тележки, танцуя со своей тенью, прыгая вниз с веток деревьев. В плохую погоду бродила по дому, не находя себе места, и ждала, что ее будут развлекать. Ее брата и сестру развлекать не требовалось. Они могли взять книгу и исчезнуть с ней на несколько часов. Они могли хоть весь день проиграть в ?Монополию?. А Эми - нет. Она, как маленькая колибри, все время находилась в движении.
     В тот год, когда ей исполнилось семь лет, зима выдалась суровая. День за днем шел холодный дождь со снегом. Низко нависало серое небо, тротуары обледенели. Всем остальным в семье это нравилось. Они разжигали огонь в каминах, готовили поп-корн, слушали камерную музыку и перечитывали любимые книги.
     Эми могла смотреть на огонь не больше десяти минут. Потом она вставала и уходила перебирать гардероб матери, лримеряла все ее туфли и шарфы, но Элеонора не слишком интересовалась нарядами, в ее гардеробе было мало сокровищ, притягательных для ребенка. Эми пробиралась в комнату старшей сестры и играла с ее косметикой, нанося на веки жирные голубые линии. Но у Фебы косметики было немного. В отчаянии Элеонора включила телевизор.
     - Эми, мне кажется, тебе это понравится.
     Там шли Олимпийские игры, короткая программа в женском одиночном катании.
     Телевизор Эми не любила. Ей не нравилось долго сидеть на месте, но не прошло и нескольких минут, как она была заворожена: вращения, прыжки, сверкающие коньки и костюмы, о, эти эффектные костюмы, мерцающие блестки, шифоновые юбки, которые развевались и закручивались, словно легкие перья! У Эми перехватило дыхание. В ней зашевелилось страстное желание, словно внутри у нее расправлялся и рос воздушный шар, становясь тугим и плотным.
     - Я должна заниматься вот этим. О, мама, папа, пожалуйста, я должна!
     Элеонора не сочувствовала одержимости своей младшей дочери внешним блеском и роскошью. Она была англичанкой, живой, практичной, самоуверенной женщиной. Она любила балет, но фигурное катание? Оно было для людей... для людей со средним интеллектом.
     Но все, что могло занять Эми во время плохой погоды, попробовать стоило. Она позвонила на школьный хоккейный каток узнать о занятиях.
     О да, жена помощника тренера - фигуристка. Она будет рада дать Эми несколько уроков.
     Эми отправилась на свой первый урок. На следующий день она взяла коньки в школу. Элеонора решила, что она берет их для фасона, и Эми действительно показала их всем и каждому. После занятий, вместо того чтобы пойти домой, она, наклонив голову, идя против обжигающего ветра, с трудом добралась до катка. Надела коньки и, выйдя на лсд, въехала прямо в гущу игроков во время хоккейной игры.
     Тренер сразу же дал свисток. Этот хрупкий на вид ребенок в слабо зашнурованных коньках едва избежал настоящей опасности. Но тренер не знал, как обращаться с маленькими девочками, ему и в голову не пришло спросить, зачем она пришла на каток. Он сказал ей, что команда закончит через пятнадцать минут, и, когда они уходили, велел одному из своих рослых ребят в наколенниках и наплечниках пойти и как следует зашнуровать ее маленькие белые ботинки.
     Эми околдовала скорость игроков. Вот чего ей хотелось - двигаться так же быстро, летать, как они! Она ступила на неровный лед и покатилась. Тренер про нее забыл и, когда команда освободила раздевалку, тренер выключил основной свет.
     Эми продолжала кататься в полумраке. Она уже больше не думала о костюмах. Она хотела кататься на коньках!
     Час спустя пришел служитель, чтобы привести в порядок лед для вечерних занятий. И конечно, очень удивился, увидев Эми: ?А твои родители знают, что ты здесь? Тебе разрешили заниматься?? На любой из этих вопросов Эми ответила бы честно.
     Но он облек свой вопрос в слова, не слишком задумываясь.
     - Ты должна здесь быть? - спросил он.
     - Да, - ответила Эми, и она сказала правду. - Я должна здесь быть.

***

     - Какой она была в детстве? - спросила Гвен. - Я видела ее фотографии. Очень милая девчушка.
     - Да, - кивнул Хэл. - А еще она была послушной, очень послушной. Пока не начала кататься на коньках, она везде ходила с нами - на уроки музыки Фебы и Йена, в музеи, на выставки - и всегда вела себя хорошо, вероятно, лучше, чем должны себя вести маленькие дети. Но большинство хороших фигуристов очень послушные люди. Годами они делают именно то, что им говорят, а ведь это в основном довольно скучно. Им приходится охотно подчиняться своим тренерам. Меня всегда удивляло, как такое творчество получается у столь примерных людей, и, наверное, я до сих пор не знаю, что заставляет Эми повиноваться. Когда она с нами, она всегда кажется тихой и сговорчивой, какой была в детстве.
     - Нельзя стать такой, как она, будучи тихой и сговорчивой.
     - Нельзя, - согласился Хэл. - И мне ясно, что очень многое в ней остается для меня загадкой.

