нечему. Наркота, несмотря на облавы, шла непрерывным потоком, затапливая не только окраину столицы, но и самый ее центр, если не сказать большего... Сеть внедренных агентов, скрупулезно подготовленные и ювелирно проведенные операции не приносили желаемого результата. Курьеров и торговцев арестовывали сотнями, но они возрождались тысячами. Скандалы с участием сынков и дочек "та-а-ких" персон, что судачили о них повсеместно и ежечасно, правда, только шепотком, потрясали Санкт-Петербург с регулярностью полуденного выстрела пушки Петропавловской крепости. Поговаривали, что его императорское величество намедни изволил выразить крайнее неудовольствие... Короче говоря, император наорал на шефа Жандармского Корпуса фельдмаршала князя Орлова, после чего следовало ждать резонансных колебаний по нисходящей.
     Его светлость генерал-лейтенант князь Корбут-Каменецкий изволил превратить свои апартаменты в сверхсовременном здании корпуса, расположенного за Охтой, дабы не осквернять своими геометрически безукоризненными линиями центр столицы (хотя ее создателю - Петру Великому - это творение высочайше обласканного модного ныне архитектора Ираклия Багдасаровича Джапаридзе, несомненно, пришлось бы по вкусу), в нечто среднее между апартаментами Екатерининского дворца и будуаром мадам Помпадур. Напоминающий своим сморщенным личиком и тощей шеей, торчащей из воротника лазоревого мундира времен позапрошлого царствования, старую черепаху, генерал при виде вошедшего ротмистра изволил приподняться из своего монументального кресла:
     - Зд-гавствуйте, зд-гавствуйте, Александг... мм... Павлович. - Радушный жест ручкой. - П-гисаживай-тесь, батенька, окажите милость, в ногах п-гавды нет, хе-хе-хе!
     Усадив "гостя", генерал нажал кнопку на пульте, вмонтированном в необъятный стол, и небрежно бросил вбежавшему вестовому:
     - Позаботься, голубчик!
     За появившимся вскоре чайком (с непременным ситным и сластями) генерал долго, грассируя по давно минувшей гвардейской моде, ворковал на темы всеобщего падения нравов, отсутствия в обществе былого уважения к мундиру, расспрашивал собеседника о здоровье супруги, дражайших родителей, особенно папеньки, которого знавал еще... словом, вел обычный светский разговор на темы, далекие от дела. Постепенно ротмистр, несколько расслабившись, стал слушать старческое пустословие генерал-лейтенанта вполуха, а тот как-то незаметно поднялся и начал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Монотонный стариковский говорок вкупе с мягким покойным креслом действовали так усыпляюще, что неожиданный вопрос шефа прозвучал для Александра как гром с ясного неба:
     - Скажите, ротмистр, вам знакома некая секта "Сыны Ашура"?
     - Ну и что?
     - А ничего. Эта организация, по данным Третьего Отделения, появилась в Питере в конце восьмидесятых. Ее пытались разрабатывать, внедряли агентов, но лет пять назад, убедившись в полной политической нейтральности, отступились, оставив лишь поверхностный надзор. Святейший Синод тоже не имеет к ним каких-то особенных претензий, так как "Сыны" откровенным миссионерством вроде бы не занимаются, оргий и жертвоприношений не совершают, в полемику с православной церковью не вступают... Одним словом, по всем статьям выходит очередной интеллигентский бред: своего рода коктейль, да какой там коктейль, самый подлейший ерш из откровений Блаватской, восточных верований и прочей безобидной чепухи. Руководит этим образованием некий Ефим Никитович Ашкенази...
     - Масоны? Сионисты?
     - Ничего подобного. Бывший приват-доцент Екатеринбургского его императорского величества Петра Великого государственного университета. Преподавал естественные науки, в частности зоологию (что-то там не то брюхоногое, не то пластинчатокрылое), до тех пор, пока не сбрендил на почве Востока. Посещал в свое время Индию, Китай, Сиам и так далее. Бросил семью (между прочим, заметь, шестеро детей), не общается с родственниками...

