ом  бальном,  зале не
собиралось столь блестящее общество...
     Это была его лебединая песня. В мозгу его рождались выдумки одна другой
чудовищнее.
     ...когда достопочтенная Агата Рансибл, стоя рядом с миссис  Оранг среди
орхидей, дирижировала хором ангелов, по лицу ее струились слезы...
     Редакция  "Эксцесса" заволновалась. Машины  было  приказано остановить.
Репортеры ночной  смены, навеселе, как всегда в  этот час, сгрудились вокруг
стенографиста, печатавшего на машинке.
     Наборщики выхватывали у него из  рук лист  за листом. Редакторы отделов
принялись безжалостно ужимать и вымарывать; они выкинули важные политические
сообщения,  скомкали  показания свидетелей  по делу об  убийстве,  сократили
статью театрального критика до одного  ехидного абзаца -- лишь бы освободить
место для корреспонденции Саймона.
     Она прошла  "во всей  красе, без сучка,  без  задоринки", как выразился
один из редакторов.
     -- Наконец-то маленький лорд Фаунтлерой попал в жилу,-- сказал другой.
     -- Давно пора,-- одобрительно заметил третий.
     ...не  успела леди  Эвримен  кончить,  как  с  места поднялась  графиня
Троббинг,  чтобы  покаяться в  грехах, и  прерывающимся  от волнения голосом
поведала  дотоле  считавшиеся  недостоверными  подробности  о  происхождении
нынешнего графа...
     -- Скажите  мистеру  Эдвардсу, пусть  подберет фотографии всех троих,--
распорядился помощник редактора "Последних новостей".
     -- ...маркиз Вэнбру, громко рыдая от раскаяния... Миссис Пэнраст пела в
лихорадочном возбуждении... леди Энкоредж, опустив глаза долу...
     Тут архиепископ Кентерберийский, до  тех пор не поддававшийся всеобщему
воодушевлению, во всеуслышание заявил, что в Итоне в  восьмидесятых годах он
и сэр Джеймс Браун...
     ...затем  герцогиня  Стэйлская  с  возгласом ".Во  искупление  грехов!"
созвала с  себя  диадему  из  бриллиантов и  изумрудов,  примеру ее  тут  же
последовали графиня Периметр  и леди Браун, после  чего на  паркет буквально
градом   посыпались  драгоценные  камни  --  бесценные  фамильные  сокровища
вперемешку с поддельным жемчугом и стразами. Незаполненный чек выпорхнул  из
руки магараджи Поккапорского...
     Получилось два столбца с лишним, и, когда Саймон, выслушав поздравления
коллег, опустил наконец трубку, он впервые, с тех  пор как стал  газетчиком,
ощутил полное удовлетворение от  своей работы.  Он допил  водянистые остатки
коктейля и прошел в кухню. Затворил дверь и окно и открыл дверцу духовки.  В
духовке было очень  темно  и  грязно и пахло мясом.  Он  постелил на  нижний
противень  газету и лег на нее  головой. Тут он заметил, что  нечаянно  взял
страницу "Морнинг  диспетч"  со светской  хроникой  Вэнбру,  и накрыл ее еще
одной газетой. (Противень был полон  крошек.) Потом он  отвернул кран. Струя
газа взревела неожиданно громко,  пошевелила его волосы  и последние ошметки
бороды. Сперва он задержал  дыхание. Потом решил, что это глупо,  и  потянул
носом. От  вдоха он закашлялся, а от кашля  стал  дышать глубже,  а задышав,
почувствовал себя  очень скверно.  Но  скоро  он потерял  сознание  и  через
некоторое время умер.
     Так последний граф Балкэрн отправился, что называется, к праотцам (тем,
что полегли во  многих землях и под многими знаменами,  смотря по тому, куда
гнали их прихоти внешней политики Англии и собственная тяга к странствиям,--
при  Акре,  Азенкуре и Килликрэнки!,  в Египте  и  в Америке. Одного дочиста
обглодали рыбы, пока волны катили его среди крон  подводных деревьев, другие
почернели под  тропическим солнцем до  полной непрезентабельности,  а многие
покоились в мраморных гробницах пышной и причудливой архитектуры).
     Примерно в это время в Пастмастер-хаус леди Метроленд говорила о  нем с
лордом Мономарком. Лорд Мономарк хохотал, как мальчишка.
     -- Вот  молодчина,  --сказал он,--  так-таки нацепил  фальшивую бороду?
