омился и собираюсь отправиться, пойти в постель.
     - А мне не спится. Если не возражаете,  я  поброжу по окрестностям. Эти
руины при ярком лунном свете изумительно красивы.
     -  Они будят  в памяти, воскрешают  в  душе стихи нашего великого поэта
Шомера. Если я  припомню как следует,  если сумею  перевести,  переложить на
американский, я вам их обязательно прочту, продекламирую.
     Лопушок зевнул.
     -  Пойду-ка я, отправлюсь-ка  я  спать,  отдыхать, почивать  в объятиях
Морфея.  Но  есть  ли,  имеется  ли  у  вас  снаряжение,  вооружение,  чтобы
защититься,  отбиться  от  невиданных,  неведомых  тварей,  которые,  рыщут,
шастают по ночам?
     - Мне разрешено носить нож. Вот тут, за голенищем, - сказал Хэл.
     Лопушок порылся у себя в суме и вытащил револьвер. Подал Хэлу и сказал:
     -  Вот берите, возьмите. Надеюсь, он вам не пригодится, не понадобится,
но кто знает, кто ведает? Мы живем, обитаем в  диком, хищном мире, друг мой.
Особенно вдали от городов, от поселений.
     Хэл  с  любопытством осмотрел  оружие.  Такое  уже доводилось видеть  в
Сиддо.  Чем-то оно  напоминало облегченные автоматы на "Гаврииле", но было в
нем  очарование  неземного. Пожалуй,  больше  всего  оно  напоминало древние
стальные револьверы Земли. Шестигранный ствол длиной сантиметров в тридцать,
диаметром миллиметров в десять. Поворотный барабан на пять латунных патронов
со свинцовыми  пулями,  заряженных  черным  порохом и  снабженных  капсюлями
ударного действия, скорее  всего, начиненными гремучей ртутью. В отличие  от
земных, у  револьвера не  было курка. Чтобы  боек ударил по  донышку гильзы,
надо было пальцем освободить боевую пружину.
     Хотелось  разобраться,   каким  образом  действует   механизм  поворота
барабана  при  обратном  ходе  бойка. Но желательно  было  как  можно скорее
спровадить Лопушка куда-нибудь подальше.
     И  все же Хэл  не удержался от  вопроса,  почему сиддийцы не пользуются
курком. Вопрос  удивил  Лопушка.  Выслушав объяснения Хэла, Лопушок  моргнул
круглыми  глазищами  (зрелище причудливое и поначалу устрашающее, потому что
моргал Лопушок нижним веком) и сказал:
     -  В голову не приходило.  Похоже, курок действует  лучше и  не требует
такого усилия от стрелка, как наша механика. Ведь и верно!
     -  Самоочевидно,  -  ответил  Хэл.  -  Но  я  землянин и  рассуждаю как
землянин.  Вы, оздвийцы,  не обо всем судите так, как мы,  я  это  заметил и
отчасти дивлюсь.
     Вернул оружие Лопушку и добавил:
     - Сожалею, но принять не могу. Мне запрещено пользоваться огнестрельным
оружием.
     Лопушок явно удивился. Но не счел своевременным выяснять, как да что. К
тому же, сон одолевал.
     - Замечательно,  великолепно,  -  сказал  он. - Шалом, алоха,  приятных
снов, да посетит вас Сигмен.
     -  И вам шалом,  - ответил Хэл.  Проводил взглядом широкую  спину жучи,
исчезающую в тени, и охватило теплое чувство к этому существу. При  том, что
Оно было чуждо и не похоже на человека, Хэла влекло к Лопушку.
     Он повернулся и зашагал к статуе Великой праматери. Когда вошел в тень,
увидел  женщину,  сколь  знувшую  в темноту  у  трехъярусной  груды  камней.
Последовал за ней  и наконец увидел ее неподалеку, прильнувшую к пьедесталу.
За нею был пруд, блиставший при лунном свете червленым серебром.
     Их  разделяло метров пять,  когда  женщина произнесла  тихим  гортанным
голосом:
     - Босвак, шье Ярроу.
     -  Босвак, - повторил он, сообразив, что  это, должно быть, приветствие
на ее языке.
     - Босвак,  - еще  раз сказала она, а затем,  очевидным образом переводя
это   слово   на   сиддийский,   чтобы  ему  было  понятнее,  произнесла:  -
Абхуума-игейтсии.
     Что значило приблизительно "добрый вечер".
     Хэл так и замер с открытым ртом.


