Генри,  сидевшего  с   совершенно   убийственным
выражением лица. Увидев меня, он съежился чуть ли не вполовину. Я села с
ним рядом и сказала, что мне стыдно за его поведение, и если его  любовь
не выдержала даже той крохотной проверки,  которую  устроили  ему  мы  с
Дороти, я с ним даже общаться больше не желаю. Еще я  ему  сказала,  что
если он не может отличить настоящий изумруд  от  безделушки  из  дешевой
лавки, ему самому должно быть стыдно. А если он считает, что любые белые
бусинки - это жемчуг,  то  нечего  удивляться  тому,  что  он  не  умеет
разбираться в женщинах. И тут я расплакалась - из-за того, что Генри так
легко отказывается от своих чувств.  Он  пытался  меня  утешать,  но  до
самого Ньюарка я была безутешна. А когда мы Ньюарк проехали,  Генри  сам
разрыдался, а когда мужчины плачут, мне их так жалко становится.
   Поэтому я его простила. Так что, как приеду  домой,  надо  будет  все
немедленно вернуть в "Картье".
   Потом я объяснила Генри, как хочу, чтобы наша  жизнь  была  наполнена
истинным смыслом и чтобы мир наконец стал лучше. А еще я сказала, что он
так хорошо разбирается в кинематографе, так хорошо понимает, что  в  нем
безнравственного, что  ему  самому  необходимо  заниматься  кино.  Такой
человек,   как   он,   просто   создан   для   того,    чтобы    снимать
высоконравственные фильмы, и только он может всем показать, что  же  это
такое. Генри это ужасно заинтересовало  -  оказывается,  он  никогда  не
думал о кинематографе с этой точки зрения. Я ему сказала, что  мы  можем
попросить мистера X.  Джилберта  Монтроуза  писать  сценарии,  он  будет
проверять их на предмет нравственности, а я буду играть главные роли,  и
мы   будем   создавать   настоящие   произведения    искусства,    очень
высоконравственные. Когда мы подъезжали к Филадельфии, Генри сказал, что
вообще-то он согласен,  только  мне  сниматься  не  следует.  Но  я  ему
сказала, что встречала женщин  из  общества,  которые  пытались  сделать
карьеру в кинематографе, и полагаю, что это не нарушает никаких  устоев,
так что мне удалось уговорить его даже на это.
   Приехав к Генри в поместье, мы обо всем рассказали его родственникам,
и они пришли в восторг. Потому  что  после  войны  они  никак  не  могли
придумать, чем заняться. Сестра Генри сразу же ухватилась за эту идею  и
сказала, что будет заниматься на студии парком машин. А матушке Генри  я
даже пообещала, что она  будет  сниматься.  Думаю,  иногда  можно  будет
вставлять один-два крупных плана с матушкой Генри, потому  что  в  любом
фильме должно быть что-то  смешное.  Отцу  Генри  я  пообещала,  что  мы
привезем его на студию, чтобы он полюбовался на всех актрис,  и  у  него
чуть  не  случилось  очередного  рецидива.  Потом  я  позвонила  мистеру
Монтроузу и предложила ему встретиться с Генри и все обсудить, а  мистер
Монтроуз сказал: "Благослови вас господь, дорогая моя!"
   Когда все говорят, что ты - луч солнца, начинаешь понемногу верить  в
то, что людям общение с  тобой  приносит  только  счастье.  Единственное
исключение - мистер Эйсман. Когда я вернулась в Нью-Йорк, прочитала  все
его каблограммы и узнала, что он прибывает на "Аквитании"  на  следующий
день. Я встретила его в порту,  отвела  на  ланч  в  "Ритц"  и  все  ему
рассказала. Он  ужасно  расстроился:  ведь  вышло  так,  что  только  он
расширил мой кругозор, как я тут же решила выскочить  замуж.  Но  я  ему
сказала,  что  он  может  мной  гордиться,  потому  что  я  стану  женой
знаменитого Генри X. Споффарда,  и  когда  он  будет  встречать  меня  в
"Ритце", я буду с ним раскланиваться, а  он  будет  показывать  на  меня
своим друзьям и рассказывать им о том, что это именно  он,  Гас  Эйсман,
помог мне стать такой. Это очень обрадовало мистера Эйсмана, потому что,
в конце концов, его друзья - люди не моего круга, и  что  бы  он  им  ни
сказал, в моем кругу об этом не узнают. Так что, думаю,  мистер  Эйсман,
может, и огорчился, но он не мог не испытать облегчения - ведь чего  ему
стоили одни мои походы по магазинам.
