лых  красных
ободка - и еле сдержал крик.
     Красные ободки расширились и сузились опять. В центре каждого из  них
посверкивала белая искорка.
     В  следующую  секунду  ночной  гость   удалился.   Слушая   стихающее
потрескивание  веток,  путники  обнаружили,  что  сидят,  мертвой  хваткой
вцепившись друг в друга.
     ...Утром они осмотрели следы - будто кто-то через  равные  промежутки
вдавливал  в  землю  огромные  бочки.  На  дне  одного  из  них  окоченела
расплющенная мышь.
     - Это, - пояснил неприятным  голосом  Илияш,  -  это  из  беззаконных
земель забрело... Там полно всяких... Расплодили  колдуны  проклятые...  -
Илияш вытер лицо и посмотрел на Станко длинным странным  взглядом:  -  Да,
парень... далеко мы зашли... - и усмехнулся.
     - Далеко зашли? Замок близко? - быстро спросил Станко.
     - Беззаконные земли близко, - протянул браконьер. -  А  замок...  Дня
три... Четыре... Если все будет "бархатом"... А еще лучше...
     - Что?
     - Ничего, - носком ботинка браконьер сбрасывал на дно  бочкообразного
следа жирную глину.
     Станко окинул взглядом место ночевки, и ему снова стало не по себе.
     - А... беззаконные земли... - и не стал продолжать.
     - Здесь, - нехотя кивнул проводник, - рядом  уже...  Но  мы  туда  не
пойде-ем! - он усмехнулся и погрозил Станко пальцем.
     - Давай-ка... поскорее,  а?  -  предложил  тот,  взваливая  на  плечи
исхудавший мешок.
     Илияш отрешенно кивнул.