8

     Ну, конечно  же!  Теперь он понял,  почему слова  женщины  звучали  так
неопределенно знакомо, почему ритм ее речи так  напоминал что-то известное с
незапамятных времен. Вспомнилось лингвистическое дознание,  которое он вел в
крошечной  общине  последних  франкоязычных обитателей заповедника Гудзонова
залива.
     Босвак. "Босвак" - это же "бон суар"!
     Хотя речь женщины, выражаясь языком лингвиста, была вырожденной формой,
ее происхождение было очевидно. Босвак!  А те слова, которые он слышал из-за
окна? "Уовеву"! Это же "левеву", по-французски "встаньте".
     "Шье" Ярроу.  "Шье"  -  уж  не  "мсье" ли это?  Начальное  "м"  отпало,
французское "с" перешло  во что-то близкое к американскому "ш". Наверняка. В
этом выродившемся французском были и другие перемены.  Усилилось придыхание.
Сместились гласные. Исчезли носовые звуки. Разбрелись  согласные.  "К" перед
гласной перешло в  замыкание гортани. "Р" перешло  в "к", "п" - в "пф",  "ф"
сместилось в звук,  подобный "хв", "л" перед гласной превратилось в "у". Что
еще? Должна была произойти трансмутация - смещение смысла слов,  должны были
возникнуть новые слова взамен старых.
     Но, тем не менее, это был отчетливо различимый французский язык.
     - Босвак! - повторил он.
     И  подумал: "Нашли, что  сказать! Встретились два человека  в  сорока с
лишним световых  годах от Земли!  Мужчина, в своем восприятии  год женщин не
видавший, и  женщина,  может быть,  одна-единственная  на  всю  планету; она
прячется,  она  себя  не помнит  от  страха. И  говорят друг дружке  "добрый
вечер", и других слов подобрать не могут".
     Он шагнул ближе.  И бросило  в жар от  смятения.  Чуть было не ударился
бежать прочь. Ее белую кожу едва прикрывали две узенькие полоски ткани, одна
на  груди, другая изображала собой набедренную повязку. Такого он в жизни не
видывал, разве что на запрещенных картинках.
     И тут  он увидел, что губы  у нее накрашены.  Смятение  разом сменилось
удушливым  приступом  страха.  Точно  такие же алые  губки  были  у злобного
чудовища, у жены Обратника.
     Он с трудом справился с дрожью. Давайте рассудим здраво.  Не может быть
эта женщина самой Анной Ведминг, не могла она  явиться из далекого  прошлого
на эту планету, чтобы соблазнить его  и  отвратить от истинной веры. Если бы
она была Анной Ведминг, то не говорила бы на выродившемся французском языке.
И не явилась бы такой мелкой сошке, как Хэл. Явилась бы  верховному уриелиту
Макнеффу.
     Хэл  лихорадочно рассмотрел  вопрос о губной  помаде  с наивозможнейшей
всесторонностью. Проповедь Впередника  привела к исчезновению  косметики. Ни
одна женщина  больше не смеет... Но  это неправда. Косметикой не  пользуются
только в  Союзе  ВВЗ. У  израильтян, у  банту  женщины красят губы. Впрочем,
всякий знает, что это за женщины.
     Он заставил  себя сделать еще  шаг навстречу и оказался так близко, что
рассмотрел:  злость губ природная, а не заемная. Гора с плеч свалилась. Нет,
это  не жена  Обратника. Не на  Земле  рождена.  Это  оздвийский гоминид. На
стенных  фресках среди  руин множество изображений  женщин с алыми губами, и
Лопушок говорил, что это у них отроду был такой яркий губной пигмент.
     Ответы  на один вопрос  породили другой. Так  почему  же она говорит на
земном языке, а вернее сказать, на языке, происходящем от земного? Причем от
такого, какого на Земле давно не существует.
     И тут всем вопросам пришел конец. Женщина приникла к нему, он обнял ее,
неуклюже  порываясь  успокоить,  потому  что  она  рыдала.  Рыдала и  сыпала
словами,  понятными  лишь  с  пятого  на  десятое,  хоть  каким-то  боком  и
французскими.
     Хэл попросил  говорить помедленнее. Женщина примолкла,  склонила голову
на  левое плечо,  поправила  волосы.  Поза  и жест,  как он вскоре убедился,
свойственные ей в минуту раздумья.
     И  начала  сначала,  тщательно  выговаривая  слова.   Но  вскоре  опять
застрочила, пухлые губы  заходили, как два  ярко-красных существа, от нее не
зависящих, живущих собственной жизнью и следующих собственной цели.
     От них нельзя было глаз отвесть
     Пристыженный, он все же  с усилием отвел,  поискал взглядом  ее большие
темные  глаза, не нашел и успокоился на том, что видит ее лицо вполоборота к
себе.
