стелется  над
землей.
   Одна рука  была  на  отлете  и  едва  заметно  подрагивала,  другая  была
выброшена прямо вперед и крепко сжимала нож.  Я  заметил  у  Халида  "пустое
лицо". В его  позе  не  было  напряжения;  казалось,  он  выполняет  изящное
упражнение тайцзицюань, но в любую минуту он был готов взорваться и  нанести
удар.
   Джамшед стоял совершенно прямо, как монумент. Его  руки  почти  безвольно
свисали вдоль туловища, голова упала  на  грудь.  Джамшед  выглядел  гораздо
более беззащитным. Соперники молча стояли  друг  напротив  друга,  почти  не
шевелясь. Их тела замерли, но в пространстве между  ними  происходило  нечто
совершенно другое.
   Это было похоже на постепенно загустевающий воздух; он звенел  и  дрожал,
вибрируя, как живой. Время  остановилось.  Я  почувствовал,  что  задыхаюсь,
глаза выкатились из орбит.
   Халид медленно перенес вес тела с одной ноги на другую; в  том  же  ритме
двинулся Джамшед. Кто бы  мог  предугадать  в  столь  громадном  теле  такую
легкость! Джамшед перемещался плавно, не  совершая  ни  одного  лишнего  или
неаккуратного движения.
   Они закружились в странном танце. Ножи выжидательно  блестели.  Никто  из
них пока не стремился нанести удар; оба ждали малейшего просвета  в  обороне
соперника.
   Халид по-прежнему стлался по земле, изгибаясь  настолько,  что  постоянно
балансировал на грани потери равновесия, а Джамшед едва  переступал  ногами,
двигаясь при этом довольно быстро. Лес замер: я не слышал ни пения птиц,  ни
шума ветра.
   Рам очень аккуратно взял мою голову и стал медленно поворачивать вправо и
влево.
   Ничего не замечая, я повиновался. От рук Рама исходили приятное  тепло  и
забота.
   Внезапно он с силой  крутнул  голову  влево;  что-то  громко  щелкнуло  в
основании черепа, и я провалился в совершенно новое восприятие.
   Поляна светилась ровным желтоватым светом. Вместо сосен в небо вздымались
двенадцать искрящихся потоков. Кроме меня, никого  не  было  вокруг.  Поляна
была островком света в окружающем  мраке.  Против  моей  воли  голова  снова
начала вращаться, а затем дернулась вправо. Раздался  новый  щелчок;  передо
мной возникли две сияющие  тени.  Они  двигались  в  очень  странном  ритме,
создавая нечто вроде вертящегося пространства, которое переливалось  огнями.
Стало очень трудно дышать; откуда-то из  глубины  поднимался  темный  вязкий
ужас. Я попытался закричать, но вместо голоса  изо  рта  вылетело  маленькое
светлое облако. Затем я провалился в черноту.
   Я пришел в себя в озере. Джамшед держал меня в своих ручищах, как ребенка
и ритмично кунал в воду. Оказывается, я успел порядочно замерзнуть.
   - Ага, - радостно затараторил стоявший рядышком Рам, - человек  Искусства
очнулся!
   С этими словами он бесцеремонно щелкнул меня по носу,  и  я  окончательно
вернулся с "того берега". Халид и Джамшед  -  они  были  живы  и  здоровы  -
ласково смотрели на меня. Джамшед выволок меня из воды и поставил на ноги. Я
зашатался и сел.
   Джамшед похлопал меня по затылку и позвал Рама готовить шашлыки -  теперь
я верил, что речь действительно идет о жареном мясе.
   - Ну как? - улыбаясь спросил Халид.
   - Кошмар, - честно признался я.
   - Замечательно, - резюмировал он.  -  Теперь  ты  боролся  с  нахлынувшим
состоянием и даже пытался, правда слабовато, управлять  им.  Но  не  все  же
сразу!
   - Что вы со мной делали? - вяло спросил я.
   - Мы "открывали" тебя. Откупоривали, как бутылку шампанского.
   - Как это?
   - Да очень просто. Твое тело достигло определенной степени готовности,  и
ему нужно было слегка помочь. Мы нашли специальное место. Пока мы ехали, Рам
старался загрузить твой мозг всякой чепухой, чтобы он тебе не  мешал.  Затем
ты искупался и очистился - вода в  этом  озере  очень  помогает.  Потом  Рам
показал тебе лягушку...
   - И мне стало не по себе.
   - Вот именно. Рам - не актер и не шут. Он мастер Искусства, и его путь  -
танец,  игра,  лицедейство.  Правда,  еще  и  целительство.   Рам   -   само
совершенство; его "лягушка" выше всяких похвал. Он "сдвинул" тебя,  а  мы  с
Джамшедом помогли.
