Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на
обороте слова песни. Вот так. А теперь давайте хором. Сумеете меня перепеть,
бармен, заработаете  пять  шиллингов.  Нет  -- пять  шиллингов  с  вас.  Ну,
мальчики, дружно!
     Миссис   Оранг   запела  звучным  голосом  и   очень  внятно.  Руки  ее
поднимались, трепетали и падали в  такт песне. Бармен повиновался  ей сразу.
Слова  он немного  перевирал, но уверенная сила  его  голоса на низких нотах
была заразительна. Следующим вступил журналист, потом Артур, сжав зубы, стал
подтягивать  мелодию.  Скоро  уже  пели  все,  пели  как  оглашенные, и надо
сказать, что им действительно стало легче.
     Отец Ротшильд услышал их и повернулся лицом к стене.
     Их услышала Китти Блекуотер.
     -- Фанни!
     -- Да?
     -- Фанни, милочка, ты слышишь -- поют?
     -- Да, милочка, благодарю.
     -- Фанни, милочка, а это не молебен? А то  звучит похоже на песнопения.
Может, мы в опасности, как ты думаешь? Фанни, может быть, мы идем ко дну?
     - Вполне возможно. Туда и дорога.
     -- Фанни, какие ты ужасные вещи говоришь! Но ведь  мы бы почувствовали,
если  бы  пароход  на что-нибудь  наскочил? Фанни, милочка,  если  хочешь, я
сейчас поищу твои нюхательные соли.
     _  Стоит ли, милочка, ведь  ты сама видела, что  они остались  на  моем
туалете.
     -- Я могла ошибиться.
     -- Ты же сказала, что сама видела...
     Их  услышал капитан.-- Сколько ни плаваю,-- сказал он,-- до сих пор  от
этих миссионеров с души воротит.
     -- Слово из шести букв,-- сказал первый помощник,-- первые  буквы "кб",
означает "применяется при астрономических вычислениях".
     -- Не может быть, чтобы "кб",-- сказал капитан, подумав.
     Их услышал Цвет Нашей Молодежи.
     -- Как на  первых вечерах в семнадцать  лет,--  сказала мисс Рансибл.--
Тебя тошнит, а другие поют.
     Их  услышала  миссис  Хуп.  "Хватит  с меня теософии,--  решила  она.--
Присмотрюсь-ка я, пожалуй, к католикам".
     На  корме, в салоне второго  класса, где качка ощущалась сильнее всего,
их услышали ангелы. Сами они уже давно перестали петь.
     -- Опять она за свое,-- сказала Праведная Обида.
     Один только мистер Фрабник лежал в безмятежном забытьи, и  в  мозгу его
проплывали  чарующие  видения  --  нежные  голоса,  такие  ласкающие,  такие
смиренные,  и  темные  глаза  цвета   ночи,   а  формой  как   миндаль,  над
раскрашенными  бумажными  ширмами,   и   золотые  фигурки,   такие   гибкие,
пружинистые, принимающие столь неожиданные позы.
     В  курительной все еще  пели, когда пароход, почти точно по расписанию,
вошел в  дуврский  порт.  И  тут  миссис  Оранг, следуя  своему  неизменному
правилу,  пустила,  так сказать, шапку по кругу  и собрала около двух фунтов
стерлингов,  не  считая  собственных  пяти шиллингов,  которые ей,  впрочем,
возместил  бармен. "Спасение души не идет впрок, когда  дается бесплатно" --
таково было ее любимое изречение.

Глава 2

     -- Что имеете предъявить?
     -- Крылья.
     -- Ношеные?
     -- Конечно.
     -- Тогда все в порядке. Проходите.
     --  Праведной  Обиде  всегда  все улыбаются,--  пожаловалась  Стойкость
Доброте.-- А между прочим, хорошо опять очутиться на суше.
     -- Нетвердыми шагами, но с воскресшими надеждами пассажиры уже покинули
пароход.