     Она рассказывала  свою  историю,  рассказывала бессвязно, повторяясь  и
возвращаясь к тому, с чего начала. Многих слов он не понял, но смысл  уловил
по содержанию. Понял, что ее зовут Жанетта Растиньяк. Что она с плоскогорья,
расположенного  в глубине материка.  Что она и  три ее сестры, насколько  ей
известно,  последние,  кто  уцелел  в  их  роду.  Что  ее  изловила  научная
экспедиция жучей и хотела увезти в Сиддо. Что  она  совершила  побег и с тех
пор прячется в развалинах и в  окрестном лесу. Что  ей очень страшно, потому
что по  ночам в чаще рыщут  какие-то  ужасные звери. Что она питается дикими
плодами  и ягодами, или тем, что крадет у поселенцев на ближних хуторах. Что
она  увидела Хэла, когда он сбил колесницей антилопу. Да, то, что  он принял
за глаза антилопы, это были ее глаза.
     - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - спросил Хэл.
     - Я шла следом и слышала, как тебя окликали. Сначала я ничего  не могла
разобрать. Потом поняла, что ты отзываешься на  имя "Хэл Ярроу". Заучить это
было проще простого. Ты  и твой товарищ, вы очень похожи  на моего  папу, вы
люди, и этого я никак не могла понять. Если вы и люди, то не  с его планеты,
не с Уобопфэйи, потому что говорите не на папином языке. А потом я подумала:
"Ну, конечно же! Папа говорил, что  его народ прибыл  на  Уобопфэйи с другой
планеты,  где много народов.  Все  правильно, значит, и вы с той планеты,  с
родины всех людей на свете!"
     - Ничего не  понимаю, - сказал  Хэл. - Ты  говоришь, что  предки твоего
отца здесь, на Оздве,  пришельцы. Но об  этом  нет никаких сведений. Лопушок
мне говорил...
     -  Нет-нет, ты не  понял.  Мой папа, Жан-Жак Растиньяк, сам родился  на
другой планете, на Уобопфэйи.
     И прибыл сюда оттуда. Его предки пришли на Уобопфэйи  очень издалека, с
еще одной планеты, которая вращается вокруг дальней-предальней звезды.
     -  Так,  значит,  это были  колонисты с  Земли.  Но об этом нет никаких
сведений. По крайней мере, известных мне. Должно быть, они были французы. Но
если  это  так, значит,  они  покинули  Землю  и отправились  в  межзвездное
странствие свыше двухсот лет тому  назад. И  это были не канадские французы,
потому что  канадских французов после Апокалиптической битвы осталось совсем
мало. Это  были  французы из Европы. А  последний человек, который  в Европе
говорил по-французски, умер двести пятьдесят лет тому назад. И...
     - Странно, неспфа? Я знаю только то, что говорил  мне папа. Он говорил,
что  он  и его товарищи с  Уобопфэйи отправились на  разведку  и  нашли нашу
планету. Они спустились на наш материк, его товарищей поубивало, он встретил
мою маму...
     - Твою маму? Час от часу не легче, - простонал Хэл.
     -  Моя мама  -  здешняя.  Ее  народ  всегда жил  здесь.  Он этот  город
построил. Он...
     - А твой отец - землянин? И ты рождена от союза с оздвийским гоминидом?
Этого не может быть! Хромосомы твоего отца и твоей матери несочетаемы.
     - Не знаю я ни про какие хромосомы, - сказала Жанетта дрожащим голосом.
-  Вот я стою перед тобой, стою или нет? Я существую или нет? Мой папа лежал
с моей мамой, и появилась я. Если можешь, скажи, что меня нет на свете.
     - Но... но я же не имел в виду... Я имел... то есть, я  полагал, -  Хэл
сбился, замолк и уставился на нее, не зная, что сказать.
     А она всхлипнула. Обхватила его, повисла у  него на плечах. Руки  у нее
были мягкие, гладкие, груди уперлись ему в ребра.
     - Спаси меня, -  срывающимся  голосом сказала она. -  Не могу  я  здесь
больше. Возьми меня с собой. Забери отсюда.
     Мысли  взвились вихрем. Надо  вернуться, прежде  чем Порнсен проснется.
Завтра он не сможет  увидеть Жанетту,  потому что рано утром придет  гичка с
корабля и  заберет обоих землян. Что делать? И если придумается, что делать,
как объяснить это Жанетте сию же минуту, не сходя с места.
