днял голову. Улица была пуста. Ветер стих.
     Шубин встал первым,  помог подняться Эле.  Она  придерживала
рукой локоть - ушибла.
     - Ты что? - спросила она. - Что там было?
     - Газ, - сказал Шубин.
     - Откуда газ?
     - Его по улице несло.
     Они быстро перешли улицу,крутя головами, словно боялись, что
газ подстерегает их, завернули во двор и вошли в подъезд.
     Шубин не дал Эле войти в дом первой. Сначала он открыл дверь
в подъезд и сосчитал до пятидесяти.
     - Ты газа боишься? - спросила Эля.
     Она переступала с ноги на ногу от нетерпения.  Она  пыталась
оттолкнуть  Шубина.  Она понимала,  что он прав,  но в ней уже не
осталось ни крошки терпения.
     Она вырвалась и вбежала в темный провал подъезда.
     Застучали ее подошвы по лестнице.
     Шубин пошел следом.  Ему было страшно догнать Элю,  ему было
страшно, что будет потом.
     Шубин поднимался по лестнице с трудом. Снова мутило, дыхание
срывалось - не хватало почему-то воздуха. Он ощущал запах желтого
газа в подъезде,  особенно на первых двух  этажах,  но  шагов  не
ускорял, потому что был обессилен.
     Он догнал Элю у двери ее квартиры.
     Обыкновенная дверь,   без   глазка,  покрашенная  коричневой
краской, с номером "15".
     Эля обернулась, услышав его шаги, и сказала:
     - А ключей нет... Ключи в сумке... или в пальто. Не знаю.
     - Тогда позвони.
     Эля нажала  кнопку  звонка,  но  было  по-прежнему мертвенно
тихо.
     - Дурачье,  - сказал Шубин,  упираясь ладонью в косяк двери,
чтобы не упасть. - Электричества нет. Стучи.
     Эля постучала. Тишина.
     - Они же спят, - сказал Шубин. - Стучи громче.
     Эля постучала сильнее.
     - Они не спят, - прошептала она.
     Она не   смогла   больше   ничего   сказать.  Лицо  ее  было
неподвижно, и по грязным щекам катились слезы.
     Шубин ударил  по  двери  кулаком.  Еще раз,  начал молотить,
только чтобы перебить высокие,  жалкие звуки,  что вырывались изо
рта Эли.
     И он молотил так,  что не услышал,  как из-за двери раздался
женский голос:
     - Кто там?
     - Стой! - Эля повисла на его руке. - Это я, это я, мама! Где
Митька? Это я, мама!
     - Погоди,  не шуми,  - ответил голос,  щелкнул замок,  дверь
открылась, и мать Эли произнесла  фразу,  которую  намерена  была
сказать, еще не отворив дверь, и которая теперь прозвучала как из
другого мира: - Ты что, опять ключи забыла?
     И тут  она увидела Элю и страшного - это Шубин только потом,
увидев себя в зеркале, понял, до чего страшного, - мужчину.
     - Господи! - сказала она.
     За соседней дверью раздался недовольный мужской голос:
     - Вы что шумите, не знаете, сколько времени?
     - Порядок, - ответил голосу Шубин. - Извините. Все в порядке.
     Эля упала  внутрь,  повисла  на  матери  и  начала судорожно
смеяться. Шубин втолкнул ее в дверь и быстро захлопнул. Наступила
кромешная тьма,  и  в  ней был слышен лишь истерический смех Эли,
который прерывался возгласами матери:  "Ты что,  ты  что,  что  с
тобой?" И попытками Эли спросить: "А Митька, где Митька?"
     И снова смех.
     - Положите ее куда-нибудь, - сказал Шубин. - Ей надо лечь.
     Но Эля вырвалась - она рвалась в комнату,  распахнула дверь.
