стоящего навытяжку капитана,
замерших за его спиной стражников - руки по швам, подбородки их,  кажется,
смотрели  в  потолок.  Уронив  бумагу,  вытянулся   писец;   перед   ними,
полускрытый темнотой, стоял человек в пурпурном плаще, лица его Станко  не
видел.
     - Слава его сиятельству! - отрывисто рявкнули  стражники.  Человек  в
пурпурном плаще обернулся к пленнику, кивнул небрежно:
     - Ко мне...
     Станко расширил  воспаленные  глаза:  в  этом  грозном  человеке  ему
померещился Илияш.
     Бред, подумал он устало и потерял сознание.


     В просторной комнате смеркалось, темнели  высокие  стрельчатые  окна.
Бесшумно, как  призрак,  откуда-то  вынырнул  слуга  с  огнем  и  принялся
зажигать  светильники.  Осветились  тяжелые,  спадающие  до  пола  складки
портьер; осветились золотые корешки книг, потускневшие  от  времени  рамы,
расшитые жемчугом  гобелены,  развешанное  по  стенам  оружие...  Закончив
работу, слуга низко поклонился и так же бесшумно вышел, но  на  смену  ему
явился другой - накрахмаленный, пышущий духами - и поставил на стол  перед
Станко серебряный поднос. Рядом, отдельно, водружен был тяжелый кубок, над
которым чуть заметно вился пар.
     - Сначала - отвар, - негромко сказал человек, стоящий у темного окна.
     Станко сидел в высоком кресле с подлокотниками в виде когтистых  лап;
плечо приятно холодила пропитанная мазью  повязка.  На  нем  была  его  же
одежда - но пояс казался непривычно легким, без  ножен  и  без  меча.  Меч
лежал на другой стороне длинного стола, потерянный, какой-то жалкий, сразу
потускневший среди окружающей его роскоши.
     Третий слуга с поклоном поставил  рядом  с  мечом  еще  один  поднос,
содержимое которого прикрыто было вышитой салфеткой. Поклонился  до  пола,
вышел, пятясь и не переставая кланяться.
     - Ты слышишь, Станко? Выпей отвар, - повторил человек у окна. -  Тебе
сразу станет лучше.
     Это был Илияш, или Станко по-прежнему бредил.
     Бездумно, просто повинуясь неизбежному, он двумя руками поднял  кубок
и поднес к лицу. Темная жидкость терпко пахла травами.
     Он сделал глоток почти через силу, но  напиток  не  был  противным  -
теплый, чуть сладковатый, он проливался в горло сам, и Станко не  пришлось
прилагать усилий, чтобы осушить кубок до дна.
     - Хорошо, - сказал человек у окна, и, судя по  голосу,  действительно
обрадовался. - Хорошо... А теперь поешь.
     Станко осторожно отставил опустевшую чашу. Так же бездумно  склонился
над подносом; от разнообразной снеди, тщательно  разложенной  на  огромном
блюде и маленьких блюдечках, поднимался тонкий щемящий аромат.
     Станко отвернулся. Он не хотел есть. Ему неприятно было даже смотреть
на еду.
     - Ты же голоден,  -  тихо  сказали  от  окна.  -  Вспомни,  когда  ты
последний раз ел по-человечески?
     Станко опустил голову, почти коснувшись  подбородком  груди.  У  него
тонко звенело в ушах; наверное, он уже умер под пыткой.
     Стоящий у окна щелкнул пальцами. В ту же секунду вбежал слуга,  замер
в поклоне. Несколько отрывистых слов - и слуга выбежал, в коридоре тут  же
послышался возбужденный шепот и приглушенный топот ног.
     - Ничего страшного не случилось, Станко, - мягко  сказал  Илияш,  или
кем он там был. - Все обернулось как нельзя лучше... Ты держался  достойно
и меня не выдал.
     Станко длинно,  прерывисто  вздохнул.  Снова  вбежал  слуга,  прибрал
опустевший кубок, поставил на его место  обыкновенную  деревянную  кружку.
Добрые духи, кружка по самые края полна была молока!
     То ли отвар наконец подействовал, то ли Станко совсем уж  стосковался
по молоку - но в эту самую минуту в нем проснулся голод.
     Молоко, прохладное,  густое,  пахло  травой.  Ему  вспомнилась  рыжая
задумчивая корова, звон струек о ведерко, молочница не разбавляет...
     Он вздрогнул, вспомнив о матери.
