о
родственниках, но, вероятно, вы знаете, что я не имею привычки скрывать свою
точку зрения.
   - Да, временами ты не скрываешь ее, - поддразнил ее муж.
   - А ты сиди тихо, - улыбнулась она ему, - твоей  сестре  и  так  придется
привыкнуть ко  многому  во  мне,  так  что,  пожалуйста,  не  усугубляй  мои
недостатки.
   Джинкс тоже засмеялась, и сердце Кифа наполнилось надеждой на то, что она
готова отказаться от своего отшельничества.
   - Я останусь здесь, - сказал он, - а ты поднимись наверх, Бетс.  Я  знаю,
вам с Элисон есть о чем поговорить.
   Бетс взглянула на невестку.
   - Можно?
   - Конечно. Пройдите через кухню к лестнице и по ступенькам -  на  верхний
этаж.
   - Я тебе покажу, - вызвался Киф, но Бетс отрицательно покачала головой.
   - Сиди спокойно, - сказала она, снимая свою широкополую шляпу и кладя  ее
на стол.
   Киф  смотрел,  как  она  уходит,  и  на  лице  его  отражались  любовь  и
восхищение. Он повернулся к Джинкс:
   - Ну, что ты о ней думаешь?
   - Она прелестна. Он улыбнулся ей, удовлетворенный ответом.
   - Расскажи мне о себе, - попросил он. - Твои письма в последние два  года
стали намного веселей.
   - У нас все хорошо. Особенно не о чем рассказывать, все очень тихо.
   - А почему, Джинкс? Почему ты все еще живешь затворницей?
   Зеленые ее глаза неожиданно потускнели:
   - Давай не будем об этом, Киф. Достаточно уже того, что ты и Бетс  здесь,
что я и так далеко зашла.
   Послышался взрыв девичьего смеха и вслед за ним:
   - Нет, ты не делала этого, скажи правду! - И снова взрыв смеха.
   Джинкс вскинула голову, лицо ее просветлело от радостного удивления,  как
будто звук был ей в новинку, но она очень обрадовалась ему.
   - Элисон так мило смеется, - сказал Киф.
   - Они определенно поладили. Неужели печаль прозвучала в ее голосе?
   - Бетс не с каждым сходится, -  сказал  он.  -  Она  на  все  имеет  свои
собственные суждения. Ты знаешь, что мать даже  отказывалась  послать  ее  в
школу? Она боялась, что там из  нее  выбьют  уверенность  в  себе,  как  это
случилось с Марком.
   - А что - школа действительно лишила Марка уверенности в себе? - спросила
Джинкс с улыбкой.
   - Я бы этого не сказал, - рассмеялся Киф. - Если бы  в  нем  было  больше
крахмала , вероятно, он мог бы наняться в прачечную на Фронт-стрит. Джинкс
попросила его:
   - Расскажи мне о больнице, о тете Пэйшиенс.
   Он поколебался и решил пока не  говорить  Джинкс  о  своей  озабоченности
состоянием ее здоровья.
   - Все хорошо, - сказал он, - руководит больницей железной  рукой,  но  ее
тем не менее все очень любят. - Он заметил, что голос  его  звучит  чересчур
сердечно, как отцовский, когда отец чувствовал себя не в  своей  тарелке.  -
Тетя Пэйшиенс - симпатичнейший тиран из тех, что мне приходилось встречать.
   Джинкс печально улыбнулась.
   - Да уж, совсем не похожа на Карра, это уж точно.
   - Ты писала как-то, что Карр стал хуже. А как он сейчас?
   - Я больше не слышу, что происходит  в  доме.  Стены  и  двери  укрепили,
поэтому слышимость уже не такая, как раньше.
   - О, Джинкс, неужели  было  так  плохо?  -  Вспомнив,  что  довелось  ему
услышать тогда, сидя в библиотеке, Киф еще раз осознал, что пришлось вынести
его сестре. Он спросил, глядя ей в глаза:
   - Я слышал, что он стал калекой. Это правда?
