Ивлин Во.
   Мерзкая плоть


     Данное произведение издано на языке оригинала до 27 мая 1973 года.
     Перевод М. Лорие Редактор Н. Кристальная
     OCR: Андрей Дерябкин



     "В нашей стране,- сказала Алиса, все еще не успев
     отдышаться,- если бежать очень долго и очень быстро,
     вот как мы сейчас, обычно попадаешь в какое-нибудь
     другое место".
       "Значит, у вас очень медленная страна,- сказала
     королева.- А здесь, ты сама видишь, твоего бега
     хватает только на то, чтобы остаться на том же месте.
     А если хочешь попасть в другое место, нужно
     бежать по крайней мере вдвое быстрее!"
     "Если бы я была не настоящая,- сказала Алиса, готовая
     рассмеяться сквозь слезы, до того все это было
     нелепо,- я бы не могла плакать".
     "Ты, надеюсь, не воображаешь, что это настоящие
     слезы?" - перебил ее Твидлдум весьма презрительным
     тоном.

     Льюис Кэрролл. "Зазеркалье".



Глава 1

     Всем было ясно,  что качки не миновать. Отец Ротшильд,  иезуит, с чисто
восточным  фатализмом  поставил свой чемодан в углу бара  и вышел на палубу.
(Чемодан   был  небольшой,  из  поддельной   крокодиловой  кожи.   Инициалы,
выдавленные на  нем  готическим шрифтом, были не отца  Ротшильда -- он  в то
утро  попросил на время  чемодан у  лакея  французской гостиницы, где провел
ночь. Содержимое  его  составляло кое-какое белье, шесть очень  нужных новых
книг на шести  языках, накладная борода  и  школьный  географический атлас с
испещренным   пометками   указателем.)  Выйдя  на  палубу,   отец   Ротшильд
облокотился о поручни,  подпер ладонями  подбородок и стал смотреть,  как по
трапу поднимаются пассажиры, все как один со  сдержанно-опасливым выражением
на лицах.
     Большинство  этих  лиц   было  иезуиту  знакомо,  так  как  он  обладал
счастливой способностью запоминать все, что можно было узнать, обо всех, кто
мог представлять хоть какой-то интерес. Язык его чуть  высунулся наружу,  и,
не будь мысли пассажиров так заняты багажом и погодой, кто-нибудь из них мог
бы  заметить,  как  он похож на те гипсовые копии с химер  собора  Парижской
богоматери,  которые можно увидеть в  витринах художественных магазинов, где
они, покрашенные в цвет "старой слоновой кости", пытливо глядят на вас из-за
наборов   кистей  и  трафаретов,  разноцветного   пластилина  и   тюбиков  с
акварельными  красками. Высоко  над его  головой, на  фоне  темнеющего неба,
проплыл видавший виды "паккард" миссис Мелроз Оранг, неся на  себе пыль трех
континентов, а на палубу поднялась во главе своих ангелов сама миссис Мелроз
Оранг, знаменитая проповедница.
     -- Вера!
     -- Здесь, миссис Оранг.
     -- Любовь!
     -- Здесь, миссис Оранг.
     -- Стойкость!
     -- Здесь, миссис Оранг.
     -- Непорочность... Где Непорочность?
     -- Непорочность плохо себя чувствует, миссис Оранг. Она ушла в каюту.
     --  От  этой  девчонки  больше  забот, чем  толку. Чуть нужно  заняться
вещами,  как она  чувствует  себя  плохо.  Остальные  все  здесь?  Кротость,
Оглядка, Доброта, Праведная Обида, Справедливость, Святая Тревога?
     --  Святая  Тревога   потеряла  крылья,  миссис  Оранг.  Она  в  поезде
заговорилась с одним джентльменом... Ах, вот она.
     -- Нашла? -- спросила миссис Оранг.
     Святая  Тревога так  запыхалась,  что  могла  только  кивнуть  головой.
(Ангелы носили свои крылья в  узких черных картонках,  похожих на футляр для
скрипки.)