     Отец Ротшильд помахал  дипломатическим паспортом  и  исчез  в  огромном
автомобиле,  высланном   его  встретить.   Остальные  толкались  со   своими
чемоданами  у барьера,  стараясь привлечь  внимание  таможенных чиновников и
мечтая о чашке чаю.
     --  У   меня  припрятано  полдюжины,  высшей   марки,--   откровенничал
журналист.-- В такую погоду они обычно не придираются.
     И  правда, вскоре  багаж его уже был  погружен,  а сам он  с  удобством
устроился  в  вагоне  первого класса  (расходы  его, само собой,  оплачивала
газета).
     Адам дожидался своей очереди довольно долго.
     --  У  меня  только  старая  одежда  и  книги,--  сказал он.  Это  были
опрометчивые слова -- вялое равнодушие чиновника как ветром сдуло.
     -- Книги? А какие у вас книги, позвольте спросить?
     -- Смотрите сами.
     - И посмотрю. Скажи пожалуйста, книги!
     Адам, чуть не падая от усталости, расстегнул ремни и отпер чемодан.
     --  Так,--  сказал таможенный  грозно, словно подтвердились  его худшие
подозрения.-- Книги у вас есть, это я вижу.
     Одну за  другой  он стал доставать их из чемодана и  складывать стопкой
перед собой. На томик Данте он взглянул прямо-таки с отвращением.
     -- Французская? Так я и думал, небось сплошные пакости. Так, а теперь я
проверю эти  ваши книги (как это  было  сказано!)  по своему списку. Министр
внутренних  дел --  он насчет книг знаете  какой строгий. Если  мы  не можем
искоренить литературу у себя дома, мы можем хотя бы  добиться,  чтобы  ее не
ввозили к нам из-за границы. Это он сказал на днях в парламенте, и правильно
сказал... Стоп, а это что, позвольте спросить?
     Осторожно, точно опасаясь,  что  она  вот-вот взорвется,  он вытащил  и
положил перед собой толстую пачку исписанных на машинке листов.
     --  Это тоже книга,--  сказал  Адам.-- Я ее сам только что написал. Это
мои мемуары.
     --  Вот  оно  как? Ну,  я их  тоже захвачу  к начальнику. И вы  со мной
проходите.
     -- Но мне нужно поспеть на поезд...
     --  Пошли,  пошли,  бывают вещи  и  похуже,  чем опоздать  на  поезд,--
намекнул он зловеще.
     Они  проследовали  во  внутреннее  помещение,  где  стены  были увешаны
отобранной у пассажиров порнографией  и какими-то инструментами  непонятного
назначения. Из соседней комнаты  неслись вопли и визги мисс Рансибл, которую
приняли  за   известную   аферистку,   промышляющую  продажей  контрабандных
драгоценностей, и  передали на  предмет  личного  обыска двум свирепого вида
досмотрщицам.
     -- Ну, что  у  вас  там  с книгами?  -- спросил начальник. По  длинному
печатному  списку,   в  котором  первым   значилось  "Аристотель.  Сочинения
(иллюстрированное издание)", они  сверили книги Адама, старательно,  одну за
другой, по складам читая заглавия.
     Через кабинет прошла мисс Рансибл, на ходу манипулируя губной помадой и
пудрой.
     --  Адам, миленький, как же я вас не  видела на пароходе. Ой, если б  я
могла вам рассказать,  что  они там со мной делали...  Где только не искали,
это со стыда сгореть  можно. Точно у врача,  и такие злющие старухи,  чем-то
напоминают  вдовствующих герцогинь.  Как только попаду  в  Лондон, сейчас же
позвоню  всем  министрам  и  во  все  до одной  газеты  и  сообщу  им  такие
подробности...
     Начальник  между  тем читал  рукопись Адама, время  от  времени издавая
смешок,  не  то  победоносный,  не то язвительный,  но, в общем, непритворно
восхищенный.