   Зеленые ее глаза широко раскрылись:
   - Карр? Нет, я ничего не знаю. Я уже  давно  его  не  видела.  Он  обычно
катался по округе в своих чудных автомобилях, но сейчас что-то  не  катается
уже около месяца. Что с ним могло произойти?
   - Ходят сплетни о том, что у него что-то с ногами.
   Она махнула рукой.
   - Наверное, он был пьян. Он слишком много пьет в последние годы.
   - Вероятно, ты права. - Но Киф  почему-то  думал,  что  за  этим  кроется
что-то более серьезное.
   С  верхнего  этажа  опять  послышались   раскаты   смеха.   Лицо   Джинкс
просветлело:
   - Общение с Бетс будет так полезно Эли. Ваши письма так много значили для
нее - для нас обеих.
   - Я рад этому. - Он хотел было еще что-то сказать, но  услышал,  что  они
спускаются, и в ожидании повернулся.
   Первой вошла Бетс, лицо ее светилось. Киф понял, что  Элисон  понравилась
ей - по-настоящему понравилась.
   - А где Эли?
   - Спустится через минуту. О, Джинкс, она такая прелесть!
   Они услышали медленные  шаги  на  лестнице,  потом  более  быстрые  -  по
кухонному линолеуму.
   Бетс поспешила к дверям, втащила девочку в комнату и встала рядом с ней с
гордым, почти собственническим видом.
   Элисон была высокой для своих двенадцати лет - выше, чем Бетс.
   Рассказывая об их встрече потом, Киф говорил, что первое, что он увидел в
ней, - это ее глаза - огромные зеленые звезды. Но  в  момент,  когда  она  в
действительности предстала перед ним, не ее глаза привлекли его внимание.  У
него возникло сильное ощущение, что раньше он уже видел Элисон.
   Он сразу понял, что ее длинное платье, почти касавшееся  пола,  в  эпоху,
когда девочки уже не носили длинных  платьев,  было  призвано  скорее  всего
скрывать скобки доктора Тилсона. Осознание этого вызвало  у  него  внезапную
грусть. А знает ли Бетс, почему Эли  подождала  наверху  и  только  потом  в
одиночку спустилась  с  лестницы?  Поняла  ли  Бетс,  что  Элисон  с  трудом
спускается с лестницы и поэтому не хочет, чтоб кто-то  видел,  как  она  это
делает?
   А потом светловолосая зеленоокая нимфа улыбнулась, и Киф забыл о  скобках
на ее ногах. Улыбка ее была такой широкой, открытой и искренней, а взгляд  -
таким дружелюбным, теплым и прямым, что Киф незаметно для себя придвинулся к
ней, как мотылек к пламени свечи.
   У нее были глаза Джинкс, но где раньше он видел это лицо?
   - Неужели дядя не заслуживает того,  чтобы  его  обняли?  -  спросил  он,
протягивая к ней руки.
   - Я пока не очень сведуща в дядях, - ответила она, подходя к нему,  -  но
люди, которых любишь, безусловно заслуживают этого!
   Тельце ее было таким нежным,  хрупким.  Он  отстранил  ее  на  расстояние
вытянутой руки:
   - Ты похожа на мать, я это вижу, но будь я проклят, если могу  сказать...
- Он замолчал, по-видимому, в недоумении.
   Джинкс быстро приблизилась к дочери.
   - Она похожа сама на себя, правда, дорогая?
   Мгновенье Эли выглядела смущенной, а потом принялась благодарить его - за
книжки, письма, подарки - и в особенности за журналы.
   - Дядя Киф! Они открыли мне целый мир! - Она рассмеялась:
   - Фотографии в них совсем не похожи на те скучные  снимки,  что  помещают
обычно в книгах  по  истории  и  географии.  Фотографии  в  "Уорлд  мэгэзин"
такие.., такие живые. От них у меня ощущение, что я правда там - понимаете?