     -- Хорошо,--  сказала  миссис  Оранг.-- И пожалуйста, не выпускай их из
рук и  поменьше разговаривай с джентльменами в поездах.  Вы же ангелы,  а не
хористки, понятно?
     Ангелы сокрушенно сбились в кучку.  Ужасно, когда  миссис Оранг  бывает
такая.  Ох и зададут же они Непорочности  и Святой  Тревоге, когда останутся
одни, в ночных рубашках! Мало того, что всех будет тошнить от качки, так еще
миссис Оранг шпыняет.
     Заметив, как они расстроены, миссис Оранг  смягчилась и заулыбалась.  В
"обаянии" ей нельзя было отказать.
     -- Ну, девочки,-- сказала  она,-- мне нужно идти. Говорят, будет сильно
качать, но вы не верьте.  Если на душе спокойно, то и желудок не подведет. И
помните, если все-таки станет мутить -- пойте. Это самое лучшее средство.
     --  До  свидания,  миссис  Оранг,  спасибо.--  Они  сделали  грациозный
книксен, повернулись  и  дружно засеменили на корму, во второй класс. Миссис
Оранг проводила их благосклонным взглядом, а потом, расправив плечи (ни дать
ни взять бывалый моряк,  только  бороды маловато), решительно зашагала в бар
первого класса, расположенный на носу.
     На борт всходили и  другие выдающиеся личности, тоже очень  недовольные
погодой; чтобы уберечься от ужасов морской болезни, они прибегли к различным
видам цивилизованного знахарства, но веры им недоставало.
     Были  здесь  мисс  Рансибл,  и  Майлз  Злопрактис,  и  весь  Цвет Нашей
Молодежи.  Они  весело провели  утро, обклеивая друг  другу животы полосками
липкого пластыря (как мисс Рансибл при этом повизгивала!).
     Был здесь и достопочтенный Уолтер Фрабник, член парламента и на прошлой
неделе -- премьер-министр. Перед утренним завтраком мистер Фрабник выпил две
максимальные дозы  некоего хлорного препарата (после чего завтрак не лез ему
в  горло),  а  потом  в  поезде, совсем упав  духом, допил  весь флакон.  Он
двигался как во сне, сопровождаемый по пятам двумя откровенными детективами.
Они  побывали  с ним в  Париже и знали о  его тамошних делах все, что стоило
знать,-- по крайней мере с точки зрения романиста. (Между собой они называли
его  Достопочтенный  Бабник, но  это  было  скорее  остроумной игрой на  его
фамилии, чем  порицанием его  любовных интрижек, в которых он, если говорить
начистоту, проявлял изрядную робость, а то и поддавался паническому страху.)
     Леди Троббинг и  миссис  Блекуотер  отер, сестры-близнецы,  чей портрет
кисти Милле был недавно продан на аукционе у Кристи за рекордно низкую цену,
сидели на палубной  скамейке тикового дерева, ели яблоки и пили то, что леди
Троббинг  со старомодной игривостью называла "шипучкой", а миссис  Блекуотер
именовала более  эксцентрично -- "шампань", произнося это слово  в  нос,  на
французский лад.
     -- Посмотри, Китти, ведь это мистер Фрабник, тот, что на прошлой неделе
был премьер-министром.
     -- Не может быть, Фанни, где?
     -- А вон, чуть впереди тех двух мужчин в котелках рядом со священником.
     -- Да, похоже на его фотографии. Какой у него странный вид!
     -- В точности так выглядел покойный Троббинг... весь тот последний год.
     -- ... А  мы ведь  не подозревали,  пока  кто-то  не  нашел флаконы под
половицей в его гардеробной... а то мы все думали, что он просто пьет...
     По-моему, в наши дни премьер-министры были маркой выше, ты не находишь?
     -- Говорят, на мистера Фрабника имеет влияние только одна особа...
     -- Из японского посольства...
     -- Разумеется, милочка,  только не  говори  так  громко... Но серьезно,
Фанни, как ты думаешь, мистер Фрабник действительно такой?
     -- Фигура у него для его возраста вполне хорошая.
