ева башня  совершенно  божественна,  и  она  гораздо  лучше
Лондонского Тауэра расширяет кругозор, потому что  Лондонский  Тауэр  не
разглядишь даже в двух кварталах от него А когда  смотришь  на  Ойфелеву
башню, понимаешь, это -  нечто.  И  Ойфелеву  башню  не  заметить  очень
трудно.
   Потом мы отправились пить чай в местечко под  названием  "Мадрид",  и
там было божественно. Дело в том, что там-то  мы  снова  увидели  сестер
Долли, Перл Уайт, миссис Кори и миссис Нэш.
   После этого  мы  поехали  ужинать  на  Момарт,  что  было  совершенно
божественно, потому что мы снова их увидели. Дело в том, что на  Момарте
есть самые настоящие американские джаз-банды, там было  множество  людей
из Нью-Йорка, которых мы знаем, так что казалось, что ты в Нью-Йорке,  и
это было божественно. Так что в "Ритц" мы вернулись довольно поздно.  Мы
с Дороти немножко поссорились, потому что Дороти сказала, будто я, когда
мы осматривали Париж, спросила у виконта, как  звали  того  неизвестного
солдата, который похоронен у памятника. А я ей  сказала,  что  вовсе  не
собиралась у него это спрашивать, а собиралась спросить, как  звали  его
мать, потому что я всегда думаю о матерях погибших солдат  даже  больше,
чем о самих погибших солдатах.
   Французский виконт собирался позвонить нам утром, но я не хочу больше
с ним  встречаться,  потому  что  французские  джентльмены  все  ужасные
обманщики. Дело в том, что они водят тебя  по  всяким  приятным  местам,
дают  тебе  почувствовать  себя  комфортно,  и  тебе  кажется,  что   ты
замечательно  проводишь  время,  но  когда  ты  возвращаешься  домой   и
вспоминаешь,  как  провела   вечер,   оказывается,   что   ты   получила
всего-навсего веер за двадцать франков и куколку, которую  тебе  дали  в
ресторане бесплатно. Собственно говоря, в Париже девушке надо  постоянно
быть начеку, иначе она так и будет приятно проводить время, а  толку  от
этого никакого. Я действительно  считаю,  что  американские  джентльмены
все-таки лучше всех, потому что, конечно,  приятно,  когда  тебе  целуют
руку, но сапфир и бриллиант - это на века. Кроме того, полагаю,  мне  не
следует встречаться в Париже с джентльменами, потому  что  на  следующей
неделе приезжает мистер Эйсман, а он мне говорил,  что  хочет,  чтобы  я
встречалась только с интеллектуалами, потому что для умной девушки это и
есть подходящая компания.  В  "Ритце"  я  почти  не  вижу  джентльменов,
которые составили бы умной девушке хорошую компанию. Так что  завтра  мы
отправимся за  покупками,  и  я  полагаю,  вряд  ли  нам  удастся  найти
джентльмена, который понравился бы мистеру Эйсману и к тому же повез нас
по магазинам.