   Киф взглянул на Джинкс.
   - А тебе тоже нравятся фотографии в "Уорлд"?
   - Я не  очень-то  много  их  видела  -  только  пару  последних  номеров.
Фотографии замечательные, конечно, но какие-то очень будоражащие  душу.  Эли
говорит, что ты уже несколько месяцев посылаешь ей "Уорлд".
   - И он послал мне еще целую пачку старых номеров, мама. Я побывала  почти
во всех уголках мира благодаря "Уорлду"! - Она снова рассмеялась.
   Киф обрадовался:
   - Так тебе понравились фотографии твоего дяди Райля?
   - Моего.., кого? - Элисон нахмурилась. Киф  взглянул  на  Джинкс.  Краска
отхлынула от ее лица, а по тому, как вздымалась ее грудь,  было  видно,  что
она изо всех сил старается побороть охватившее ее волнение.
   - Ты не получила номер с фотографией Райля? - спросил Киф. Неужели Джинкс
никогда не рассказывала Элисон о Райле?
   - Я специально отметил эту фотографию, так что ты не могла пропустить ее.
   - Так это фотографии Райля, - тихо сказала Джинкс.  -  Мне  следовало  бы
знать об этом.
   Эдисон сказала:
   - О, я видела  фотографию  мистера  Толмэна,  верно,  и  поняла,  что  вы
пометили ее. Но я не знала, что  он  наш  родственник.  -  Она  замолчала  и
перевела взгляд с Кифа на мать и обратно. - Так кто он? - спросила  в  конце
концов  она.  -  Кто-нибудь  скажет  мне  все-таки?  Мистер  Толмэн  что   -
действительно мой дядя?
   Киф вытянул руку - Джинкс. Наконец она  сбросила  оцепенение,  охватившее
ее.
   - Эли, пойдем в кухню и разольем по бокалам лимонад,  а  потом  дядя  Киф
расскажет тебе о твоем дяде Райле.
   Эли глубоко вздохнула:
   - Ох, хорошо! А то я уже думала,  что  он  окажется  паршивой  овцой  или
чем-то в этом роде и мне не позволят больше и слышать о нем.
   - Совсем нет, дорогая, - сказала ее мать  с  грустной  улыбкой.  -  Райль
Толмэн был замечательным и очень талантливым членом семьи Хэрроу.
   Бетс, и никто иной, объяснила Кифу, почему Джинкс вся побелела,  когда  в
разговоре всплыло имя Райля.
   - Ты говорил мне, что он воспитывался в вашей семье, - сказала она, -  но
никогда не говорил мне о том, что твоя сестра любила его!
   Киф вспомнил годы, проведенные в Хэрроугейте. "Идиот! - подумал он. -  За
все эти годы я так и не понял, что они любили друг друга.  Этим  объясняется
то, что Райль уехал  не  попрощавшись,  но  не  объяснялось,  почему  Джинкс
сбежала в море с Эриком. Это так и оставалось загадкой".

КИФ

Июль-август 1899

   Теперь они постоянно приезжали в Хэрроугейт по воскресеньям. Кроме  того,
раз или два в неделю, когда Киф уезжал на  вызовы,  Бетс  проводила  день  с
Джинкс и Элисон. Новобрачных; вместе или поодиночке, всегда встречали  здесь
с радостью, и Киф даже сделал ключи от ворот, но Джинкс все  так  же  упрямо
отказывалась выйти за порог башен.
   - Я тревожусь о тете Пэйшиенс, - в конце  концов  сказал  ей  Киф.  -  Ей
нездоровится, но она не соглашается на медицинское обследование. Разреши мне
привезти ее навестить вас.
   - Я еще не готова к тому, чтобы видеть кого-нибудь еще, - нехотя ответила
Джинкс. - Но передай ей от меня привет. Скажи, что я люблю ее и что на  днях
позвоню ей.