***

     - При чем же здесь наркота, Саша?
     Володыкин автомобиль мчался по вечернему Петербургу. В ветровом стекле отражались, убегая назад, огни многочисленных реклам.
     - Непонятно. Но из тридцати с небольшим курьеров, задержанных в прошлом месяце, четверо являются членами секты "Сыны Ашура". Негласный обыск в штаб-квартире ничего не дал, установили жучки - как "ушки", так и "глазки", - но пока безрезультатно.
     - А...
     - Меня больше всего смущает то, что секта связана с Екатеринбургом. Даже не с самой столицей наместничества, а с Челябинском. Урал, провинция, отдаленность от границ...
     - Ну, скажем, не настолько уж и отдаленная, да и не такая уж и провинция... Ты представляешь, какие там встречаются дамы?
     Александру было неловко сообщать другу неприятную весть, но тот кроме всего прочего был еще и подчиненным по службе...
     - Вот и возобновишь старые знакомства.
     Володька так резко ударил по тормозам, что сзади недовольно загудели.
     - Что? Ты меня посылаешь в эту глушь? В провинцию?!
     - Ну, скажем, не такая уж и провинция...
     - Да ты там бывал хоть раз? Ты представляешь, какие там...
     - Ладно, штаб-ротмистр, поехали. - К стихийно возникшей пробке грузной трусцой уже приближался полицейский чин дорожной службы, но, уже издали разглядев номера, только вытянулся и взял под козырек. Александр в ответ кивнул. - Не стоит, право, сцены посреди мостовой устраивать. Моветон, князь...
     Бекбулатов нажал на газ, но гнал автомобиль, упорно не отвечая, по-детски дуясь, словно мышь на крупу.
     "Как дитя малое, в самом деле!" - с досадой подумал Александр, делая очередную попытку разговорить друга:
     - У тебя что, дела неотложные? Небось очередная пассия, а?! - Александр шутливо ткнул князя в бок. - Поделись!
     Володька только досадливо отмахнулся, но тон, видно, был взят верный.
     - Ну ведь не сейчас ехать, Володя, и не завтра...
     Недовольство мгновенно улетучилось. Володька просиял:
     - Когда же, mon general?
     - Дня через два-три. Билет, правда пока без даты, уже заказан. Вылетишь рейсом Санкт-Петербург - Екатеринбург коммерческим классом. Оттуда, - ответил Александр на немой вопрос, - автомобилем или поездом до Челябинска. Операция секретная, - пояснил он. - Кроме того, ты знаешь, завтра мы встречаем Кулю из Варшавы, а куда я без тебя денусь?!
     Через минуту размолвки как не бывало, Володька снова весело крутил баранку, взахлеб рассказывая новый анекдот, но Александр слушал его вполуха. Сам не желая того, он снова и снова прокручивал в голове утренний разговор...

***

     Когда Александр, изложив то, что ему было известно о вышеупомянутой секте, уже окончательно расслабился, считая причину вызова к Корбут-Каменецкому исчерпанной, тот вдруг выдал:
     - Да, батенька, я же позабыл совсем... Простите, ради бога, старика, сделайте милость. - Картавинка в его речи незаметно куда-то подевалась.
     - Простите, о чем вы, Алексей Сигизмундович?
     Генерал торжественно уселся в свое кресло-монстр и потер сухонькие ладошки, сильно напомнив в этот момент суслика (что за зоологические аналогии лезут в голову, право слово).
     - Как говорится, хорошее напоследок, на сладкое, так сказать, хе-хе, на десерт...
     Александр искренне недоумевал. Он перебрал уже все возможные причины и просто не знал, за что зацепиться.
     - Поступило, Александр Павлович, высочайшее повеление включить в штат личной охраны его императорского величества специалиста по нашему ведомству. По борьбе с обращением и употреблением наркотических средств, то есть. Лучшие специалисты, батенька, в вашем отделе... - сообщил старик и сделал эффектную паузу.
     Александр молчал, и Корбут-Каменецкий, видимо слегка обидевшись, продолжил:
     - ...поэтому мы, я в частности, и решили рекомендовать сотрудника из вашего отдела.
     - Кого именно? - механически поинтересовался ротмистр, уже перебирая в уме сотрудников. Всех он знал как себя, поэтому листать личные дела не было необходимости. Черт, терять любого из них сейчас было бы крайне нежелательно. Разве что вот новичок, поручик Голицын... Хоть и княжеской фамилии юноша, а что-то не тянет для оперативной работы... жидковат... Или именно благодаря княжеской?...
     - Вас, Александр Павлович!
     Сказать, что Александра эти слова огорошили, значит не сказать ничего. Вот это удар! Конечно, повышение, приближение, так сказать, к персоне, привилегии соответственные, уважение, жалованье... Леночка, наконец, будет рада. Она, кстати, неравнодушна к карьерным успехам (неуспехам?) мужа, и вообще, но... Отдел-то как бросить, ребят, Володьку в частности? Александр попытался еще побарахтаться и не нашел ничего лучшего, чем судорожно пошутить в Володькином гусарском стиле:
     - А кто, извините, Алексей Сигизмундович, там "дурью" - то балуется?...

