ый  не  захочет  помочь?  -  спросил  Чаз,  коснувшись
шероховатой поверхности камня-катализатора.
   - Захочет. - Глаза Эйлин сверкнули недобрым огнем. -  Любая  из  колдуний
гораздо сильнее Серого, потому что он тратит часть своей  силы  на  служение
неколдунам. Я могу заставить его сделать все, что пожелаю!
   -  Неужели  все?  -  раздался  громовой  голос.  Казалось,  он  доносится
отовсюду.
   Несколько секунд Чаз озирался по  сторонам,  прежде  чем  заметил  худую,
широкоплечую фигуру человека,  восседавшего  в  резном  кресле  на  помосте.
Человек с ног до головы был одет  во  все  серое:  плотно  облегающий  серый
комбинезон, серые перчатки и серые сапоги. Его голову  обтягивала  такая  же
серая эластичная маска, сквозь узкие прорези смотрели умные, лишенные ресниц
глаза. Застывшее лицо напоминало лицо манекена,  из  тех,  что  изредка  еще
встречаются в старомодных универмагах. В огромном  кресле  человек  выглядел
совсем крошечным. Чазу показалось, что фигуру на помосте  окружает  какое-то
воздушное марево, не позволяющее слишком долго смотреть  на  незнакомца.  Он
моргнул и отвел взгляд.
   - Все, что пожелаю! -  раздраженно  повторила  Эйлин.  -  Или  ты  хочешь
бросить мне вызов?
   - Сестра.., дорогая сестра... - Губы манекена  не  шевелились,  но  голос
эхом отражался со всех сторон. - Не будем ссориться. Конечно же  я  счастлив
услужить любому из вашего племени. Что ты хочешь на этот раз?
   - Я хочу, чтобы этого человека спрятали - до тех пор, пока он не  получит
допуск на Массу  Причера.  Ему  требуется  надежное  убежище  неподалеку  от
Чикаго.
   - Только и всего? Неужели это все,  сестра?  -  В  гулком  эхе  отчетливо
прозвучала ирония.
   - Пока вполне достаточно, - жестко ответила Эйлин.
   - Что ж, это можно устроить... - ответил Серый. - Я могу сделать все, что
угодно.., и не будем больше об этом. Но почему я должен это делать? Ведь ты,
не в пример другим, никогда не проявляла ко мне дружеских чувств, сестра.
   - Ты отлично знаешь, что я не обязана этого Делать! - огрызнулась  Эйлин.
- Я не из тех старух, что вбили себе в голову, будто не могут  обойтись  без
тебя. Между нами нет никакого уговора. Поэтому не пытайся темнить  со  мной.
За наши услуги ты получаешь плату от Цитадели. Но наши требования ты  должен
выполнять беспрекословно, поскольку у тебя нет другого выбора.
   - Нет выбора? Как это грустно!
   - Хватит болтать! - разозлилась Эйлин. - Мне пора возвращаться домой. Так
есть у тебя на примете  какое-нибудь  надежное  место,  где  может  укрыться
мистер Сант, пока не пройдет испытание?
   - О да! - усмехнулся Серый. - Я знаю одно чудное местечко. Мистеру  Санту
там наверняка понравится. Там очень темно и спокойно, но, думаю, мистер Сант
не станет привередничать. Честно говоря, скоро ему станет все безразлично.
   Эйлин смерила Серого тяжелым взглядом.
   - Ты в своем уме? - враждебно спросила она. - Или  ты  и  впрямь  вздумал
бросить мне вызов?
   - Вызов? Конечно нет, сестра. - Человек на троне развел руками.  -  Но  у
меня нет другого выбора. Вовсе не я, а Цитадель хочет убрать мистера  Санта;
он оказался слишком беспокойным и не захотел оставаться  снаружи,  куда  его
выбросило из  поезда...  А  поскольку,  вернувшись  в  стерильную  зону,  он
очутился вне закона, наша задача упростилась.
   - Наша? Так ты ставишь себя вровень с преступниками? - возмутилась Эйлин.
- Что Цитадель собирается сделать с ним?
   - Вот этого они мне не сказали,  сестра.  Мне  ведено  доставить  мистера
Санта как можно быстрее, сразу же, как только  ты  передашь  его  мне.  И  я
обязан подчиниться.
   - Обязан? С меня довольно! - взорвалась Эйлин. - Пора тебе  напомнить,  с
кем ты имеешь дело. Тилликум...