   Ему пришлось удовлетвориться этим. Июль был очень жарким -  самым  жарким
на памяти Кифа. Было много дождей, и, путешествуя по округе, он был  поражен
сухостью хлебов.
   Во время одной такой поездки в горы  он  как-то  нехотя  начал  думать  о
Карре. Киф не видел его с самого возвращения в Хэрроувэйл, и это  стало  его
несколько беспокоить. Он подумал, что если бы не та, первая,  ссора,  то  он
смог бы отринуть прошлое. Но дни складывались в недели, а Карр не появлялся.
   - Где он прячется? - суетился Киф. - И почему?
   Он услышал уже столько всего о Карре - о том, что тот построил  роскошный
особняк в Сан-Франциско - на  Тэйлор-стрит,  где  члены  "большой  четверки"
несколько лет назад  выстроили  себе  викторианские  дворцы.  Без  сомнения,
пациенты Кифа знали о его брате гораздо больше, чем сам Киф, однако  же  они
постоянно спрашивали его о доме Карра и вообще о нем.
   Было неясно, видел ли кто-нибудь Карра в последнее время,  но  все  точно
знали, что он теперь совершенно хромой и ходит на костылях.
   - Может быть, он сломал себе ногу, перебегая из одной ванны в  другую,  -
острил один из голтсоновских мальчишек, -  ведь  говорят,  в  доме  двадцать
ванных комнат?
   - Хотел бы я на это посмотреть, - сказал Мэйбл Крикшэнк, - между  прочим,
если б у меня был миллион долларов, я б не стал его тратить на какой-то  там
дом.
   - Я читал, что когда в доме собирались  пятьдесят  человек,  то  все  они
усаживались за одним огромным столом - и оставались еще свободные  места!  И
это всего лишь в главной столовой! Как вы думаете, док, это правда?
   Но Киф ничего не мог сказать им на это, потому что знал  только  то,  что
ему рассказывали, и то, что читал в газетах.
   Но он начал замечать, что город совсем не так уж процветает, как  кажется
на первый взгляд. Например, лососевая фабрика Глэд Хэнда - Киф  помнил,  как
отец строил ее в конце 1870-х годов. Тогда на ней  засаливали  тысячи  бочек
лосося, которые потом отправляли в Австралию, Англию и Южную Америку. Теперь
лосося было так же много, как и тогда, но фабрика  работала  вяло,  и  выход
конечной продукции был низким по сравнению с прежними временами. То же самое
происходило и с другими основанными Митчем Хэрроу отраслями  промышленности.
Оборудование устарело и вышло из строя, участились производственные  травмы.
Несколько раз на лесопилках случались  пожары,  а  у  Карра  были  нелады  с
рабочими. Люди не любили его так, как любили  и  уважали  его  отца.  Многие
уходили, и возросло количество драк между рабочими и управляющим персоналом.
   Кифу не нравились все эти разговоры. И чем больше он слышал  о  том,  что
происходит в Хэрроугейте, тем больше ему хотелось встретиться с братом.
   - Я совсем не вижу его, - отвечала Джинкс на вопросы Кифа. -  Обычно  тут
ездят машины, но теперь не видно никого, кроме собачьего предводителя.  Даже
женщина Карра больше не колесит, как бывало, по округе.
   - Ты полагаешь, он во Фриско?
   - Нет, он точно дома, в своем здании. Я это знаю наверняка.
   - Ты слышала его? Джинкс покачала головой.
   - Через стены нам больше ничего не слышно, но я знаю, что он там.

***

   Киф  и  так  уже  долго  откладывал  посещение  родительских   могил.   В
понедельник днем, в конце июля, он  отпер  ворота  и  повел  свою  кобылу  к
каменным столбам. Он пошел не по главной дороге к башням, а по нижней,  мимо
служебного входа, и через сад.