     Идти было тяжелее, чем обычно. Еще одна бессонная ночь давала о  себе
знать.
     Лес поредел. Ноги увязали в противно мягком, податливом, зыбком  слое
прошлогодних листьев. То и дело приходилось обходить выпирающие  из  земли
высокие камни.
     Илияш по привычке что-то напевал - уже не так весело,  как  в  начале
пути, но Станко сумел-таки разобрать песенку про милую деву,  про  длинную
ночку, про то, что у кого-то там захромал конь и  луна  теперь  в  ущербе;
потом песенки-прибаутки стихли, и, протискиваясь в  очередную  щель  между
стволами и камнем, Станко услышал вдруг, как Илияш  вполголоса  произносит
странные, звучные слова.
     Это были, кажется, стихи - но стихи на  непонятном  языке,  чеканные,
зловещие, одновременно ласкающие и терзающие слух; Станко не  мог  уловить
ни одного знакомого слова, но в железном ритме строк ему  слышались  звуки
битвы, звон мечей и военные клятвы.
     Дождавшись, пока стволы и камни чуть расступятся, позволяя двоим идти
рядом, Станко догнал  проводника.  Тот,  покосившись  на  него,  осекся  и
замолчал.
     - Что это? - спросил Станко удивленно.
     - Где? - буркнул Илияш.
     - То, что ты говорил только что... Это стихи?
     - Это, - Илияш досадливо поморщился, - это так... ничего.
     Станко обиделся - ему показалось,  что  браконьер  скрытничает  и  не
желает с ним разговаривать. Фыркнув, он отстал.
     Илияш  шел  теперь  молча,  а  Станко,  глядя  ему  в  спину,  крепко
задумался.
     Он думал о том, что, в сущности, об Илияше знает совсем немного и все
- с его слов. Что он в страже служил - это похоже, боец  отменный,  а  вот
почему сбежал? А главное - кем  раньше-то  был,  ведь  не  родился  же  он
стражником, а?
     Морща лоб, Станко вспоминал все мелкие Илияшевы повадки  -  как  ест,
как умывается, как палку держит... Охотник  умелый,  и  шкурку  сдерет,  и
ощипает, и зажарит, и... А вот только не  из  простых  он,  Илияш.  Не  из
простолюдинов.
     Станко и сам не знал, почему именно сейчас  в  этом  уверился.  Может
быть, смутная тайна, связанная с его проводником, давала о  себе  знать  и
раньше, но именно  сейчас,  вспоминая  чеканные  слова  непонятных  строк,
Станко понял вдруг, что браконьер - не совсем тот, за кого Станко принимал
его раньше.
     Может быть, шпион?
     Ему очень не хотелось так думать - после  всего,  что  было.  А  было
множество ловушек, и в каждую из них Станко не надо было  даже  толкать  -
сам угодил бы, не окажись рядом проводника...
     Все это верно, но кто такой Илияш? Откуда он знает  громкое  слово  -
бастард? "Незаконный сын знатной особы"... И что за счеты у него с  князем
Лиго? Как зло он сказал тогда у костра: убей его...
     -  Осторожно,  -  бросил  идущий  впереди  Илияш,   перелезая   через
поваленный ствол.
     Станко тряхнул мешок, поудобнее  устраивая  его  между  лопатками,  и
продолжал свои молчаливые рассужденья.
     Опять-таки, если Илияш не из простых, почему  он  стражников  боится,
как школьник розги? Может быть, князь специально за  ним  охотится?  Может
быть...
     Ноги Станко соскользнули, он потерял опору и сорвался  куда-то  вниз.
Не очень глубоко. По сапогам застучали комья глины. Где-то  наверху  ахнул
Илияш.
     Станко, скорее раздосадованный, чем испуганный, стоял на дне  широкой
ямы; влажная стенка ее осыпалась в том месте, где ее  потревожили  сапоги,
локти и колени неловкого путешественника. И еще - стена была вся испещрена
дырами, как ломоть хорошего сыра.
     - Стой на месте,  -  Станко  показалось,  что  голос  Илияша  странно
изменился.
     Станко опустил взгляд.
     Из круглой дырочки, темной норки в  сырой  стене  показалась  плоская
треугольная  голова.  Полоснул  воздух  тонкий  раздвоенный  язык;  голова
поднялась, закачалась, как на пружине, и матово  блеснула  бронзово-черная
чешуя.
     Станко отшатнулся. Змея смотрела ему в глаза - прямо, неотрывно, а из
множества нор уже радостно выглядывали ее товарки.
     Станко задрожал и отступил. Под ногами подминалась жирная  земля,  и,
мельком  взглянув  вниз,  он  вскрикнул  и  замер  -  прямо  у  его  сапог
покачивались треугольные головы.
     Он боялся змей. Он с детства очень боялся змей, с тех самых пор,  как
во время сенокоса умер от укуса гадюки мальчишка - один из его  обидчиков.
Мальчишка носился в горах сена, шумный,  обалдевший  от  счастья  -  чтобы
через минуту забиться на земле, крича от ужаса,  и  умереть  в  корчах,  и
оставить на руках обомлевшей матери только  синий,  раздувшийся  маленький
труп...
     Станко огляделся. Кое-где яма поросла  травой,  и  у  противоположной
сырой стены валялась на боку корзинка - птичье гнездо. Внутри  него  полно
было битой скорлупы, а рядом грязной грудой перьев лежала сама  хозяйка  -
дохлая пичуга.
     - Стой на месте! - отрывисто повторил Илияш.  Голос  его  донесся  до
Станко глухо, как сквозь вату.
     Змеи продолжали лезть изо всех дыр. Оцепеневшему  Станко  показалось,
что сырые стенки ямы  на  глазах  обрастают  черным,  шевелящимся  ворсом.
Тусклые  глазки  безучастно  смотрели  парню  в  лицо,  раздвоенные  языки
подрагивали, будто дразнясь.
     Он скорее почувствовал, нежели услышал  шорох  чешуи,  скользящей  по
голенищу. Нервы его не выдержали. Завизжав, как девчонка, Станко изо  всех
сил затопал ногами, пытаясь сбить, отшвырнуть, вдавить треугольные  головы
в мякоть земли.
     - Не двигаться! Не двигаться!! - надрывался Илияш, но Станко  уже  не
мог остановиться. Он лупил и давил, и несколько тварей, лишившись  в  пылу
боя голов, теперь корчились на дне ямы, как толстые блестящие  шнурки.  Со
стенок, утыканных норами, теперь сползал на дно  сплошной  шипящий  поток.
Птичье гнездо и мертвый комок перьев скрылись под грудой извивающихся тел.
     - Станко!
     Сразу  несколько  пар  челюстей   бессильно   соскользнули,   пытаясь
прокусить голенище. Он успел сбросить тварь, взбирающуюся по сапогу вверх;
змеи уже не ползали, не извивались - они просто кишели.
     Станко метался, в мыслях своих уже сто раз  укушенный  и  тысячу  раз
мертвый. Прямо перед лицом  у  него  вдруг  оказалась  стенка  со  змеиной
головой, выглядывающей из укрытия; в ту же секунду - ему  показалось,  что
он бредит - голову эту накрыла плотная темная ткань.
     - Сюда! Скорей!
     К нему тянулась чья-то рука... Судорожным движением  сбросив  с  ноги
цепкие  змеиные  объятья,  Станко  качнулся  вперед,  позволяя  этой  руке
схватить себя за шиворот.
     Одеяло, наброшенное на стенку, уже злобно шевелилось; Станко  увидел,
как треугольная голова мелькнула у  самого  лица  Илияша,  и  в  ответ  ей
мелькнул кинжал... У него красивые руки, отрешенно подумал Станко.  Он  не
сбивал кулаки о колоду...
     Рывок. Станко проехался животом по стенке ямы,  чувствуя  под  тканью
змеиные тела... Еще рывок - он  был  уже  на  поверхности,  на  траве,  и,
вскочив как сумасшедший, принялся колотить  себя  по  коленям,  по  бокам,
сбивая и стряхивая воображаемых змей.
     Илияш привел его в чувство, ухватив за волосы и рывком повернув лицом
к яме. Над кромкой ее покачивались треугольные головы.
     Потом они отступали - вернее, бежали без дороги и направления,  ветки
били по лицу, и Станко видел только  мятую  траву,  да  желтую  глину,  да
ботинки Илияша... Мокрые,  как  мыши,  задыхающиеся,  остановились  не  на
полянке даже - на узком пространстве между тремя соснами.
     Тут Илияш повернулся к Станко лицом. По щекам, по бровям,  по  бороде
его крупными каплями стекал пот. Двумя широкими шагами  подойдя  к  парню,
Илияш наотмашь ударил его по лицу.
     Станко сел в траву - да так и остался сидеть.