***

     "Черт бы побрал это-повышение. Только утром ведь позавидовал этим канальям авиадиспетчерам, и вот..."
     Не спеша спускаясь по лестнице, чтобы хоть слегка остыть от неожиданного "воспламенения" старика, внезапно сменившего милость на гнев и обрушившего на голову шутника громы небесные, Александр думал еще и о том, как будет объясняться по поводу своего повышения с отцом. Отец, отставной лейб-гвардии Семеновского полка капитан Павел Георгиевич Бежецкий, ревностный в прошлом служака, ветеран четырех войн, искренне не любил, если не сказать большего, спецслужбы вообще, а дворцовую - в особенности. Он и само решение Александра перейти из армии в Корпус воспринял как личное оскорбление и два года не то что не разговаривал - руки не подавал сыну, несмотря на заступничество матушки... Старой закалки батюшка, старой... Кроме того, сильно волновал вопрос о том, кто из многочисленной титулованной родни, несомненно из самых лучших чувств, поспособствовал "родному человечку". Если это дело рук (вернее, излишне длинного языка) Ленкиных теток, чересчур активных пятидесятилетних (с небольшим, ну с очень небольшим!) старых дев, вхожих к вдовствующей императрице-матери на правах доверенных подруг-конфиденток и по совместительству вечных лейб-фрейлин, то становится ясна причина столь поспешного ее отъезда... Черт, нет, завтра после операции. А смысл? Светский "телеграф", конечно, сработал безотказно, как всегда намного опередив официальное решение.
     Безусловно, ротмистр покривил душой, сыграв перед стариком Корбут-Каменецким недоумение. Кому еще, как не ему, было знать, что вездесущая "дурь" уже давно и прочно проникла в святая святых Империи - Зимний дворец. Большинство представителей высшей знати для обострения чувств эпизодически - одни чаще, другие реже - прибегали к тому или другому "средству для расширения сознания". Слава богу, употребления героина и прочих тяжелых снадобий пока не отмечено, но "травка", "снежок" и прочая, и прочая, и прочая... Поговаривали, что нюхивал даже сам светлейший, в перерывах между неустанными заботами о благе Отечества... Да что там светлейший... А что говорить о фрейлинах, камер-юнкерах и прочей сиятельной дребедени? Слава богу, о цесаревиче и великих княжнах ничего такого не слышно...
     Кивнув удивленно вытянувшемуся во фрунт встречному вахмистру-вестовому, Александр наконец остановился на площадке десятого этажа и все-таки вызвал лифт. Переживания переживаниями, а время действительно деньги. Да и нижних чинов лишний раз смущать не стоит. Новые веяния новыми веяниями, демократия демократией, но...