   А потом была моя свадьба, на которой собрался весь свет  Нью-Йорка  и
Филадельфии, и все мужчины были так милы со мной, потому что  оказалось,
что многие успели написать сценарии. Все  в  один  голос  говорили,  что
свадьба была великолепная. Даже  Дороти  так  сказала,  только  она  мне
призналась - чтобы не расхохотаться прямо при гостях и  иметь  серьезный
вид, она вынуждена была весь праздник думать о резне в Армении.  Но  это
говорит лишь о том, что даже таинство брака для Дороти  пустой  звук.  Я
слышала, как после церемонии Дороти разговаривала с мистером Монтроузом,
и она ему сказала, она уверена, что из меня получится отличная  актриса,
но для меня нужно написать  такую  роль,  где  мне  придется  изображать
радость и кокетство или  несварение  желудка.  Так  что,  боюсь,  Дороти
все-таки не самый мой преданный друг.
   Мы с Генри не поехали ни в какое свадебное путешествие  -  я  сказала
Генри, что мы не можем  быть  такими  эгоистами,  ведь  от  нас  зависит
столько людей. Ведь нам с мистером Монтроузом приходится много  работать
над сценарием вдвоем, потому что мистер Монтроуз  в  восторге  от  того,
сколько у меня идей.
   Чтобы Генри было чем заняться, пока мы с мистером Монтроузом работаем
над сценарием, я предложила Генри  создать  Благотворительную  лигу  для
девушек-статисток,  чтобы  они  могли  делиться  с  ним   всеми   своими
проблемами, а он  им  оказывал  духовную  поддержку.  Получилось  просто
замечательно,  потому  что  на  других  студиях  сейчас  работы  мало  и
девушкам-статисткам делать особенно нечего, а  они  отлично  знают,  что
работу им Генри даст только в том случае, если они встанут на правильный
путь. Чем больше они рассказывают Генри, как не правильно  они  жили  до
встречи с ним, тем больше ему это  все  нравится.  Дороти  говорит,  что
вчера  была  на  студии,  и  она  считает,  что  если  бы  про  то,  что
рассказывают девушки Генри о своей  жизни,  написать  сценарии  и  снять
фильмы, кинематограф сделал бы огромный шаг вперед.
   Генри говорит, что я открыла для него новый мир, и он никогда  прежде
не был так счастлив. Да, похоже все вокруг меня никогда прежде  не  были
так счастливы. Я уговорила Генри  разрешать  своему  отцу  приезжать  на
студию каждый день, потому что все равно на каждой студии есть несносные
личности и на нашей пусть это будет отец Генри. Осветителям я велела  не
ронять на него софиты - пусть человек наслаждается, ведь в жизни у  него
было так мало радостей. А матушка Генри сделала завивку и поговаривает о
подтяжке. Она собирается играть Кармен -  в  свадебном  путешествии  она
видела в этой роли некую мадам Кальв  и  убеждена,  что  сможет  сыграть
лучше.  Я  ее  не  отговариваю  -  пусть  себе  порадуется.   Только   с
осветителями насчет матушки Генри договариваться не собираюсь. А  сестра
Генри так счастлива не была со времен Верденской операции , потому что в
ее ведении находятся  шесть  грузовиков  и  пятнадцать  лошадей,  и  она
считает, что съемки фильма больше всего  походят  на  военные  действия.
Даже Дороти счастлива и говорит, что за месяц столько смеялась,  сколько
не смеялась за целый год. А что касается мистера Монтроуза,  то,  думаю,
он счастливее всех, потому что пользуется моим вниманием и участием.
   Я и сама очень счастлива, потому что главное в жизни - дарить радость
другим. Ну, поскольку счастливы все, пожалуй, пора мне заканчивать  свой
дневник, тем более что  я  так  занята  работой  над  сценарием  мистера
Монтроуза,  что  для  других  литературных  занятий  просто  времени  не
остается. А еще я занята тем, что несу радость Генри, а  это,  я  твердо
убеждена, и есть самое лучшее занятие для женщины. Так что я прощаюсь со
своим дневником, тем более что все складывается как нельзя лучше.






