евесомостью его переворачивает. А он, сука, по орбите так и несется.
   - Притормози,- подняла руку Оксана.
   - Вот так и люди ему: притормози, мол, Юра! Но ему и на людей насрать,
пищу из тюбиков посасывает, спит и несется себе навстречу посмертной
славе. Так и помер.
   Видимо, Оксанe стало жалко Юру, и она заплакала.
   - Ну чо ты, - говорю,- ревешь. Помер Юра, ну и хуй с ним, что, у нас
других космонавтов нет? Есть у нас еще космонавты. Серега, например,
Умственно Отсталый. У него, кстати, тоже жопа толстая.
   - Как у Гагарина?
   - Как у тебя.
   Тут во дворе кто-то потешно закричал " ай! ай! ", и мы отвлеклись от
разговора. Сперва в окне кухни промелькнул Фима, почему-то вверх ногами,
за ним - незнакомая рука с гаечным ключем.
   - Ой, Вань, душа! - услышали мы потешный фимин голос.- Ты чего?
   - А вот чего! - раздался чей-то бас, и рука с ключем вновь очертила в
окне полукруг.
   - Ай, Вань, ты чо, пьяный, что ль?- завизжал Ефим.
   - Я те щас покажу пьяного! - ревел невидимый Ваня.- Эту, блядь, историю
поведал ему Ефим, сука, Парашин. Я те, блядь, поведаю истории. Баян!
Аккордеон ебаный!
   - Парашина пиздят,- сообщил я Оксане.- Гаечным ключем.
   - Кто пиздит?
   - Полагаю, что Иван Тургенев.
   - Гоша, помоги Фиме!
   - Да ты ебнулась,- возразил я.- Против Тургенева не пойду.
   Но высунулся в окно. Ваня, большой, седовласый и седобородый, методично
добивал гаечным ключем маленького расплющенного Фиму.
   - Вань, не бей Фиму,- попросил я.- Он маленький.
   - Ничего, ничего, Гош,- слабо сказал Фима.- У Вани на пиздюль рука
легкая.
   - Ладно, выгребай, Фим,- махнул рукой я.- Погода, кстати, сегодня
чудесная.
   Ваня кивнул и, хекнув, продолжил свое богомерзкое занятие. Я потерял к
ним интерес и повернулся к Оксане.
   - Привет, Оксан,- говорю.- О чем мы разговаривали до того?
   - О том, что давай спать вместе.
   - Да ну тебя,- говорю.- Не хочу я спать. Я сегодня обещал с пацанами
встретиться, а ты - спать! В крематории выспишься.
   - Так ты, значит, меня не хочешь?
   - Перехотел. Слишком вас на свете много.
   - Кого нас?
   - Бап-п-п. На каждого мужика приходится в среднем полторы бабы. А на
хуй, спрашивается, бедному мужику полторы бабы? Улавливаешь, Оксан, куда
клоню? Я - нет.
   - Ты еще об этом пожалеeшь! - Оксана встала.
   - Ой-ой-ой,- прогнусавил я.
    
 ФИЛОСОФСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ
 Я бы всех женщин прижучил. Не знаю, что это означает конкретно, но иначе
с ними нельзя.
   --------------
 Когда я иду по улице всe на меня смотрят, и всe меня страшно хотят. Я
подозреваю, что во мне есть что-то остро сексуальное. Не далеe, чем
вчера-зимой, к примеру, одна брунетка пялилась на меня во всe глаза. Я
решил вывести ее на чистую воду и спросил напрямик:
   - В чем дело?
   Брунетка, конечно, ужасно смутилась и залепетала, на ходу сочиняя
жалкую отговорку:
   - Вы пальто надели шиворот-навыворот.
   Тогда я прямо на ее глазах переодел пальто и, желая быть жестоким,
величественно произнес:
   - Ну?
   - Ничего, ничего,- залепетала брунетка и зашагала от меня прочь. И всю
ее фигуру так и пошатывало.
   --------------
 Ну их на хуй!
   --------------
 А не довольно ли думать про женщин? И правда - довольно. Уж лучше думать
про собак. На днях, кстати, видел бульдога. Бульдог был низкорослый,
жирный, ноги у него были кривые, нижняя губа налезала на верхнюю, щеки
свисали чуть не до земли. Я даже весь как-то приосанился.
   (КОНЕЦ ФИЛОСОФСКИХ РАССУЖДЕНИЙ )
    
