до пояса дикарь  и  начал  что-то  яростно  выговаривать  шанам.  Горцы  с
презрением отмахивались от него. Он вытащил из-за пояса нож и помахал им в
воздухе, не  намереваясь  никого  убивать,  а  Маун  Каун  вытащил  из-под
подмышки грозного вида пистолет и тоже им помахал.
   Молодой дикарь кричал им вслед, а шаны ускорили шаги, видно,  им  ни  к
чему был шум.
   Когда они вышли к следующей плантации, Маун Джо сказал Лене:
   - Быстро, быстро!
   Лена  кивнула.  Лучше  вернуться  и  потом  придумать,  как  с  пользой
употребить оставшуюся жидкость.
   На этот раз пробочка  упорно  не  открывалась,  и  вроде  бы  Маун  Джо
заметил, что белая женщина  занимается  недозволенными  вещами.  А  может,
торопился, пока не прибежали бандиты генерала Лю.
   А вдруг в бутылочке не поппифаг? А вдруг его подменили?
   Нет, характерный чесночный запах сохранился на пальцах.
   - Пройдем вот так. - Лена показала путь вдоль долины, чтобы пройти мимо
еще одной поляны. Но ее спутники отказались.
   Они велели ей снова карабкаться наверх.
   Они карабкались, стало невыносимо душно, они добрались  до  вершины,  и
Лена с облегчением подумала, что теперь начнется спуск  к  речке.  Но  она
ошиблась. Наверху их ждали солдаты.
   Сначала она жутко расстроилась. Ведь она только начала губить посевы. А
что, если на этих  участках  ничего  не  получилось?  Ведь  она  надеялась
потеряться, уйти от шанов. Впрочем, замыслы ее были неконкретны, как будто
она должна была ужалить, выпустить яд... или  сделать  как  кета.  Кета  с
запасом неиспользованной икры...
   Шаны поднимались покорно - они тоже увидели солдат.
   Маун Джо сказал:
   - Ты иди, женщина. Тебя ловили.
   Он подтолкнул Лену вперед, чтобы показать этим, что  он  здесь  ни  при
чем, проводник и только.
   Все было просто, обыденно, никто не собирался Лену мучить и убивать.
   Шаны куда-то исчезли. Сначала Лена долго  шла  по  тропинке,  по  жаре,
солдаты шли быстро, не обращая внимания на нее. Хорошо еще,  что  она  так
исхудала за последние недели, что мышцам нечего было тащить на себе. Потом
тропинка стала шире, превратилась в грунтовую дорогу,  разбитую  машинами.
Лена представляла себе, как ее приведут к генералу Лю и  он  будет  пытать
ее, как советскую партизанку. Думать об  этом  не  хотелось,  поэтому  она
думала о том, что полковник Наронг обязательно придумает что-то, чтобы  ее
освободить. Он должен успеть, иначе наши мафиози до нее доберутся. А  ведь
они ей будут мстить за Васю.
   Через несколько минут они добрались до небольшой деревни  или,  вернее,
базы в лесу, партизанской базы. Там стояли бараки с окнами без стекол  под
тростниковыми крышами, в зарослях белело каменное здание, но туда Лену  не
повели. Ее оставили в небольшом бараке, разделенном  пополам  вертикальной
решеткой. По одну ее  сторону  стояла  лежанка,  покрытая  циновками.  Там
предстояло томиться Лене, по другую стоял стол и стулья -  там  сидели  ее
стражи, которые ни на секунду не выпускали ее из виду.  На  это  можно  бы
наплевать, если человеку не надо отправлять надобности. Но терпи не  терпи
- приходится привыкнуть и к тому, что ты снимаешь грязные,  отвратительные
трусы на глазах у солдат.
   Дня через три, когда в барак заглянул офицер, она постаралась объяснить
ему, что человеку свойственно мыться. Тот сморщил нос, почуял что-то, и ей
принесли целую бадью теплой воды. Хватило, чтобы помыться и постирать. Это
был радостный день.
   Мешали жить мыши и тараканы - они  не  кусались,  не  злобствовали,  но
чересчур суетились, а давить их было бессмысленно - новые придут.
   Потом потянулись одинаковые дни. Не стала делать с первого дня зарубок,
как граф Монте-Кристо, вот и потеряла счет дням.
   Никто не приходил и не спешил ее спасать.
   Никто не интересовался даже содержимым ее сумки.


   Лена сидела в тюрьме вторую  неделю,  когда  Аскольда  вызвало  к  себе
высокое начальство.