     -- Прочитай-ка вот это, Берт,-- сказал он.-- Здорово закручено, а?
     Наконец  он  собрал  листы  в  пачку,  перевязал  тесемкой и  отложил в
сторону.
     -- Так вот,-- сказал он.-- Книги по архитектуре и словарь можете взять.
И  книги по  истории, так  и  быть,  тоже забирайте.  Но  вот эта  книга, по
экономике, подходит под рубрику "Подрывная пропаганда", она останется у нас.
И этот самый "Purgatorio" г мне что-то не нравится, ее мы тоже оставим здесь
до   выяснения.  А  уж  что  касается  ваших  мемуаров,  так  это  чистейшая
порнография, мы ее незамедлительно сожжем.
     -- Боже милостивый, да там  нет ни одного слова...  вы, наверно, не так
поняли...
     -- Еще чего. Уж я-то знаю, что порнография, а что  нет, иначе  меня  бы
тут не держали.
     -- Но вы поймите, от этой книги зависит мой хлеб насущный!
     -- А мой  хлеб  насущный  зависит от того,  чтобы не  пропускать  такую
пакость в Англию.  Так что топайте отсюда, не то ответите  перед полицейским
судом.
     -- Адам, миленький, не спорьте, а то мы опоздаем на поезд. Мисс Рансибл
взяла его под руку и потащила на платформу, а по дороге рассказала, на какой
замечательный вечер она сегодня приглашена.
     -- Тошнило? Кого это тошнило?
     -- Да тебя же, Артур.
     -- Ничего подобного... просто устал.
     -- Одно время там действительно стало душно.
     --  Просто чудо,  как эта  тетка нас взбодрила. На  будущей  неделе она
выступает в Альберт-холле.
     -- А что, можно и сходить. Вы как считаете, мистер Гендерсон?
     -- Она говорит, у  нее труппа  ангелов.  Наряжены, с  белыми  крыльями,
красота. Да если на то пошло, она и сама недурна.
     -- Ты сколько положил ей в тарелку, Артур?
     -- Полкроны.
     -- И я тоже. Странное  дело, никогда  я раньше не отдавал полкроны  вот
так, ни за что. Она, черт ее возьми, как-то их из тебя вытягивает.
     -- В Альберт холле тоже небось придется раскошелиться.
     -- Скорее всего, но уж больно охота  посмотреть на разряженных ангелов,
верно я говорю, мистер Гендерсон?
     -- Фанни, смотри, ведь это Агата Рансибл, дочка бедной Виолы Казм.
     1 "Чистилище"
     --  Не  понимаю, как это  Виола пускает ее  всюду одну.  Будь  она моей
дочерью...
     -- Твоей дочерью, Фанни?
     -- Китти, как не стыдно!
     -- Прости, милочка,  я только хотела сказать... Кстати,  ты давно о ней
не слыхала?
     --   Последние  вести  были  совсем  плохие,   Китти.  Она   уехала  из
Буэнос-Айреса.  Видимо,  окончательно  порвала  с  леди  Метроленд.  Теперь,
говорят, разъезжает с какой-то труппой.
     -- Какая жалость, милочка, зря я об этом заговорила. Но всякий раз, как
я  вижу  Агату  Рансибл,  я  невольно  думаю... Нынешние  девушки так  много
знают...  Нам-то,  Фанни,  приходилось до  всего  доходить  своим  умом, это
занимало столько времени... Будь у меня в юности такие  преимущества, как  у
Агаты Рансибл... А кто этот молодой человек, с которым она шла?
     -- Не знаю, и, честно говоря, мне не кажется... а тебе? На вид он такой
сдержанный.
     -- У него красивые глаза. И походка хорошая.
     -- Возможно, если бы дошло до дела... И все же, я говорю, будь у меня в
свое время такие возможности, как у Агаты Рансибл...
     -- Ты что ищешь, милочка?