     Ночью ему стало плохо.
     Изо всех сил обхватив колени, он лежал на сырой земле  и  всхлипывал.
Он слаб. Ему не выдержать этого пути.  С  него  хватит.  Он  пробовал,  он
сделал все, что мог...
     Он раскачивался, пытаясь унять дрожь, но  кругом  была  только  ночь,
только смерть, только ужас. Подобное чувство он  испытал  лишь  однажды  -
когда трехлетним малышом потерялся на ярмарке.
     Вокруг стояли гам и хохот, множество незнакомых, шумных,  грубых  или
слащаво-добродушных людей... Перед ним был целый лес чужих ног,  обутых  в
сапоги и деревянные башмаки, поднимающих пыль, топающих по своим  делам...
Он чуть не попал под телегу, и возница посмотрел  в  его  сторону  мутным,
ничего не выражающим взглядом - одним мальчиком больше, одним меньше... Не
путайся под ногами! Кто-то раздавил в  пыли  помидор,  и  тот  вывалил  на
дорогу кроваво-красные внутренности... Станко был потерян, забыт навсегда,
обречен, одинок, и только отчаянный рев, в который он вложил  всю  душу  и
весь свой страх - этот рев принес облегчение, и этот рев издалека услышала
в базарной многоголосице его перепуганная мать...
     Станко всхлипнул. Чья-то рука осторожно легла ему на плечо:
     - Парень... Ты спишь?
     Илияш уселся рядом, рука его, которую Станко не  сбросил,  скользнула
на его мокрый от пота затылок:
     - Послушай, я тут раздумывал... Надо  нам  вернуться,  парень.  Очень
тяжко... Барахтаемся, как мышка в смоле... А дальше - хуже.  Не  дойти  до
замка... Умереть здесь поганой смертью, да за что? Нам и  так...  подарили
жизнь... По всем делам в яме этой нам и... Остаться... Со змеями...  Чудом
ведь выбрались!
     Илияш прерывисто вздохнул. Убрал  руку.  Добавил  тихо,  твердо,  как
взрослый, уговаривающий малыша:
     - Пойдем домой.
     Станко молчал. Где-то перекрикивались совы. Небо казалось темной ямой
- ямой, где прячутся змеи.
     - Мне... очень надо, - тонким дрожащим голосом  выговорил  Станко.  -
Мама... Просила... Я должен, - и он снова  всхлипнул,  будто  сам  объявил
себе приговор.
     - Но разве, - отозвался Илияш, - разве твоя мать хотела...  Чтобы  ты
умер?
     - Я не умру, - прошептал Станко, изо  всех  сил  сжимая  веки,  чтобы
слезы не пролились наружу. - Я... дойду... - Он сцепил  зубы,  слезы  были
унизительны. Тогда он наконец-то разозлился на себя,  и  эта  злость  была
благотворна.
     - Я дойду! - сказал он твердо. - И ты дойдешь! И не раскисай!
     Илияш сидел рядом, но в темноте не разглядеть было его лица.