     Двузубой золотой вилкой он не  умел  пользоваться;  отложив  вилку  в
сторону, взялся за ложку и за нож. Ел и не чувствовал вкуса пищи; от  окна
за ним внимательно наблюдали, подбадривая:
     - Ну, вот и молодец... Перепелочка знаешь  чем  фарширована?  Черными
грибами, они  под  землей  растут,  чтоб  их  собирать,  надо  десять  лет
учиться... А собирают их в полнолуние, да не где попало, а только в старых
осинниках, вблизи ручьев... Вкусно, правда?  А  рыба  морская,  Станко,  в
реках такой нет, ее везли много недель в бочке с соленой водой, и, попав в
руки к повару, она была еще живая... Ты никогда не видел моря,  Станко,  а
там полно всяких диковин, вот на маленькой  тарелочке  -  моллюски...  Они
живут в раковинах, как простые улитки, но только раковины у них  огромные,
перламутровые, вроде как дворцы... Ешь.
     Это был голос Илияша, и его  интонации,  и  его  неторопливая  манера
рассказа - но перед Станко  стоял  чужой,  страшный,  властный  человек  с
пурпурным плащом на плечах, и невозможно было поднять глаза и  встретиться
с ним взглядом.
     Станко насытился и положил  ложку.  Ему  действительно  стало  лучше;
почти не болело плечо, и совсем не так громко звенело в  ушах.  Он  сидел,
по-прежнему опустив голову, покорно ожидая: что дальше?
     - Ты наелся? - спросил стоящий у окна.
     Станко чуть заметно кивнул, не поднимая глаз.
     Илияш щелкнул пальцами - слуги убрали со стола,  теперь  на  парчовой
скатерти лежали только меч Станко да нечто на  подносе,  накрытое  вышитой
салфеткой.
     - Тебе лучше?
     Станко снова кивнул.
     - А почему ты на меня не смотришь?
     Станко сжался.
     - Струсил? Признайся, струсил?
     Станко вздрогнул. Медленно поднял голову:
     - Нет.
     На него, усмехаясь и сузив в щелочку голубые глаза, смотрел Илияш.  У
Станко немного отлегло от сердца.
     - Хорошо... Смотри на меня, парень, смотри внимательно,  -  пурпурный
плащ, сброшенный небрежным движением плеча, упал на высокую спинку кресла.
Илияш, облаченный теперь в белую батистовую  рубашку  и  бархатные  штаны,
взял с полки два тяжелых подсвечника с горящими в них свечами, поставил на
стол справа и слева от своего лица. Уселся в кресло, взял  в  руки  меч  -
Станко напрягся.
     - Это очень хорошее оружие, - проронил Илияш, разглядывая  клинок.  -
Столько приключений - и ни  следа  ржавчины,  и  по-прежнему  острый,  как
бритва...
     Он сдернул салфетку со  своего  подноса  -  там  оказался  бритвенный
прибор. Серебряный тазик для бритья, чашка с кисточкой для взбивания пены,
полотенце, металлическое зеркальце...
     - Я попрошу у тебя разрешения воспользоваться твоим мечом,  -  сказал
Илияш с усмешкой.
     И, поколотив кисточкой в чашке с мыльным раствором, он взялся за свою
бороду.
     Брился медленно и осторожно, как человек, которого чаще бреют другие;
клинок покрылся пеной, борода клочьями ложилась на поднос,  и,  освещенное
двумя свечами, из лица Илияша проступало другое лицо.
     Ничего простонародного не было в этом хищном, волевом лице со впалыми
щеками и выдающимся подбородком. Это было лицо с портрета, лицо с потертой
монеты, лицо владетельного князя Лиго.


     Пауза затянулась. Князь осторожно промокнул лицо  полотенцем;  щелчок
пальцев - и слуга убрал поднос. Две свечи так и остались на столе.
     - Ну вот,  Станко,  -  сказал  князь  негромко,  -  теперь  нам  надо
поговорить... Ты ведь не откажешься поговорить со мной?
     Станко  тупо  молчал.  Князь  вытащил  откуда-то  замшевый   мешочек,
вытряхнул на скатерть двадцать золотых кругляшков:
     - Твои деньги... Думаю, что должен их вернуть.
     Молчание.
     - Прежде всего... Прежде всего я безоговорочно признаю за тобой право
убить меня. Хотя бы попытаться.  Ты  проделал  такой  долгий  путь,  вынес
столько испытаний, ты заслужил свой шанс в поединке... Согласен?
     Станко смотрел в парчовую скатерть.
     - А почему ты  не  отвечаешь?  -  вдруг  возмутился  князь.  -  Снова
струсил? Или это была пустая хвальба - "вот одолею стражу, вот встречусь с
князем"... Встретился, и что? Молчишь? Глаза поднять боишься?