   Не  для  разноса.  Его  уже  разносили  после  смерти  майора  Вероники
Кротковой. Она была ценным  сотрудником,  преданным  делу  защиты  Родины,
отмечена наградами и поощрениями, со знанием иностранных  языков,  близкий
человек к самому генералу Прохорчуку.  А  с  ней  погиб  еще  один  агент,
Василий Нестеренко, человек, правда, пустой, даже выведенный за  штат.  Но
ведь мы не бросаемся людьми! Нам дорог каждый живой человек.
   Нет, не для разгона вызвали Ивана Тимофеевича.
   - Мы получили сведения, - произнесло начальство,  которое  воспринимало
себя во множественном числе, - это преувеличение или факт?
   - Пока, надеюсь,  преувеличение,  но  сами  понимаете,  ручаться  может
только Господь Бог.
   - Докладывайте, не стесняйтесь. Вы уже достаточно напортачили.
   - Это женщина, - Аскольд  говорил  с  искренней  печалью  в  голосе,  -
связавшись с одним черным полковником, сумела забраться в такие места, где
и мужчине трудно...
   - Без эмоций, полковник, - сказало начальство.  -  Мы  с  вами  не  чай
распиваем. Смог провалить операцию...
   - Не я стрелял, а ваша Кроткова, - буркнул Аскольд,  но  начальство  не
любит, когда его перебивают, и потому оно  стало  барабанить  пальцами  по
столу.
   - Продолжай, - сказало оно, отступившись.
   - Факт остается фактом, Сидорова жива...
   - Не тяни, я понимаю, почему она жива. Уже нет резона убивать  ее.  Уже
не остановишь.
   - Главное - достать противоядие.
   - Надо было не противоядие искать, а на пути этого...
   - Поппифаг.
   - Надо же придумать название. Уроды!
   - Не мы придумали.
   - Продолжай. Объясни мне по-человечески, почему ты ее не убрал с самого
начала?
   - С самого начала? За что? А потом  было  поздно.  Ускользнула.  Вы  же
знаете, что нет хуже любителей, они  непредсказуемы.  Профессионала  я  бы
тысячу раз просчитал и снял его... Но главный фактор - ну гениальная баба,
преклоняюсь! Кинуть такого гуся! Самого полковника Наронга.
   - Не отвлекайся. Читал  я  объективку  на  твоего  полковника.  Большая
сволочь. Но нас с тобой это не тревожит. Так что доставай  противоядие.  И
без него не возвращайся. Ты понимаешь, что ты делаешь с мировой политикой?
   - Никто, боюсь, не понимает.
   Поэтому на некий день заточения к Лене снова пожаловал Аскольд.
   - Ну и миазмы у тебя, - сказал он. - Пора выбираться на свежий воздух.
   Лена встретила Аскольда равнодушно, тупо:  она  уже  одурела  от  вони,
духоты, насекомых - как удивительно, что человек может пережить все это  и
даже, если удается заснуть, видеть какие-то цивилизованные, даже радостные
сны. Это возмущало - не утешало, а возмущало: хуже нет, чем  проснуться  и
провалиться из веревкинской весны в гниль лесной темницы.
   - Я тут тебе банан принес, - сказал Аскольд и протянул банан.
   Ему была противна эта баба - удивительно, что совсем недавно он видел в
ней прелестную, хоть и грубоватую женщину. Это  было  существо,  не  более
того, все узники  постепенно  превращаются  в  животных.  Если  вам  будут
говорить о чистых, мужественных и причесанных узниках - это  инсценировка,
липа.
   Аскольд ожидал от нее человеческого движения - отказа от банана.
   Но Лена вяло протянула руку, взяла банан и начала его чистить.
   - Я стараюсь объяснить тебе, - твердил  Аскольд,  -  что  ты  на  свете
живешь не одна.
   - А кто еще? - спросила она без издевки, без иронии - просто хотела для
себя уточнить, кто же, кроме нее, живет на свете.
   Аскольд знал, что у Лены опять подвело живот - ее мучил колит, а может,
амебная дизентерия - черт его разберет. А при  этом  Аскольде  приходилось
терпеть - не пойдешь же к параше, что стоит в углу темницы.
   Аскольд не смог сразу ответить на вопрос Лены - он понимал, что тут  он
бессилен. К каждому человеку можно подобрать ключи через  родных,  близких
или любимых. А Лена была защищена своим сиротством.  По  ней  -  хоть  все
жители Земли помрут от простуды - все равно.