   - Так вы дрались понарошку?
   - Люди Ножа ничего не делают понарошку. Мы сражались по-настоящему, но  у
нас не было намерения убивать друг  друга.  Мы  наслаждались  Искусством,  а
заодно втянули тебя - вернее, "вытянули".
   - Откуда вытянули? Или куда?
   - Вытянули, как удильщик рыбу, - на  берег.  Из  твоего  мира,  из  твоих
концепций.
   Будь уверен, это далось очень нелегко. Бедный Джамшед до сих пор не может
перевести дух. Ты высосал из него массу энергии.
   - А кто такой Джамшед?
   - Странствующий воин, мастер Ножа. Если ты  будешь  учиться  у  него,  он
расскажет сам, но я за него делать этого не стану. Но дай мне закончить. Рам
действовал жестко, но наверняка - он "откупорил" твой спинномозговой  канал,
и ты вошел в глубокий транс. Впрочем, что бы ты там ни  видел,  не  придавай
этому значения.
   Главное - канал открылся, и восприятие стало другим.
   - И что теперь?
   - Да ничего. Живи. Ты многому научился и научишься еще. Пошли есть.
   Шашлык был отменным. Его готовил Джамшед, сдобрив особыми  приправами.  Я
съел совсем немного, но почувствовал огромный прилив  сил.  Халид  предложил
мне глоток коньяку, но я отказался - на душе и без того было легко.
   Костер догорал, и мы мирно беседовали. Казалось, Халид был очень  доволен
мной, и пустился в рассказы об Уддияне.
   - Уддияна была избранным местом. В свое время там существовало могучее  и
славное  государство.  Жрецы  и  священники  владели   огромными   знаниями.
Процветала религия, о которой  очень  мало  известно  сегодня.  Знаешь,  как
переводится слово "Уддияна"?
   - Как?
   - Вздымающаяся, растущая. В основе - индоевропейский корень "уд" - расти,
подниматься. Кстати, на санскрите уд - это член. Логично?
   - А русские слова "удочка", "удилище"? Неужели  они  тоже  происходят  от
того же корня?
   - Конечно. Спроси у Рама - он знает русский лучше меня.
   - Да-да, - затряс головой Рам и показал неприличный жест. -  Во-от  такое
удилище! - и вся компания дружно заржала.
   - А что ты скажешь о Падмасамбхаве? - спросил я.
   - Ты, наверное, знаешь его историю, - парировал Халид.
   - Смутно, - признался я.
   - Рам, расскажи ему, - попросил Халид.
   - Дело было так, - Рам одновременно изображал восхищенного ребенка и  его
мамашу, которая рассказывает сказку. - Одна барышня  увидела  сон.  А  потом
пошла на болото, где росли лотосы, и нашла в лотосе малыша. Она  хорошо  его
кормила, и малыш вырос большим и крепким...
   - Как удилище, - вставил Халид.
   - Вот именно. И назвала его "Падмасамбхава", что означает "самозаведшийся
в лотосе", поскольку он завелся сам собой, без папочки. Падмасамбхава рос  и
стал учеником жреца, а затем известным магом. Он путешествовал  в  Индию,  и
там выучился всяческим чудесам, чтобы дурачить людей. А потом его пригласили
в Тибет.
   - Зачем? - спросил я.
   - Видишь ли, в Тибете  процветала  магическая  вера  бонпо,  а  некоторые
умники собирались заменить ее на буддизм. Учителя бонпо были очень  сильными
магами, и тягаться с ними мог только наш герой. Он пришел в  Тибет,  обломал
рога всем врагам, прославился и стал святым.
   - Ладно, - улыбаясь, прервал монолог Халид. Наш  малыш  слишком  серьезно
настроен, ему надо  сказать  что-нибудь  ужасно  важное.  Падмасамбхава  был
последним адпетом древней религии Уддияны. Он привнес  в  тибетский  буддизм
элементы своего учения. В то же время, Падмасамбхава был  магом  и  мастером
Искусства.
   Классическим образцом Искусства на тибетской почве можно  считать  учение
Дзогчен.
   На этих словах Джамшед резко встал и начал  разгребать  костер.  Разговор
прервался на полуслове. Я  насторожился.  Джамшед  погасил  огонь,  разложил
тлеющие угли в виде длинной узкой дорожки и выразительно посмотрел на  меня.
Я  понял,  к  чему  идет  дело,  и  от  страха   закружилась   голова.   Рам
заговорщически ткнул меня пальцем под ребро.
   - По-моему, он требует от тебя чего-то невозможного, не так ли?
