азах;  прямо  под  ногами
идущих обнаружился вдруг оползень, и  Илияш,  стиснув  зубы,  свернул  еще
левее.
     - И чего я с тобой связался?! - раздраженно рыкнул  проводник,  когда
спустя полчаса пути обнаружил вдруг, что сбился с дороги.
     -  Поляна  тут...  -  бормотал  Илияш,  с  ненавистью  поглядывая  на
небольшую опрятную полянку с весело журчащим ручьем. -  Поляна,  р-раздери
ее... А не должно было быть поляны, и родника не должно было быть!
     Станко обрадовался отдыху и свежей воде.
     Он долго умывался, вытряхивая песок из волос и  бровей,  фыркал,  пил
прямо из горсти... Потом наполнил флягу, ощущая на губах вкус  воды,  вкус
травы.
     Садилось солнце.  Последние  красные  лучи  скользнули  по  верхушкам
сосен. Прилаживая пробку, Станко рассеянно глянул на ручеек.
     Журча по камушкам, обмывая травы, у ног  его  струился  поток  густой
темно-красной жидкости. Не веря глазам, Станко  глубоко  вдохнул,  набирая
воздух для удивленного восклицания; в нос ему ударил сильный, тошнотворный
запах крови - как на бойне.
     Фляга  выскользнула  у  него  из  пальцев  и  шлепнулась   в   траву,
разбрызгивая кровь.
     Руки его были в крови, и корка чужой  крови  застыла  на  лице  -  он
чувствовал, как стянуло кожу.
     Пошатнувшись, как слепой, Станко  опустился  на  четвереньки,  и  его
вывернуло наизнанку.
     Солнце село.
     - Все уже, - сказал Илияш, и голос его доносился до Станко  будто  из
далекого далека. - Все, это наваждение, уже прошло...
     Станко открыл глаза и увидел собственные руки, в каждой  -  по  пучку
выдранной с корнем травы.
     - Это наваждение... - Илияш стоял  рядом,  бледный,  угрюмый.  -  Тут
бывает... На этом месте, наверное, - он с отвращением оглядел  полянку,  -
крови пролито совсем уж сверх меры... Из земли выступает.
     Хоть  как  ни  устали  путники,  как  не  манила  зеленая  полянка  -
оставаться здесь на ночлег они не стали.


     Над лесом висела, не давая ни  капли  света,  бледная  круглая  луна;
мутные лоскутья облаков  затягивали  ее  до  половины.  "Полуголая  луна",
почему-то подумал Станко. Отогнал навязчивое воспоминание о Виле. А  вслух
сказал:
     - Мы в беззаконных землях, да?
     Илияш запустил пальцы в бороду, пробормотал чуть виновато:
     - Не удалось обойти, понимаешь ли... Не везет.
     В который  раз  с  начала  путешествия  они  сидели,  сгорбившись,  у
догорающего костра.
     - А князь... Не колдун часом? - ни с того ни с сего спросил Станко.
     Илияш вздрогнул. Спросил настороженно:
     - А с чего ты взял?
     Станко недобро усмехнулся:
     - Да не везет, говоришь... А мне сдается,  сама  земля  нас  толкает,
куда хочется ей. Прямо крысе в глотку...
     - Ну-у, - протянул Илияш как-то неопределенно, -  князь-то  уж  точно
тут не при чем...
     - Откуда ты знаешь? - тут же взвился Станко.
     Его собеседник пожал плечами, уклоняясь от разговора, и парень  снова
подумал, что Илияшу известно про  князя  куда  больше,  нежели  полагается
знать простому браконьеру... Он не удержался от вопроса:
     - А правда... Слышал я, что  князь  умеет  чужой  облик  принимать...
Оборачиваться... В женщину превращается, в ребенка, ходит среди  людей  да
высматривает...
     - Чего высматривает-то? - Илияш, кажется, удивился.
     - Ну, мало ли...
     Браконьер фыркнул:
     - А волком не перекидывается, не слыхал?
     Смеется, с обидой подумал Станко. Опять смеется.
     - Не обижайся, - вздохнул Илияш. - Но то, что умеет и чего  не  умеет
князь Лиго, ты у князя спроси, ладно?
     Помолчали. Костер догорал; пора было устраиваться на ночлег.
     - А твоя мать, наверное, красавицей была? -  проронил  Илияш,  вороша
красные пульсирующие угольки.
     После памятного случая в трактире  Станко  впервые  услышал  от  него
упоминание о своей матери.
     Обрывки облаков лениво тянулись по диску луны.
     - Да, - отозвался он глухо, - была красавицей.
     - Черноволосая, как ты?