 
29 апреля 
 
   Ну и денек вчера выдался! Мы с Дороти собирались за покупками, и  тут
зазвонил телефон, и нам сказали, что внизу леди  Фрэнсис  Бикман  и  она
хочет подняться к нам. Я была так  удивлена,  что  даже  не  знала,  что
сказать, поэтому  сказала:  хорошо,  пусть  поднимется.  Я  тут  же  все
рассказала Дороти, и мы с  ней  стали  думать,  как  быть.  Потому  что,
похоже, леди Фрэнсис Бикман  -  жена  джентльмена,  которого  зовут  сэр
Фрэнсис Бикман. Он был в Лондоне моим поклонником и так мной восхищался,
что попросил моего позволения преподнести мне  в  подарок  бриллиантовую
диадему. Похоже, его жена про это прослышала и поэтому-то  и  примчалась
сюда из Лондона. Тут раздался громкий-прегромкий  стук  в  дверь,  и  мы
сказали:  "Войдите".  Вошла  леди  Бикман  -  дама  весьма  внушительных
размеров, очень похожая на Билла Харта. Собственно говоря, это только на
первый взгляд кажется, что она похожа на Билла Харта, а  на  самом  деле
она похожа на его лошадь. Она сказала что-то насчет  того,  что  если  я
немедленно не отдам ей бриллиантовую диадему,  она  устроит  грандиозный
скандал и погубит  мою  репутацию.  А  еще  она  сказала,  что  сама  не
понимает, как это произошло. Потому что они с сэром  Фрэнсисом  Бикманом
женаты тридцать пять лет, и последним его подарком ей  было  обручальное
кольцо. Тут Дороти  ей  сказала:  "Мадам,  не  в  ваших  силах  погубить
репутацию моей подруги. С тем же успехом вы  можете  погубить  еврейский
флот". Я была очень горда тем, что Дороти вступилась за  мою  репутацию,
потому что в подругах самое удивительное - это то, что они друг за друга
заступаются и друг дружку поддерживают. Леди Фрэнсис Бикман, может, дама
и решительная, однако поняла же она, что не в силах потопить целый флот,
в котором столько кораблей. И ей пришлось прекратить разговоры  про  мою
репутацию.
   Поэтому она сказала, что обратится прямо в суд и заявит, что это было
злоупотребление влиянием. А я ей сказала: "Если вы явитесь в суд в  этой
шляпке,  мы  еще  посмотрим,  не   сочтет   ли   судья,   что   никакого
злоупотребления влияния  в  том,  что  сэр  Фрэнсис  Бикман  смотрел  на
девушек, не было". Тут  Дороти  меня  поддержала:  "Мадам,  моя  подруга
права. Такая шляпка сойдет с рук разве  что  английской  королеве".  Тут
леди Фрэнсис Бикман разозлилась окончательно и сказала,  что  пошлет  за
сэром Фрэнсисом Бикманом, который, когда узнал, что леди Фрэнсис  Бикман
про все узнала, внезапно отправился  охотиться  в  Шотландию.  А  Дороти
сказала:  "Вы  что,  отпустили  сэра  Фрэнсиса  Бикмана  одного  к  этим
шотландским мотовкам?"  И  еще  Дороти  сказала,  пусть  следит  за  ним
получше, а то он так и прогуляет  все  до  последнего  пенни.  Я  вообще
предпочитаю, чтобы с такими  невоспитанными  дамами,  как  леди  Фрэнсис
Бикман, разговаривала Дороти, потому что  Дороти  говорит  на  их  языке
гораздо лучше, чем такая  благовоспитанная  девушка,  как  я.  Так  вот,
Дороти сказала: "Вы уж лучше не посылайте за сэром  Фрэнсисом  Бикманом,
потому что, если бы моя подруга решила его  растрясти  по-настоящему,  у
него бы ничего, кроме титула, не осталось". И тут уж я сказала, что  да,
я  американская  девушка,  а  нам,  американским  девушкам,  на   титулы
наплевать, потому что мы, американские девушки, так говорим: что  хорошо
для Вашингтона, то и для нас хорошо. А леди Фрэнсис  Бикман  только  еще
больше разозлилась.
   И тут она заявила, мол, если понадобится, она скажет судье,  что  сэр
Фрэнсис Бикман, когда отдавал мне диадему, был не в себе. А Дороти ей на
это: "Мадам, если вы отправитесь в суд, судья только на вас  взглянет  и
сразу решит, что сэр Фрэнсис Бикман был не в себе еще тридцать пять  лет
назад". Леди Фрэнсис Бикман же сказала, что с  самого  начала  знала,  с
какого рода людьми ей  придется  иметь  дело,  а  она  с  такими  людьми
никакого дела иметь не желает, потому что это оскорбляет ее достоинство.