   Аскольд судил профессионально, упуская из виду  важный  движущий  мотив
Лены  -  месть.  Месть  тем,  кто  убил  Николая  и  Бориса,  и   спасение
бесчисленных Николаев и Борисов, обреченных на смерть, если она за них  не
вступится.
   - Мы с тобой живем в жестоком мире, - произнес он наконец.
   - Вижу. - Она не улыбнулась.
   - Мы никогда не сможем сделать его идеальным. Но  он,  видно,  не  хуже
всех других миров.
   - Каких? - тупо спросила Лена, но  на  этот  раз  Аскольд  не  стал  ей
отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться.
   - От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают  мак,  их
дети могут пойти в школу, а  они  сами  наесться  досыта.  Так  что  пойми
диалектику - не бывает просто плохого или  просто  хорошего  события.  Для
того чтобы вырастить, обработать мак, превратить его в опиум  -  многие  и
многие тысячи людей гнут спину и честно трудятся. Пойми же меня  правильно
и не старайся показаться романтиком - но еще тысячи людей, которые хранят,
распространяют наркотики, тоже имеют детей и жен - и тоже их  кормят.  Это
работа. Это часть экономики нашей планеты. И еще неизвестно, кого больше -
тех, кто трудится, производит наркотики, или тех, кто их употребляет.
   Тут Аскольд лукавил, но он не давал времени Лене подумать и возразить.
   - Там, где есть, скажем, крысы, там существуют и  собаки,  охотники  за
крысами.
   - Кто собаки?
   -  Я,  к  примеру,  собака.  Ищейка.  Я  положил  жизнь  на  то,  чтобы
вылавливать наркотики, уменьшать  вред  от  них,  ловить  особо  наглых  и
опасных дельцов.
   - Ты ловишь? А я думала, ты делаешь.
   - Нет, я тебе уже говорил - я сотрудник особого отдела  ФСБ.  Я  и  мои
товарищи рискуем жизнью, здоровьем  -  всем,  чтобы  в  мире  было  меньше
наркотиков, меньше бед и страданий и погибало меньше мальчиков.
   - Вы? - тупо и недоверчиво переспросила Лена.
   - Постарайся мне поверить.
   - Нет.
   - Тогда слушай и понимай! - Аскольд уже почти отчаялся вдолбить разум в
голову этой скотины. Пора ее списывать - от  нее  смысла  нет  и  быть  не
может.
   - Слушай. Подумай. Вот в этом мире появились вы с вашим бывшим мужем. И
тайком,  не  поставив  в  известность  соответствующие  органы,   кинулись
наводить в мире порядок. А в чем ваш порядок?
   - Уничтожать, - сказала Лена.
   - Не уничтожать, а умножать, - возразил Аскольд, отодвигаясь подальше -
от этой женщины воняло. - Вот ты уничтожила посевы на одном другом, десяти
участках...
   - На двух.
   - Дура! Ты не знаешь, что творится! Оказывается,  этот  самый  поппифаг
распространяется как чума. Вирус переносится ветром, насекомыми, дождем...
мы не успели пресечь  это  в  первый  день.  А  сегодня  вирусом  поражены
фактически все поля в долине Сальвина и в верховьях Меконга.  Сотни  тысяч
людей остались без  дохода,  без  денег,  теперь  они  бросятся  воровать,
убивать друг друга. Был худой мир, он был лучше доброй ссоры. Знаешь,  что
ты наделала, безмозглая кукла? Ты уничтожила мир.
   - Не врешь? - спросила Лена и улыбнулась.
   Аскольд удивился - занятый собственными речами, он выпустил из  головы,
что  с  дьявольской  настойчивостью  эта  женщина  стремилась   именно   к
уничтожению посевов - он признался ей в том, что она  его  победила.  Черт
побери - начальству в таких ошибках признаваться не следует.
   - В общем, ситуацию еще можно взять под контроль, - сказал Аскольд. - И
ты должна нам помочь.
   - Зачем?
   - Я же тебе объяснил! Чтобы спасти сотни тысяч честных тружеников.
   - Значит, больше не будет опиума?
   - В этом и заключается твоя главная глупость!  -  закричал  Аскольд.  -
Свято место пусто не бывает. Мы знаем, как бороться с героином,  мы  знаем
пути и методы, мы можем  контролировать  его...  ты  уничтожишь  источники
героина - тут же появятся химические средства - они и сейчас уже есть,  их
куда труднее уловить, они действуют как пули: одна таблетка  -  и  человек
погиб. Понимаешь ли ты, что в своей слепоте ты губишь весь мир!
   Лена отвернулась от него. Она не могла и не хотела задумываться  -  она
сделала, что хотела, доплыла до нерестилища и погибла. Вот  и  все.  А  уж
другие пускай решают...