   Анита ЛУС
   НО ЖЕНЯТСЯ ДЖЕНТЛЬМЕНЫ НА БРЮНЕТКАХ

OCR Альдебаран


Глава 1

   Я снова решила вести дневник, потому что у меня  сейчас  есть  время,
которое я не знаю  куда  девать.  Дело  в  том,  что  у  меня  множество
замыслов, и я считаю, что каждая замужняя женщина, если  у  нее  хватает
денег на слуг, просто обязана заниматься своей карьерой.  Особенно  если
замужем она за таким человеком, как  Генри.  Потому  что  Генри  ужасный
домосед, а если бы и жена его была домоседкой, они бы вечно сталкивались
нос к носу. Поэтому-то я и пытаюсь делать в жизни что-то важное  -  ведь
на браке с любимым человеком  жизнь  не  заканчивается.  Я  считаю,  что
общаться надо с самыми разными людьми, а поскольку муж  мой  из  богатой
семьи, я предпочитаю общаться с умными  мужчинами,  с  теми,  у  которых
имеются идеи. Я практически всегда от них узнаю что-то  новое,  и  когда
возвращаюсь домой  к  Генри,  у  меня  обязательно  наготове  что-нибудь
свеженькое. А если бы мы с Генри все время проводили вместе,  откуда  бы
было взяться интересным мыслям? Это и помогает нам поддерживать огонь  в
домашнем очаге и не дает нашим чувствам завянуть.
   Когда мы с Генри поженились, я стала  заниматься  кинематографом.  Мы
создали потрясающий фильм о сексуальной жизни во времена Долли  Мэдисон.
Только когда сценарий написали, у нас возникла масса трудностей,  потому
что сценарист настаивал, чтобы там было побольше "психологии",  режиссер
требовал массовых сцен и  роскошных  декораций,  а  Генри  хотел,  чтобы
картина получилась нравоучительная.
   Мне было совершенно все равно, что там будет, лишь бы  было  побольше
сцен, в которых главный герой за мной бегает по парку,  а  я  выглядываю
из-за дерева - как Лилиан Гиш .  И  тогда  мистер
Голдмарк, киномагнат, сказал: "Пусть там на всякий  случай  будет  всего
понемногу".
   Сценарий получился восхитительный, потому  что  это  была  не  просто
любовная история, там были и "психология", и  нравоучения,  и  роскошные
декорации, и  бунт  в  войсках.  Там  было  столько  всего,  что  иногда
одновременно происходило и одно, и другое,  и  третье.  Например,  самая
психологическая сцена -  это  когда  Долли  Мэдисон  в  инкрустированной
перламутром  ванной  комнате  президентского  особняка  думает  о  своем
возлюбленном, а за окном как раз бунтуют войска.
   Оказалось,  что  Долли  Мэдисон  родом  из  Вашингтона,  поэтому  нам
пришлось, чтобы соблюсти историческую точность, некоторые сцены  снимать
там. В Вашингтоне кино снимать ужасно трудно, потому что только  найдешь
какое-нибудь  живописное  местечко  рядом  с  Капитолием,  как  тут   же
появляется то сенатор Боррер, то  еще  какой-нибудь  великий  политик  и
лезет в камеру. Собственно говоря, в  Вашингтоне  совершенно  невозможно
что-нибудь снимать - в объектив все время  лезут  какие-нибудь  мужчины.
Эти сенаторы вообще погубили бы картину, потому что они одеваются хоть и
забавно, но не так,  как  в  эпоху  Долли  Мэдисон.  В  конце  концов  я
попросила Дороти, чтобы она под каким-нибудь предлогом их увела.  Дороти
им  сказала,  чтобы  они  нам  не  мешали,   потому   что   мы   снимаем
психологическую картину, а они по умственному развитию еще  не  достигли
уровня эпохи Долли Мэдисон. Но я все-таки считаю, что с сенаторами Долли
могла бы быть и потактичнее.
   Ну вот, а когда фильм был снят, выяснилось, что он  будет  называться
"Сильнее страсти" - так придумала одна очень  умная  девица  из  конторы
мистера Голдмарка. Мораль же картины такова: девушка может удержаться на
стезе добродетели, если вовремя вспомнит о своей  матери.  Крупный  план
меня, задумавшейся о матери, вышел просто великолепно. Мы  бы  и  дальше
снимали фильмы, если бы не случилось "кое-что".
   Я обожаю детей, а женщину, вышедшую замуж  за  такого  состоятельного
джентльмена, как Генри, материнство очень красит, особенно если  ребенок
похож на папочку. Даже Дороти говорит, что "ребенок, похожий на богатого
папочку, даже надежнее, чем  счет  в  банке".  Вообще-то,  Дороти  порой
склонна к философии. Иногда  такое  скажет,  что  невольно  задумаешься:
почему это девушка, столь склонная к философии, сама только тратит время
попусту?