А Дороти говорит: "Мадам, если мы оскорбляем ваше  достоинство  так  же,
как вы оскорбляете наши взоры, я бы вам пожелала стать  членом  общества
"Христианская наука" . Это, похоже,  леди  Фрэнсис  Бикман  окончательно
разозлило.  И  она  заявила,  что   будет   действовать   через   своего
поверенного. А когда она выходила,  то  споткнулась  о  длиннющий  шлейф
своего платья и чуть на пол не рухнула. А потом Дороти высунула голову в
коридор и  крикнула  ей  вслед:  "Юбку-то  подоткните,  на  дворе  нынче
двадцать  пятый  год!"  Я  расстроилась  ужасно  -  так  все  получилось
неблаговоспитанно, и все потому, что пришлось общаться с этой грубиянкой
леди Фрэнсис Бикман.
 
30 апреля 
 
   Само собой, наутро к  нам  явился  поверенный  леди  Фрэнсис  Бикман.
Только на самом деле он никакой  не  поверенный,  имя  было  указано  на
карточке -  какой-то  мсье  Бруссар,  и  он  вроде  как  адвокат  -  так
по-французски называют юристов. Мы с Дороти  еще  не  одевались  и,  как
обычно, сидели в пеньюарах, и тут раздался громкий стук в дверь, мы даже
"войдите" сказать не успели, а он уже ворвался к нам в  номер.  Да,  он,
похоже, действительно из французов. В том смысле, что визжать поверенный
леди Фрэнсис Бикман умеет не  хуже  таксистов.  Он,  визжа,  ворвался  в
комнату и все никак не умолкал. Мы с Дороти кинулись в гостиную,  Дороти
только на него взглянула и говорит: "В  этом  городе  что  ни  утро,  то
какие-то скандалы!", а наши нервы уже этого не  выдерживают.  Этот  мсье
Бруссар протянул нам свою карточку и все визжал, визжал  да  еще  руками
размахивал. А Дороти сказала, что он совсем как  Мулен-Руж,  что  значит
"красная ветряная мельница", только Дороти решила, что от него шуму  еще
больше и ветер он сам нагоняет. Мы довольно долго стояли и  смотрели  на
него, и нам в конце концов  это  надоело,  потому  что  он  все  верещал
по-французски, а мы ни слова не понимали. И  Дороти  предложила:  "Давай
проверим, остановят его двадцать пять франков или  нет!  Пятью  франками
можно таксиста остановить, а адвоката, наверное, двадцатью пятью".  Шуму
от него было ровно в пять раз больше, чем от таксиста, а  пятью  пять  -
двадцать пять. Он как услышал, что мы про франки заговорили,  вроде  как
немного успокоился. Дороти достала свое портмоне  и  дала  ему  двадцать
пять франков. Тогда он перестал визжать, сунул деньги в карман, а  потом
достал огромный носовой платок с лиловыми слонами  и  принялся  плакать.
Дороти  опешила  и  говорит:  "Послушайте,  вы   нас,   конечно,   очень
позабавили, но если собираетесь продолжать  в  том  же  духе,  то  лучше
уходите".
   А он показывает на телефон, мол, вроде как позвонить хочет, а  Дороти
говорит: "Если вы думаете, что по этой штуковине можно звонить, валяйте,
только мы пробовали - толку никакого". Он кинулся к  аппарату,  а  мы  с
Дороти отправились одеваться. Он позвонил, а потом  метался  то  к  моей
двери, то к двери Дороти и все говорил что-то, рыдая, но  нам  с  Дороти
это успело надоесть, так что мы на него внимания не - обращали.
   И тут снова раздался громкий  стук  в  дверь,  мы  услышали,  как  он
кинулся открывать,  и  пошли  в  гостиную  посмотреть,  что  там  такое.