     - Не боюсь, - хрипло сказал Станко и с  трудом  разогнул  сгорбленную
спину. Некоторое время они с князем неотрывно смотрели друг на друга.
     - Уже лучше, - князь, наконец, усмехнулся. - Уже  лучше.  Ты  сегодня
молчаливый - я буду говорить. Я расскажу тебе... Нет, потом  мы,  конечно,
скрестим наши мечи, но перед этим я попрошу  у  тебя  немного  внимания...
Ладно?
     Станко кивнул.
     Илияш... нет, князь поднялся. Неспешно двинулся  по  комнате,  трогая
руками книги, оружие, военные трофеи... Обернулся к Станко:
     - Я,  как  ты  уже  заметил,  люблю  жизнь.  Всю,  во  всех  видах  и
проявлениях. Я обладаю властью, я обладаю силой, я  полностью  свободен...
Даже более свободен, чем следовало бы... И я одинок, конечно,  потому  что
полная свобода и полное одиночество - это одно и то же.
     Станко  слушал,  не  мигая.  Князь  возобновил  свое  путешествие  по
комнате:
     - Я прожил... ну, не будем говорить  сколько,  но,  конечно,  намного
больше лет, чем ты. Я видел столько, что хватило  бы  на  двадцать  полных
жизней. С юности я повадился странствовать, как под своим  именем,  так  и
под множеством чужих имен...  Я  забирался  немыслимо  далеко  от  родного
замка, я бродил в чужих землях, служил актером в бродячей труппе,  полгода
плавал матросом на пиратском корабле,  я  был  главным  судьей  в  большом
городе, название которого ничего  тебе  не  скажет...  Я  грузил  какие-то
мешки, дрался на большой дороге с какими-то проходимцами... Вот где  я  не
был ни разу - так это в родимых беззаконных  землях,  и  не  хочу  больше,
Станко, и не упрашивай меня...
     Он усмехнулся:
     - Да, никто меня не  втягивал  в  такие  опасные  авантюры,  никто  и
никогда... Ну да  ладно.  Итак,  я  был  молод,  облечен  властью,  богат,
пожалуй, даже красив... И тысячи женщин, Станко...
     Он остановился. Сжал зубы, так что желваки заходили на бритых щеках:
     - Тысячи женщин искали моего благоволения. А я... Я умел в  простушке
увидеть королеву, это им льстило, они становились моими  рабынями,  навек,
без остатка... А гордые и знатные красавицы боялись меня - я умел вызывать
их страх... Этот страх притягивал, лишал их воли, и, угодив в мои объятья,
они дрожали от ужаса и задыхались от счастья. А я...
     Он перевел дыхание, провел рукой по расшитому золотом гобелену:
     - Может, и правда то, что ты там про меня говорил, Станко... Я спешил
осчастливить всех женщин этой земли, я же видел, как  они  расцветают  под
моими ласками, такой я был... добрый. Я не  разбирал  особенно  -  знатная
замужняя дама или шестнадцатилетняя птичница, мещаночка  или  хуторянка...
Но...
     Он изменился в лице.  Медленно  подошел  к  Станко  вплотную.  Оперся
руками о стол, и глаза его оказались на уровне глаз парня:
     - Я клянусь тебе, Станко, и это очень  важно...  Никогда,  никогда  я
никого не брал силой. Это унизило бы меня... Никогда, никогда я не  умыкал
никого из отчего дома -  это  обязало  бы  меня,  а  я  не  брал  на  себя
обязательств... Никогда я не насиловал, Станко, ты мне веришь?
     Издалека,  со  стены,  донеслось  протяжное:   "На   по-ост..."   Это
перекликалась стража.
     Станко сказал прямо в склонившиеся над ним глаза:
     - Верю, - и это была святая правда. - Верю.
     Илияш, он же князь, вздохнул и отошел в темный угол.
     - Значит, - сказал Станко, и голос его стал  вдруг  очень  тонким,  -
значит, я вам... не сын?
     Князь обернулся, и Станко увидел, какое у него  усталое  и  печальное
лицо:
     - Станко... Я мог бы сказать - "да", я мог бы сказать - "нет"... Но я
скажу  тебе  правду.  Я  не  знаю,  мальчик.  Может  быть,   тот   негодяй
действительно обманул твою мать, но мне думается... Ты готов услышать  то,
что я скажу?
     - Да, - тихо отозвался Станко.
     - Мне думается, что твоя мать... придумала легенду для  тебя.  У  нее
были на то свои причины. Может быть, она и сама  в  нее  поверила...  Даже
наверняка, ведь когда человеку очень хочется верить, он способен уверовать
во что угодно... Может быть, я любил когда-то твою мать, Станко,  но  я...