                                    3

     Они стояли над обрывом.
     Внизу неспешно текла речушка; прямо за ней  тянулись  леса  -  старые
темные леса с редкими проплешинами полян и буреломов.
     - Беззаконные земли, - устало сказал Илияш. - Мы пойдем в обход.
     - Долго еще? - спросил Станко, но  в  голосе  его  не  было  обычного
нетерпения: та же усталость.
     - Как дорога ляжет, - отозвался Илияш и осторожно подошел  к  крутому
склону.
     Станко спускался следом, сапоги  его  тут  же  наполнились  песком  и
отяжелели, как гири. То и дело случалось терять  опору  и  ехать  вниз  на
животе; перед глазами взад-вперед шныряли потревоженные уховертки.
     - А что... почему эти земли зовут беззаконными? - спросил он,  волоча
ноги по вязкому речному берегу.
     Илияш шагал рядом, и обычно  легкая  его  походка  теперь  отяжелела,
заплечный мешок свесился на бок:
     - Воевали здесь...
     Земля под их подошвами глухо, недовольно чавкала.
     - Везде воевали, - заметил Станко, воротя лицо от дохлой рыбины,  чей
бледный живот покачивался в тихой заводи.
     Илияш, наверное, оскалился - но Станко видел только его спину.
     - Воевали, да... Только тут из года в год, изо дня в день...  Веками.
Дрались за замок, будь он неладен, да за  княжий  венец...  -  он  перевел
дыхание.
     - Ты же говорил, - Станко приятна была собственная осведомленность, -
что его может коснуться только прямой потомок...
     Илияш кивнул, не дал ему закончить:
     - Прямые потомки и дрались... Брат с братом, сестра с сестрой... Отцы
с сыновьями, и такое бывало... Внуки  с  дедами...  Если  те  доживали  до
внуков...
     Он вдруг остановился и обернулся - в бороде песок, в  волосах  песок,
глаза по обыкновению сужены в щелочки:
     - Ты, думаю, тоже послан не случайно. Признавайся, за венцом идешь?
     Станко  стоял,  удивленный,   немного   смущенный   странной   шуткой
проводника. В том, что это шутка, он ни на секунду не усомнился.
     И  браконьер,  мгновенно  оценивший  его  растерянность,   немедленно
зашелся радостным хохотом, будто шутка в самом деле удалась.
     Некоторое время они шли молча.
     - А колдуны? - наконец спросил Станко.
     - Что - колдуны?
     - Ты говорил, что ловушки и все прочее... колдуны расплодили?
     Илияш поддал ногой ссохшийся ком глины:
     - Да, колдуны... Но главное, парень, не это. Главное, -  он  зачем-то
посмотрел на небо, - главное, злоба там...  Загустела.  Столько  злобы  за
столько веков... Беззакония там  творились.  Кровь  лили  -  свою,  чужую,
виновную, невинную...  Колдуны  просто  собирали  сгустки  ненависти,  как
змеелов собирает  яд.  И  на  этих  сгустках  ставили  ловушки...  Ловушки
порождали страдание, новую ненависть... И теперь там, парень... Я даже  не
знаю, что там теперь.
     Станко передернул плечами. Вспомнилась  та  тварь,  что  не  дала  им
спать, блуждая ночью вокруг костра.
     А Илияш, поправив  заплечный  мешок,  проговорил  вдруг  со  странной
усмешкой:

                       И на стене горел огонь,
                       И крепкие вцепились крючья
                       В твердыни камень...
                       И с боевым ужасным кличем
                       На стену кинулись враги,
                       Но на стене огонь горел,
                       И одолеть им не судилось,
                       Но цепки когти колдовства...

     Он нахмурился, будто припоминая, потер переносицу и начал снова:

                       ...Но меч ушел по рукоятку
                       В его младенческую шею,
                       Потоком хлынула оттуда...

     Илияш поперхнулся и замолчал.
     - Это что? - спросил Станко, снова передернувшись.
     Тот пожал плечами:
     - Какие-то обрывки каких-то легенд... Я в свое время их много слышал.
Но забыл, Станко. Одинаковые они - "он воткнул меч  туда-то  и  туда-то  и
оттуда полилось то-то и то-то"...
     Станко пожалел, что вообще затеял этот разговор.