Посмотреть было на что. Оказалось, еще один француз заявился. Этот новый
француз ворвался в комнату и с криком "папа!" бросился обнимать первого.
Похоже, это и впрямь оказался его сын, потому что сын - партнер папаши в
адвокатской фирме. Потом папа долго-долго что-то говорил и все показывал
на нас с Дороти. Сын посмотрел на нас и как завизжит: "Ме папа, эль  сон
шарман!" Похоже,  он  говорил  папе  по-французски,  что  мы  совершенно
очаровательные. Тут мсье Бруссар перестал рыдать, надел очки и  принялся
нас разглядывать. А  его  сын  отодвинул  штору,  чтобы  папа  смог  нас
разглядеть получше. Папа нас  разглядел  и  остался  очень  доволен.  Он
расплылся в улыбках, ущипнул и Дороти, и меня за щечки  и  все  повторял
"шарман!", что по-французски значит "очаровательно!". А сын его  перешел
на английский, и по-английски он говорит прямо как  американец.  Он  нам
сказал, что папа позвонил ему и велел прийти, потому  как  мы  вроде  не
понимали, что он нам говорит. Оказывается, мсье Бруссар  все  это  время
говорил с нами по-английски, только мы ничего разобрать не могли. Дороти
сказала: "Если ваш папа по-английски говорил, то я должна была  за  свой
греческий золотую медаль получить". Сын это рассказал папе, папа  громко
смеялся, хоть и шутили над ним, и ущипнул Дороти  за  щеку  еще  раз.  А
потом мы с Дороти спросили, что  он  такое  рассказывал,  когда  говорил
по-английски, и сын ответил, что это было про его клиентку, леди Фрэнсис
Бикман. Тогда мы спросили сына, чего это его  папа  так  плакал.  А  сын
сказал, что папа плакал, потому что думал про  леди  Фрэнсис  Бикман.  А
Дороти на это: "Если он плачет, когда только о ней думает, что же с  ним
бывает, когда он ее видит?" Сын растолковал папе, что сказала Дороти,  и
мсье Бруссар громко-громко рассмеялся, поцеловал Дороти руку  и  сказал,
что нам надо распить бутылку шампанского. Потом он подошел к телефону  и
заказал шампанское.
   Тогда его сын ему сказал: "Давай пригласим этих  очаровательных  леди
сегодня в Фонтенбло!" А папа сказал, что это замечательная идея. Тогда я
сказала: "А как нам вас называть? Потому что если в Париже все  так  же,
как в Америке, получается, что каждый из вас - мсье Бруссар". И тогда мы
придумали - называть их по именам. Оказалось,  что  сына  зовут  Луи,  и
тогда Дороти сказала: "Я слыхала, будто в Париже все Луи пронумерованы".
Нам постоянно говорили про какого-то Луи шестнадцатого, который, как  мы
поняли, занимался антикварной мебелью. Я даже поразилась  тому,  сколько
Дороти теперь знает всего исторического. Может, она  в  конце  концов  и
расширит свой кругозор. Дороти сказала Луи, что он ей свой  номер  может
не говорить, она и так догадалась.
   А папу зовут  Роббер  ,  это  Роберт  по-французски.  Дороти  тут  же
вспомнила про двадцать пять франков и сказала Робберу: "Да, ваша мамочка
знала, как вас назвать".
   А еще Дороти сказала, что мы вполне можем поехать в Фонтенбло с Луи и
Роббером, только при условии, что Луи снимет свои гетры  -  они  у  него
были из желтой замши да еще с розовыми перламутровыми пуговицами. Дороти
так и заявила: "Смеяться, конечно, полезно, но не  все  же  время!"  Луи
только рад был нам угодить, но, когда он  снял  гетры,  мы  увидели  его
носки - клетчатые с радужными разводами. Дороти посмотрела-посмотрела на
них и говорит: "Знаете, Луи, вы уж лучше наденьте гетры обратно".