     И  вдруг  созрел  план.  Он  вырос из  другой  мысли  - мысли,  глубоко
затаенной в его  уме. Мысли, которая зародилась еще до  того,  как "Гавриил"
покинул  Землю. Но смелости  не хватало додумать  эту мысль до конца. И  вот
явилась эта девушка,  именно в ней он  нуждался, чтобы  вспыхнула  решимость
ступить на путь, с которого нет возврата.
     - Жанетта, слушай! - страстно сказал он. - Жди меня  здесь каждую ночь.
Кто  бы ни  шастал во тьме, ты  должна быть здесь. Не могу  сказать, когда я
смогу взять  гичку и  прилететь за  тобой. Думаю, не позже,  чем  через  три
недели.  И  все равно жди. Жди!  Я прилечу.  И  когда  прилечу, всем страхам
конец.  По крайней  мере, на какое-то время.  Ты  можешь?  Можешь  прятаться
здесь? Можешь ждать?
     Она кивнула и сказала на своем "хвканцузсом":
     - Вви.


9

     Прошло две недели,  и он сумел-таки вернуться. Гичка иголочкой проплыла
над беломраморным зданием и, снижаясь на посадку, сверкнула при свете полной
луны.   Безмолвный,   белесый,   простирался   внизу   город,   четырех-   и
шестигранники,   цилиндры  и  пирамиды,  похожие  на  кубики,   разбросанные
малолетним чадушком сверхгигантов, ушедшим спать, да так и не вернувшимся.
     Хэл ступил  на землю,  глянул влево, глянул вправо и  быстро зашагал  к
огромной арке. Обшарил сумрачный проем лучом фонарика, окликнул:
     - Жанетта! Сэ мва. Тон ами. У э тю? Жанетта! Это я. Твой друг. Где ты?
     И услышал лишь эхо от дальнего свода и стен.
     Зашагал вниз по  огромной лестнице,  ведущей к  царским  гробницам. Луч
заметался по ступеням и внезапно наткнулся на черно-белую женскую фигурку.
     -  Хэл!  -  крикнула Жанетта,  разглядев,  что это  он.  - Благодарение
Великой матери в камне! Я каждую ночь ждала! Я знала, что ты придешь!
     На длинных ресницах дрожали слезы; алые губы подрагивали, словно она  с
великим  трудом  удерживалась, чтобы  не разрыдаться.  Он  хотел  обнять ее,
успокоить, но страх пробирал от одного взгляда на обнаженную женщину. Обнять
- невозможно  было  и думать  об этом! И, тем не менее, только об этом  он и
думал.
     И, будто догадавшись, почему он замер на месте, она устремилась к  нему
и приникла головой к его груди. Подалась плечами вперед в порыве найти кров.
И  его  руки сами сомкнулись в кольцо. Тело  напряглось,  кровь  забурлила в
жилах.
     Но он разжал объятия и огляделся.
     - Потом поговорим. Время дорого. Идем.
     Она молча  последовала за ним.  Подойдя к гичке, замялась у  дверцы. Он
жестом поторопил ее подняться на борт и сесть рядом.
     - Еще подумаешь, что я трусиха, - сказала она. - Но я в жизни не видела
летающей машины. Оторваться от земли...
     Он в недоумении воззрился на нее.
     Оказалось, трудно понять поведение знать не знающих, каково летают.
     - Полезай! - прикрикнул он.
     Стараясь слушаться,  она вскарабкалась и села в кресло  второго пилота.
Но  не могла сдержать дрожи  и  робко  окинула  взглядом огромных карих глаз
приборы перед собой и над головой.
     Хэл глянул на наручный часофон.
     -  Десять  минут  до моей  квартиры в  городе. Минута, чтобы  тебя туда
забросить.  Полминуты, чтобы вернуться на корабль. Четверть часа на доклад о
результатах дня.  Полминуты  на возврат домой.  Всего получаса не наберется.
Неплохо.
     И громко засмеялся.
     - Я  был бы  здесь  еще  два дня  назад, но пришлось выждать, пока  все
гички-автоматы  разгонят по  делу. Тут-то  я  и сделал  вид,  что забыл дома
записи и должен спешно сгонять за ними.  И взял  гичку с ручным управлением,
на которых  ведут полевые  исследования. Не будь  дежурный офицер в запарке,
фиг он мне разрешил бы.
     И коснулся пальцем золотого знака на груди в виде еврейской буквы "Л".
     - Видала? Это значит, что я один из тех, кто избран. Я детектор прошел.
     А Жанетта уж и все свои  страхи  позабыла. При слабом свете от приборов
на панели она подняла взгляд на Хэла. И ахнула:
     - Хэл Ярроу, что с тобой сделали?
     А Хэл был - краше в гроб кладут: щеки ввалились, одну из них  судорогой
свело, на другой четкий шрам от семихвостки, под глазами синие круги, на лбу
сыпь, как после приступа лихорадки.
