может иметь значение  твое  благополучие,  если
моя просьба как-то может влиять на него. Аминь.
     -- Спасибо, отец.
     -- Прекрасно!  --  в  первом  ряду рыдает жирная женщина с
голубыми крыльями. -- Прекрасно! Какой слог!
     Человек по  имени  Долмин  уже  поднял  банку  с  надписью
ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ  и  выплеснул  на  себя  содержимое. -- Есть у
кого-нибудь сигарета? -спрашивает он и зазывала  с  готовностью
протягивает ему пачку. В руке у Долмина зажигалка, но он медлит
и  смотрит  на толпу, словно ищет кого-то глазами. -Неужели вам
так не нравится жизнь? -спрашивают его. Тогда  он  улыбается  и
отвечаете  --  Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я
не люблю. Вдумайтесь, и вы последуете  за  мной...  --  Щелкает
зажигалка.  Благочестивый  Мадрак к этому времени уже далеко от
огороженного канатами круга.
     Волна жара ударяет от пламени, и вопль  пронизывает  толпу
как раскаленная игла.
     Спокойны только шестеро с огнетушителями: огонь ведет себя
смирно, пожара не будет и можно любоваться зрелищем.
     Где-то  в  углу  Мадрак  складывает руки под подбородком и
опирается ими на посох.
     Скоро пламя гаснет  и  служитель  в  асбестовых  перчатках
выходит  вперед, чтобы завершить работу. Публика безмолвствует.
Ожидаемых аплодисментов нет.
     -- Так вот на что это похоже! -шепчет  наконец  кто-то,  и
шепот его слышен всем.
     -- Может  и  похоже,  -доносится  из глубины палатки, -- а
может, и нет.
     Говоривший выходит к канатам. Он высок и  бледен,  у  него
длинная  зеленая  борода  и под цвет ей зеленые глаза и волосы.
Одет он в черное и зеленое.
     -- Это волшебник, -- сообщает кто-то, --  из  балагана  на
том берегу.
     -- Правильно,  --  с  улыбкой  соглашается  зеленобородый,
протискиваясь сквозь толпу и  не  забывая  слегка  подталкивать
тростью  с  серебряным набалдашником невежливых и неторопливых.
Возле  проповедника  он  останавливается  и,  пока  человек   в
перчатках   закрывает   крышку  гроба,  вполголоса  роняет:  --
Приветствую тебя, Мадрак Могучий. Мадрак поворачивается:  --  Я
искал тебя.
     -- Знаю. Потому и пришел. Что за глупости здесь творятся?
     -- Так,   пустяки,  небольшое  представление,  --  говорит
Мадрак. -- Самоубийство человека по имени Долмин.  Они  забыли,
как выглядит смерть.
     -- Ах,  вот как? Скоро, так скоро... Может, напомним им их
истинную цену? Полный круг?
     -- Постой, Фрамин, я знаю, что ты можешь это сделать, но в
конце концов он сам...
     Маленький человечек в соломенной шляпе уже тут как тут:
     -- Сэр, -- говорит он Мадраку, -- вы не хотели бы провести
еще какие-нибудь церемонии перед погребением?
     -- Перед погребением? -- удивляется Фрамин -- Разве  здесь
хоронят живых?
     -- Что  вы имеете в виду, сэр? -- глаза зазывалы буквально
лезут на лоб.
     -- Этот человек не мертв -- он всего лишь дымится.
     -- Вы ошибаетесь, мистер. У нас порядочное заведение!..
     -- Однако я утверждаю, что он жив и сейчас  пройдется  для
вашего развлечения.
     -- Вы, должно быть, сумасшедший?!
     -- Всего  лишь  скромный  чудотворец,  -- отвечает Фрамин,
вступая в центр круга.
     Мадрак следует за ним.  Фрамин  поднимает  свою  трость  и
чертит  ею  загадочный  знак. Трость вспыхивает зеленым огнем и
падает на крышку гроба.
     -- Долмин, встань! -- взывает Фрамин.  Публика  давится  у
канатов.   Зеленобородый  и  Мадрак  проталкиваются  из  круга.
Бледный зазывала собирается  юркнуть  за  ними,  но  застывает,
услышав удары изнутри гроба.
     -- Брат,  нам,  пожалуй,  лучше уйти, -- замечает Фрамин и
разрезает ткань палатки кончиком трости.
     Когда   они   выходят   прочь,   крышка   гроба   медленно
поднимается...