В свете  догорающего  пожара  была  видна  кровать.  На  ней спал
мальчик. Эля схватила его,  мальчик начал отбиваться  со  сна,  а
Шубин оттаскивал Элю и кричал на нее:
     - Не смей его трогать! Не смей! На тебе может быть газ.
     Эля опустила  мальчика  на кровать,  а сама как-то спокойно,
тихо и мирно легла возле кровати на  коврик,  будто  заснула.  На
самом деле это был глубокий обморок.
     Шубин подхватил Элю и  спросил  ее  ее  мать,  белая  ночная
рубашка которой светилась в темноте, как одежда привидения:
     - Куда ее положить?
     - Ой, а что с ней?
     Мать все еще ничего не понимала - да и откуда ей было понять?
     - Где диван?..
     - Рядом с вами, туда и ложите.
     Она была  сердита,  потому  что уже уверилась в том,  что ее
непутевая дочь где-то напилась,  попала в переделку и вот  теперь
хулиганит. Шубин не знал,  бывало ли такое с Элей, - он ничего не
знал о своей будущей жене. Он с трудом перетащил ее на диван.
     - У вас валерьянка есть?
     - А вы кто такой?  - спросила  мать  Эли,  в  которой  росло
раздражение против бродяги, которого Эля притащила домой.
     - Накапайте валерьянки.  Или валидола. Ничего страшного. Она
очень устала. И переволновалась.
     И в  голосе  Шубина  была  такая  настойчивость,  что  мать,
бормоча что-то,  пошла  в  другую  комнату  и  принялась  щелкать
выключателями.
     - Света  нет,  -  сказал Шубин.  Он присел на корточки перед
диваном и положил ладонь на теплую щеку Эли.  И та,  все  еще  не
приходя в  себя,  подняла  руку и дотронулась слабыми пальцами до
его кисти.
     - Почему света нет? - спросила из той комнаты мать.
     - Воды нет тоже,  - сказал Шубин. - А если есть, то лучше ее
не пить. В чайнике вода осталась? Из чайника налейте.
     Митька повернулся в кровати и забормотал во сне.
     - Да  вы  хоть скажите по-человечески,  что случилось-то?  -
спросила из  той  комнаты  мать.  Она,  видно,   шуровала   среди
лекарств, разыскивая валерьянку.
     - Авария,  - сказал  Шубин.  -  Авария.  Выходить  из  домов
нельзя. Закройте форточки.
     Мать зашаркала шлепанцами на кухню, громыхнула там чайником.
     Шубин прислушался к дыханию Эли. И понял, что она спит.
     - Не надо, - сказал он, - она заснула...
     Мать уже  вернулась  в  комнату.  Шубин  не  заметил как - в
сознании пошли провалы.
     - Вы сами тогда выпейте,  - сказала мать уже без озлобления.
- Вам тоже нужно.
     Она вложила в его руку стаканчик с валерьянкой.
     - А где авария? Серьезная, да? На химзаводе?
     - Серьезная,  -  сказал  Шубин.  И заснул,  сидя у дивана на
коврике, положив голову на руки, которыми касался руки Эли.
     Было пять часов утра.  Те жители города,  что остались живы,
еще спали.
     Шубин проснулся,  и  ему  показалось,  что он и не засыпал -
только закрыл на минутку глаза,  чтобы не так  щипало.  Он  сразу
вспомнил, где он, и первая мысль была хорошая: ну вот, обошлось.
     Он лежал на  том  же  диване,  у  которого,  сидя  на  полу,
отключился. В  комнате  стоял  утренний  полумрак - небо за окном
было холодным,  голубым.  Повернув голову, Шубин увидел кровать и
спящего на ней Митьку, которого он толком еще не видел.
     За стенкой тихо разговаривали.
     Шубин вспомнил,  что обгорел,  спускаясь с крыши,  он провел
рукой по колючей голове. В комнате было холодно.