   И тут пришел с бутылкой шампанского наш друг официант Леон.  Пока  он
откупоривал бутылку, Луи  с  Роббером  о  чем-то  говорили  между  собой
по-французски, и я поняла, что мне просто  необходимо  выяснить,  о  чем
именно  -  вдруг  о  бриллиантовой  диадеме.  Потому   что   французские
джентльмены все очень галантные, но доверять им нельзя ни  секунды.  Так
что при первом удобном случае я спрошу Леона, о чем они беседовали.
   Потом мы поехали в Фонтенбло, оттуда  на  Момарт  и  домой  вернулись
очень поздно. Зато мы, хотя по магазинам не ходили и ничего  не  купили,
провели замечательный день и вечер. Но,  думаю,  по  магазинам  походить
надо обязательно, потому что Париж создан прежде всего для этого.
 
1 мая 
 
   Ну,  сегодня  утром  я  послала  за  Леоном,   это   наш   с   Дороти
друг-официант, и я спросила его, о  чем  говорили  по-французски  Луи  и
Роббер. Оказывается,  по-французски  они  говорили  о  том,  как  мы  им
нравимся и какие мы  очаровательные,  и  о  том,  что  таких  прелестных
девушек они не встречали никогда. А еще они, оказывается,  сказали,  что
будут нас всюду приглашать, а счета предоставлять леди  Фрэнсис  Бикман,
потому  что  они  обязательно  выберут  подходящий  момент   и   украдут
бриллиантовую диадему. А потом они сказали, что если не удастся у нас ее
выкрасть, все равно мы такие очаровательные,  что  они  с  удовольствием
будут проводить с нами время и так Поэтому они в любом случае окажутся в
выигрыше. Потому что леди Фрэнсис Бикман  будет  с  радостью  оплачивать
счета - они ей объяснят, что всюду нас водят затем, чтобы улучить момент
и выкрасть диадему. Леди Фрэнсис Бикман  из  тех  богатых  дам,  которые
тратят деньги только  на  судебные  разбирательства.  И  ей  все  равно,
сколько денег она потратит, потому что, оказывается,  то  ли  я,  то  ли
Дороти сказала что-то, что ее очень рассердило.
   Тогда я решила, что настало время хорошенько подумать, и  долго-долго
думала. А потом я сказала Дороти,  что,  пожалуй,  положу  бриллиантовую
диадему в сейф "Ритца", а в  ювелирном  магазине  куплю  диадему  с  так
называемыми стразами. И эту поддельную диадему я оставлю на виду - пусть
Луи и Роббер решат, что я ужасно рассеянная, это их обнадежит.  А  когда
мы будем куда-нибудь ходить с Луи и Роббером, я ее буду носить с собой в
сумочке, и они будут знать, что она прямо у них под носом. А  еще  мы  с
Дороти будем таскать их по магазинам и заставим их тратить на нас  много
денег, но всякий раз, когда они будут падать  духом,  я  буду  открывать
сумочку - они как увидят поддельную диадему, снова начнут  надеяться  на
удачу и станут тратить еще больше денег. Я  даже  могу  в  конце  концов
позволить им ее украсть, потому что они на самом деле очаровательные,  и
мне очень хочется помочь Луи и Робберу. Наверное, им будет очень приятно
украсть ее для леди Фрэнсис Бикман, и она им заплатит кучу денег,  а  уж
потом поймет, что диадема  поддельная.  Леди  Фрэнсис  Бикман  настоящей
бриллиантовой диадемы сроду не видала, и что эта  поддельная,  сразу  не
поймет, а Луи и  Роббер  получат  то,  что  им  причитается  за  работу.