   Болезненные воспоминания нахлынули на  него,  а  внутри  все  похолодело,
когда он тайком обогнул дом и привязал лошадь к  дереву.  Остаток  пути  Киф
собирался проделать пешком. День был жарким. Он снял свой полосатый  пиджак,
галстук и плоскую соломенную шляпу, положил их на сиденье, закатал рукава  и
расстегнул тугой воротничок.
   Место, которое Карр выбрал для  кладбища,  было  намного  ниже  сада,  на
опушке леса, где Киф провел в детстве столько времени. Эдит была  похоронена
не здесь, а в отдельном склепе где-то в лесу. Киф не был на похоронах Эдит и
никогда не видел ее одинокой могилы.
   Сквозь могильные камни пробивались сорняки, и низкая кованая ограда почти
не  была  видна  в  их  зарослях.  Стоя  около  черной  витой  решетки,  Киф
почувствовал, как в нем поднимается неудержимая ненависть к брату. Здесь,  в
царстве сорняков, лежали его родители. "Я не могу вот так прийти к  ним",  -
подумал он. Он резко повернулся и ринулся в лес. Ослепленный гневом, не видя
ничего перед собой, брел Киф по лесу. Напрасно он уговаривал  себя:  "Ты  же
врач! Должен уметь контролировать свои эмоции!" Но это  было  смешно  -  как
будто быть врачом и уметь владеть своими эмоциями было одно и то  же  -  что
общего, черт возьми, было в этих вещах?
   Внезапно он остановился. Впереди, за поворотом хорошо протоптанной тропы,
стояло одинокое дерево. Киф пошел было дальше, но вдруг увидел, что там, под
тополем, что-то блестит в солнечном свете. Огромный  отполированный  камень,
как могильная плита, лежал на земле. Он подошел ближе. О Боже, это и в самом
деле была могильная плита - могила Эдит. Он сел на мох, прислонившись спиной
к тополю. Все вокруг было тихо, листья на дереве - недвижимы. Кругом  царили
сухость, покой и вялость.
   В первый раз Киф вытащил правду на свет Божий и заставил  себя  взглянуть
ей в глаза. Карр убил своего отца и попутно - еще и мать с сестрой. Он хотел
убить только отца, но убил их всех. И  все  же  Киф  не  мог  доказать  это.
Убийство - это нечто, о чем читаешь в книгах  или  в  газетах.  Убийство  не
случается с тем, кого  знаешь,  и  уж  конечно  же,  не  случается  в  твоей
собственной семье. Неужели сейчас  уже  слишком  поздно  что-нибудь  с  этим
сделать? Может ли Киф сейчас обратиться к властям? "Конечно, я могу  сделать
это, - с горечью подумал Киф. - И  выставить  себя  посмешищем!  И  лишиться
возможности работать в маминой больнице!" Никто не поверит ему. Или поверят,
но ничего не смогут  сделать.  Слишком  могущественным  стал  Карр,  слишком
всесильным. Такая сильная боль и ненависть пронзили его, что он затрясся, не
в силах  совладать  с  ними.  "Я  погублю  свою  жизнь,  если  позволю  этой
навязчивой идее овладеть собой, - подумал Киф.  -  Она  может  превратить  и
превратит меня в человека, пронизанного горечью,  в  человека,  неспособного
познать счастье. Вот о чем говорила тогда Джинкс, когда  пыталась  объяснить
мне, что сильные эмоции способны  перевернуть  человеческую  жизнь.  Нет,  -
подумал Киф. - Карра настигнет кара Божья. Я должен верить в это, и я в  это
верю".
   Киф прислонился к дереву, глубоко  вдыхая  свежий  деревенский  воздух  и
прислушиваясь к звукам лета. Вдалеке раздавался грохот порогов Гремучей. Над
головой заливался дрозд. Киф поднял голову, чтоб  посмотреть  на  птицу.  Он
улыбнулся. Не обращая внимания на свои летние  брюки  и  скользкие  подошвы,
цепляясь за веки, он вскарабкался на верхушку дерева. Не так  уж  плохо  для
такого старого женатика, как он Только сидя  на  дереве,  услышал  Киф  звук
подъезжающего экипажа и медленные запинающиеся шаги "О Боже, - подумал он, -
хорошо же я буду выглядеть, если меня застанут  сидящим  на  дереве  подобно
петуху на насесте!" Он спрятался за толстым стволом дерева и  увидел  своего
брата.