 Из рассуждений меня вывел телефонный звонок. Я кинулся в сортир, но
Витька там не было. " Блядь, где ж у меня телефон? " - принялся
лихорадочно припоминать я и вспомнил, что телефона у меня вообще нет. Я
поднял трубку и на меня тут же рявкнули:
   - Заткни ебало!
   - А я,- говорю,- еще ничего не сказал.
   На том конце провода смутились и замямлили:
   - Эта... э-э... Иродов Егор, пресса?
   - У аппарата.
   - Вам эта... из Мафии беспокоят.
   - Из кого?
   - Из эта... Мафии.
   - Ни хуя не разберу. Передайте по буквам.
   - Ну, эта... Мафия, Акно, Фулюганы, Иллада и эта... исчо одна Иллада.
   - Нэмохэи?- переспросил я.
   - Чаво? - не поняли там.
   - Чо, придурки, что ли?- взорвался я.- Передаю по буквам: Нарцисс,
Эмбрион...
   - Ты эта,- обиделись там.- Не обзывайся. Мафия того, бессмертна.
   - Кто бессмертна?
   - Ну ты, бля, эта, Гомер глухой,- на том конце провода явно сидел
эрудит.- Вынь хуй изо рта и слюшай.
   Я вынул хуй изо рта и приготовился слушать.
   - Мы эта, из Мафии,- повторил эрудит.
   - Ах, из Мафии,- разобрал я.- Ну, и чо?
   - А то, что у нас есть для тебя эта... как его... сообщение.
   - Приятное?- на всякий случай переспросил я.
   - Не. Ну, тебе... эта, так-скать, яйцы дороги?
   - Чьи?
   - Бля, твои!
   - Ну.
   - Ты это, завязывай цепляться к бабам.
   - Ой,- сказал я.
   - Не, не, не то,- поправился эрудит.- Ты вот что: заткни ебало! Вот.
   - Что вы от меня хотите, товарищ?
   - Заткни ебало! - очень четко произнес " демосфен ".
   Я послушно заткнул.
   - Эй,- забеспокоились там.- Ты слюшаешь?
   - Угу,- промычал я.
   - Блин, вынь хуй изо рта!
   Я вынул.
   - Эта... из Мафии беспокоют, вот. Ну, мы тебя предупредили. Короче,
повторится - пеняй на себя. И Парашина тож убьем, суку.
   С этими словами мой невидимый собеседник бросил трубку.
   "Так,- подумал я.- Однако. А при чем тут эта... Мафия? Чем это мы с
Фимой им не угодили?" Историю эту мне рассказал никто иной, как Ефим
Паврашин "...
   Неужели из-за статьи? Вот и друг его ключем отпиздил... А при чем тут
Ябунов, который пердит аки?"
   Для одной моeй головы вопросов было слишком много, и я решил при случае
посоветаваться с дядькой.
   Я вспомнил, что на Проспекте меня ждут пацаны и отправился на встречу.
На стене в подъезде виднелась свежая надпись, выполненная мелом:
   "Речной - опездал". Я узнал почерк Тихона.
    
  
  