Собственно говоря, поддельная бриллиантовая диадема  обойдется  всего  в
шестьдесят пять долларов, а что такое шестьдесят пять долларов - ерунда,
ведь мы с Дороти замечательно походим по магазинам и  получим  множество
замечательных  подарков,  за  которые,  что  особенно  приятно,  платить
придется леди Фрэнсис Бикман. Это послужит леди Фрэнсис  Бикман  хорошим
уроком: пусть знает, что нельзя американским девушкам говорить того, что
она нам наговорила, тем более когда девушки в Париже совершенно  одни  и
рядом нет джентльменов, которые могли бы их защитить.
   Когда я рассказала Дороти, что я  придумала,  Дороти  долго-долго  на
меня  смотрела,  а  потом  заявила,  что  у  меня  несравненные   мозги.
Собственно говоря, она сказала, что мои мозги можно сравнить с  радио  -
его слушаешь целыми днями, и так оно надоедает, что  прямо  хочется  его
разбить, и вдруг оно выдает нечто, что оказывается настоящим шедевром.
   А потом позвонил Луи, и  Дороти  ему  сказала,  что  было  бы  просто
чудесно, если бы они с Роббером завтра утром повели  нас  по  магазинам.
Луи спросил у папы, и папа сказал: хорошо.  А  потом  они  спросили,  не
хотим ли мы сегодня вечером пойти на представление под  названием  "Фоли
Бержер". Луи сказал, что французы, живущие в Париже,  обожают,  когда  к
ним приезжают американцы - это дает им повод сходить в "Фоли Бержер". Мы
сказали, что пойдем. А сейчас мы с Дороти отправимся покупать поддельную
бриллиантовую диадему, а заодно посмотрим другие магазины,  решим,  куда
бы попросить Луи с Роббером отвезти нас завтра.
   Я думаю, все всегда получается к лучшему.  Потому  что  нам  все-таки
совершенно необходимы джентльмены, которые бы  нас  развлекали,  пока  в
Париж  не  приедет  мистер   Эйсман,   а   с   действительно   приятными
джентльменами мы не можем появляться, потому что  мистер  Эйсман  хочет,
чтобы я общалась только с теми джентльменами, у которых  хорошие  мозги.
Так что я сказала Дороти, что по Луи и Робберу хоть и не скажешь, что  у
них есть мозги, мы  объясним  мистеру  Эйсману,  что  у  них  мы  учимся
французскому языку.  Французского  я  еще  не  выучила,  зато  научилась
понимать английский Роббера, так что когда Роббер заговорит при  мистере
Эйсмане, а я буду понимать, о чем  он  говорит,  мистер  Эйсман,  может,
решит, что я знаю французский.
 
2 мая 
 
   Ну вот,  вчера  вечером  мы  ходили  в  "Фоли  Бержер",  и  это  было
восхитительно. Так  все  артистично  и  красиво,  и  девушки  почти  что
голышом. Одна из девушек оказалась подружкой Луи,  он  сказал,  что  она
очень милая, а лет ей всего восемнадцать. А Дороти говорит:  "Она  тебе,
Луи, голову морочит. Разве у восемнадцатилетней девушки могут быть такие
грязные коленки?" А Луи с Роббером громко расхохотались. В "Фоли Бержер"
Дороти вела себя очень невоспитанно.  Я  лично  считаю,  что  обнаженные
девушки - это очень артистично,  и  те,  кто  умеют  ценить  прекрасное,
понимают, как это изящно. Я, например, никогда не стала  бы  хохотать  в
таких местах, как "Фоли Бержер".
   Так вот, в "Фоли Бержер" я  была  в  поддельной  диадеме.  Собственно
говоря, она любого эксперта обманет, и Луи с Роббером с нее просто  глаз
не сводили. Но я ни капельки не волновалась, потому что очень хорошо  ее
закрепила Ведь как было бы обидно, если бы  они  заполучили  диадему  до
того, как поводили бы нас с Дороти по магазинам.
   Сегодня утром мы наконец-таки собрались пройтись по магазинам. Роббер
уже явился, он в гостиной, и мы ждем Луи Диадему я оставила  в  гостиной