   Аскольд  знал,  что  должен  пристрелить  эту  женщину,  ничего,  кроме
отвращения, не вызывавшую. Но не мог этого сделать. Он не  убийца.  Пускай
меры принимает  генерал  Лю.  Я  улечу  домой,  и  мы  будем  думать,  как
налаживать новые  связи,  как  выпутываться  из  смертельной  ситуации,  в
которую нас загнала эта злобная цапля.
   Аскольд вышел из темницы. Солдат запер дверь. Аскольд пошел по тропинке
среди банановых кущей к бараку - временной базе генерала  Лю,  у  которого
тоже возникли серьезные трудности в связи с гибелью посевов.
   Генерал надеется на Аскольда. Генерал напуган. Конкуренты, а еще хуже -
бирманские   гвардейцы   могут   воспользоваться   его    бедами.    Самое
отвратительное заключалось в том, что стали поступать  дикие,  невероятные
новости из лабораторий: вирус уничтожал сырец - не только мак, но и  сырец
опиума в лабораториях, и как от этого защититься - непонятно.
   Аскольд подошел к бараку.
   - Генерал здесь? - спросил он у офицеров, что лениво играли в шашки  на
веранде, начертив мелом доску и используя вместо шашек крышки  от  коки  и
лимонада.
   - Подожди, - сказал один из офицеров, - генерал занят.
   Они не  считали  Аскольда  достаточно  важной  фигурой.  Аскольд  и  не
настаивал на этом.
   Он оперся о перила веранды. Лес подходил к строениям - так  их  труднее
найти вертолетам разведки.
   Один из них жужжал неподалеку - Аскольд уже привык к этому -  бирманцы,
возможно, готовили очередное наступление, неудачное, как и все предыдущие.
   Жужжание превратилось в  гул,  в  рев  -  это  был  не  один  вертолет,
несколько машин приближалось к лесному лагерю.
   Аскольд перепрыгнул через перила и кинулся к банановым зарослям.
   Ракеты с вертолетов  разрывались  рядом  с  бараками  и  над  бараками.
Зрелище было подобно пиротехническим эффектам  американского  боевика  про
вьетнамскую войну.
   Аскольд вжался в землю - земля была сухой, в горах давно не было дождя.
   Мягкий толстый банановый куст свалился перед ним, открыв вид на  поляну
- из вертолетов выскакивали бирманские солдаты и бежали к  баракам.  Никто
не мешал им.
   Аскольд лежал и смотрел, как из разрушенного ракетой барака вытаскивают
генерала Лю. У толстяка, видно, были перебиты ноги  -  они  волочились  по
земле, а в пыли оставалась, красная дорожка.
   Аскольд стал отползать в чащу, к зарослям бамбука.
   Наверное, это было лишним - его сразу заметили. Он увидел дуло автомата
и стал подниматься.
   - Я случайный человек! - закричал он по-английски.
   Солдат расстрелял его.
   А полковник Наронг отыскал Лену в темнице.
   - Не трогай меня, - сказала она, - я очень грязная.
   - Не все ли равно, - сказал Наронг.  Но  нежных  объятий  не  было.  Он
приказал вызвать медиков.
   Когда  он  через  час  пришел  в  вертолет,  где  кое-как   обмытая   и
перевязанная она лежала на носилках, Лена спросила:
   - Как ты меня нашел?
   - Совместная операция, - сказал он.  -  Мы  помогли  бирманцам,  а  они
отдали тебя мне.
   - Зачем я тебе?
   - В гарем, - сказал, полковник Наронг.
   - На меня нельзя смотреть.
   - Я тебя откормлю, - сказал Наронг.
   - А где Аскольд?
   - Кто?
   - Русский, который приходил ко мне.
   - К сожалению, здесь не было ни одного русского, - сказал Наронг.
   Он протянул ей банку пива. Банка была теплой.
   - Спасибо, - сказала Лена. - Так что же с ним случилось?
   - Его больше нет. С ним случился... несчастный случай.
   - Ну и хорошо, - сказала Лена. Ей не было жалко Аскольда. Она так и  не
поверила тому, что он боролся с наркотиками. Он был одним из них.
   - Ты не полетишь со мной? - спросила Лена.
   - Я прилечу к тебе вечером.
   - Куда?
   - В госпиталь в Чиангаре.
   - Спасибо, - сказала Лена.
   - Я не хотел оставлять тебя здесь, - сказал Наронг. - Я тебя люблю.