     --  Да,  но его возраст и  этот явно полнокровный  тип так часто бывают
обманчивы. Еще бокал? Не пожалеешь, когда мы отчалим.
     -- А я думала, мы уже плывем.
     --  Чудачка ты, Фанни, такие уморительные вещи  говоришь.  И пьяненькие
старушки, давясь от беззвучного смеха,  под ручку отправились  вниз, в  свою
каюту.
     Из остальных пассажиров одни заткнули уши ватой,  другие  надели темные
очки, а кое-кто ел сухари из бумажных пакетов-- говорят же, что индейцы едят
змеиное мясо,  чтобы  перехитрить  врага.  Миссис  Хуп  лихорадочно твердила
формулу, которой  обучил ее в Нью-Йорке  один йог. Немногочисленные "морские
волки",  чей багаж пестрел ярлыками многих  плаваний, расхаживали по палубе,
вызывающе  попыхивая короткими вонючими трубками  и  подбирая партнеров  для
партии в бридж.
     За  две  минуты до  того,  как  пароход должен  был  отойти, когда  уже
раздавались вокруг  первые  предупредительные  свистки и  возгласы, по трапу
поднялся молодой человек с чемоданом. Ничего примечательного в его внешности
не было.. Он выглядел в  точности  так, как  выглядят  подобные ему  молодые
люди; свой чемодан, до противности тяжелый, он нес сам, потому что у него не
осталось ни  одного  франка да и почти никакой другой валюты. Он прожил  два
месяца в  Париже,  где писал книгу,  а теперь возвращался домой,  потому что
сделал по почте предложение и получил согласие. Звали его Адам Фенвик-Саймз.
     Отец Ротшильд приветливо ему улыбнулся.
     -- Едва ли вы  меня помните,--  сказал он.-- Мы познакомились  пять лет
назад в Оксфорде, на завтраке у декана Баллиол-колледжа. Мне будет интересно
прочесть  вашу  книгу,   когда  она   выйдет,--   сколько  я   понимаю,  это
автобиография?  И разрешите  мне  одним  из  первых  поздравить  вас с вашей
помолвкой. Боюсь, вы  убедитесь,  что  ваш  тесть несколько  чудаковат...  и
забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит.  Дом -  сплошные сквозняки,
непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение,
а я  плохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у леди  Метроленд, а если
посчастливится, то и раньше.
     Адам не успел ничего  ответить  --  иезуит уже исчез. Вдруг голова  его
опять возникла рядом.
     --  Здесь  находится  одна весьма  опасная и неприятная женщина,  некая
миссис Оранг.
     Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от
пристани, к выходу из порта.
     Началась качка,  то  бортовая, то  носовая, а то  пароход,  весь дрожа,
замирал на месте,  над  бездной черной  воды,  после чего  низвергался,  как
вагонетка на  американских  горах,  в безветренную глубину  и  снова взлетал
прямо в пасть к  урагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом,
как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт.  Этот последний  его
трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
     -- Ой,-- стонал Цвет Нашей Молодежи.-- Ой! Ой! Ой!
     -- Точно из  тебя  сбивают коктейль,-- сказал  Майлз Злопрактис.-- Ну и
лицо у вас, деточка,-- оттенка нильской воды.
     --  Это  же заболеть можно,-- сказала  мисс Рансибл и,  что редко с ней
случалось, попала в точку.
     Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках,
содрогаясь от парика до пят.
     -- Как ты думаешь, неужели это шампань...
     -- Китти.
     -- Да, милочка?
     -- Китти, мне кажется... нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные
соли... Китти, я подумала, тебе там  ближе... А  мне  отсюда  слезать просто
небезопасно... как бы не сломать ногу...
     -- А ты не боишься, что после шампань...
     -- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе з атруднительно...
     -- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже
совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
     -- Ну, Китти, ну, пожалуйста... тебе же будет жалко, если я умру... Ой!
     -- Но  я видела нюхательные соли на  твоем туалетном столике уже  после
того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а
потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь...
     -- Я... их... сама уложила... Вместе со щетками... Китти, противная!
     -- Как не стыдно, Фанни!
     -- Ой! Ой! Ой!
     Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых
угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах 1
и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
     Лидер оппозиции его величества лежал,  погруженный в сладостный  транс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
и  ласкающие; крохотные  золотые  ножки  среди  цветов миндаля; раскрашенные
чашечки,  полные   золотого  чая;  золотой  голос,  поющий   за   ширмой  из
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и  глаза  формой как
миндаль, а цветом как ночь.
     Два совсем обмякших детектива, дежуривших  у  его каюты,  покинули свой
пост.
     -- Если  он и  при  такой качке  сумеет набедокурить, молодец  будет,--
решили они.-- Грех было бы ему мешать.
     Пароход скрипел всей обшивкой,  хлопали  двери,  падали  чемоданы,  выл
ветер; винт, то взлетая над  водой, то зарываясь в волны, бешено крутился, и
шляпные картонки сыпались с полок,  как спелые яблоки.  Но сквозь весь  этот
рев  и  грохот  из  дамского салона второго класса звучали отчаянные  голоса
ангелов миссис  Оранг -- они  пели, пели  в  унисон,  исступленно, надрывно,
словно сердца их готовы были разлететься вдребезги
     1 Речь  идет о  вопросе и ответе из католического школьного катехизиса:
"Каковы  суть Четыре Последние Вещи, о коих всегда  надлежит помнить? Четыре
Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить, суть: смерть, страшный  суд,
ад и рай".-- Здесь и. далее примечания переводчиков.

     ги, а  рассудок  помрачиться,-- пели  знаменитый гимн сочинения  миссис
Оранг "Агнец Божий -- барашек что надо".
     Капитан и первый помощник сидели в рубке и увлеченно решали кроссворд.
     --  Похоже,  ветер  свежеет,  того  гляди погода  испортится,--  сказал
капитан.-- Вечером может и покачать.
     --  Не  всегда  же  бывает  так  тихо,   как  сейчас,--  сказал  первый
помощник.--  Хищное  млекопитающее.  Слово  из   восемнадцати  букв.  Просто
непонятно, как они такое выдумывают.
     Адам Фенвик-Саймз сидел  с морскими волками в  курительной, пил  третий
стакан виски и гадал, когда ему окончательно станет плохо.
     Уже сейчас  он ощущал какую-то  тяжесть в  затылке. Плыть  еще тридцать
пять минут, а скорее всего, и больше, раз ветер встречный.
     Наискосок  от  него  сидел болтливый, объездивший весь свет журналист и
рассказывал  ему неприличные анекдоты.  Время от времени Адам вставлял более
или менее подходящие к случаю  замечания вроде "Да, здорово", или "Это  надо
запомнить",  или "Ха-ха-ха", но по-настоящему  что-либо воспринимать он  был
неспособен.
     Корабль  взлетел -- выше, выше, выше, а  потом  как-то  наискось  ухнул
вниз. Адам успел схватить  свой  стакан и  спасти содержимое.  Потом  закрыл
глаза.
     -- А вот этот годится и для дамских ушей,-- сказал журналист.
     За спиной у них четыре  коммивояжера играли в  карты. Сначала игра  шла
весело --  когда карты,  стаканы и  пепельница летели  на  пол,  они  только
приговаривали:  "Вот это  так  тряхнуло!" и  "Держись,  гвардейцы!" -- но за
последние десять минут заметно притихли. Тишина была неуютная.
     -- ... И сорок за тузы и двести пятьдесят. Роббер. Ну что, опять тянуть
или останемся так?
     -- А может, сделаем небольшой перерыв? Стол все  время  куда-то едет, я
даже устал.
     -- Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
     -- Ничего не тошнит, просто устал.
     -- Конечно, если Артура тошнит...
     -- Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
     -- Да не тошнит меня  вовсе. Устал немножко, и все. Но  если вы  хотите
продолжать -- пожалуйста, я вам игру портить на собираюсь.
     -- Молодчина, Артур. И  нисколько его не  тошнит.  Эй,  Билл, не зевай,
карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
     -- Может, повторим, друзья? Того же?
     -- Того же.
     -- Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
     -- Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
     -- Да, теперь сдавать Артуру.