   Росомаха подалась вперед, но  тут  же  застыла  на  месте  -  это  Эйлин,
неожиданно вскинув руку, остановила животное. В руке Серого  тускло  блеснул
крошечный лазерный пистолет. Он запрокинул голову и зашелся в  хохоте.  Смех
раскатистым эхом обрушился на них со всех сторон.
   - Сестра! Дорогая сестра! Неужто ты думаешь, я стал бы рисковать, если бы
не знал, что ты бессильна? Остановись  и  припомни,  удалось  ли  тебе  хоть
что-нибудь сделать за последнее время?  Хоть  маленький  фокус  из  арсенала
Великого Искусства?
   - О чем ты?
   -  Сама  знаешь!  Сама  знаешь!  -  как  расшалившийся  ребенок,   весело
воскликнул Серый. - Ты влюблена, дорогая моя сестренка! Ты совершила то, что
не проходит безнаказанно ни одной колдунье. Ты  влюбилась  и  утратила  свою
силу!
   - Повторяю, я не из тех глупых старух! - гневно возразила  Эйлин.  -  Мое
могущество - это естественный паранормальный дар. Даже влюбившись, я не могу
лишиться его, так же, как не могу лишиться по этой причине руки или ноги.
   - Ну конечно, не можешь! Конечно! - совсем развеселился Серый. - Твой дар
по-прежнему при тебе, но ты не можешь им воспользоваться. А все потому,  что
в детстве ты наслушалась старых сказок, и теперь  примитивная  часть  твоего
подсознания не в силах избавиться от них. Разве не так? Ты права, сестренка,
- любовь не может лишить тебя твоего дара, но  она  создает  психологический
барьер. Не...
   Эйлин отступила назад, скрестила у самого  лица  указательные  и  средние
пальцы обеих рук и,  посмотрев  сквозь  образовавшуюся  решетку  на  Серого,
быстро проговорила:

   Свет проклинает тьму, и оба клянут серый цвет.
   Деревья и камни, визгливая сойка
   Услышат твой стон, лишь наступит рассвет.
   Pater sonris maleorum... <Отец бед и несчастий (лат.).>

   - Не получилось! Не получилось! - Серый затрясся в новом приступе хохота.
- Слова! Вот что у тебя осталось - одни только слова! Ну а теперь я  забираю
этого человека.
   Он ткнул указательным пальцем в Чаза. В следующий миг  Чаз  погрузился  в
безмолвную тишину.

Глава 5

   В первое мгновение Чазу показалось, что его попросту переместили в другое
место. Но через несколько секунд у него появилось неприятное ощущение, будто
он довольно продолжительный отрезок времени находился без сознания.
   Его словно погрузили в Ничто - темное, непроницаемое, лишенное каких-либо
ориентиров бесконечное небытие. Ему казалось, что он увяз  в  некоей  вязкой
субстанции,  как  насекомое,  угодившее  в  смолу.  Кожа   потеряла   всякую
чувствительность, он не чувствовал ни тепла, ни холода. Чаз даже не смог  бы
с уверенностью сказать, дышит ли он.
   Вокруг царила абсолютная тишина - или все же нет?  Он  уловил  медленный,
очень медленный, регулярно повторяющийся звук. Мгновение он  ничего  не  мог
понять, потом узнал в нем биение собственного сердца. И тут впервые  у  Чаза
зародилось подозрение. Он осторожно повернул голову сначала  направо,  потом
налево, но так и не смог определить,  удалось  ли  ему  это.  Однако  усилие
вызвало скрип, донесшийся откуда-то сзади. Чаз догадался, в каком  положении
он очутился, но от этого ему стало ничуть не легче.
   Скрип был вызван трением шейных позвонков, когда он  поворачивал  голову.
Но столь слабый звук, передававшийся по костям позвоночника и черепа,  можно
было  уловить  лишь  находясь  в  полной  изоляции  -  например,  плавая   в
какой-нибудь жидкой среде или паря на  невесомых  растяжках.  Камера  полной
изоляции была старинным изобретением, придуманным еще в двадцатом  веке,  но
тем не менее отнюдь не безобидным. Достаточно на несколько  часов  отключить
внешние раздражители, и человек потеряет  память  -  его  ум  превратится  в
чистый лист бумаги, на котором можно запечатлеть все, что угодно.
   Чаз напрягся, попытавшись вытянуть руки и до чего-нибудь дотронуться,  но
у него ничего не вышло. Он даже не  знал,  подчинялись  ли  ему  собственные
конечности - послышалось лишь  слабое  похрустывание  мускулов.  Он  оставил
тщетные  попытки  и  расслабился.  Проще  всего  было  сохранять   блаженную
неподвижность...