     Он поднес  часы  к  глазам,  но света в комнате было слишком
мало. Ничего не увидел.  Он поднялся и пошатнулся так,  что  чуть
было не уселся обратно. В голове все потекло.
     Эля услышала и вошла в комнату.
     - Ты чего встал? - прошептала она.
     - Ты же тоже не спишь, - сказал Шубин.
     Он прошел  на  кухню,  где  на  табуретке  сидела  мать Эли,
обыкновенная полная  женщина,  тоже  скуластая  и   черноволосая.
Только губы,  в  отличии от Элиных,  у нее ссохлись и сморщились.
Глаза были заплаканы.
     На кухонном  столе  горели две свечи.  От них уже наплыло на
блюдце.
     - Здравствуйте, - сказал Шубин. - Простите, что так вышло.
     - Это вам спасибо,  Юрий Сергеевич,  - сказала мать Эли. Она
всхлипнула. - Мне Эля все рассказала, а мы вот сидим и боимся.
     - Лучше не выходить, - сказал Шубин.
     - А воды нет,  - сказал мать,  - и газа,  знаете,  тоже нет.
Когда дадут, вы как думаете?
     - И  холодно,  просто ужасно,  - сказала Эля.  - Знаешь,  на
улице похолодало.
     В синее окно Шубину было видно, что на улице метет.
     Наверху кто-то прошел, зазвенел посудой, дом был панельный -
слышимость абсолютная.
     - Сколько времени? - спросил Шубин.
     Эля поглядела  на  ходики,  висевшие  над столом.  Шубин сам
увидал: половина восьмого.
     - В  это  время уже машины ездят,  - сказала Эля,  - люди на
работу идут. А мама мне верит и не верит.
     - Чего ж не верить,  - ответила та.  - Многие говорили,  что
этот завод нас погубит. Детей вывозили. Вы слышали?
     - Да, я даже видел.
     - Но с них как с гуся вода.  А  Эля  говорит,  много  народу
погибло.
     - Да, - сказал Шубин, - многие погибли.
     Он посмотрел на Элю.  Она встретила его взгляд настороженно,
будто таясь.
     Уже был  другой  день,  другая  жизнь,  и он в ней был будто
гостем. Да и что скажешь при матери?
     Шубин подошел ближе к окну.  Улица, на которую оно выходило,
была пуста.  Вон оттуда,  из-за угла дома  на  той  стороне,  они
пытались  перейти  улицу  и потом спрятались от желтого шара.  Он
увидел истоптанный снег,  там они лежали, боясь поднять головы. А
чуть дальше за домом - лавочка, где сидят влюбленные.
     - Я пойду, - сказал Шубин.
     - Что? - не поняла Эля.
     - Я пойду. Сама понимаешь, не сидеть же здесь.
     - Я  вас,  Юрий  Сергеевич,  никуда не пущу,  - сказала Эля,
перейдя снова на "вы".  - Вы на себя в зеркало посмотрите.  Вы же
на последнем издыхании.
     - Я выспался, - сказал Шубин. - Я больше двух часов проспал.
     - Я с вами.
     - И не мечтай, - сказала ее мать.
     И Шубин как эхо повторил:
     - И не мечтай. Ну как же так... - покорилась Эля.
     - Я  очень  прошу вас,  - сказал Шубин,  - никуда из дома не
выходить. У вас  четвертый  этаж,  это  спасение.  Мы  не  знаем,
кончилось все уже или еще будут последствия.
     - Холодно ведь, - сказала мать, - когда затопят?
     - Я все узнаю и  вернусь, - сказал Шубин.
     - Правильно,  -  сказала  мать,  -  сходите,   поглядите   и
возвращайтесь.

     Шубин взял свечу,  прошлепал босиком в ванную комнату.  Вода
не шла.  и не могла идти. Он поднял голову, посмотрел в зеркало и
увидел  себя  впервые с вечера.  И не сразу узнал,  потому что за
тридцать девять лет жизни привык к другому человеку.