   В душе я полностью с ним согласился, но  Джамшед  оставался  непреклонен.
Халид молча смотрел на меня, Рам кривлялся и подталкивал  локтем.  Дрожа,  я
направился к тлеющим углям, внутри которых мерцали алые блики. Стало  жарко,
ладони сделались  влажными  от  пота.  Я  снял  обувь  и  обернулся.  Троица
выжидательно созерцала меня.
   Джамшед смотрел твердо и свысока. Мне стало  неприятно.  Я  поднял  ногу,
выдохнул и... пошел!  Стопы  полностью  онемели  и  не  чувствовали  ничего.
Короткими шагами я прошел по  дорожке  дважды  в  обе  стороны  и  шагнул  в
сторону. Здесь ноги подкосились, и я упал без чувств.
   Очнулся я быстро и самостоятельно. Джамшед подал мне руку, и я встал.
   - Теперь, - медленно и громогласно начал он, -  ты  достоин  идти  путями
Искусства в полном осознании. Да не покинет тебя твердость твоего намерения.
   Подойди сюда.
   Джамшед подвел меня к расстеленному на земле  белому  полотенцу.  На  нем
лежали два ножа - один принадлежал Халиду, другой - Джамшеду.
   - Ты можешь взять любой из них, - продолжал Джамшед, - и встать  на  путь
Ножа.
   Но можешь отказаться,  и  это  будет  твой  свободный  выбор.  Сейчас  ты
господин своих решений. Выбирай.
   Я подошел к полотенцу и взглянул на ножи, а затем, потупив взгляд, твердо
сказал:
   - Спасибо. Спасибо, нет.
   В полном молчании мы собрали вещи и вернулись домой.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ:  ДРУГИЕ  ПУТИ  ГЛАВА  1.  CHANGE  YOUR  MIND  Я  подошел  к
полотенцу, взглянул на ножи, а затем, потупив взгляд, твердо сказал:
   - Спасибо. Спасибо, нет.
   В полном молчании мы собрали вещи и вернулись домой.
   Вечером того же дня Халид заглянул ко мне.  Я  чувствовал  себя  неважно:
болела голова, знобило, кости  пронизывала  ломота.  Халид  сел  напротив  и
закурил.
   Некоторое время мы сидели молча. Наконец, я решился нарушить молчание:
   - Наверное, это был трусливый поступок? Как ты считаешь?
   Халид выпустил  тонкую  струйку  дыма  и  постучал  сигаретой  о  краешек
металлической пепельницы.
   - Вспомни, что сказал  тебе  Джамшед:  ты  сам  господин  своих  решений.
Отказываясь от пути Ножа, ты  поступил  осознанно,  признав  свою  слабость,
неготовность. Это требует определенного мужества. Не  стоит  осуждать  себя.
Впрочем, я и не ожидал от тебя иного решения.
   - Ты настолько не уверен в моих силах?
   - Может быть и так. - Халид как-то грустно взглянул  на  меня  и  погасил
окурок.
   - Ты - точная копия меня. Когда-то давно, еще ребенком,  война  отняла  у
меня родителей. Я много скитался и едва не умер от голода и страха. На рынке
в Пешаваре меня подобрали какие-то люди. Они накормили меня и взяли к себе в
горы, учили чтению, письму и многим другим вещам. А потом я предал их...
   - Что значит предал?
   - Так мне казалось тогда. Я бежал. Бежал, потому что испугался. Я  считал
их жестокими и безжалостными. Они выглядели как волки.
   - Они пытались научить тебя пути Искусства?
   - Я не знал тогда этого слова, я не знал даже  их  имен.  Это  были  люди
вроде Джамшеда - суровые и молчаливые. Они устраивали мне  испытания,  били.
Они хотели, чтобы я стал воином, волком - а мне было всего девять лет...
   - Теперь ты жалеешь, что ушел от них? - спросил я как можно мягче.
   - Да нет, я не мог по-другому. Представь себя на моем месте. Много лет  я
осуждал себя за трусость, за упущенный шанс. Но теперь я  понимаю  всю  силу
своего решения: маленький мальчик шел по безлюдным горам три дня и три  ночи
почти без остановок. А вокруг были волки -  настоящие  волки.  Я  остался  в
живых только благодаря силе своего решения. Но  затем  много  лет  Искусство
избегало меня, словно в наказание.
   Халид выглядел усталым, потерянным, голос звучал глухо. Передо мной сидел
не бог, не гуру; в его словах чуствовалась огромная горечь. Халид поднял  на
меня глаза: они светились совершенно земной теплотой.