     - Нет, - буркнул Станко сквозь зубы, - у нее были светлые волосы...
     - Значит, ты по масти в отца пошел?
     Станко отвернулся и свирепо сплюнул.
     - Ну хорошо, - тут же  примирительно  отозвался  Илияш,  -  хорошо...
Наверное, к матери... сватались? Когда ты был маленький, а?
     Станко  крепко-крепко  обнял  колени.  Ткнулся  в  них   подбородком.
Когда-то он умел сидеть так часами -  в  сарае,  или  на  печке  в  темном
углу...
     - Ты не понимаешь, - сказал он тихо. - Не понимаешь. Она...
     Ему  вдруг  захотелось  плакать.  Луна  выползла  из-за  туч;  Станко
вспомнилась колыбельная, там говорилось про зайца, который увезет мальчика
прямо на луну...
     - Она родила ребенка в девичестве, - прошептал  Станко,  обращаясь  к
луне. - Это  было...  Хуже  смерти.  Ее  с  животом  посадили  на  цепь  у
колодца... Чтобы все плевали, кто мимо идет. Такой  обычай...  И  плевали!
Она поначалу желала ребенку, то есть мне, смерти... Но я не умер.
     Он перевел дыхание.
     - Разве она не любила тебя? - спросил Илияш, и тоже шепотом.
     Станко усмехнулся через силу:
     - Еще как любила! Как станет обнимать...  Конфеты,  сладости,  лучший
кусочек... А жили-то бедно... Сама худая, как щепка, того и гляди,  ветром
унесет... Я, пока маленький был, не понимал ничего, жрал все это...  Потом
только соображать начал, отказываться стал, назад отдавать...
     Он замолчал на полуслове. Вспышки горячей нежности сменялись у матери
приступами раздражения, и, жалея ее,  он  то  и  дело  обливался  слезами,
забившись под кровать.
     - Бедно, говоришь, жили? - Илияш все ворошил уголья, глаза  его  были
опущены.
     - Да... Она, знаешь,  ужасно  гордая  была.  Ни  от  кого  помощи  не
принимала...
     - Так предлагали, значит, помощь?
     Станко скривил губы:
     - Был один купец... Уже на  моей  памяти...  Часто  ходил,  и  все  с
подарками... То смолка с благовониями, то  светильник  особенный,  то  мне
игрушку...
     Он снова задумался. Перед ним, совершенно осязаемая, появилась  вдруг
маленькая повозка на колесах - как настоящая,  со  шкатулку  величиной,  с
двумя оглоблями, с высокими бортами, на одном из которых нарисована  сова,
а на другом - цветок... И запах, запах  лака,  свежей  краски!  И  как  он
принял игрушку в дрожащие руки, и повернулись  маленькие  крепкие  колеса,
будто просясь в дорогу... И он уже забыл обо всем на свете, готовый  ехать
в дальние края,  когда  руки  матери  выдернули  невиданное  чудо  из  его
инстинктивно сжавшихся пальцев, и голос ее сказал ровно, безжалостно:
     - Спасибо, господин Анс. У малыша уже есть игрушки.
     И купец ушел, удрученный, с повозкой под мышкой!  И  как  глупо,  как
странно выглядывали маленькие колеса из-под руки этого большого, грузного,
богатого человека! А у  Станко  действительно  были  игрушки  -  крашенная
говяжья кость и пустая катушка из-под ниток...
     - ...Отказала мать купцу? - спросил Илияш.
     Станко опустил голову:
     - Да не одному ему... Мельник  тоже  ходил,  и  даже  один  актер  из
балагана...
     - Вот как, - протянул Илияш с непонятным выражением.
     - Гордая она была, - сказал Станко со вздохом.
     ...У соседки был фарфоровый синий петушок,  однажды  она,  увидев  на
улице хмурого Станко,  зазвала  мальчика  в  дом...  У  петушка  снималась
головка, вовнутрь можно было залить  воду,  а  потом  наклонить  его,  как
чайничек... И тогда из золотого клюва струйкой бежала вода.
     Очарованный Станко снова и снова проделывал эту  операцию,  когда  на
пороге встала разъяренная мать. Слова, которыми она обозвала соседку, были
страшными и непонятными. Он испугался и заплакал, и мать, вырвав у него из
рук петушка, сгоряча отвесила сыну подзатыльник:
     - В твоих жилах дворянская кровь, да как ты  смеешь  побираться!..  А
ты, - это обомлевшей соседке, - только посмей еще раз затащить его к себе!
     С тех пор Станко и соседка избегали друг друга.
     - ...Значит, - снова вторгся в его мысли  браконьер,  -  она  хранила
верность князю?