 НОВЫЙ ГОД ЛЫСОГО
  
 У меня зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал:
   - Егор Иродов, пресса. Заткнул ебало и слушаю.
   - Эт Лысый звонит! - радостно объяснили в трубку.
   - У меня нет телефона! - слабо запротестовал я.
   - У меня есть. Эт Лысый звонит.
   - Из Мафии?
   - Чо?
   - Через плечо. Из Мафии?
   - Дурак ты, Гош. Эт Лысый звонит.
   - Как дела, Лысый!
   - Да вот, Новый Год собираемся встречать. Ты обещал прийти.
   - Ну, приду,- неопределенно ответил я и повесил трубку.
   Я посмотрел в окно; асфальт уже не просто плавился, а стекал черными
реками в канализационные решетки. Запросто - без описания природы.
   - ОНИ с Лысым ебнулись! - сказал я вслух.- От жары, наверное.
   В это время в дверь позвонили. На пороге стоял дядя Степа Pечной.
   - Вы из Мафии? - спросил я.
   - Да уж не из Симфирополя,- бранчливо ответил старый осел и достал
из-за спины руку, которой он держал за жабры кота Тихона. Тихон выглядел
пристыженным, но непобежденным и пищал:
   - Ой, опомнитесь, дяденька Речной! А то я про вас и не то напишу.
   - Сволочь,- с чувством сказал Речной.- Всe cтены поисписывал, домашний
паразит. А ну, повтори, гадость, что ты написал!
   - Речной - опездал,- с удовольствием повторил Тихон.- Я и Властям то же
скажу. И в газету!
   Речной бросил Тихона к моим ногам.
   - Следить надо, молодой человек, за домашней тварью. Я - бывший боксер.
   С этой угрозой он и удалился, громко шлепая тапочками по лестнице.
   - Ну что, Тихон,- говорю,- доигрался?
   - Еще нет,- ответил он, возвращая себе всeгдашнюю самоуверенность.
   - Ладно,- говорю,- с тобой позже поговорим. Я на Новый Год спешу.
   Тихон свиснул и покрутил лапой у виска.
   Я убрал его с дороги и вышeл во двор.
   Когда я вошел к Лысому, сзади из полуоткрытой двери дохнуло морозцем, и
порывом ветра внесло несколько снежинок, тут же растаявших в тепле
квартиры.
   - Входи скореe, холоду напустишь,- засуeтился Лысый, прикрывая за мной
дверь.
    
 ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ
 Единственная комната, в которой обитал Лысый, была загромождена
гирляндами, гостями, праздничным столом с яствами и напитками и небольшой
пластмассовой елочкой в углу. Вместо традиционных игрушек и серпантина на
елочке висели туго набитые аппетитные косяки. Вокруг стола сидели: Оксана,
Анфиса, альбиноска Аня, какой-то незнакомый пацан подлого вида (наверное,
Айвенго) и Котовский. Лошадь Котовского стояла в углу, жадно поглядывая на
косяки.
   (КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )
    