   Внезапно он понял, что засыпает. И тут же волна страха  разогнала  сонное
марево, которое медленно окутывало сознание. Только не  спать...  Сон  лишит
его последних сил... Следует хорошенько обдумать ситуацию. Если  бы  он  мог
следить за временем, но для этого необходима хоть какая-то точка отсчета. Он
вспомнил об ударах сердца и принялся считать. Один.., два.., три... Пульс  в
нормальном состоянии составляет около  шестидесяти  пяти  ударов  в  минуту.
Допустим, сейчас пульс замедлен -  скажем,  шестьдесят  ударов.  Шестьдесят,
шестьдесят один...
   Нет, бесполезно. Чазу казалось, что он уже не парит в воздухе, а скользит
вниз, по гладкому,  непроницаемому  для  света,  бесконечному  склону...  Он
скользил все быстрей и быстрей,  уносился  сквозь  тьму,  к  пределам  самой
Вселенной...
   Он находился в глубинах космоса; мимо проносились бесчисленные галактики,
а ускорение, с которым он падал, все  нарастало  и  нарастало.  Его  уносило
непрерывным  потоком  стремительной  реки  Небытия,   пробивавшейся   сквозь
неподвижное Ничто - поток бесконечности в состоянии покоя. Он был совершенно
один.., нет, кажется, не совсем.  Где-то  далеко  впереди,  по  обе  стороны
стремительной  реки,  мерцали  едва  различимые  искорки.   Огоньки   начали
приближаться, увеличиваться в размерах. Наконец  они  поравнялись  с  ним  и
двинулись рядом.  Он  вспомнил,  что  уже  встречался  с  этими  светящимися
созданиями. С одной стороны скользила гигантская Улитка, которую он видел во
сне,  когда  лежал  без  сознания  у  себя  в  квартире,  а   с   другой   -
насекомообразный инопланетянин-Богомол, его собеседник из того же сна.
   - Помоги мне, - воззвал он к Богомолу.
   - Простите, - ответил тот, - но наша этика не позволяет нам этого.
   Чаз перевел взгляд на Улитку.
   - Помоги! - взмолился он. Однако Улитка никак  не  отреагировала  на  его
просьбу, продолжая безмолвно скользить рядом.
   - С ней бессмысленно разговаривать, - проскрипел Богомол. - Обращаясь  ко
мне, вы тем самым обращаетесь  и  к  ней.  А  когда  я  говорю  с  вами,  то
высказываю и ее мнение.
   - Почему вы не хотите помочь мне? - в отчаянии крикнул  Чаз.  -  Я  прошу
лишь вытащить меня из этой реки. Помогите мне выбраться на берег,  и  я  сам
остановлюсь.
   - Совершенно верно, - согласился Богомол. - Но среди прочих законов этики
есть один, который запрещает нам вмешиваться. Вам следует добраться до члена
союза, который отключил вас, и вас снова включат. А если это сделаем мы,  то
тем самым нарушим наш собственный контракт.
   Богомол и Улитка начали удаляться в разные стороны, уменьшаясь в размерах
и постепенно растворяясь во тьме.
   - Подождите! - с отчаянием выкрикнул Чаз. - Что это за союз, до  которого
я должен добраться? Как он хоть называется?
   - А такого и нет! - донесся едва различимый голос Богомола. - Его еще  не
создали.
   И они скрылись, растаяли, как светлячки  во  тьме.  Оставшись  один,  Чаз
снова почувствовал, как  его  сознание  медленно  угасает.  Оно  исчезало  -
медленно и неотвратимо, как исчезли Улитка и Богомол; вот уже лишь крошечное
пламя трепетало там, где прежде билась  ясная  и  сильная  мысль.  Крохотный
проблеск, готовый вот-вот погаснуть совсем.
   "Если бы у меня был катализатор... Если бы я смог им воспользоваться, то,
возможно,  мне  удалось  бы  выкарабкаться  даже  из   такого   безнадежного
положения..."
   Если бы у него была возможность выбирать.., но постой-ка. Пока он все  же
способен кое-что решать сам - поворачивать  ему  голову  или  нет,  шевелить
руками и ногами или нет, вытянуть правую руку или же левую...
   Но от этого никакой пользы... Вот если бы сюда катализатор.., хотя бы  на
несколько секунд. Чаз попытался  вызвать  ощущение  шероховатой  поверхности
камня в руке. "Представь, - твердил он. - Представь!"