     - Сумасшедшее  дело, всякий скажет,  - отозвался Хэл. - Сунул голову  в
пасть ко льву. Как  видишь, не откусили. Кое-кому не по зубам  оказался  Хэл
Ярроу, кое-кому теперь стоматолог нужен.
     - Объясни, что случилось.
     - Ты слушай. Не удивляет, почему  это при мне Порнсена  нет, почему это
он  мне  святым духом в  затылок не дышит? Не удивляет? Плохо ты нас знаешь.
Есть только один способ получить вид на жительство вне корабля в Сиддо. Так,
чтобы АХ  не болтался рядом и  за  каждым  шагом  не следил. И чтобы тебя не
оставить навечно в этих дебрях. Вот этого я уж никак не мог допустить.
     Она погладила кончиком  пальца складку от носа до уголка  губ у него на
лице. Обычно он от такого ежился, не выносил чужого  прикосновения. А теперь
даже не дернулся.
     - Хэл, - ласково сказала она. - Мо шек.
     В жар бросило. "Милый мой". Ну, а почему бы и нет?
     Чтобы  не  поддаться хмелю  от  ее прикосновения, одно было  средство -
говорить без умолку.
     - Только один способ был. Добровольно пойти на детектор.
     - Уо дете'ток. Что это такое?
     -  Избавитель  от АХ'а.  Прошел  детектор  - значит,  чист, значит, вне
подозрений. По крайней мере, в теории. Ох, и  всполошилось начальство, когда
я подал бумагу! Чтобы хоть один ученый добровольно пошел, такое не в заводе.
Иное дело  - уриелиты или аззиты, у них другого средства пробиться в иерархи
нет.
     - Укиелиты? Аззиты?
     -  Ай!  Попы  да  полицаи,  так  их  испокон  веку  называли. Впередник
переименовал. По прозваниям ангелов. В видах государства и церкви. В талмуде
выискал. Ясно?
     - Нет.
     - Потом объясню. Короче,  на  детектор  рвутся одни  фанаты.  Остальная
толпа идет  по  принуждению. Уриелиты на  мой успех не  рассчитывали, однако
закон  есть закон:  заявление есть  - не допустить  нельзя.  Да и скучно им,
поразвлечься охота. На их манер, на живодерный.
     Невеселые воспоминания.
     -  Подал  заявление, и  назавтра  велят мне в  23.  00 по  корабельному
явиться в  психушник между спецслужбой и санчастью. Я перед этим  заскочил к
себе в каюту и достал из шкафчика пузырек с наклейкой "Витамин ясновидения".
Порошок. По  идее, на  пейотле  замешан.  Гриб такой,  наркотик  жуткий,  им
когда-то знахари индейские пользовались.
     - Не понимаю.
     -  А  ты слушай. Главное схватишь. Этим  "витаминчиком"  предварительно
пичкают там каждого. "Очищение" называется. На двое суток сажают  под замок,
жрать не  дают,  одни  молитвы,  электроплетка,  и  с  голоду,  да  от этого
"витаминчика"  всякая   дурь  мерещится.  Как  будто  ты  хронопаломничество
совершаешь.
     - Не понимаю!
     -  "Не  понимаю",  "не  понимаю"!  Кончай ты  эти  свои  "не  понимаю"!
Дуррология сплошная, времени нет объяснять. Я десять  лет  бился,  чтобы все
это  по полочкам разложить.  И вполовину не разложил. А спросить нельзя. Еще
подумают, я усомнился. Но у меня-то в пузырьке совсем другой "витаминчик". Я
его еще  перед отлетом  с  Земли изготовил.  Оттого-то так смело  и попер на
детектор. Оттого-то и не дрейфил до бессознания, как  у них задумано. Хоть и
обдрожался порядком. Уж поверь.
     - Верю. Ты смелый. Ты  поборол  страх. От  смущения в  краску  бросило.
Впервые в жизни его похвалили.
     - За месяц до отлета прочел я  в одном журнале из  тех, что мне  читать
положено, статеечку  одного химика, как он синтезировал  очередной препарат.
Противовирусный.  От  марсианской  лихорадки.  А   под  статеечкой  внизу  -
примечаньице. Мелкими буковками  по-еврейски. Стало быть, автор понимал, что
за мину закладывает.
     - Пфукуа?
     - Ах, "пуркуа"?  А пуртуа, что написал по-еврейски, чтобы поняли только
те,  кому  следует.  О  таких  вещах  вслух  не  говорят. В  том  примечании
пропечатано,  что у пораженных лихорадкой этой самой на