   И подошел к люку, там обернулся и помахал ей,  словно  стеснялся  слов,
которые вырвались у него, отважного черного полковника.
   Когда вертолет поднялся, она села на носилках. Два солдата и медсестра,
что летели с ней, не мешали.
   Лена стала смотреть в круглое окошко вертолета. Ей хотелось убедиться в
том, что и в самом деле ей что-то удалось.
   Внизу были горы, зеленые  массивы  леса,  бурые  и  зеленые  проплешины
полей. Правда, красных заплат она не заметила.
   В госпитале ей сказали, что она истощена, и физически  и  морально.  Ей
надо отдохнуть. В санатории.
   Она легла в постель и задремала. Было чудесно, она была  чистой-чистой,
отмытой, продезинфицированной, даже волосы, хоть их и  остригли  бобриком,
были сказочны чисты. Вы не поймете, повторяла Лена, что значит для женщины
стать чистой после долгих-долгих дней в темнице с тараканами и крысами.  Я
могу  понять  графа  Монте-Кристо,  который  так  беспощадно  мстил  своим
тюремщикам. Но ее-то тюремщики уже уничтожены. Нет Аскольда, нет  генерала
Лю.


   Ее разбудили два офицера, полицейские. Они принесли ей джинсы, белье  -
целую сумку, словно кто-то ходил в магазин и выбирал по  ее  размеру.  Она
обрадовалась тому, что Наронг продолжает заботиться о ней.
   Офицеры попросили ее одеться и подождали в коридоре.
   Пришел доктор и вежливо попрощался с Леной. На дорогу он дал ей с собой
таблетки в баночке. Велел принимать через четыре часа. Таблетки назывались
"валиум", наверное, вроде валерьянки.
   Сандалии немного жали,  с  белья  и  джинсов  она  сорвала  этикетки  и
наклейки.
   Один офицер шел впереди, второй сбоку, они не разговаривали  с  ней,  и
Лена решила, что она сейчас увидит Наронга.
   Серая машина, "тойота", ждала у входа в госпиталь.
   Они доехали до аэродрома. Все было рассчитано точно. Ей  вручили  билет
до Москвы. И сто долларов.
   - А где Наронг? - спрашивала она. - Где полковник Наронг?
   Ей никто не ответил.
   Лена поняла, что так, наверное, лучше всего - она сравнила фотографию в
паспорте с собой в зеркальце.
   В Шереметьеве пограничница тоже долго сравнивала ее  с  фотографией,  и
Лена ее понимала.
   Ее так и не пропустили на Родину. Пришел лысый майор и отвел ее в белую
комнату.
   Два часа Лену допрашивали, где она пробыла все это время, не видела  ли
она там наших граждан и прочую чепуху. Она отвечала,  что  была  больна  и
лежала в деревне. Так случается - заблудилась и заболела.
   Ничего они от нее не добились.
   Потом майор и второй, в штатском, вышли, но дверь закрыли  неплотно,  и
Лена услышала, как майор сказал:
   - Пока пускай едет, ничего не добьемся.
   - Может, изолировать?
   - За что?
   - Героин?
   - Ты ей подсовывать будешь? Да? А санкции ты получил?
   - А если он вернется?
   - Вот вернется, и решим... А пока...
   Что "пока", Лена не узнала, потому что штатский заметил щель и  прикрыл
дверь.
   Может, они не знают, что случилось с Аскольдом? Места там глухие,  базу
уничтожили полностью...
   Майор  ей  сочувствовал:  Неизвестно  почему.  Прощаясь,   передал   ей
скоросшиватель с ксероксами статей из газет.
   - Ознакомьтесь в поезде, гражданка Сидорова, - сказал он.
   Лена подумала, что слово "госпожа" произносить неловко, не  прививается
оно в России.
   В поезде Лена начала читать. И  удивилась  -  в  суматошном  ускоренном
движении последних дней она не замечала нарастающего гула лавины,  которую
сама же столкнула.
   Она читала заметки по порядку, с того дня, как она  попала  на  участок
опиумного мака, и до последних новостей.
   Сначала шли сообщения  туманные  и  не  всем  понятные.  "По  сведениям
западных агентств, в известном центре наркобизнеса, так называемом Золотом
треугольнике, появилась неизвестная ранее  болезнь,  поражающая  плантации
мака...", "Вирус, поразивший посевы опиумного мака в  Юго-Восточной  Азии,
продолжает распространяться. Ученые не торопятся с  выводами",  "Азиатские
наркобароны не могут  выполнить  обязательства  перед  рынком.  Обострение
положения  в  З