   Чаз сосредоточился. Он уже почти чувствовал камень в сжатом кулаке  -  не
больше  апельсина,  шероховатый,  маленький  выступ  удобно  ложится   между
указательным  и  средним  пальцами  руки.  А  там,  где  находится  мизинец,
поверхность почти совсем гладкая. Неровности камня  впились  в  ладонь.  Чаз
крепче сжал пальцы, ощутив знакомую тяжесть...
   Он чувствовал камень...
   Он чувствовал, как правая ладонь стискивает теплую поверхность - так  же,
как если бы в ней и в самом деле был камень.
   ...Стремительный поток бесконечности больше не увлекал его  за  собой,  и
Чаз снова вернулся в подвешенное состояние.
   Его захлестнула горячая волна триумфа. Теперь у него есть катализатор. Он
держал в руке камень, он чувствовал его. Почему бы теперь  не  взглянуть  на
него?
   Чаз поднес правую руку к лицу,  но  ничего  не  увидел.  Невозможно  было
определить - на самом ли деле он держит перед глазами камень или нет, однако
с каждой минутой в нем крепла уверенность, что камень реально существует.  А
если так, то он должен его увидеть.
   Чаз до боли в глазах вглядывался в темноту.
   "Конечно, - уговаривал он себя, - его нельзя разглядеть сразу.  Но,  быть
может, постепенно..." Не мигая, он таращился в темноту, постепенно ему стало
казаться, что он видит крохотный светлячок  -  точно  такой  же,  из  какого
возникли Богомол и Улитка. Чаз сконцентрировался  на  ;  крохотной  искорке.
Медленно, очень медленно, мерцание становилось все ярче, огонек увеличивался
в размерах, приближался...
   И вот катализатор обрел очертания. Чаз  держал  камень  перед  глазами  и
отчетливо видел каждую неровность, различал каждый оттенок.  Он  смотрел  на
камень, и тот постепенно менял очертания.
   Перед Чазом запестрел выбор альтернатив - как и тогда, во время  крушения
поезда, они предстали перед ним  в  виде  слегка  развернутой  колоды  карт.
Теперь Чаз ясно видел, что выход есть. Ну конечно! Его  поместили  в  камеру
лишь на время. Тот, кто это сделал, хотел выждать, пока разум Чаза ослабнет.
Но потом за ним придут. А пока он с  помощью  катализатора  должен  отыскать
какое-то занятие, чтобы  спасти  свой  разум...  Ну  конечно!  Чаз  едва  не
рассмеялся от радости. В этой  бесконечной  тьме  он  может  построить  свою
собственную Массу Причера, здесь, на Земле, - точно так же, как в том сне...
   И они с катализатором принялись за дело... Масса Причера начала  обретать
форму...
   ...Неожиданно по закрытым глазам словно ударили хлыстом  -  в  лицо  Чаза
хлынул  поток  ослепительного  света,  и  почти  завершенную  Массу  Причера
отбросило на задворки сознания. Чаз не открывал глаза; он  поник,  безвольно
расслабив тело. Он чувствовал рядом с  собой  движение  чьих-то  рук,  плеск
жидкости и щелканье расстегиваемых пряжек. Потом его слегка потянули за руки
и за ноги.
   - Готово, - донесся откуда-то издалека мужской голос. - Поднимаем!
   Чаз почувствовал, как его подхватили за плечи и  за  ноги  и  уложили  на
какую-то поверхность, показавшуюся нестерпимо  жесткой  после  вязкого  уюта
Ничто. Он по-прежнему не открывал глаз. С его  головы  сняли  некое  подобие
шлема и освободили тело от эластичного комбинезона.
   Теплый воздух коснулся его кожи. После непроницаемой тишины камеры каждый
звук грохотом отдавался в ушах. Дыхание людей, возившихся рядом,  напоминало
сопение слонов. Он услышал, как, оглушительно шаркая подошвами, они отошли в
сторону; до него донесся плеск, потом неясное клацанье.
   Чаз открыл глаза и повернул голову.
   Он лежал в обычной больничной палате на покрытой белой простыней кушетке.
Прозрачная передняя стена была задернута голубой занавеской. Два человека  в
белых халатах стояли к нему  спиной  и  копошились  в  черном  прямоугольном
ящике, напоминавшем два поставленных друг на друга гроба. На  мгновение  Чаз
ослеп, но быстро пришел в себя.
   Спустив ноги с кровати, он  встал  и  шагнул  в  сторону  санитаров.  Они
продолжали возиться с таинственным ящиком.
   Полагая, что сжимает в руке камень, Чаз со всего маху  ударил  одного  из
санитаров чуть ниже затылка и лишь потом сообразил, что в руке  ничего  нет.