   Я убеждена: чем скорее после свадьбы женщина становится матерью,  тем
больше шансов на то, что ребенок будет похож на папочку. То есть  делать
это надо сразу, а то вдруг кто-нибудь тебя отвлечет. Дороти сказала, что
на моем месте остановилась бы на одном ребенке, потому  что  всего,  что
похоже на Генри,  достаточно  иметь  в  одном  экземпляре.  Нет,  Дороти
никогда не научится относиться к материнству с почтением.
   Естественно, кинематограф  мне  пришлось  оставить,  не  могла  же  я
поступить так же непорядочно,  как  одна  замужняя  кинозвезда,  которая
подписала контракт на  сериал,  а  про  свой  "секрет"  кинокомпании  не
рассказала. Сериал  успели  сделать  до  середины,  а  потом  уже  стало
невозможно снимать  ее  в  полный  рост,  потому  что  по  сценарию  она
незамужняя девица. Поэтому им пришлось во всех  сценах  показывать,  как
она высовывает голову из-за куста или смотрит из окна, и у  нее  столько
крупных планов было -  как  ни  у  одной  кинозвезды.  Только  я  думаю,
неприлично добиваться крупных планов таким способом.
   Ну  вот,  Генри  как  узнал  мой  "секрет",  сразу  решил,  что  надо
переезжать в родовое поместье, где  и  должен  появиться  на  свет  "наш
мышонок". Мы так придумали - называть  его  "нашим  мышонком",  пока  не
узнаем, кто родился. Я же хотела остаться в Нью-Йорке, поэтому напомнила
Генри, что в предместье Филадельфии и так родились все его родственники,
так что, может, мы хоть нашему мышонку дадим шанс? Я прочитала в научной
медицинской книжке "Ждем малыша", что перед родами лучше всего жить там,
где можно любоваться на произведения искусства,  а  еще  полезно  думать
только о приятном и читать хорошие стихи и романы. А Дороти считает, что
мне надо время от времени прочитывать страничку-другую  Ринга  Ларднера,
чтобы если у меня будет мальчик, он не стал продавцом  в  галантерее.  В
общем, я сказала Генри, что нам  надо  жить  в  Нью-Йорке,  где  столько
искусства и литературы.
   А Генри сказал, что гостиная  их  поместья  под  Филадельфией  просто
ломится от произведений искусства,  которые  его  отец  коллекционировал
долгие  годы.  Там  действительно  полным-полно   фарфоровых   статуэток
барышень с  кавалерами,  танцующих  менуэт,  а  еще  -  три  витрины  со
старинными часами, не говоря уж о мраморной статуе ребенка,  купающегося
в ванне, с настоящей губкой в руке.  Поэтому  Генри  и  сказал:  в  доме
столько искусства, что в Нью-Йорк ехать совершенно незачем.  А  я  Генри
ответила: в нашей гостиной только искусство прошлого, а в Нью-Йорке  оно
живет  полной  жизнью,  на  выставке  можно  поговорить  с   художником,
спросить, почему он создал  именно  эти  произведения,  и  узнать  много
нового.
   Но Генри счел, что должен быть рядом с отцом. Потому что  отцу  Генри
уже за девяносто, и Генри очень хотел отучить  его  от  дурной  привычки
переписывать завещание всякий раз, как к нему приглашают новую  сиделку.
Ему стараются находить сиделок поуродливее, но  это  не  имеет  никакого
значения  -  отец  Генри  все  равно   ухитряется   каждую   увидеть   в
романтическом свете. Так что порой даже нам хочется,  чтобы  он  наконец
предпринял что-нибудь определенное - либо выздоровел, либо...
   Матушка Генри такая же романтическая, как его отец.  Вообще-то,  если
семидесятидвухлетней даме вечно кажется, что в нее влюблен дворецкий,  в
доме постоянно возникают проблемы с дворецкими. Дороти считает, что если
бы нам удалось познакомить всех поэтов,  сочиняющих  песни,  с  матушкой
Генри, мы бы избавили мир от песен про матерей раз и навсегда.
   Что до сестры Генри, то с ней у меня практически нет  ничего  общего.
Собственно говоря, я совершенно не против  того,  чтобы  девушки  носили
мужскую одежду, но при условии, что она следует рекомендациям из журнала
мод и читает советы рубрики "Что носят молодые люди". А Энн Споффард  из
тех, кто всю жизнь проводит в конюшне и на  псарне.  Я  вообще  стараюсь
думать о людях как можно  лучше  и  считаю  верхом  альтруизма  то,  что
девушка неделями, забывая про себя, моет своих собак жидкостью от  блох.