     - Может быть, - сказал Станко сквозь зубы.  -  Она  не  хотела...  Не
хотела забывать свою ненависть. Она его ненавидела.
     - Всегда?
     - Всегда. Все годы.
     ...Дрожит огонек свечки, какая-то  ткань  колышется,  темно...  Голос
матери издалека: "Люли, люли, баю, бай... Поскорее засыпай...  Серый  пес,
белый кот... Заяц скоро увезет... На  луну  нас  увезет..."  Всхлипывания.
Пауза, он приоткрывает глаза, песня длится:  "Из-за  гор,  из-за  болот...
Твой отец... к тебе придет... Из-за гор, из-за болот... К нам, сынок, отец
придет"...
     - ...А с каких лет ты себя помнишь, Станко?
     "Серый пес, белый кот"...
     - С пятнадцати лет! - он вскинул голову  и  глянул  на  браконьера  в
упор, насмешливо. Не лезь, мол, куда не следует.
     ...Однажды мать услышала во дворе цокот  копыт...  Вздрогнула,  будто
ждала кого-то... Выскочила, в чем была... Он остался один в своей кроватке
и так испугался,  что  промочил  и  рубашку,  и  простынку,  и  тюфячок...
Оказалось, кто-то ошибся двором...
     - ...Что ты мрачный такой?
     Станко смотрел на луну, а луна клонилась к  горизонту.  Добрые  духи,
как он одинок. Матери нет уже полгода. Даже больше...
     - Станко, - Илияш подался вперед, - а князь-то знает, что у него есть
сын?
     Станко вперил в него удивленный взгляд. Подумал, шевеля губами. Потом
признался, будто через силу:
     - Не... не думаю.
     Откуда князю знать. Откуда ему знать-то?!
     - Она была гордая, - пробормотал чуть слышно.
     Илияш шумно вздохнул.
     - Интересно, - пробормотал Станко,  будто  про  себя,  -  а  у  князя
есть... еще дети?
     Илияш дунул в угли - ответом ему была красная вспышка.
     - Не знаю... Может быть,  где-то...  Рядом  с  ним  никогда  не  было
никаких детей.
     Луна спряталась.
     - Может быть, ты единственный, - закончил Илияш чуть слышно.
     Несколько минут было тихо. Потом  прошелестел  выдвигаемый  из  ножен
меч:
     - Прекрасно! - сказал  Станко,  и  в  полутьме  Илияш  не  видел  его
кровожадной усмешки. - Если я единственный сын этого подонка, если  только
я смогу положить конец его смрадному существованию... Тем лучше! Я иду,  и
пусть Лиго плачет!
     Легко, как пружина, Станко вскочил и нырнул в темноту. Вскоре  оттуда
послышался свист рассекаемого мечом воздуха.


     - Влезли мы, парень, в довольно гадкие места, - пробормотал Илияш,  с
ненавистью разглядывая свою карту.
     Путники стояли под черным,  сожженным  молнией  дубом  -  обугленным,
неподвижным, как изваяние. С утра было холодно и  сыро;  Илияш  за  полдня
успел трижды сбиться с дороги.
     - Что ж ты, - процедил Станко сквозь зубы. - А хвалился, проводник...
     Тот пожал плечами:
     - От похвальбы язык не отвалится... А места эти  знаю  плохо,  потому
что никогда такой дорогой в замок не ходил. Ты думаешь, у князя сыновей  -
пруд пруди, и каждый день к замку шастают?
     Станко фыркнул, хотел ответить - и замер с открытым ртом.
     Совсем недалеко, да вон,  пожалуй,  за  теми  кустами,  кто-то  тонко
вскрикнул. Вскрикнул коротко, будто от боли - "Ай!" Станко схватил  Илияша
за локоть, и тут же до путников донесся пронзительный, отчаянный крик:
     - А-а-а! Помогите!
     Кричал ребенок. Мальчик или девочка не  более  десяти  лет  от  роду.
Голос срывался, захлебывался, звал опять:
     - На помощь! На помощь!
     Добрые духи!
     Илияш перехватил Станко на бегу,  ловко  подставил  ногу,  повалил  в
траву:
     - Куда?! Ловушка, дурак!
     - Сам дурак! Там человек! - орал Станко, отталкивая проводника руками
и ногами. - Ты слышишь?! Там ребенок!
     - Какой ребенок?! - Илияш схватил его за  шиворот,  сдавил  шею,  как
тисками, ткнул лицом в землю. - Ты ребенок, ты! Ты глупый ребенок, оста...
     - Помоги...