     -- Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
     -- Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
     -- Не спутай карты, Артур!
     -- Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
     -- Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
     --  А этот  вы  слышали? --  сказал журналист.--  Как  один  человек из
Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться,
выбрал  жену с  солитером. Здорово, а?  Понимаете,  у нее был солитер, а он,
понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
     --  Знаете,  я,  пожалуй,  выйду  ненадолго  на  палубу.  Здесь  что-то
душновато.
     -- И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
     --  Ни капельки не мутит. Я просто  подумал, что на свежем воздухе... О
черт, да когда же это кончится?
     -- Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше
сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
     -- Меня не мутит. Просто здесь душно.
     -- Правильно, дружище.  Уж вы  мне доверьтесь.  Игра  в бридж  явно  не
клеилась.
     -- Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
     -- Туз, а то что же?
     --  Вижу, что  туз.  Я  про то говорю, что нельзя вам было брать взятку
козырем, когда у вас на руках была пика.
     -- Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
     -- Ничего подобного. Артур пошел с пики.
     -- Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
     -- Артур пошел с пики.
     -- Не мог он пойти  с пики, а то зачем бы ему класть червонку на  моего
короля пик, когда я думал, что у него дама. Нет у него пик.
     -- Почему это у меня нет пик? У меня дама.
     -- Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит,
     -- Ничего  не  тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б  тебя так
хлопнули по спине... В общем, хватит  с  меня этой забавы. Вот видите, опять
карты разлетелись.
     На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон
сказал:  -- Странно,  с чего  это у меня вдруг  перед глазами  все  поплыло?
Наверно,  что-нибудь съел не то. С  этими заграничными блюдами  всегда такая
история -- намешают бог весть чего.
     -- А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция
на этих пароходах ни к черту.
     -- Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
     -- Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает,  но иногда
морские переезды плохо на меня действуют.
     -- Вот и со мной так же.
     -- Вентиляция... безобразная.
     -- Уж  поскорей бы очутиться в Дувре. "Родина, милая  родина". Верно  я
говорю?
     Адам крепко ухватился за обитый медью край столика,  и ему стало легче.
Нет,  не допустит  он, чтобы его вырвало,  во всяком  случае,  пока на  него
пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.


     В это-то  время, когда настроение  в курительном салоне упало  до нуля,
там  опять появилась  миссис  Оранг.  Секунды  три  она  балансировала между
вращающейся  дверью  и  ускользающим  косяком, а как  только  судно  немного
выровнялось,  зашагала  к  стойке,  широко  расставляя  ноги и  сунув руки в
карманы толстого жакета.
     --  Рома. Двойную порцию,-- сказала она и с  обаятельной улыбкой обвела
глазами жалкую горстку  мужчин, сидевших  в салоне.--  Ой, мальчики, какой у
вас расстроенный вид.  В чем дело? Душа тоскует или пароход  не хочет стоять
смирно?..  Качает? Ну ясно, качает. Но я вот  что у вас спрошу.  Ежели вы за
какой-нибудь час так расклеились от морской болезни ("Не морская болезнь,  а
вентиляция",-- машинально пробормотал  мистер Гендерсон), так что  же с вами
будет, когда вы пуститесь в  далекое  странствие,  которое всех нас ожидает?
Чисты ли вы перед богом? -- вопросила миссис Оранг.-- Готовы ли вы к смерти?
     -- А то  нет? -- сказал Артур.--  Я последние полчаса только об  этом и
думаю.
     --  Так вот, мальчики, знаете, чем мы с вами сейчас займемся? Мы с вами
споем  песню. ("О  господи",--  сказал Адам.) Вам,  может, кажется,  что  не
споем, а вот споем. От нее и душе и телу будет польза. Это песня надежды. Не
очень-то много сейчас говорят о надежде, правда? О вере -- сколько угодно, о
любви --  пожалуйста.  А про надежду  забыли. Ныне  в мире есть только  одно
истинное зло -- безнадежность. Я Англию как  свои пять пальцев знаю, и я вам
прямо говорю,  мальчики,-- у меня есть для  вас  нужный товар. Вам требуется
надежда.