Ловко, ловко. Как, ты сказала, его зовут? Завтра же повышу его в должности.
     1
     1 А  к р (Сен-Жан д'Акр) -- крепость в Сирии, где в 1799 году англичане
нанесли поражение армии Наполеона
     Азенкур--  замок  во Франции,  место  победы англичан  над французами в
Столетней войне (1415 год).
     Килликрэнки-- горный  проход  в Шотландии, где  в  1689  году произошла
битва  между  кланами  шотландских  горцев  и   полками  английского  короля
Вильгельма.
     И,  вызвав сопровождавшего его  секретаря, велел  ему записать  фамилию
Саймона.
     А когда леди Метроленд  попробовала возражать, он не  слишком-то учтиво
оборвал ее.
     -- Брось  эти штучки, Марго,-- сказал он.-- Уж со  мной-то могла  бы не
выламываться.

Глава 7

     Потом мистером Таратором стал Адам. Когда они с Ниной как-то завтракали
у "Эспинозы" и лениво ссорились,  к их столику подошла делового вида коротко
стриженная  женщина, в  которой  Адам узнал  редакторшу  светской хроники из
"Дейли зксцесс".
     --  Я вот насчет чего,-- сказала она.-- Это не вы приходили с Балкэрном
в редакцию в тот день, когда он с собой покончил?
     -- Да, я.
     -- Вот уж  подложил нам свинью. Шестьдесят два вызова в суд  за клевету
-- это  полученных, а будет и больше. И  это бы еще полбеды. Главное, теперь
мне и за него и за  себя работать. Я подумала, может, вы  знаете кого-нибудь
из тех, кто здесь сидит, и мне что-нибудь расскажете.
     Адам указал ей несколько примелькавшихся фигур.
     -- Да,  но эти все не годятся. Они в черном списке. Понимаете, Мономарк
рвал и метал из-за этой корреспонденции Балкэрна о вечере у леди Метроленд и
категорически запретил упоминать всех, кто подал на газету в суд. Так что же
мне,  спрашивается,  делать?  Материала-то   нет.  Даже  премьер-министра  и
архиепископа Кентерберийского и тех нельзя упоминать. Вы, наверно, никого не
знаете, кто  бы  пошел на  эту  работу?  За  нее  разве  что  круглый  дурак
возьмется.
     -- А сколько платят?
     -- Десять  фунтов  в  неделю  и  служебные  расходы.  У  вас  что, есть
кто-нибудь на примете?
     -- Я сам не прочь предложить свои услуги.
     --  Вы?!--  Редакторша   смерила  его  скептическим  вз1   лядом.--   А
справитесь?
     -- Недели две попробую, а там видно будет.
     --  Дольше-то  никто  и не выдерживает. Ну ладно, кончайте завтракать и
пошли в редакцию. Таких безобразий, как Балкэрн, вам все равно не натворить,
а ведь поначалу казалось -- толковый работник.
     -- Теперь мы можем пожениться,-- сказала Нина.
     Тем  временем  иски за  клевету,  предъявленные  автору,  наборщикам  и
издателям последней корреспонденции Саймона Балкэрна, буквально парализовали
работу  судов по всей стране. Старая  гвардия  под  предводительством миссис
Блекуотер с головой окунулась в оргию судебных тяжб, какой не бывало с самой
войны. (Один из молодых адвокатов вызвал особенное  умиление  леди Троббинг.
"Доживите до моих лет, голубчик,  и вы согласитесь, что в парике есть что-то
очень  sympathique..."). Представители молодого  поколения в большинстве  не
стали доводить  дело  до суда, а  на  вырученные  деньги устроили превеселый
вечер  в  дирижабле. Мисс  Рансибл, натура не столь благоразумная, заполнила
два альбома газетными вырезками, запечатлевшими ее  многократное появление в
суде  --  то  в  качестве истицы, то в качестве свидетельницы, то  (в шляпе,
которую она попросила для этого случая у мисс Маус) в очереди из  "одетых по
последней  моде дам, ожидающих, когда начнут впускать  публику",  один раз в
момент, когда пристав удалял ее с  галереи  прессы, и, наконец,  в  качестве
подсудимой, приговоренной к  десяти  фунтам штрафа или семи суткам тюремного
заключения за неуважение к суду.
     Значительно усложнило всю  процедуру поведение миссис Оранг -- она дала
интервью, в котором  полностью подтвердила все, что написал  Саймон Балкэрн.