***

     - Саша! А не закатиться ли нам по старой памяти... - отвлек Александра от невеселых раздумий неунывающий Бекбулатов.
     - Ваше сиятельство, Вольдемар, как вы можете приставать ко мне с такими пошлыми предложениями? Вы разве не в курсе, что штаб-ротмистр Бежецкий, горький пьяница и б...н, не так давно преставился, перед безвременной кончиной все свое состояние оставив тезке и однофамильцу, убежденному трезвеннику и примерному семьянину ротмистру Бежецкому?
     - Все понял, начальник! Так куда подбросить трезвенника и примерного семьянина: домой или...
     Александр повернул к другу голову и пристально посмотрел в наглые карие, с заметной раскосинкой глаза экс-гусара.
     - Слушай, Володя, надеюсь, ты не раззвонишь по этому поводу в своей гусарско-б...ской среде?
     - Ротмистр, как вам не стыдно матерно выражаться в присутствии робкого и наивного, почти что девственно чистого...
     - Слушай, девственник, брось трепаться! Достал уже.
     - Ну что за плебейские выражения, граф! Так куда: домой или...
     - Или.
     - Поздравляю, ротмистр! Неужели мадам N уже не сердится на ветреного ротмистра?
     Александр, снова отвернувшись к окну, чтобы не расхохотаться, начал старательно, нарочито выдерживая архаичный стиль, цитировать дуэльный кодекс. Володька с готовностью подхватил:
     - А поелику упомянутая персона зело...
     Дурачась, они мчались по ночному городу, и Александр все откладывал, не мог сообщить другу, что скоро тому придется привыкать к другому шефу. Конечно, дружить им никто не запретит, но... Что ни говори, между Дворцовой набережной и Охтой дистанция огромного размера.
     "Вятка-Вездеход", скрипнув тормозами, затормозила у знакомого дома. Александр толкнул мягко чмокнувшую дверь автомобиля и, шутливо кинув к воображаемому козырьку два пальца, не оборачиваясь, зашагал в пахнущую сиренью темноту.
     Пройдя недлинной аллеей, он остановился у высокого крыльца в стиле прошлого века. Предательское сердце, словно после давешнего сна, колотилось, как у сопливого кадета. Не решаясь, Александр постоял, глубоко дыша и стараясь хоть немного успокоиться...
     Короткий автомобильный сигнал разрезал ночную тишину подобно кинжалу, вонзившемуся в незащищенную спину. Обернувшись, Александр увидел, как, разворачиваясь, Володька адресует ему, опустив стекло, не очень пристойный в приличном обществе жест. Погрозив паршивцу кулаком, ротмистр решительно вдавил кнопку старомодного звонка.