     На него смотрело грязное,  обросшее щетиной существо. Волосы
его и ресницы опалены,  от волос вообще остались какие-то клочья.
На виске и щеке - высохшая кровь. И как назло - нет воды.
     - Юрий Сергеевич,  - сказала из-за двери  Эля.  -  У  нас  в
кастрюле вода осталась. Вам пригодится.
     Шубин хотел было с благодарностью согласиться, но сказал:
     - Отлей мне в стакан.  Неизвестно,  когда пустят воду.  Надо
экономить. Может,  целый день придется терпеть...  или больше. Ты
же понимаешь, что водопровод может быть отравлен.
     - Понимаю, - сказала Эля. - Щетку зеленую возьмите, это моя.
     Он открыл дверь. Она протянула ему полный стакан.
     Он услышал голос матери из кухни.
     - В чайнике еще осталось. Смотри, не выплесни.
     Шубину было не ловко, что он не может спустить за собой воду
в унитазе.  Он прикрыл его крышкой,  потом почистил зубы, намочил
водой край полотенца и протер кое-как лицо. На полотенце остались
пятна сажи и крови.
     Пока Шубин натягивал ботинки,  Эля почистила  его  пиджак  и
пыталась уговорить  его съесть холодного мяса.  Но есть совсем не
хотелось. Он бы еще выпил воды, но не посмел попросить.
     Эля стояла в смущении перед вешалкой, потому что Шубину надо
бы переодеться,  а дома не было мужских вещей.  Она уговорила его
надеть под рваную аляску свой толстый свитер, и Шубин согласился.
Потом вытащила откуда-то белую вязанную шапку и сказала:
     - Это ничего, что она женская, у нас ребята многие носят.
     на шапке были изображены олимпийские кольца.
     - До свидания,  - сказал  Шубин  матери,  которая  стояла  в
дверях кухни.
     - Приходите, - ответила она сдержанно.
     Эля вышла проводить Шубина на лестницу.
     Он пониже надвинул на глаза лыжную шапку.

     - Ты   адрес   помнишь?   -  спросила  вдруг  она.  -  Улица
Строительная, двенадцать,  корпус   два,   квартира   пятнадцать.
Записать?
     - Нет, запомню, - сказал Шубин. - Только не выходи. Не надо.
И мать не пускай. Пока не вернусь, не выходи, обещаешь?
     - Обещаю,  - улыбнулась Эля.  Впервые он увидел ее улыбку  с
прошлого вечера.  Блеснула золотая коронка.  А он и забыл,  что у
нее золотая коронка.
     Дверь напротив   открылась,  и  оттуда  выглянул  громоздкий
мужчина в пижаме.
     - Привет, - сказал он, - гостей провожаешь?
     В вопросе было плохо скрываемое презрение к соседке.
     - Доброе утро Василий Карпович,  - сказала Эля,  не выпуская
руки Шубина.
     Этот человек   был   из   другого,  обыкновенного,  сонного,
вчерашнего существования.
     - Чего-то света нету? - спросил он. - Не знаешь?
     - А вы проверьте,  - сказал Шубин, - нет воды, нет газа и не
работает телефон.
     - А  что?  -  Человек  сразу  поверил  и  испугался.  -  Что
случилось, да?
     - Эля,  - сказал Шубин,  отпуская ее руку.  - Я  тебя  очень
прошу. Пройди  по  квартирам  и еще лучше - возьми кого-нибудь из
мужчин, на которых можно положиться.  Сейчас люди будут вставать,
они ничего   не   знают.   Может   быть   паника,   кто-то  может
заразиться... Ну не мне тебя учить.
     - Хорошо, Юрий Сергеевич, - сказала Эля.
     Она хотела  еще  что-то  сказать,  но  Василий  Карпович  из
соседней квартиры не дал.