Кроме того, она  велела своему пресс-агенту разослать по телеграфу сообщение
о вечере во все концы света. А затем отбыла со своими ангелами на континент,
ибо  неожиданно  получила  приглашение   --   оживить  религиозную  жизнь  в
Обераммергау.
     Время  от   времени  из  Буэнос-Айреса  приходили  письма,   в  которых
Непорочность и Праведная Обида отзывались  о  южноамериканских  развлечениях
без особого восторга.
     -- И поделом им,-- сказала миссис Оранг.--  Нечего было  от добра добра
искать.
     -- Выходит, там у них так же, как у нас,-- задумчиво  произнесла Святая
Тревога.
     -- Этим хоть кол на голове теши, все равно  не поймут, в чем разница,--
сказала миссис Оранг.
     Эдвард  Троббинг  с  двумя  секретарями  возвратился  в  свой   Дом  на
Хартфорд-стрит,  так что  Майлз и  его приятель  автогонщик  были  вынуждены
перебраться   в  "Шепард".  Майлз  уверял,  что  огорчает  его   в  связи  с
возвращением брата  не столько лишение комфорта, сколько  расходы.  Троббинг
первые несколько недель жестоко страдал оттого,  что  его секретари снова  и
снова обнаруживали в разных углах  дома всякие любопытные и компрометирующие
предметы.  И дворецкий  его  заметно изменился.  Однажды  он  громко  икнул,
подавая обед двум  приглашенным в гости министрам; он жаловался, что в ванне
полно пауков и что в доме все  время играют  на музыкальных инструментах, и,
наконец, в приступе  белой  горячки стал  метаться  по буфетной,  размахивая
кочергой,  так что пришлось увезти его в больницу. Еще долго после того, как
эти непосредственные причины  для  беспокойства  были  устранены, секретарям
Троббинга  периодически  отравляли  жизнь  двусмысленные телефонные звонки и
визиты  угрожающего вида молодых людей, которым  требовались  новые костюмы,
либо билет в Америку, либо пятерка, чтобы перебиться до лучших времен.
     Но как ни велик общечеловеческий интерес этих событий, рассказать о них
читателям странички мистера Таратора было, разумеется, невозможно.
     Черный  список лорда  Мономарка  внес  опустошения  в  ряды  персонажей
светской хроники "Дейли  эксцесс".  Неожиданно  и внезапно читателей мистера
Таратора спустили с высот в какой-то серый мир, населенный ничтожествами. Их
вниманию  предлагали снимки,  на которых  кривобокие дочки захолустных пэров
кормят  отрубями  фамильных  кур;  им  сообщали о  помолвке  младшей  сестры
епископа  Чертсейского  и  об  обеде,  который  вдова  какого-то  верховного
комиссара устроила  в  честь  друзей, приобретенных  ею  еще  в  колониях. В
"Хронику" шли подробности о безупречной семейной  жизни писательницы, снятой
со своим спаниелем на крыльце увитого розами деревенского дома; студенческие
танцульки и встречи  старых однополчан; анекдоты из практики видных врачей и
юристов; сплетни о вечеринках с коктейлями в подвальных квартирах у прыщавых
дикторов  Би-би-си, о чаепитиях с танцами на  Глостер-террас и  о застольных
шутках университетских преподавателей.
     Адам,  подстегиваемый  издевками своей редакторши, внес  в этот  унылый
раздел новую жизнь и человеческую теплоту.  Он затеял серию заметок "Увечные
знаменитости", сразу же  завоевавшую огромную  популярность. Начал он в тоне
легкой светской болтовни: Как-то на днях на званом обеде  мы с моей соседкой
решили  составить  список  самых известных  из  числа  глухих  аристократок.
Первой, разумеется, в нем стояла старая леди В...
     На  следующий день речь шла о глухих пэрах и  государственных деятелях;
потом об одноногих, слепых и  лысых. Хвалебные  открытки сыпались в редакцию
со всех концов Англии.
     "Я уже много лет  читаю Вашу  страничку,-- писал  кто-то из Бьюда,-- но
теперь она впервые  доставила мне истинное наслаждение. Я сам давно оглох, и
для  меня  было  большим утешением узнать, что тем же  недугом  страдает так
много именитых мужчин и женщин. Спасибо Вам, мистер Таратор, и желаю удачи".
     Другая  открытка  гласила:  "С  детства  для  меня  были  мучением  мои
ненормально большие уши -- предмет бесчисленных  насмешек и серьезная помеха
в  моей карьере (я телефонист).  Мне очень хотелось бы знать, есть ли у меня
товарищи по несчастью среди великих людей".