     -- Смотри-ка, милочка, какие чудеса. Вот они, мои нюхательные соли, все
время тут и лежали, вместе со щетками.
     -- Ах. Фанни, мне так совестно, если б я знала...
     -- Вероятнее всего, моя дорогая,  ты видела на туалете  другой пузырек.
Может  быть, это горничная его  туда положила. В той  гостинице  все бывает,
правда?
     -- Фанни, прости меня...
     --  Что тут прощать, дорогая?  Ведь ты  же,  милая, правда  видела  там
другой пузырек?
     -- Смотри-ка, а вон Майлз.
     -- Майлз?
     -- Твой сын. дорогая. Ну знаешь, мой племянник.
     -- Ах, Майлз А знаешь,  Китти, кажется, это и  в  самом деле он. Совсем
перестал меня навещать, такой нехороший мальчик.
     -- Странный у него вид, ужасно похож на педа.
     -- Знаю, моя дорогая.  Это  для  меня большое  огорчение. Но я стараюсь
меньше об  этом  думать,  ведь  иного  трудно  было  и  ждать  при том,  что
представлял собой бедный Троббинг.
     За грехи отцов, Фанни...

     Где-то, не  доезжая  Мейдстона,  мистер  Фрабник окончательно пришел  в
себя. Напротив него на диване спали оба детектива -- котелки съехали на лоб,
рот раскрыт, красные ручищи бессильно лежат на коленях. По стеклам барабанил
дождь; в вагоне было очень холодно и стоял  застарелый запах табака. Со стен
глядели  рекламы  отвратительных  живописных развалин;  снаружи  под  дождем
мелькали  щиты,  рекламирующие  патентованные  средства  и  собачьи  галеты.
"Каждая  галета МОЛЛАСИН  виляет хвостом",-- прочел мистер Фрабник, а колеса
без   конца    отстукивали:   "Достопочтенный   джентльмен,   достопочтенный
джентльмен..."
     Адам сел в вагон вместе  с Цветом Нашей Молодежи. Все они еще выглядели
неважно, но сразу воспрянули духом, когда узнали, какому жестокому обращению
подверглась мисс Рансибл на таможне.
     -- Ну, знаете ли,-- заявили они,-- Агата, деточка, это же просто позор!
Это неслыханно, это безобразие, это недомыслие,  это варварство, это ужасно,
ужасно! -- А потом заговорили о предстоящем вечере у Арчи Шверта.
     -- Кто такой Арчи Шверт? -- спросил Адам.
     -- А-а, это уже  после вашего отъезда.  Жуткий  человек. Его  обнаружил
Майлз,  но с  тех пор он  так вознесся, что скоро перестанет нас узнавать. В
общем-то,  он очень милый, только  безнадежно вульгарен, бедняжка.  Живет  в
отеле "Ритц", это, по-моему, шикарно, правда?
     -- Он и вечер устраивает там?
     --  Ну  что  вы,  милый,  конечно,  нет.  Вечер будет  в  доме  Эдварда
Троббинга. Вы же знаете, это брат Майлза, но он занят какой-то там политикой
и ни с кем не знаком. Он заболел и уехал в Кению или  куда-то там еще, а его
дом на Хартфорд-стрит, идиотский такой  дом, стоит пустой, вот мы все туда и
переселились. И вы к нам вселяйтесь,  очень  будет  весело. Дворецкий и  его
жена  сначала  были очень недовольны,  но мы  их  угощали вином  и дарили им
всякие вещи, и теперь они в восторге, только и делают, что вырезают из газет
заметки о нашем времяпрепровождении.
     Одно плохо, что у нас нет машины. Майлз ее разбил, я имею в виду машину
Эдварда,  а  ремонт  нам абсолютно не по карману,  так  что  скоро  придется
переезжать.  Да и  вообще  там  все  побилось  и  грязь  ужасная. Понимаете,
прислуги в доме нет,  только  вот  дворецкий  с  женой,  а  они теперь вечно
пьяные.  Такой дурной  пример...  Мэри  Маус  была  ангельски добра, она нам
присылала корзины с икрой и всякими  вкусностями...  Сегодняшний вечер Арчи,
конечно, тоже устраивает на ее деньги.