     - Да что случилось,  я спрашиваю!  - почти закричал он. - Ты
можешь человеческим языком объяснить?
     Перешагивая через две ступеньки,  Шубин сбежал  с  лестницы.
Хлопнула бурая дверь подъезда.
     Холодный ветер ударил в лицо. Он нес колючие снежинки. Шубин
надвинул капюшон аляски.
     На улице рассвело.  Он перешел улицу и оглянулся. Эля стояла
у окна.  Она  смотрела  вслед.  Тут  же рядом с ней возникло лицо
Василия Карповича - значит, он уже проник к ним в квартиру.
     Шубин прошел за соседний дом.  И остановился у его угла,  не
оборачиваясь больше.  Он понимал, что через несколько шагов уйдет
из той обыденности мира,  в  котором  еще  ничего  не  произошло,
который  только  сейчас  начинает  открывать,  и  то  не  во всей
полноте,  масштабы бедствия - как будто  от  гостиницы,  где  они
провели ночь, до этих домов - много километров, и звуку несчастья
еще предстоит их одолеть.
     Конечно же, Шубин мог остаться у Эли и поспать еще несколько
часов. Нет,  он бы уже не заснул.  Он-то знал,  что жизнь этого и
соседних домов - только видимость,  а то,  настоящее,  к чему  он
принадлежит, начнется за углом.
     И вдруг неожиданная мысль заставила его оглянуться.
     Он посмотрел на Элин дом.  Нет,  не на четвертый этаж,  а на
первый.  В трех,  нет,  в четырех  окнах  первого  этажа  открыты
форточки. Значит,  почти наверняка, там лежат мертвые люди. Лежат
мирно, будто спят,  но скоро эти двери взломают.  Где водораздел?
два этажа - гробы,  три верхних - обыкновенные квартиры, где люди
просыпаются и удивляются,  почему нет воды и света.  Водораздел -
на втором этаже...
     Больше он не мог стоять - он должен был оказаться  там,  где
много людей, где что-то делается, где он может пригодиться.
     Шубин вышел в следующий двор. Навстречу ему рванулся крик. У
скамейки, на   которой  сидели,  обнявшись,  влюбленные,  стояла,
подняв руки,  женщина и неразборчиво  кричала.  Можно  было  лишь
разобрать:...мой девочка... девочка... Лидушка...
     Хлопнула дверь,  из дома выбежал другой человек,  побежал  к
скамейке. Шубин быстро пошел стороной, к главной улице, к вокзалу.

     Дворами Шубин выше на главную улицу, что вела к вокзалу, как
раз к арке, через которую он убегал от милиционера.
     Сыпал снег,  неровно,  зарядами, зло. У кафе, где он сидел с
общественниками, лежали тела.  Возле  них  стояли  два  человека,
непонятно зачем - просто смотрели.
     По улице,  вдоль домов, шел парнишка, лет пятнадцати, он нес
туго  набитый  пластиковый  пакет.  Перехватив взгляд Шубина,  он
побежал,  одна  ручка  пакета   оторвалась,   и   оттуда   начали
вываливаться меховые   шапки.   Парень   остановился  и  принялся
собирать их, не спуская взгляда с Шубина.
     - Зря ты, - сказал Шубин, - они зараженные.
     Прижимая пакеты к животу, парень побежал в арку.
     И тут  Шубин  увидел  собственную  кепку.  Она лежала у края
тротуара, совсем засыпанная снегом. Ждала его.
     Шубин подошел к ней,  поднял, снег примерз к ней, кепка была
жесткой и чужой. И тут же Шубин уловил взгляд женщины, закутанной
в серый платок. В ее взгляде было осуждение.
     - Люди страдали, а вы пользуетесь, сказала вдруг женщина.
     - Это  моя собственная кепка,  - сказал Шубин.  - Я ее вчера
потерял.
     И понял как это глупо звучит.
     - Понимаю, понимаю, - сказала женщина.