Но и без камня удар получился сокрушительным - слишком велика  была  ярость,
переполнявшая Чаза. Человек рухнул на колени. Второй санитар  обернулся,  на
его лице отразилось глубокое изумление. Не мешкая, Чаз сбил его с ног и  вне
себя от ярости принялся наносить удары.
   Прошло несколько секунд, прежде чем  он  осознал,  что  и  вторая  жертва
затихла. Чаз сделал над собой усилие и остановился. Он с трудом поднялся  на
ноги; гнев  иссяк,  оставив  ощущение  слабости  и  беспомощности.  К  горлу
подступила дурнота. Ноги дрожали; чтобы не упасть, Чаз прислонился к стене.
   Спустя минуту дрожь и тошнота отступили. Санитары не  подавали  признаков
жизни. Чаз не мог заставить себя взглянуть в  их  лица.  К  счастью,  первая
жертва лежала уткнувшись  лицом  в  пол.  Чаз  ухитрился,  не  переворачивая
санитара, стянуть с него одежду. Он оделся  и  отдернул  занавеску,  за  ней
обнаружилась дверь.
   Он осторожно выглянул наружу. Перед  ним  находилось  обычное  больничное
отделение с расположенными по кругу  палатами.  В  центре  холла  находилась
регистрационная стойка, за  которой,  склонившись  над  какими-то  бумагами,
сидели две медсестры. Задержав дыхание, Чаз выскользнул из палаты и, прикрыв
за собой дверь, небрежной походкой направился к выходу из отделения.
   Ни одна из сестер не обратила на него внимания. Через несколько секунд он
уже шагал по широкому коридору, по которому сновали больные  и  медперсонал.
Минуты через три он впрыгнул в четырехместное такси;  выехав  из  подземного
гаража, машина устремилась к Центральному  вокзалу.  Для  оплаты  такси  Чаз
воспользовался кредитной карточкой одного из санитаров.
   Пока машина неслась по тоннелям, он изучил список  пунктов  назначения  и
обнаружил, что находится в зоне Чикаго, где-то возле  Эванстона.  Город  был
слишком велик, чтобы его можно было загерметизировать как единую  стерильную
зону. Поэтому современный Чикаго представлял несколько связанных между собой
куполов и подземных районов. Как и в любом мегаполисе, в нем царила  обычная
суматоха; и Чаз надеялся избежать ареста - по крайней мере до тех пор,  пока
не встретится с Вакой и не пройдет испытание. К тому же с чужой кредиткой  в
кармане его шансы несколько увеличивались.
   Конечно, ее владелец может  сообщить  о  краже  в  полицию.  Однако  если
санитар и в самом деле является членом  Цитадели,  то  он  вряд  ли  захочет
уточнять обстоятельства, при которых лишился кредитки. А если об  утере  все
же станет известно, то Чазу только на руку, что Чикаго столь велик.  К  тому
моменту, когда Центральный Компьютер нападет на след кредитки, он уже  будет
далеко.  Разумеется,  через  двадцать  четыре  часа  все  автоматизированные
кассовые  аппараты  будут  заблокированы,  но  за  это  время   Чаз   успеет
встретиться с Вакой, пройти тест  и  получить  официальный  вызов  на  Массу
Причера. И если он будет принят, то полиция сможет разве что посадить его до
отлета на Массу под домашний арест.
   Пока судьба была на его  стороне.  Чаз  расслабился  и  даже  усмехнулся,
вспомнив ошеломленное лицо  санитара.  Меньше  всего  на  свете  тот  ожидал
подобной прыти от бесчувственного пациента.
   Но уже в следующую секунду Чаз помрачнел. Да, пока он свободен, но  кроме
полиции за ним охотится и Цитадель. Что им от него  нужно?  Чаз  никогда  не
имел никаких дел с преступными элементами стерильного мира. Он мало что знал
о криминальных структурах - не больше, чем все остальные, и то в основном из
теленовостей и газет.
   Чаз попытался систематизировать свои скудные  познания  в  этой  области.
Следовало составить хотя бы отдаленное представление о противнике. Но  среди
залежей информации, осевших в его голове, фактов о преступности оказалось на
удивление  мало.  В  современном  обществе,  давно   забывшем,   что   такое
наличность, преступники использовали совсем иную тактику, чем в те  времена,
когда люди были вынуждены  таскать  с  собой  кипы  бумажных  денег.  Теперь
платежеспособность являлась  чистой  условностью.  Единственное,  что  имело
ценность, так это власть - вла