     -- А знаете, меня что-то опять начинает тошнить.
     -- Ох, Майлз!
     (Ох, Цвет Нашей Молодежи!)
     У  ангелов, ехавших в  переполненном вагоне второго  класса, настроение
поднималось медленно.
     -- Опять она взяла Оглядку с собой в машину,-- сказала Праведная Обида,
которая когда-то в течение одной блаженной недели  состояла у миссис Оранг в
любимицах.--  Что  она  в  ней  нашла,  не  понимаю...  А в Лондоне  хорошо,
Стойкость? Я там только раз побывала, уже давно.
     -- Там просто рай. Магазины и вообще.
     -- А мужчины там какие, Стойкость?
     -- У тебя, Непорочность, только и есть на уме что мужчины?
     -- Ничего подобного. Я просто спросила.
     --  Как  тебе  сказать. Смотреть  особенно  не на  что  по  сравнению с
магазинами. Но польза от них есть.
     -- Слышали? Ай да Стойкость! Вы слышали, что она  сказала? Она говорит:
"Польза от них есть".
     -- От магазинов
     -- Да нет же, дуреха, от мужчин.
     Ах, от мужчин? Да, это неплохо сказано.
     И вот поезд прибыл на вокзал Виктории, и все  эти пассажиры разъехались
во все концы Лондона.
     Адам  оставил чемодан в гостинице  и сразу поехал на Генриетта-стрит, к
своему  издателю. Рабочий  день в  редакции кончался,  многие сотрудники уже
разошлись,  но  Сэм Бенфлит, младший компаньон, с  которым Адам  всегда имел
дело,  по  счастью, еще  сидел в  своем кабинете -- читал в корректуре роман
одной из их постоянных авторш. Это был весьма толковый, молодой еще человек,
внешности элегантной, но строгой (секретарша всегда трепетала, когда входила
к нему с чашкой чаю).
     --  Нет,  это  у нее  не  пройдет,--  приговаривал он,  скрепляя  своей
подписью протесты наборщика.-- Нет, черт возьми, это не пройдет. Этак мы все
из-за нее угодим за решетку.-- Одной из самых ответственных его обязанностей
было "подсаливать"  не  в меру пресные  рукописи  и  приглушать  не  в  меру
откровенные, приводя их таким образом к  единому, апробированному  на данный
день уровню нравственности.
     Адама он приветствовал как нельзя более сердечно.
     -- Рад вас видеть,  Адам.  Как дела? Садитесь. Закуривайте. Хорошенькой
погодой вас встречает Лондон. А на море как было, сносно?
     -- Так себе.
     --  Сочувствую. Хуже качки ничего не  придумаешь. Может,  пообедаете  у
меня   нынче  вечером?  Будут  кое-какие  симпатичные  американцы.  Вы   где
остановились?
     -- В "Шепарде". У Лотти Крамп.
     --  Ну,  там  не  скучно.  Я  десять лет  стараюсь  вытянуть  из  Лотти
автобиографию. Да, кстати. Ведь вы, вероятно, привезли нам  рукопись? Старик
Рэмпол  только на  днях  о  ней  справлялся.  Неделю-то вы  уже  просрочили.
Аннотации  давно  разосланы, надеюсь, вам  понравились.  Выпуск назначен  на
вторую неделю декабря, чтобы она  попала  в  продажу за  полмесяца до выхода
автобиографии Джонни Хупа. Его то раскупят  мгновенно.  Там  есть  кое-какие
рискованные места, кое-что пришлось снять -- вы  же знаете, что такое старик
Рэмпол.  Джонни очень сердился.  А теперь я уже предвкушаю, как  буду читать
вас.