     - А вы проходите, - озлился Шубин.
     Женщина пошла у самой стены.
     По улице  ехал  бронетранспортер.  В нем стояли два солдата.
Они смотрели по сторонам, видимо, изучая обстановку.
     Шубин поглядел  им  вслед.  Повернул  туда  же,  куда  ехала
машина, - к вокзалу.  Он миновал кинотеатр "Космос" и  автобусную
остановку. Автобус  все  стоял  передним колесом на тротуаре,  но
столкнувшиеся машины были убраны с дороги, и трупы тоже исчезли.
     Быстро работают,  подумал  Шубин.  Молодцы.  Кто  молодцы  и
почему - он не задумывался.  Ему приятно было, что кто-то думает,
принимает меры.
     На остановке стоял старичок в военной шинели и заячьей шапке.
     - Молодой  человек!  -  окликнул  он  Шубина.  -  Почему нет
автобуса? Я жду уже двадцать минут.
     - Автобуса уже не будет, - сказал Шубин и пошел дальше.
     - Почему? Вы мне можете объяснить, почему? - старичок стучал
палкой.
     Шубин увидел,  куда убрали трупы,  - их, оказывается, еще не
успели вывезти. В просвете между большими домами они громоздились
грудой, частично прикрытые бульдозером, которым, видно, их туда и
отодвинули. Бульдозер был пуст,  но возле него стоял милиционер и
курил.
     Он увидел, что Шубин остановился, и сказал устало:
     - Идите, гражданин, смотреть не положено.
     - Ладно уж, - сказал Шубин.
     По улице  медленно  ехал  грузовик.  Задний  борт  его   был
откинут. Там тоже были тела.
     Простоволосая растрепанная женщина в распахнутой шубе бежала
посреди улицы навстречу грузовику и кричала, открыв рот, на одной
ноте. Грузовик затормозил, гуднул, но она его не видела. Водитель
подождал, пока она пробежит мимо, и снова дал газ.
     Окна продовольственного  магазина,  мимо  которого  проходил
Шубин, были  разбиты,  большие куски стекла валялись на тротуаре.
Внутри шевелились какие-то темные фигуры.
     Должна была  показаться гостиница,  но ее не было.  И Шубин,
пройдя последний большой дом перед  вокзальной  площадью,  понял,
что случилось:  гостиница стала вдвое ниже - провалившись,  крыша
увлекла за собой два верхних этажа.  Казалось,  что  в  гостиницу
попала бомба.
     Развалины еще дымились, и снег вокруг был черным.
     Шубин вышел на площадь. Как ни странно, подъезд гостиницы не
был тронут огнем.  Даже сохранились стеклянные двери и стеклянные
вывески с названием гостиницы по сторонам.  Но сквозь дверь  было
видно черное сплетение упавших балок.
     Вокзальная площадь   была   странно  оживлена.  По  какой-то
организационной причине именно в вокзале находился штаб,  который
руководил спасательными  работами.  На  площади  стояло несколько
бронетранспортеров, дальше,  между пустыми  автобусами,  тянулись
крытые военные грузовики. У монумента труженникам стоял танк. Его
зачехленная пушка была высоко задрана.  У входа  в  вокзал  Шубин
увидел несколько  легковых машин,  в том числе две или три черные
"Волги".
     Правильно, понял Шубин, направляясь через площадь к вокзалу.
Вокзал -  это  связь  с  другими  городами.  Здесь  должны   быть
паровозы, так  что  можно  обойтись  без  электричества,  пока не
запустят станцию.
     Трупы с  площади уже убрали,  и Шубин не стал искать глазами
куда. Он пошел мимо танка. Люк его был открыт, в нем сидел солдат
в шлеме и курил.  Рядом стоял автобус, двери его были открыты, на
полу головой к открытой двери лежал человек.
     - Юрий Сергеевич! - услышал Шубин. - Юрий Сергеевич, это