     Станко слышал  такой  крик  раньше.  Пронзительный,  захлебывающийся,
полный ужаса крик. Ему было  лет  четырнадцать,  летом,  в  ужасную  жару,
взбесилась деревенская собака. Дочке  школьного  учителя  было  лет  семь,
бешеному псу и девочке суждено было встретиться на пустынной улице. На шум
выбежали люди; девочка заходилась криком, но помочь ей  было  уже  нельзя.
Собаку зарубил топором бывший наемник Чаба, учитель чуть повредился в уме,
и осенью школа не открылась, как обычно,  каникулы,  на  радость  детворе,
тянулись до самой зимы...
     - Помоги-ите!!
     Вывернувшись, как змея,  из  рук  удерживающего  его  Илияша,  Станко
выхватил меч и поспешил на помощь.  Он  летел,  едва  касаясь  земли,  меч
бледно полыхал на горе всем злодеям мира, и в  широкой  мускулистой  груди
желание спасать переплелось с восторгом от собственной смелости.
     Браконьер, кажется, бежал следом. Один раз его пальцы ухватили Станко
за ворот - и соскользнули, не удержав. Кусты раздались, не вынеся  напора;
в стороны полетели обломанные ветки и сорванные листья. Размахивая  мечом,
Станко вылетел на песчаный склон, и на  языке  его  готовы  были  слова  -
грозный оклик, вызов, властный приказ.
     Но приказывать было некому; перед ним лежала круглая  воронкообразная
выемка, крутые песчаные склоны ее были пусты,  и  напрасно  Станко  вертел
головой, высматривая окровавленного ребенка и мучивших его мерзавцев.
     Удивленный, но нисколько не утративший боевого запала, Станко  поднял
меч.
     Сухо зашелестел песок. Дунул ветер и ощутимо толкнул Станко в  спину.
Через кусты проламывался Илияш:
     - Назад! Наза...
     Ветер обернулся ураганом. Земля под ногами Станко пришла в  движение,
песчаный склон стал зыбким, как вода, и пластами стал стекать вниз,  вниз,
к центру воронки, на дно ее...
     У Станко расширились зрачки.  На  дне  воронки  обнаружилась  круглая
черная дыра, она была центром урагана, к ней тянулись, истязаемые  ветром,
ветви кустов и окрестных деревьев, и к ней же с  неумолимой  силой  влекло
Станко, защитника детей.
     - Помоги!.. - тонко донеслось  прямо  из  дыры,  крик  превратился  в
издевательское бульканье,  и  Станко,  не  веря  своим  глазам,  разглядел
обрамляющие дыру черные губы - тонкие, морщинистые, будто песьи.
     Он забарахтался - совсем как букашка, угодившая в гости к муравьиному
льву. Как букашка, он был слаб и беспомощен; как букашка, он что было силы
стремился вверх - и  сползал  вниз,  влекомый,  всасываемый,  втягиваемый.
Добрые духи, к чему тут меч?!
     - "Зажора"! Это "зажора"! - надрывался где-то наверху забытый Илияш.
     Пасть, кажется, ухмыльнулась. В утробу ее  ветром  вносило  сорванные
листья,  комариные  стаи,  зазевавшихся  пташек...  Станко  был   желанным
угощением, изысканным блюдом на этом скудном столе, ему казалось,  что  он
видит на растянувшихся черных губах мутные капли алчной слюны.
     Он упал на четвереньки (меч ужасно мешал)  и  принялся  вырываться  с
удесятеренной силой. Рядом с ним боролся за жизнь невесть как угодивший  в
ловушку суслик. Усилия обоих были совершенно безнадежны.
     Пасть  удовлетворенно  заухала.  Оглянувшись   через   плечо   (глаза
слезились от набившегося в них песка) Станко  увидел  черные  губы  совсем
рядом.
     И только тогда он все понял и испугался.
     Испуг лишил его силы; пасть чмокала,  пуская  слюну,  и  готова  была
ухватить Станко за ногу.
     - Сгинь!
     Выкрик, резкий, свирепый, хлестанул откуда-то сверху. Сразу вслед  за
выкриком прямо в черную губу ударил камень.
     Губа треснула. Из  трещины  показалась  черная  густая  жидкость.  За
первым камнем подоспел второй.
     - Сгинь! Сгинь!
     Дикий вой вырвался из недр земли. "Зажора", которая уже  столетия  не
встречала сопротивления, возмущалась.
     По лицу Станко проехался тугой конец веревки:
     - Ну! Ну-у! - кричал где-то Илияш.
     Ветер изменил направление. Пасть уже не втягивала воздух -  выдыхала,
и в ноздри Станко ударила волна смрада.
     - Ну!!