 - Петр Петрович, приглядывайте за лошадью! - заволновался Лысый, так как
лошадь уже потянулась, трепеща ноздрями к елочке.
   - Не учи меня, Лысый,- одернул племянника Котовский.
   Он подошел к лошади и прошептал ей что-то на ухо. Лошадь фыркнула и с
интересом покосилась на Лысого.
   - Гош, иди к нам! - замахала мне рукой Оксана.
   "Вот еще, блядь",- подумал я. Но подошел.
   - А ты Лысого откуда знаешь?- полюбопытствовал я.
   - Анфиса знает,- загадочно ответила Оксана.
   - Ах, Анфиса! - сказал я и протянул той руку для поцелуя.
   Анфиса поцеловала мою руку и встала из-за стола, чтобы поклониться до
земли.
   - Сиди-сиди,- успокоил ее я.- А то размозжишь голову о стол.
   Анфиса поцеловала мою руку еще раз, перекрестилась и села.
   - Давно хочу тебя спросить,- начал я.- Вот ты целуeшь мне руку. Почему?
   - Есть в тебе, дорогой Гоша, что-то не от мира сего.
   - Сама ты припезднутая,- обиделся я.
   - Вот и кольцо у тебя необычное.
   - Чо в нем необычного?
   - Сие мне неведомо. Только оно меня к тебе так и тянет. Уж, думаю, не
архангел ли ты, батюшка.
   - Не,- соврал я.- Какой я в пязду архангел, матушка. И кольцо у меня
обычное.
   Правда, говорят, что платиновое.
   - Ну да?- оживился мерзавчик Айвенго.- И ты его так запросто носишь?
   - Без, - объясняю,- напряжения.
   - Дашь показать?
   - Не,- говорю,- ну тебя на хуй, Айвенго. Уж больно ты человек мерзкий.
   Айвенго надулся. Тут вмешалась лошадь Котовского:
   - Петр Петрович, ну так мы будем пить или нет?
   Мы так и покатились со смеху. Ну до чего остроумное животное!
   А Котовский - не будь дурак - говорит:
   - У Лысого спроси. У него Новый Год Тут часы пробили двенадцать, за
окном сразу стемнело, а в дверь вломился дедушка Мороз.
   - А ну, водки! - скомандовал он.- Я хуячил много миль из Лапландии
далекой, пока вас, долбоебов, нашел,- перешел он на прозу.
   Налили и деду. Мороз выпил стакан залпом, скукожился и начал
отплясывать хоровод.
   - Безумный дед,- заметила лошадь, показывая большие, желтые от никотина
зубы.
   Мы так и покатились со смеху. Это ж надо, какой остроумной может быть
лошадь.
   Котовский стоял красный от приятного смущения Его окружили и награждали
дружескими тычками, подзатыльниками и поплешинами.
   - Ну, ты даешь, Котович! - нестройно орали гости.- Да за такую лошадь и
тысячи рублей нe жалко !
   - Поверите ли,- принялся уверять нас Петр Петрович,- мне за нее ясчык
водки предлагали. Не отдал!
   - Анацефал! - сказала лошадь.
   Мы так и покатились со смеху. Ну, все остроумней и остроумней!
   - Эй,- подал голос дедушка Мороз,- вы будете слушать или нет, ослы?
   Оказывается, он уже битых полчаса рассказывал в стихах, как добирался
из Лапландии на перекладных.
   - А теперь, урки, тишина! - заорал дедушка Мороз.- Всe мы ждем, когда
зажжется елочка. Так, блядь, или нет?
   - Ну...- согласились мы.
   - Для этого нам понадобятся две вещи,- дедушка Мороз снял варежки и
начал загибать пальцы.- Бензин и спички. Бензин у меня с собой. Лысый, у
тебя спички есть?
   - Откуда у него?- вставила лошадь. Мы так и покатились со смеху.
Очевидно остроумию этой лошади нет предела.
   Спички у Лысого, однако, нашлись. Вопреки всeм правилам он закричал: "
А ну-ка елочка зажгись! ", сорвал с елки косяк и закурил. Мы всe тоже
кинулись, пока не поздно, к елочке и разобрали косяки.
   - Et pour moi?- спросила лошадь.
   Мы так и покатились со смеху; ни хуя, конечно, не понятно, но очень
смешно.
   Тут елочка зажглась, мы от нее прикурили и стали попыхивать косяками во
всe стороны.
   Дедушка Мороз обиделся.
   - Тащишь им канистру бензина, как пидорас горбатый, а они, блядь, сами
елки зажигают. Лучше буду, как раньше, игрушки приносить.
   - Неси,- сказала лошадь.
   Мы так и покатились со смеху. Уж так остроумно, что...
   Мерзавец Айвенго, гнусно усмехаясь, помог мне встать на ноги. От него
так и веяло подлостью.
   - Платиновое, говоришь?- осведомился он.
   - Какое там платиновое - алюминиевое!
   Что только уверило Айвенго в мысли, что кольцо платиновое. Уж такой он
скот.
   Мне известны всe тайные движения его черной души.
   - Уйди, гондон,- сказал я.
   - Так он и уйдет,- сказала лошадь.
   Падать не было сил. Остроумная лошадь доконала всех.
   Пользуясь тем, что я на ногах, я подошел к столу, налил себе стакан
водки, выпил, налил еще, снова выпил, и так до тех пор, пока у бедных рыб
совсем не осталось конечностей.
   За столом Анфиса взасос целовалась с Оксаной. И куда девалась ее былая
набожность! Я подошел и пристально посмотрел на них. Оксана ядовито
зыркнула на меня глазами.
   - Анфиса,- позвал я и протянул руку для поцелуя.
   Анфиса оторвалась от Оксаны и принялась покрывать мою руку поцелуями,
облизывая каждый пальчик отдельно. Оксана не скрывала своего негодования.
   - Лесбиянка,- подъебнул я.
   - Пидр,- эхом отозвалась она.
   - По-прежнему беспочвенно. И глупо. Она - диавол,- сообщил я Анфисе.
   Анфиса лягнула Оксану в живот. Назревала безобразная драка. Я схватил
Анфису за руку и потащил к дверям.
   - Так я и поверил, что алюминиевое! - крикнул мне вслед гнусь-Айвенго.
   - Что тебе принести на следующий год? - рявкнул вдогонку Дед Мороз.-
Зайчика или слоника?
   - Блядь, не знаю,- смутился я.- На твое усмотрение.
   - Ну, покеда,- сказала лошадь.
   Сгибаясь пополам от хохота, мы вышли наружу.
    
 ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ
 В лицо мне снова ударило стылым ветром и снежинками. Я быстро закрыл
дверь и повернулся к дворику, дремавшиму в теплых лучах заходящего
сентябрьского солнца.
   ( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )
    
 В полутемном коридоре Оксана мыла пол.
   - Нэ хуя сэбэ,- удивился Шоколадзе.
   - Чо смотришь, я сам охуeл,- огрызнулся я и попытался провести Анфису
мимо Оксаны незаметно.
   - Перешел на лесбиянок? - язвительно спросила Оксана, ощутив меня
спинным мозгом.
   - Чья б корова мычала,- загадочно ответил я.
   Возле дверей нас поджидал Сидорыч с чемоданчиком в руках.
   - Все,- сказал он.- Уeзжаю в Вашингтон. Раз ты продолжаешь таскать
девок...
   - Ладно,- говорю,- я тебе это запомню.
   Сидорыч заплакал.
   - Ну почему, почему меня никто не любит?
   - Во-первых,- я снял варежки и начал загибать пальцы,- ты шпион.
Во-вторых, гондон. В-третьих, припездок. В-четвертых, долбоеб. В-пятых -
попросту старый человек.
   Рука моя сжалась в кулак, которым я нанес Сидорычу сокрушающий удар в
ухо.
   Хотите верьте, хотите нет, но изо рта у Сидорыча выпала вставная
челюсть.
   Очевидно даже в самом поганом человеке есть что-то хорошеe. Я бережно
поднял челюсть с пола, протер и подал пенсионеру.
   - Останься, Сидорыч,- попросил я, кладя ему руку на плечо.-- Ты еще не
выяснил, из какого материалу мое кольцо.
   - Из плутонию,- всхлипнул Сидорыч.
   - То был пиздеж, Сидорыч,- я стыдливо отвел глаза.
   Сидорыч снова всхлипнул.
   - Ты чо?
   - Ухо болит,- пожаловался шпиен.- Зачем ты, Гошенька, пидер, меня по
ушам бьешь? Они у меня старенькие...
   - Старенькие, новенькие - один хуй, скотина.
   - Я все слышу! - заорал из комнаты Тихон.
   - А раньше был глухим,- объяснил я Анфисе.- Хоть перди у него под ухом
во все горло, только " ась? " скажет. Мол, повторите пожалуйста.
   Мы вошли в комнату. Кот Тихон сидел на старенькой поломанной радиоле и
кипел от ярости.
   - Какое брехло,- негодовал он.- Я никогда не был глу... О! Альбиноски
кончились, лесбиянки начались! Что будет завтра?
   - Чучело,- сказал я.
   - И снова пиздеж,- заметила Анфиса..- Он не чучело, ибо глас имеeт.
   - Вставной,- объяснил я.- Как у Алисы.
   Тихон устал от моeй брехни и пошел в контратаку.
   - Не выебываясь перед бабами, скажу,- начал он.- Речной - опездал. Что
ж до Гошеньки, то ему нужна не ты... А хуй его знает, что ему нужно! -
рассвирипел кот.- Пойду сварю картошки. Как я заебался! - простонал он на
пороге и вышeл, громко хлопнув дверью.
   - Это правда?- спросила Анфиса.
   - Что правда?
   - Ну, что хуй его знает, что ты хочешь?
   - Чистая,- говорю,- правда.
   - И как ты дальше собираешься?
   - Хуй его,- говорю,- знает. Альбиноски у меня были, теперь вот -
здрасьте - лесбиянки. Того и гляди - водолазы появятся.
   Анфиса перекрестилась.
   - С водолазами,- задумчиво продолжал я,- сложно. У них, блядь, баллоны.
Ласты у них, блядь. Скафандры, одним словом. Ладно, хуй с ними. Окстилась
ли ты на ночь?
   - Нет.
   - Ну, так иди поокстись.
   Вскоре Анфиса вернулась.
   - Поокстилась? - робко спросил Шоколадный.
   - Тебя, Шоколадного, забыла спросить. Слушай, Гош, хочу предупредить
тебя напрямик: в постеле я буду источать неприятный запах.
   - Зачем? - спросил я.
   - Не зачем, а почему. Почему-то. Мы, лесбиянки, занимаясь любовью с
мужчинами, неприятно пахнем для последних.
   - А для первых?
   - Ась?
   - Окстись.
   - Уж окстилась.
   - Уж? - переспросил я.
   - Короче, я тебя предупредила.
   Всe меня теперь предупреждают: и Мафия, и Анфиса вот. Кто, интересно,
следующий?
   - Гоша,- раздался за стенкой голос Сидорыча.- Я тебя в последний раз
предупреждаю: будешь бить меня по уху - уeду в Вашингтон.
   - А чем ты будешь пахнуть? - спросил я.
   - Да уж не сеном.
   - А чем?
   - Не знаю. Чем, например, ты пахнешь, когда не моeшься?
   - Говном,- уверенно ответил я.- Если ты давно не мылась, прими душ.
   - Наоборот,- сказала Анфиса.- Я давно мылась.
   ... На самом деле от Анфисы пахло сеном. Хотя, думаю, с чего б это от
нее сеном пахло? Она ж не из деревни все же. Однако пахнет до одури, а чем
- хоть убейте не пойму. Опять же, почему-то кажется, что сеном, хотя -
голову на отсечение даю - вовсe сено так не пахнет.
   Тут я почему-то чихнул, как будто мне этим сеном в носу пощекотали.
Потом чихнул еще, еще, и так до тех пор, пока у бедных рыб совсем не
осталось конечностей. Даже непонятно, с чего это я так расчихался.
Натуральная сенная лихорадка, хотя - повторяюсь - сено здесь не при чем.
Или ни пре чем (наши Писатели сами теряются в догадках).
   - Вот видишь,- говорит Анфиса.- У всех так.
   - Были, апчхи, преценденты?
   - Были, апчхи.
   - А ты-то чего? - рассердился я.- Подъябываешь?
    
 ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
 РУДАКОВ И ДУРАКОВ ЗНАКОМЯТСЯ.
   Рудаков: Рудаков.
   Дураков: Дураков.
   Рудаков: Подъябываешь?
   Дураков: Знакомлюсь.
   Рудаков: Ладно. Давай еще раз.
   Дураков: Давай.
   Рудаков: Рудаков.
   Дураков: Дураков.
   Рудаков: А-а! Подъябываешь!
   Дураков: Да нет же.
   Рудаков: Ладно. Давай в последний раз.
   Дураков: Давай.
   Рудаков: Рудаков.
   Дураков: Дураков.
   Рудаков: А-а-а! Тьфу, тьфу на тебя!
   Расходятся и расстаются навек.
   (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )
    
 Конечно, с таким чихом заниматься любовью было сложно, но я героически
закончил начатое. Некстати вспомнил про почему-то дедушку Мороза. Повеяло
холодом, пахнуло бензином.
    
 ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
 Посреди снегов лапланских жил в избушке незаметной (по-лапланскому - в
могиле)
   дед Мороз - румяный череп. Пробавлялся червяками, пауком порой не
брезгал, а поймает муравьишку - что же, съест и муравьишку. Спал старик в
гробу хрусталь-ном, укрывался дохлой псиной, а когда зима настала,
сделался бодреe духом, встал из гроба, потянулся и, намазав лыжи маслом,
съел свой завтрак немудреный, ковырнулся в зубе щепкой (лыжи - и на том
спасибо (грязножопыe чухонцы уважали дед Мороза)). Вот старик докушал
лыжи, отрыгнулся, тихо перднул и отправился в дорогу, прихватив с собой
подарки: барсуков ежей и зайцев (то-то радость будет детям, дети любят
развлекатьс