   Вид у Карра был изнуренный, его едва можно было узнать.  Он  опирался  на
две трости, белое лицо его было искажено напряжением, с которым  он  пытался
контролировать свои непослушные ноги.  Когда  Карр  опустился  на  мраморную
скамейку, стоящую возле могилы, в  Кифе  заговорил  профессиональный  медик.
"Карр не пьян, - подумал он, - но безнадежно  болен.  Что  с  ним  -  хорея?
Пляска Святого Витта? Нет, Карр находится на третьей стадии сифилиса!"
   Перед глазами Кифа пронеслись картины того давнего лета, когда волосы его
брата выпадали целыми клочьями, а на теле появились ужасные болячки, которые
он тщательно прятал В то лето Карр заболел сифилисом Когда Карр снова  исчез
в лесу, Киф быстро  слез  с  дерева  и  направил  свои  стопы  к  маленькому
кладбищу, где лежали его родители. В высоких сорняках он встал на  колени  и
положил ладони на нагретые солнцем плиты. Глаза его были  сухими,  а  сердце
болело.

БЕТС

Август 1899

   В воскресенье днем у Кифа были неотложные дела в больнице, и Бетс пошла в
Хэрроугейт одна. Они с Элисон  и  Джинкс  сидели  в  гостиной,  когда  вдруг
зазвонил  телефон.  Джинкс  нервно  вскочила,  а  Бетс  осталась  сидеть   в
недоумении от того, кто бы мог заставить ее  невестку  так  нервничать.  Эли
дернула Бетс за рукав.
   - Вот они, смотри. - Она открыла последний номер  "Уорлд  мэгэзин",  там,
где были помещены новые фотографии Толмэна. -  Вот  та,  о  которой  я  тебе
говорила, -  сказала  она.  -  Они  принадлежат  к  некоей  антиамериканской
группировке в Китае.
   - Одну минутку, Эли. - Бетс  наблюдала  за  тем,  как  Джинкс  пересекает
комнату и  берет  трубку.  Лицо  Джинкс  побледнело.  Она  выслушала,  затем
произнесла несколько тихих  слов.  Бетс,  стараясь  расслышать  что-либо  за
болтовней Элисон, уловила  что-то  вроде  "вызвать  полицию".  Потом  Джинкс
бросила трубку и дрожащими пальцами разгладила юбку.
   Бетс положила руку на плечо Эли.
   - Что-нибудь не так, Джинкс?
   - Нет, всего лишь глупый звонок. Элисон подняла голову.
   - Это опять та женщина, мама?
   - Да, дорогая. - Она нервно рассмеялась. - Этот телефон не  звонил  целую
вечность до вашего приезда. А теперь так неожиданно...
   - Ты расстроена, Джинкс. Кто она и чего хочет?
   - Если не возражаешь, я бы лучше не стала говорить на эту тему. Она всего
лишь неприятная женщина.
   - Однажды мама из-за нее плакала, - сказала Эдисон.
   Джинкс вспыхнула.
   - Мы, несомненно, можем найти более приятную тему для разговора. Дорогая,
сбегай, пожалуйста, наверх и принеси новый дамский  журнал!  Там  есть  одно
платье, которое, как я думаю, могло  бы  тебе  понравиться.  Посмотрим,  что
скажет о нем твоя тетя Бетс.
   Эли послушно пошла к двери.
   - Еще чаю? - спросила Джинкс. Бетс покачала головой.
   - А чем сейчас занимается Киф?  Он  обычно  находит  для  меня  несколько
минут, но с прошлого