     Через несколько часов путь им преградил обвал.
     Тихая речка бурлила и пенилась, наткнувшись на неожиданную  преграду.
Желтая стена обрыва слоилась, как пирог, которым Станко  угостили  однажды
на детском празднике. На глазах растерянных путников завал все рос и  рос,
а речка растекалась, превращаясь в неспокойное озеро.
     - Ты плавать умеешь? - спросил Илияш сквозь зубы.
     Но откуда же, добрые духи, Станко уметь плавать? Самая глубокая  река
в его родных местах была корове по вымя...
     Илияш двинулся в воду. Вода, впрочем, только того  и  ждала  -  озеро
ширилось, прижимая Станко к осыпающейся желтой стене.
     - Живо в воду! - зло выкрикнул проводник. Кинжал и заплечный мешок он
держал над головой; нечистая пена подступила уже к его груди.
     Здоровенный ком глины свалился сверху, ударив  Станко  по  затылку  и
чуть не сбив с ног. Следующий, окажись он поболее, вполне мог  воздвигнуть
над его головой похоронный курган.
     Сцепив зубы, вскинув дрожащей рукой мешок и ножны с  оружием,  Станко
шагнул в мутный водоворот.
     Дно было склизкое и вязкое. Вода, неожиданно холодная, подступала все
выше.  Илияш  достиг  уже  середины  разлившейся  реки,  над  поверхностью
виднелись только его голова да заплечный мешок.
     Может быть, речку удастся перейти по дну?
     Воспрянув от этой мысли, Станко отважно  поспешил  вперед.  Множество
беспорядочных течений толкали его в бока, грозя  сбить  с  ног.  Вот  вода
добралась до груди, вот коснулась шеи...
     Станко в ужасе понял, что твердая земля уходит из-под ног. Илияш  уже
выбирался на берег, вода стекала с него потоками...
     Только не звать на помощь!
     Вскинутая над головой рука судорожно опустилась, ища  опоры...  Мешок
мгновенно вымок и стал тяжелым, как  камень  на  шее  утопленника.  Меч...
Добрые духи, меч!
     Он хотел отступить - но вода не позволила, толкнула вперед, и  Станко
повис между небом и землей, чтобы тут же камнем пойти на дно.
     Ноги его коснулись твердого. Он оттолкнулся изо всех  сил,  и  голова
его взвилась над поверхностью; хватая воздух ртом, как  жаба,  он  мельком
увидел стволы на том берегу, мокрого Илияша, пену...
     Ему вспомнилась дохлая рыбина в заводи. Только не выпустить меч!
     Он снова ушел в воду с головой, и снова выпрыгнул, задыхаясь.  Илияш,
кажется, смотрел  на  него;  высокая  волна  плеснула  Станко  в  рот,  он
закашлялся, забарахтался - и тут же понял, что стоит, твердо стоит на дне,
и голова его при этом находится над водой.
     Илияш смотрел в другую сторону. Станко перевел дух.
     Медленно, наваливаясь на массу воды, потом все быстрее,  потом  вовсе
бодро Станко выбрался на берег. Заплечный мешок его являл жалкое  зрелище,
вода лилась из него в три ручья. Мокрый меч тускло блеснул, показавшись из
мокрых ножен.
     - Все в порядке? - небрежно поинтересовался Илияш.
     - А как же, - в тон ему отозвался Станко, выплескивая воду из сапога.


     Происшествие с обвалом оказалось лишь первым звеном в цепи  других  -
неприятных, порой пугающих.
     Продолжать путь вдоль реки они не смогли - дорогу преградил  бурелом.
Огромные сосны, поверженные на землю,  громоздились  одна  на  другой  как
гигантская, поросшая мхом поленница; верхушки их, будто  вражеские  копья,
направлены были путникам наперерез.
     После нескольких попыток преодолеть завал Илияш повел Станко в обход.
Проводник мрачнел все больше, и Станко  впервые  увидел  у  него  в  руках
карту.
     Карта  эта  оказалась  свитком  тонко  выделанной  кожи;  Станко,  не
вытерпев,  заглянул  браконьеру   через   плечо.   Среди   блеклых   линий
беспорядочно разбросаны были  странные  и  зловещие  символы,  но  гораздо
больше было грязных пятен и дыр. Станко удивился - неужели  этот  потертый
лоскуток в самом деле настолько ценен?
     - Опасно идем, - бормотал Илияш, терзая карту ногтем  и  все  мрачнее
сдвигая брови. - Ну да ладно... Мир мудро устроен -  волки  без  шипов,  а
розы без зубов... Взялся, Илияш, - он  усмехнулся,  видимо,  сам  себе,  -
взялся, так давай уж... Поглядим.
     И решительно свернул влево.
     А неожиданности продолжались - откуда ни возьмись, навстречу путникам
вылез овраг, неглубокий, но расползающийся на  гл