     Он вцепился в веревку. Песок на мгновение перестал оседать,  и,  чуть
не падая с ног от мощных  рывков  Илияша,  Станко  одним  махом  преодолел
половину расстояния от пасти до края воронки.
     Пасть снова взревела - на этот раз теряя  драгоценную  добычу.  Песок
хлынул вниз - и Станко сразу потерял большую часть своего успеха.
     Он не видел Илияша,  только  чувствовал,  как  дрожит  от  напряжения
веревка. Рывок... Еще...
     В это время суслик, товарищ Станко по несчастью, проиграл свою битву.
     Столь мелкая добыча все же на прошла для "зажоры" незамеченной -  она
сглотнула. Песок снова приостановился; веревка зазвенела,  как  струна,  и
край воронки снова стал приближаться.
     Ближе... Ближе... Вот протянутая рука Илияша... Вот Станко вцепился в
эту руку...
     "Зажора" покончила с сусликом. Станко показалось, что руку его сейчас
вывернет из плеча - такой силы рывок дернул его назад.
     Илияш что-то кричал - свирепое, злое, слов не разобрать...  Его  тоже
тянуло в воронку, но Станко видел рукоять  кинжала,  вогнанного  в  землю,
рукоять, удерживающую Илияша на самом краю...
     Пасть исходила ревом. В реве этом обезумевшему Станко  тоже  чудились
слова - нечленораздельные, ведь черные губы не созданы для бесед... Борода
Илияша встала дыбом.
     - А-а-а!
     Неуклюже, как лягушка на рыболовном крючке, Станко вылетел из воронки
- так могла бы чувствовать себя жареная курица, покидая  тарелку,  где  ее
чуть не сожрали.


     - Ты добрый, выходит? - сладко спросил Илияш.
     Они брели по  дну  длинного  сырого  оврага,  над  головами  надсадно
визжали стаи комаров и прочей кровососущей мелочи. Станко  едва  перебирал
ногами;  ныли  суставы,  саднили  ладони,  а  скула,  к  которой  от  души
приложился браконьер, вообще потеряла чувствительность.
     - Ты добрый? - в который раз поинтересовался Илияш, оглядываясь через
плечо.
     - Отстань, - процедил Станко сквозь зубы.
     Браконьер пожал плечами, отвернулся и двинулся вперед, не переставая,
впрочем, рассуждать как бы сам с собой:
     - Ясное дело... Мышка чует сало, спешит, радуется... А  что  пружинка
по темечку хлопнет, из мышки  дух  вон  -  так  это  злые  люди  мышеловок
наставили... А этот благороден, его  салом  не  корми  -  дай  защитить  и
спасти... То, что папу убивать идет - ничего, пустяки... Вот  схватила  бы
"зажора" князя Лиго - была бы потеха...
     Он снова обернулся - глаза-щелочки, сочувственная усмешка  в  жесткой
бороде:
     - Ты спас бы князя Лиго, парень? Угоди князь в ловушку?
     - Отстань, - рука Станко сама собой потянулась к рукояти меча.  Илияш
прищурился так, что глаз вовсе не стало видно; Станко осознал  собственную
глупость и нехотя опустил руку.


     Выбравшись из оврага, они сгрызли по сухарю каждый, запили  водой  из
баклажек и двинулись дальше.
     Станко смотрел себе под ноги,  и  растравленное  Илияшем  воображение
рисовало одну и ту же картину - вот князь Лиго угодил в "зажору", а Станко
стоит над ним и наблюдает...
     "Зажора" виделась ясно, до мельчайших подробностей, до  капель  слюны
на черных губах, а вот облика князя Станко никак не мог себе представить -
подворачивался профиль на серебряной  монетке.  Устав  от  усилий,  Станко
мысленно махнул рукой, и князь в его воображении представлялся  теперь  со
спины.
     Итак, князь Лиго угодил в ловушку, пасть алчно щерится, Станко  стоит
наверху и смотрит... Нет, не смотрит.  Разве  "зажора"  умеет  ненавидеть?
Разве у чудовища в земле есть мать? Разве это  ее  навеки  обездолил  этот
мерзавец? В мыслях своих Станко бросает князю веревку, чтобы вытащить  его
и тут же убить; князь отчаянно цепляется за тугой конец,  оборачивается  к
Станко лицом...
     - Смотри-ка, - глухо сказал Илияш. Видения Станко оборвались.
     Перед путниками в земле зияла воронка - точно такая  же,  круглая,  с
крутыми песчаными склонами. Станко отпрыгнул раньше, нежели успел что-либо
сообразить.
     - Дохлая, - сказал Илияш все так же глухо.
     На дне ворон