     -- Понимаете, Сэм, тут случилась одна ужасная вещь.
     --  Что  такое? Вы, надеюсь,  не хотите сказать, что работа не кончена?
Договорный срок, сами понимаете...
     -- Да нет, она кончена. И сгорела.
     -- Сгорела?
     -- Сгорела.
     --  Какой  ужас.  Надеюсь,  вы  застрахованы?  Адам  рассказал  ему  об
обстоятельствах гибели своей автобиографии. Потом наступило  долгое молчание
-- Сэм Бенфлит размышлял.
     -- Я все думаю, как бы поубедительнее преподнести это старику Рэмполу.
     -- Мне кажется, это достаточно убедительно.
     -- Не знаете вы старика Рэмпола, Адам. Работать под его  началом бывает
трудновато. Будь моя воля, я бы сказал: "Не торопитесь. Начните  сначала. Не
надо волноваться". Но  от  старика  Рэмпола никуда  не  денешься. Он  просто
помешан  на договорных сроках. И вы же сами сказали... Очень это все сложно.
Право же, я от души жалею, что так получилось.
     -- Представьте себе, я тоже.
     -- Есть и еще одна загвоздка. Вы ведь получили аванс? Если не ошибаюсь,
пятьдесят фунтов? Да, это очень усложняет  дело. Старик Рэмпол вообще против
того, чтобы платить молодым авторам такие большие авансы. Не хотелось бы это
говорить,  но  мое мнение такое:  лучше  всего было бы  вам  вернуть аванс--
разумеется с  процентами, это  уж старик  Рэмпол непременно  потребует  -- и
расторгнуть договор. Тогда, если бы вам захотелось написать книгу заново, мы
бы, конечно, с радостью приняли ее к рассмотрению.  Вероятно, вы... вам как,
было бы сейчас вполне удобно вернуть аванс?
     -- И неудобно и просто невозможно,-- сказал  Адам ничего не  выражающим
тоном.
     Снова наступило молчание.
     --  Черт  знает, какая глупость,-- заговорил Сэм Бенфлит.--  Это просто
безобразие, что таможенным чиновникам  разрешают творить такой произвол. Это
же совершенно невежественные  люди.  Понятия не имеют о свободе слова. А  мы
вот  что сделаем.  Поместим ряд  писем по этому  поводу  на  страницах  "Нью
стейтсмен"...  Черт  знает до чего  глупо.  Но  знаете,  я,  кажется,  нашел
приемлемый  выход. Вы как, успели бы написать книгу  заново  к тому времени,
когда  мы  публикуем  наши весенние  списки?  Ну  вот,  тогда  мы расторгнем
договор, а про аванс забудем. Нет-нет, голубчик, не благодарите.  Будь я сам
себе хозяин, я бы только так и поступал с утра  до ночи.  А потом заключим с
вами  новый  договор. К сожалению, несколько  менее выгодный,  чем  прежний.
Второго  такого  старик Рэмпол не подпишет.  Да чего  же  лучше,  мы  просто
заключим с вами  наш типовой договор на первый роман.  У меня вот и печатный
бланк под рукой. Заполнить -- одна минута. Вы подпишите вот здесь.
     -- А условия прочесть можно?
     -- Сделайте одолжение. Я знаю, на  первый взгляд они несколько  жестки,
но это наша обычная  форма. В тот раз  мы  сделали  для вас  исключение. Все
очень просто. За первые две тысячи экземпляров ничего, потом два с половиной
процента, а  после десяти тысяч -- пять. Право на журнальную  публикацию, на
экранизацию, инсценировку, на выпуск в Америке и в  колониях и на перевод мы
конечно, оставляем за собой И, конечно, следующие ваши двенадцать  книг вы в
первую очередь  предлагаете нам  на тех  же  условиях. В общем, все  ясно до
предела  и не оставляет места  для  пререканий,  отравляющих отношения между
издателем  и автором. Почти все наши а