***

     Маргарита, как и раньше, принимала гостя в будуаре. Александр всегда поражался этому дому, словно сошедшему со страниц классического романа, вышколенной прислуге в старомодных ливреях, неслышно скользящей призраками осьмнадцатого столетия по сверкающему паркету, да и самой хозяйке. Попадая сюда, он как будто в уэллсовской машине времени перескакивал на пару столетий назад. Впервые эта дверь открылась перед Александром еще в бытность оного поручиком, и как будто не было прошедшего десятка лет. Снова трепет в груди и предательская слабость в ногах. И она...
     - Вы еще не забыли меня, граф?
     Небольшого роста, хрупкая, неброская женщина средних лет, тихий голос, мягкий акцент. Почему эта женщина имеет такую власть над ним, Александром Бежецким, мужчиной, на которого заглядываются многие светские львицы, признанные красавицы и серцеедки, удачливым, довольно знатным, далеко не нищим... Сколько раз после бурных сцен он уходил отсюда, наотмашь хлопнув дверью, давая себе страшную клятву, что никогда, никогда... И всегда возвращался. Возвращался, как побитый щенок. И она всегда принимала его так, как будто не было обид, не звучали слова, после которых душевные раны не затягиваются никогда... Наверное, только эта женщина, кроме матушки, по-настоящему его любила.
     Александр знал о ней все и не знал ничего. Естественно, в свое время ротмистр Бежецкий изучил все, что имелось на баронессу фон Штайнберг, уроженку Лифляндской губернии, происходившую из захудалой ветви многочисленных остзейских баронов, в доступных ему материалах архива Корпуса (а доступно ему было весьма-а многое), но никогда Саша Бежецкий не признался бы в этом Маргарите... А в душу ее пробиться он так и не сумел. Темным, покрытым первым хрупким ледком осенним омутом иногда казалась ему душа этой женщины, опасной и влекущей бездной...
     - Ну что же вы стоите у порога, граф, проходите, в ногах правды нет.
     Второй раз за день услышав эту сермяжную мудрость, Александр, пронзенный прихотливым зигзагом ассоциаций, вдруг похолодел: "А если она?..."
     А что? Баронесса фон Штайнберг вполне могла оказать ему эту услугу. Она достаточно влиятельная женщина, лет пятнадцать назад играла не последнюю роль при дворе "Божьей Милостью Александра Четвертого, Императора и Самодержца Всероссийского, Царя Польского, Великого Князя Финляндского и прочая, и прочая", и прочая, упокой господи его грешную душу. Не только по рассказам старших, но и по собственным впечатлениям кадетской поры Александр помнил бурную и полную интриг эпоху, стремительного, как метеор, правления своего августейшего тезки, прожившего целую жизнь в ожидании своей очереди на престол Российской Империи и едва успевшего им насладиться. Конечно, времена проходят, но связи при дворе у нее могли остаться. Ревность знакомо сжала сердце.
     Баронесса закрыла пухлый роман, который читала перед приходом Александра, подошла, положила свою узкую, прохладную ладонь на его запястье и заглянула снизу вверх в глаза:
     - Мой бог, Александр, я не узнаю вас сегодня. У вас был тяжелый день?
     Насильно усадив Бежецкого в кресло, баронесса хлопотала, как провинциальная тетушка, отдавая приказания одной прибежавшей на звонок горничной, деятельно руководя другой, накрывавшей небольшой столик, успевая что-то шепнуть на ушко третьей и одновременно расспрашивая о том и о сем дорогого гостя.
     А потом они сидели рядом, пили темное сладкое вино и говорили обо всем и ни о чем. Изредка позвякивало серебро столовых приборов и хрусталь бокалов, поскрипывала старинная мебель, жившая своей собственной жизнью... А за окном пел соловей. Совсем летняя, душная ночь. Отвлечься немного - и уже не верится, что вокруг спокойно спит пятнадцати миллионный мегаполис.
     Хорошее выдержанное вино незаметно, не вульгарно по-водочному, а изысканно и вкрадчиво начинало дурманить утомленную долгими дневными хлопотами голову. Куда-то отступила неловкость, скованность первых минут, и Александру уже казалось, что он так никуда отсюда и не уходил, не было почти двухгодичного тайм-аута, взятого обоими. Опять милый абрис лица, нежные локоны на висках, огромные глаза Риты так близко. В их светлой северной глубине, кажется, снова горит тот самый огонь, что всегда сжигал без остатка все благие намерения...
     Александр внезапно очнулся и понял, что в благоуханном воздухе будуара давно висит тишина и даже соловей за окном, словно устыдившись своей нетактичности, замолчал. Бежецкий вдруг остро всем сердцем осознал всю никчемность сегодняшнего визита. Все было сказано еще два года назад, пора было уходить. Уходить прямо сейчас, иначе...
     - Так в чем же, граф, скрытая причина вашего визита к скромной затворнице?
     Александр вдруг, сам не ожидая того, неловко поднялся и шагнул к баронессе. Качнулся хрупкий столик, зазвенели падающие бокалы...
     - Граф, вы стали таким неловким... - Ее глаза смеялись и манили.
     "Бежать, бежать отсюда!" Но стоило коснуться легкого шелка на плече баронессы - и последние сомнения отлетели прочь. Александр обнял свою Маргариту, мимолетно подумав, что кобуру с револьвером нужно было бы предварительно снять.
     - Граф, что вы делаете? - Голос ее звучал томно, с придыханием.
     "Что я делаю?" - Сознание еще пыталось сопротивляться.
     Душная ночь, наконец сломав все препоны, рекой хлынула в комнату, сразу ставшую маленькой и тесной, неумолимым потоком подхватила истосковавшиеся друг по другу тела. "Что я делаю?" - Еще раз мелькнула в голове Александра последняя связная мысль, и он захлебнулся сладкой волной ночного прилива, больше не пытаясь сопротивляться...
     А потом их качал прибой, и полная луна светила в ставшие юными и беспечными лица. "Что вы делаете, граф?" - шептала задыхающаяся от страсти ночь на тысячу голосов... При чем здесь высокие материи, при чем какие-то там соображения, когда разыгрывается древнейшая из пьес, когда двое наконец находят друг друга...

***

     Варшавский вокзал, как обычно, поражал царящей повсюду суетой. Этому "окну в Европу" явно недоставало чопорности Финляндского или основательности Московского. Несмотря на все предупреждения и запрещения, вокзал кишел азиатскими