     Наконец Адам обрыскал дома для умалишенных и психиатрические больницы и
целую  неделю с большим успехом давал  заметки под заголовком  "Титулованные
чудаки".
     Не  всем известно, что у графа Н.,  живущего  в строгом уединении, есть
необычайная причуда -- носить костюмы наполеоновской эпохи.  Его ненависть к
современной одежде так велика, что однажды...
     Лорд А.,  который  в последнее  время, к  сожалению,  лишь очень  редко
появляется  в  обществе,  посвятил  себя  сравнительному  изучению  религий.
Существует забавный  рассказ о том, как за завтраком у тогдашнего настоятеля
Вестминстерского аббатства лорд А. сильно удивил своего хозяина, заявив, что
Десять заповедей отнюдь не  божественного происхождения, а сочинены им самим
и им же переданы Моисею на горе Синайской...
     Леди Б., которая подражает голосам животных так натурально, что ее лишь
с трудом удается уговорить объясняться как-нибудь иначе...
     И так далее.
     Кроме  того, рассудив,  что публике, в сущности,  безразлично, о ком ни
читать, лишь бы  насытить  свой неуемный интерес к чужой жизни, он начал сам
выдумывать людей.
     Он  выдумал скульптора  по  фамилии Провна, сына польского  шляхтича, и
поселил его в ателье под крышей Гровнер-хаус1. Произведения его (находящиеся
исключительно в частных руках) созданы главным образом из пробки,  эбонита и
стали. По сведениям мистера Таратора, Метрополитен-музей уже некоторое время
ведет переговоры о приобретении хотя бы  одной его скульптуры, но до сих пор
ему не удалось перебить предложения частных коллекционеров.
     1  Гровнер-хаус  --  особняк  герцогов Вестминстерских в  фешенебельном
районе Лондона  Мэйфэре.  Там находится  одно из  ценнейших в Англии частных
собраний картин.

     Так велико  в наши  дни влияние  прессы, что вскоре после этой  заметки
ранние работы Провны потоком хлынули из Варшавы на Бонд-стрит и с Бонд-стрит
в  Калифорнию, а  миссис Хуп  сообщила  своим  друзьям, что Провна  работает
сейчас  над  бюстом Джонни,  который  она решила подарить государству.  (Эти
последние данные  Адам не смог опубликовать, поскольку миссис Хуп состояла в
черном списке,  но они появились вместе  с  портретом Джонни в  заметке  его
конкурента маркиза Вэнбру.)
     Окрыленный успехом,  Адам  стал  понемногу  знакомить своих читателей с
целым рядом  блестящих и прелестных людей. Для начала он мельком упоминал их
имена  среди  других, реально  существующих.  Так, в  итальянском посольстве
появился  обаятельный  молодой  атташе  граф  Цинциннати... Он  был потомком
знаменитого  римского  консула  Цинцинната  и  носил   в  гербе  плуг.  Граф
Цинциннати  считался  лучшим  в  Лондоне  виолончелистом-любителем.  Однажды
вечером Адам видел его танцующим  в "Cafй  de la Paix". Через несколько дней
лорд Вэнбру заметил его  среди  публики в театре Ковент-Гарден и не преминул
сообщить,   что  графу  принадлежит  самая   богатая  в   Европе   коллекция
оригинальных эскизов для русского  балета. Два дня спустя Адам  отправил его
на несколько дней в Монте-Карло отдохнуть и развлечься, а Вэнбру дал понять,
что  эта поездка предпринята неспроста, и упомянул, что дочь одной известной
среди  финансовой элиты американки  гостит  там  сейчас  на  вилле  у  своей
тетушки.
     Был еще  некий капитан -Энгус Стюарт-Керр, изредка наезжающий в Англию,
к  великой радости  своих  друзей; в отличие  от  большинства  охотников  на
крупную дичь этот капитан  превосходный и неутомимый танцор. Адам был сильно
раздосадован,  когда  капитана  Стюарт-Керра  перехватил   у  него  репортер
светской   хроники  какого-то  грошового   иллюстрированного  еженедельника,
видевший  его   на  скачках  I  написавший,  что  капитан  считается  лучшим
наездником  на Гебридских островах.  На следующий  же день Адам  заткнул ему
глотку.
     У  некоторых людей  сложилось впечатление, --  писал он,--  что капитан
Стюарт-Керр, о котором я недавно упоминал в этих заметках, заядлый наездник.