   - Пойми: путь Искусства тяжел и страшен.  Он  заставляет  страдать  и  не
сулит никакой награды. Ты идешь, потому  что  слышишь  зов,  потому  что  не
можешь иначе.
   Приняв путь сердцем, свернуть с него невозможно. Можно только выбирать.
   - Из двух зол - меньшее?
   - Ты ошибаешься - большее. Самое большее. И умирать в глубоком осознании,
но без всякой надежды.
   Мы долго молчали. Халид подошел к  окну;  шумела  молодая  листва,  вдали
завывали троллейбусы и  автомобили.  Наступала  ночь.  Я  почувствовал  себя
скверно: похоже поднялась температура.
   - Я прилягу, - сказал я Халиду. - Что-то мне не  по  себе.  Если  хочешь,
посиди здесь.
   Халид подошел ко мне и взял за руку.
   - Твое тело сейчас очень встревожено. Клетки  получили  совершенно  новый
опыт и не готовы его переварить. Возможно, ты заболеешь, но  это  нормально.
Постарайся ничего не предпринимать, можешь только пить воду. Все пройдет.  Я
буду навещать тебя. - С этими словами Халид тихонько вышел.
   На какое-то время я заснул, но скоро проснулся от нестерпимого жара. Тело
горело, от головы к ногам волнами ходила лихорадка. Это  напоминало  горячий
холод, однако симптомов гриппа или отравления не было совершенно.  Прошла  и
головная боль. Оставался лишь жар; его источник сидел  глубоко  внутри,  как
будто кишки варились в кипящем  котле.  Дыхание  стало  горячим,  участилось
сердцебиение.
   Я нашел градусник и  измерил  температуру:  39,8!  Помня  о  наставлениях
Халида, я напился кипяченой  воды  и  снова  лег,  провалившись  в  глубокий
сумрачный бред. Мне мерещились белые кони  -  огромный  табун  мчался  прямо
сквозь меня, а я стоял, скованный ужасом. Мне снился Ужас с большой буквы  -
нечеловеческий, дремучий,  как  будто  принадлежащий  не  мне,  а  прапамяти
человечества, всех живых организмов.
   Ужас был неизмеримо больше меня, я терялся в нем, как песчинка, вернее, я
был песчинкой - частицей вечного круговорота.
   Проснувшись, я снова потянулся к градуснику. 40,5 - безжалостно показывал
он. Я слабо позвал Халида, но его  не  было  рядом.  Стояла  глубокая  ночь.
Теперь уже наяву мне сделалось страшно -  я  боялся  умереть.  Дышать  стало
очень трудно, воздуха не хватало, легкие  разрывались.  Я  свесил  голову  с
постели - так, вроде,  было  получше,  и  вспомнил  о  мистических  болезнях
сибирских шаманов, когда они в  горячке  получали  магические  знания.  Пора
явиться животному силы, подумал я, но вместо этого новая волна жара  хлынула
в голову. "Огненная трансформация", - снова пришло в голову, но выдержать ее
я был не в силах. На градуснике стояло 41. Я умирал, и Халида не было рядом.
Из последних сил я полез в тумбочку и нащупав  упаковку  шипучего  аспирина,
заставил себя проглотить двойную дозу. Почти мгновенно я уснул.
   Разбудил меня Халид, и  смотреть  ему  в  глаза  было  очень  стыдно.  Он
дотронулся до моего лба и все понял.
   - Испугался? - с улыбкой спросил он. Я промолчал.
   - Ничего.  Трудно  выдержать  искушение  смертью,  трудно  покориться  ее
призыву.
   - Ты хочешь сказать, что я мог действительно умереть? - замирая,  спросил
я.
   - Да, - ответил он кратко.
   - И ты знал это и не пришел мне на помощь?
   - Я был рядом с тобой все  время,  но  ты  не  знал  об  этом.  Однако  я
предпочитал не вмешиваться.
   - Предатель, - злобно прошипел я. - Сволочь и предатель! Убирайся. Хватит
с меня вашего  Искусства,  я  сыт  им  по  горло!  Я  хочу  быть  нормальным
человеком, понимаешь - нормальным!! - и бешенство  с  новой  силой  охватило
меня.
   Халид спокойно наблюдал припадок, напевая себе под нос мелодичную песенку
- что-то вроде колыбельной. Его лицо  выражало  заботу  и  ласковую  грусть.
Понемногу я остыл и попросил прощения.
   - Перестань, - беззлобно сказал Халид. -  На  пути  Искусства  невозможно
быть готовым к испытаниям. Ты не сделал ничего дурного, просто выбрал Жизнь,
хотя мог пойти путем Смерти. Смерть задала тебе  вопрос,  и  ты  ответил  на
него.