     Позади  них  истошно  вопят:  "Мошенники!",  "Верните наши
деньги!", "Полюбуйтесь на них!"
     -- Какие  дураки  эти  смертные,  --  усмехается   зеленый
человек,  один  из  немногих  живущих,  способных сказать так и
знать почему.

     Он мчится вперед, пересекая небо на спине огромного  зверя
из вороненой стали. У зверя восемь ног, и копыта его -- алмазы.
Он  вдвое  больше,  чем любая из лошадей, а голова его сверкает
золотом, как у китайского демона-пса. Лучи голубого света  бьют
из  ноздрей,  и  хвост  его  --  три  антенны.  Он летит сквозь
бездонную тьму, что лежит между звездами, и медленно перебирает
стальными ногами, переступая из ничего в ничто, но  каждый  шаг
его  вдвое  длиннее  предыдущего,  хотя  и  длится  столько же,
сколько самый  первый.  Бесчисленные  солнца  проносятся  мимо,
исчезают  позади,  вспыхивают  и  гаснут.  Он как тень скользит
сквозь миры, пронзает туманности, все быстрее и  быстрее  --  а
искрящихся  вихрях  звездопада  и  непроглядности  вечной ночи.
Говорят, что если дать ему  размяться,  он  сможет  перешагнуть
Вселенную  за  один  шаг.  Что  случится,  если  после этого он
продолжит свой бег, не знает никто.
     Его всадник когда-то был человеком. Он тот, кого  называют
Стальным  Генералом.  Нет,  он не закован в стальные латы, само
его  тело  из  стали.  И  пока  он  скачет  так,  отринув   все
человеческое,  его  взгляд устремлен в пустоту, а рука лежит на
бронзовой чешуе, покрывающей шею его скакуна. Он держит  четыре
повода,  тонких,  как  шелковые нити, на кончиках пальцев левой
руки. На мизинце он носит кольцо  из  выдубленной  человеческой
плоти,  ибо  для  него  было бы бессмысленным и странным носить
украшение из металла. Плоть эта некогда была его плотью.
     Куда бы он ни ехал, он  возит  в  себе  складное  пяти  --
струнное  банджо  --  там,  где когда-то давно было его сердце.
Когда он  играет  на  нем,  то  превращается  как  бы  в  Орфея
наоборот, и люди послушно следуют за ним в ад.
     Еще  он  один  из  немногих  во  всей  Вселенной  мастеров
темпоральной фуги. Рассказывают, что ни один человек  не  может
прикоснуться к нему, пока он сам этого не позволит.
     Скакун под ним когда-то был лошадью.

     Взгляните  на  мир Блис с его красками, с его смехом и его
ветерками? Взгляните на мир Блис так, как смотрит на него Мегра
из Калгана.
     Мегра  --  няня  в  семьдесят  третьем  калганском  центре
родовспоможения,  и  она  знает,  что любой мир -- это дети. На
Блисе около десяти миллиардов человек, и каждый  день  приходят
все  новые, а уходит совсем немного. Болезни безобидны. Детской
смертности нет. Вопли младенцев и смех их родителей -- вот они,
звуки Блиса.
     Негра  из  Калгана  смотрит  на  Блис  безмятежно-голубыми
глазами.  Волны  светлых волос падают на обнаженные плечи, лишь
две непослушных прядки выбиваются и  щекочут  лоб.  Носик  чуть
вздернут,  рот -- крошечный синий цветок, а подбородок так мал,
что о нем не стоит и говорить. Ее одежда -- серебряная  полоска
на  груди, золотой пояс и короткая серебряная юбка. Она не выше
пяти футов ростом, и от нее исходит аромат цветов, которых  она
никогда  не  видела.  Она  носит золотой кулон, теплеющий на ее
груди, когда мужчины испытывают к ней влечение.
     Мегра ждала девяносто три дня, прежде чем смогла  получить
право  посещения  Ярмарки.  Очередь  была  бесконечной  -- сюда
сходились, съезжались, слетались толпы, жаждущие удовольствий и
разнообразия, разнообразия, разнообразия... На  всем  Блисе  не
осталось  места для другой Ярмарки. На беззаботном и ярком мире
вообще ни для чего не осталось места. Здесь только четырнадцать
городов, но они занимают все четыре  континента  --  от  одного
кремового  моря  до  другого.  Они  зарываются глубоко в землю,
тянутся под водой, высятся в небо.