Возможно,   они  путают   его   с   его   дальним  родственником,  Элестером
Керр-Стюартом из Инверохти. Капитан Стюарт-Керр  вообще не  ездит верхом,  и
вот почему:  члены его  клана до  сих  пор  хорошо  помнят гэлъ-ские  стихи,
которые  я привожу  в приблизительном  переводе:  "Господъ  скачет  на  двух
ногах". Предание  гласит, что, когда  глава рода сядет на  лошадь, весь клан
погибнет1 .
     Однако самым значительным творением Адама оказалась миссис Эндрю Квест.
Вводить  в  заметки  Таратора  англичан  всегда  было трудновато,  поскольку
читатели наловчились проверять его сведения по Дебретту  (в  чем он убедился
на горьком опыте:  когда  он однажды упомянул о  помолвке  третьей, младшей,
дочери  одного  валлийского  баронета,  на него обрушилось  шесть  открыток,
восемнадцать телефонных звонков, телеграмма и личное выражение  протеста  --
пусть знает, что в той семье не три,  а две сестры, обе красавицы, но еще не
вышедшие из  школьного возраста. Редакторша в  тот  раз ругала  его  долго и
язвительно). И все же в один прекрасный день он спокойно и решительно назвал
Имоджин Квест самой  прелестной и неотразимой  из  молодых  замужних  женщин
высшего круга. При этом она сразу  проявила ярко индивидуальные черты.  Адам
благоразумно  умолчал  о  ее  предках,  но  его  читатели   переглянулись  и
незамедлительно  наделили ее высоким  (хоть  и  незаконным)  происхождением.
Всеми остальными достоинствами Адам снабдил ее, не скупясь.  Роста она  была
чуть выше  среднего, смуглая и стройная, с огромными, как  на портретах Мари
Лорансен, глазами и непринужденной грацией спортсменки (по утрам до завтрака
она  регулярно по полчаса занималась  фехтованием).  Даже Провна,  известный
своим равнодушием  к общепризнанной женской красоте, отозвался о ней  как об
"оправдании своего века".
     Туалеты ее были умопомрачительны,  и тончайший налет небрежности ставил
их много выше стандартного шика манекенщиц.
     В  ней  гармонично сочетались  несовместимые, казалось бы, добродетели:
она  была  остроумна  и милосердна,  порывиста  и безмятежна,  чувственна  и
прохладна, импульсивна и скромна.
     Ее  кружок --  самый  сплоченный  и блестящий в  Европе  --  был  некой
идеальной серединой  между  двумя полюсами дикарства -- леди Периметр и леди
Метроленд.
     Вскоре  Имоджин  Квест сделалась олицетворением  недоступности  -- этой
конечной цели всех светских честолюбцев.
     Зайдя однажды с Ниной  в магазин на  Ганновер-сквер, где она собиралась
купить себе шляпу, Адам был не на шутку озадачен, увидев на стульях
     1 Этот анекдот  в слегка дополненном  виде вошел впоследствии в сборник
легенд  горной  Шотландии "Сказки из тумана",  рекомендованный  для чтения в
начальной школе.  Хороший пример того, чем отличается так называемый "живой"
элемент фольклора от "мертвого".-- Прим. автора.

     и подзеркальниках множество  шляпных картонок,  приготовленных, судя по
броским карточкам для отправки миссис Эндрю Квест. Он не  раз слышал, как ее
имя  благоговейно  произносили в  танцевальных  клубах или  как  бы случайно
вкрапливали в ничего не значащие фразы вроде: "Дорогая моя, я теперь  совсем
не вижу Питера, он целые  дни проводит у Имоджин Квест", или "Как сказала бы
Имоджин...", или "По-моему, точно такой есть у Квестов. Надо будет спросить,
где они его достали". Сознание того, что где-то совсем рядом существует этот
благороднейший,  никому не  подвластный и недоступный кружок Квестов, словно
вносило сладость и остроту в жизнь читателей мистера Таратора.
     Как-то  раз  Имоджин  устроила вечер, приготовления  к которому  заняли
несколько абзацев.  На  другой  день рабочий стол Адама ломился от писем  --
"незваные" жаловались, что в указанном доме на Симор-плейс никто не живет.
     Наконец очаровательной миссис Квест заинтересовался сам лорд  Мономарк.
В редакцию поступила просьба -- не может ли мистер Таратор их познакомить. В
этот день Квесты отплыли на Ям