   - Халид, что такое смерть?
   Он почесал в затылке.
   - А сам-то ты как думаешь?
   Я вспомнил Бродского: "Смерть - это то,  что  бывает  с  другими".  Халид
положил голову на руки и слегка прикрыл глаза. Пауза  продолжалась  довольно
долго, наконец он произнес:
   - Никогда не слышал более точного определения. А что он еще написал, твой
Бродский?
   Я вспомнил любимые стихи:
   Не следует настаивать на жизни Страдальческой из горького упрямства.
   Чужбина так же сродственна отчизне, Как тупику соседствует пространство.
   Халид был искренне удивлен.
   - Поразительно! Я совсем не знаю русской поэзии, но этот человек - гений!
Он постиг Искусство в совершенстве, хотя, возможно, и не знает об этом.
   - Бродский недавно умер, - перебил я и рассказал что помнил из  биографии
поэта. Затем мы снова вернулись к разговору о смерти.
   - "Смерть - это то, что  бывает  с  другими",  -  процитировал  Халид.  -
Вдумайся!
   Ты можешь увидеть ее по знакам, которые она подает. Смерть разрушает твой
мир, и только твой, но ты никогда не сможешь этого принять, потому что тогда
наступит конец твоему миру, и принимать будет некому.
   - А как же принятие смерти на пути Ножа?
   - Это совсем другое дело, и ты  испробовал  его  на  себе.  Человек  Ножа
открывается смерти и ждет ее решения - со страхом и осознанием, но полностью
расслабленно.
   Смерть проходит мимо или забирает его. И в том,  и  в  другом  случае  он
свободен.
   Таков путь Смерти.
   - Расскажи мне о нем.
   - Путь Смерти нельзя назвать отдельным путем. Вспомни Джима  Моррисона  -
он экспериментировал с наркотиками, алкоголем и сексом, разрушал свое  тело,
но достиг вершин вдохновения. Моррисон упустил только  одно  обстоятельство:
на пути Смерти нет иного божества, кроме Нее. А он выбрал музыку.  Искусство
Ножа - это постоянный диалог со смертью. Близко к  этому  лежат  тантрийские
практики, особенно шиваизм и учение Матери Кали. Но об этом - в другой раз.
   - А что такое путь Жизни?
   - Это - Рам. Шутовство, танец, наслаждение,  экстаз.  Громкий  смех  надо
всем миром.
   - "Раскаты моего  хохота  сотрясают  Небо  и  Землю",  -  процитировал  я
чаньского патриарха.
   - Приблизительно так. Но и здесь присутствует смерть  -  правда,  в  ином
обличье.
   Смеяться над миром и собой можно тогда, когда бренность  и  несерьезность
всех вещей стала очевидна. А это и есть смерть.
   - Путь Человека - это путь Жизни?
   - Смотря в какую сторону он тебя заведет. Помнишь, я  говорил  о  выборе?
Выбор - это смена концепций.  Так  ты  сменил  "страх  опоссума"  на  "страх
койота". В английском языке есть отличное выражение: "Change your  mind".  В
общем, это означает "взгляни с другой стороны", но если перевести буквально,
- "смени свой ум". Это потрясающая фраза! Смени  свой  ум!  Не  забывай  это
делать регулярно: два раза в день, утром и вечером, как чистить зубы.  Иначе
ты будешь без конца блуждать в дебрях идей и суждений.
   ГЛАВА 2. САНСАРА Я подарил Халиду свой томик Бродского. Он читал его  дня
три-четыре, а затем, восторженный, прибежал ко мне.
   - Я же говорил, что этот человек постиг Искусство в совершенстве!  Читай!
- он ткнул книгу мне в руки. - Читай, и научишься гораздо  большему,  чем  я
могу тебе дать. Ты  верно  чувствуешь,  но  еще  далек  от  постижения  духа
Искусства. Вот слушай:
   Когда оно, а не - увы - мы Захлестнет решетку променада  И  двинется  под
возгласы "не надо", Вздымая гребни выше головы, Туда, где ты пила свое вино,
Спала в саду, просушивала блузку, Круша  столы,  грядущему  моллюску  Готовя
дно.
   Он сделал  эффектную  паузу.  Я  знал  эти  строки  наизусть,  но  ничего
особенного в них не замечал.
   - Учись! Это совершенное осознание  пути  Человека.  Все  преходяще,  все
стремится к началу. Чего стоит один "грядущий моллюск"! Мы ничего не значим,
мы - морская пена, и моллюск ничем не важнее нашего. Он просто придет  туда,
где мы, как нам казалось, жили, и ег