не помню ее. Может быть, она любила  меня...  Но  потом  возненавидела,  и
ненависть ее справедлива. Но, Станко, если бы я знал, что  у  меня  растет
сын... - он вцепился двумя руками в резную спинку  кресла,  -  если  бы  я
только знал, Станко... Я ведь  думал,  что  бездетен,  -  и  костяшки  его
стиснутых пальцев побелели.
     Станко протяжно вздохнул; овладев собой, князь тихо закончил:
     - Все могло быть по-другому. Ни одна живая душа не смела  бы  обидеть
тебя или мать... Твое детство было бы совсем другим, и другой была бы  моя
жизнь... И, конечно, ты не захотел бы убивать меня.
     Станко потупился.
     - Нет, ничего... - князь усмехнулся. - Ты прав, в конце  концов...  в
этом своем желании. Ты прав. Но я рассказываю дальше... Прошло время, и  я
вдруг понял, что бесконечно устал... Что мне надоели кокетки и  скромницы,
лица их слепились в одну  сладкую,  улыбающуюся  мордашку.  Они  кружились
вокруг  меня,  как  бабочки  над  свечкой,  и  я  по  привычке  делал   их
счастливыми, но сам... Знаешь, когда  горит  фейерверк  и  светят  цветные
фонарики, рыночная  площадь  кажется  сказочным  дворцом...  А  утром  там
холодно, ветер гоняет обрывки серпантина, пыльно, пахнет гарью...
     Он через силу усмехнулся:
     - Нет, ты не знаешь, ты молод, и ты воспитан в строгости... Для  тебя
маленькая Вила стала главным событием жизни, и тут я виноват...  Кругом  я
виноват перед тобою, Станко, и путешествие это дурацкое я же сам,  считай,
и устроил...
     - Нет, - сказал Станко шепотом. Князь тяжело опустился в кресло:
     - Да... Женщины давно не забавляют меня,  я  привык  читать  их,  как
ноты... Но с тех самых бешеных времен во мне живет ерничество,  страсть  к
авантюрам и мистификациям... Что не совсем приличествует, мягко говоря, не
очень-то молодому человеку. В поисках приключений я  и  нашел  тебя.  Твой
рассказ позабавил меня и заинтересовал, вот  я  и  придумал  себе  веселое
развлечение... Не встреть ты меня там, на полянке - далеко бы, конечно, не
ушел.
     - Нет, - сказал Станко безнадежно. - Я пробрался бы... Как-нибудь...
     - Ты попался бы на границе, тебя доставили бы в замок, я послушал  бы
твой рассказ в камере пыток и без сожаления велел бы повесить на  стене...
Да, Станко. Тут много ходит... смельчаков. Кого-то  богатства  интересуют,
кто-то жаждет княжеской крови за  какую-то  давнюю  обиду...  Но  назвался
сыном ты один, и в замок вошел ты первый...
     Он потер подбородок - видно, непривычно было ощущать его голым:
     - Да, ты ловок, далеко забрался, я думал, тебя возьмут  где-то  около
кухни... Трудно было?
     - Трудно, - сказал Станко.
     Где-то далеко внизу перекликались сторожа. Князь навалился локтями на
стол:
     - Ты был для меня букашкой, Станко... Занятной  букашкой.  А  стал...
Видишь ли, никому на свете я не рассказал бы того, что рассказал  тебе.  И
еще расскажу. Послушай: из множества женщин своей юности я... помню  одну.
Помню, Станко, как она стоит в дверях, улыбается и уходит.  Только  это...
Улыбается и уходит. Помню до мелочей ее лицо... Но ни имени, ни кто она...
Не знаю.
     - Это была моя мать! - крикнул Станко и испугался своего крика.
     Князь опустил голову:
     - Может быть... Помнишь, я спрашивал, какого  цвета  волосы  у  твоей
матери?
     - Не важно, - Станко говорил быстро, будто  упрашивая,  будто  боясь,
что  что-то  ценное,  неуловимое,  какая-то   крохотная   надежда   сейчас
потеряется.  -  Не  важно...  Какие  волосы...  Волосы  в  человеке...  Не
главное... Но я знаю... Это моя мать... Я узнал ее...
     Он подался вперед,  просительно  заглядывая  князю  в  глаза,  глотая
слезы:
     - Она была красавица... Она была хорошая... И вы  любили  ее,  любили
по-настоящему... Это правда, это самая правдивая правда... Она любила вас,
но злые люди...