Но если бы она заботилась и о  людях  тоже,  она  хотя  бы  пользовалась
одеколоном перед тем, как появиться в гостиной.
   Так что в конце концов мне пришлось  крепко  задуматься  о  том,  как
заставить Генри переехать в Нью-Йорк. И  когда  я  таки  задумалась,  то
поняла: истинная причина того, что Генри так стремится  жить  поближе  к
Филадельфии, в том,  что  здесь  он  фигура  достаточно  заметная,  а  в
Нью-Йорке - такой же, как все. Потому что заметные фигуры в Нью-Йорке  -
это, например, мистер Отто Кан ,
который так много делает для  искусства,  или  же  реформаторы,  которые
против искусства борются. Вообще-то, мистеру Кану, чтобы привлечь к себе
внимание,  достаточно  устроить   постановку   какой-нибудь   оперы,   а
реформатору,  чтобы  привлечь  внимание  к  себе,  нужно  добиваться  ее
запрета. У Генри никогда не хватит ума не только устроить что-нибудь, но
и запретить. В Нью-Йорке таких людей полным-полно, и  конкуренция  очень
жесткая.
   Единственное, что Генри умеет,  так  это  рассуждать  насчет  падения
нравов. Похоже, он даже не может вызвать ни  в  ком  чувство  раскаяния,
потому что слушают его разговоры только те, чья нравственность и так  на
высоте.  Даже  самое  занятное,  что  Генри  способен  придумать,  может
заинтересовать разве что жителей Филадельфии, а в Нью-Йорке  это  никого
не волнует.
   Да, конечно, люди из Канзас-Сити  или  Сент-Луиса  тоже  приезжают  в
Нью-Йорк и понимают, какие они невидные, но  они  всегда  могут  придать
себе важности, щедро раздавая чаевые  в  ресторанах,  покупая  билеты  в
театр у спекулянтов и общаясь с примами ночных клубов. Вот Тексас  Гинэн
может называть по имени любой, заплативший ей пару  сотен  долларов.  Но
Генри вряд ли захотел бы быть  знаменитостью  в  кругах,  где  вращается
Тексас Гинэн. Он разве что мог бы сходить к ней в  известное  заведение,
посмотреть, как там люди развлекаются, а потом бы потребовал  этот  клуб
закрыть.
   Так что мне пришлось действительно крепко задуматься о  том,  как  же
сделать Генри заметной в  Нью-Йорке  фигурой,  и  я  решила,  что  самый
простой путь - сделать его членом какой-нибудь ассоциации.
   И тут я вспомнила про моего друга, одного джентльмена  из  Нью-Йорка,
человека очень-очень заметного, члена  всего,  что  только  возможно.  Я
написала ему и  спросила,  не  мог  бы  он  прислать  Генри  приглашение
приехать в Нью-Йорк и стать членом чего-нибудь. Этот джентльмен  состоит
членом "Друзей культуры", "Ассоциации любителей природы",  "Нью-Йоркской
лиги борцов с чумкой" и "Общества Огайо". Оказывается, "Общество  Огайо"
- самое труднодоступное, потому  что  туда  принимают  только  уроженцев
Огайо. Но  он  раздобыл  для  Генри  приглашение  вступить  в  "Общество
Пенсильвании", в него вступить проще - для этого всего-навсего надо быть
уроженцем Пенсильвании.
   Так вот, когда к Генри  посыпались  все  эти  предложения,  он  очень
обрадовался, подумал, что его известность докатилась и до Нью-Йорка.  Он
решил немедленно туда ехать и вступать  во  все,  куда  его  приглашают.
Конечно, ему пришлось взять с собой и меня. Когда я  снова  оказалась  в
"Ритце" - после  всего,  что  мне  пришлось  претерпеть,  живя  семейной
жизнью, - я поняла, что снова дышу полной грудью.
   В первый же вечер в Нью-Йорке Генри отправился на банкет и  сидел  за
одним столом с Эми Роттсфилд Рэнд, очень интеллектуальной дамой, которая
однажды побывала в Китае и с тех  пор  почти  ничего  не  слышит,  Перси
Гилкрист Сондерс, которая знаменита тем, что считает, будто правописание
должно зависеть от произношения, и Честером Уэнтвортом  Пибоди,  который
вечно рассказывает  о  своих  наблюдениях  за  сусликами,  а  еще  очень
достоверно описывает все, что они делают.