     Он осекся и замолк. Злые люди... Разлучили.  Какая  красивая  детская
сказочка.
     - Ну вот и все, Станко, - тихо сказал князь. - Я сказал тебе все, что
хотел... И что мог сейчас сказать. А теперь...
     Он поднялся. Лицо его  снова  стало,  как  на  портрете  -  хищное  и
надменное. Он хлопнул в ладоши.
     Сразу два лакея вбежали и замерли в поклоне.
     - Огня, - уронил князь, и оба схватили по светильнику.
     - Вперед, -  сказал  князь,  и  оба,  передвигаясь  на  полусогнутых,
распахнули перед ним створки двери, приглашая выйти.
     - Пойдем, Станко, - сказал князь обычным своим голосом.  -  И  возьми
меч.
     Они прошли узким полутемным коридором, и другая пара лакеев, тоже  со
светильниками, распахнула перед ними другие двери.
     Разбежавшись в темноте, слуги в одно  мгновение  засветили  множество
факелов - стало светло, как днем. Князь кивнул - слуги исчезли.
     Это был зал -  совершенно  пустой,  стены  его  были  сплошь  увешаны
оружием, здесь были  пики,  алебарды,  мечи,  трезубцы,  арбалеты,  шпаги,
кинжалы - целый арсенал смертоносного  железа.  Рукоятки  кривых  ятаганов
украшены были шелковыми кистями,  яркими,  как  крылья  бабочек;  тяжелые,
утыканные шипами палицы оттягивали  удерживающие  их  цепи.  С  круглых  и
треугольных  щитов  скалились  увенчанные  коронами  звери,  один  другого
свирепее; боевые  панцири,  пустые  изнутри,  пугали  схожестью  с  живыми
людьми. И снова картины в тяжелых  рамах,  Станко  различал  только  белые
пятна многочисленных лиц...
     В дальнем конце зала помещалась высокая золотая подставка с ножкой  в
виде птичьей  лапы;  на  подставке  покоилась  атласная  подушечка,  а  на
подушечке лежал предмет, который Станко силился и не мог рассмотреть.
     - Раньше здесь был тронный зал, - буднично  сообщил  князь,  -  здесь
вершили суд, карали и миловали... Порой и казнили здесь. Как сказала  твоя
мать - "казни его"?
     Станко обдало холодом,  мурашки  забегали  по  спине,  рука  с  мечом
дрогнула:
     - Нет... Не надо... Этого вспоминать...
     - Теперь здесь оружейня, - продолжал князь, как ни в чем не бывало. -
Здесь прекрасный выбор оружия, но тебе лучше биться своим мечом. Он совсем
не плох, и ты к нему привык...
     Станко молчал, глядя в мозаичный пол,  перед  глазами  у  него  стоял
Илияш, такой, каким он его помнил - веселый, с бородой...
     - А я, если ты не против, выберу себе... У каждого меча здесь  особая
история, и на счету каждого десятки жертв... Наши предки были безжалостны,
Станко, и наградой, и приговором им служила эта вещь, -  князь  кивнул  на
предмет, покоящийся на подушечке,  и  Станко  наконец-то  понял,  что  это
такое.
     - Венец... Это... Тот самый венец?
     Князь кивнул, выбирая оружие.
     "Бывало так - свершил месть и заполучил власть одним ударом... Ты вот
что станешь делать... с княжеским венцом?"
     - Я, пожалуй, возьму вот это, - князь взвешивал в руке длинный меч  с
рядом зазубрин с одной стороны лезвия, с большим рубином  на  рукоятке.  -
Это очень достойный клинок... Ровесник "зажор". Хочешь взглянуть?
     - Нет, - сказал Станко шепотом. - Я... Можно, я посмотрю картины?
     - Конечно, - князь для пробы несколько раз взмахнул  мечом.  Свистнул
рассекаемый воздух.
     Медленно, очень медленно Станко  двинулся  вдоль  стены.  Рукоятки  и
лезвия... Наконечники и острия... Темная  рама.  Рядом,  освещая  картину,
жарко пылает факел.
     Станко вгляделся.
     На темном холодном  фоне  продолжалась  война  -  топорщились  копья,
окровавленные клинки высовывали жало из чьих-то спин,  внизу,  под  ногами
бойцов,  пучили  глаза  чьи-то  отрубленные  головы...  Станко  прерывисто
вздохнул и пошел дальше.
     На стене - клинки, клинки, ими протыкали насквозь, на них нанизывали,
как на вертел...
     "Пехота с копьями, конница  с  арбалетами...  Горстка  продиралась  к
замку, лезла на стену, убивала женщин, детей... Брали замок  и  жили