***

     Эми не могла ждать целую неделю до следующего урока. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, можно, она пойдет на урок сейчас? Она сделает все, что угодно, все, что угодно!
     Родители поговорили с ней. До тех пор, пока она будет заниматься старательно, она может кататься, сколько захочет.
     До катка она могла дойти пешком, поэтому каждый день после школы она отправлялась туда. Она наблюдала за хоккеистами, потом за служителем с его агрегатом для чистки льда, а потом каталась. Она могла кататься бесконечно, вечно! Она никогда от этого не уставала.
     Она не думала о том, хорошо ли у нее получается. Это не имело значения, ей просто очень нравилось кататься на коньках. Той весной она даже прочла книгу - иллюстрированную биографию знаменитой американской фигуристки Пегги Флеминг.
     Потом, как-то днем во время последней недели школьных занятий, она пришла домой с катка и увидела на своей кровати толстый брезентовый рюкзак на молнии и с одной ручкой.
     Рюкзаки! Итак, они едут в Миннесоту, им предстоят сборы для переезда в Миннесоту. У ее семьи было жилье на озере в северной части штата, там они и проводили лето, целое лето. Их домики стояли посреди леса, за много миль от города, но даже этот город был слишком мал, чтобы там был каток. Целое лето ей придется жить без катания! Это было невозможно, просто невозможно!
     Но Эми пришлось. Выбора у нее не оставалось.

***

     - Я могу показаться вам ужасным снобом, - признался Хэл, - но у нас мало общего с семьями других фигуристов. Дело не только в том, что они были одержимы жизнью своих детей до такой степени, что нам это казалось нездоровым, но их представления об успехе были очень ограничены. Они думали только о победах на соревнованиях и о получении денег.
     Гвен с легкостью могла понять, каким образом представления человека могут ?ограничиться? этим, особенно если у вас нет собственных денег, которые имелись, как сказал Хэл, у его жены.
     - А каково было ваше понимание успеха?
     - Создание красоты. Выражение себя с помощью музыки. На мой взгляд, если мы вообще хоть как-то помогли Эми, нам удалось ей это привить. Если она сумела сделать что-то красивое, если заставила зрителей что-то почувствовать, значит, она добилась успеха, независимо от того, какие получила оценки.

***

     С возрастом Эми не утратила свою неземную красоту. У ее матери было аристократическое происхождение - триста лет мужчины из привилегированного общества женились на самых красивых девушках, которых могли найти. Эта наследственность проявилась и в Эми. Ее руки, ноги и шея были стройными и гибкими, ее сила таилась в длинных, чистых линиях, а не в буграх мускулов. Туловище у нее было аккуратным и ладным, а более гибкой спины ее педиатр не видел ни разу в жизни.
     - Ей надо заниматься с кем-нибудь другим, получше меня, - сказал ее тренер. - В Айове для нее ничего подходящего нет.
     Он порекомендовал тренировочный комплекс в Делавэре. Многие семье, живущие по соседству с тренировочным центром, брали жильцов, чтобы покрыть расходы на своих собственных детей. Местные школы привыкли предоставлять юным фигуристам много свободного времени, а для тех, кто хотел заниматься дома, легко находились преподаватели.
     Элеонора училась в школе-пансионе, поэтому для нее не было ничего странного в том, чтобы отослать ребенка из дома. Эми и самой понравилась эта мысль. Это была ее мечта - кататься все время, тренироваться с самыми лучшими.
     Каток был единственным местом, где она всегда была особенной, не такой, как все. Она наклонялась над своими коньками, зашнуровывая ботинки, и слышала, как тренеры и родители других детей шепчут ее имя, точно так же как учителя всегда шептали имена Фебы и Йена. Ей это нравилось. Дома о ней всегда думали в последнюю очередь. Но на льду она была другой, той, о которой думают в первую очередь.
     Но не в Делавэре, не в местном тренировочном центре, Здесь она лучшей не была. Поначалу она даже не казалась очень хорошей.
     Ее талант заключался в работе ног. Она неслась по льду, и ее ноги выписывали удивительные узоры, коньки скользили и поворачивались с такой легкостью, словно на ногах у нее были балетные туфли. Она могла выполнять дорожки шагов, которые были не под силу даже старшим девочкам. Но она не умела прыгать.
     А значение имели только прыжки. Только об этом все и говорили, именно так делились девушки - кто какие прыжки может выполнить. Девушки моложе Эми делали двойные аксели, а одна даже тройной сальхов. То, как Эми работала ногами, не имело значения. Надо было прыгать.
     В тот год, когда Эми исполнилось тринадцать, она прошла отбор на национальные соревнования юниоров и заняла двенадцатое место. На следующий год она была семнадцатой.
     Семнадцатая! Хуже, чем в предыдущем году. А ведь она хорошо, чисто откатала программу, она бы не смогла выступить лучше. Но это было хуже, чем если бы она каталась плохо, гораздо хуже. Что делать, если твое лучшее недостаточно хорошо?
     Как только были объявлены результаты, она позвонила родителям.
     - Это бессмысленно. - Она расплакалась, - Вы тратите столько денег, а толку никакого. Наверное, мне надо вернуться домой.
     Иногда девушкам приходилось бросать занятия из-за отсутствия средств, их родители больше не могли себе позволить тренировки. Эти фигуристки просто исчезали, и всем оставалось только догадываться, где они и почему уехали.
     Но никому не придется гадать, почему уехала Эми. Все поймут - она была недостаточно хороша, она провалилась.
     Эми знала, что скажут родители. Что нужно закончить год, что деньги значения не имеют, что важно не бросать начатое. ?Я не бросаю! - выкрикнуло ее сердце. - Никто не работал больше меня. У меня просто не хватает способностей. Я никогда не осилю эти дурацкие прыжки?.
     Она не могла вернуться в Делавэр, нет, только не с семнадцатым местом.
     - Твой рейс сегодня днем? - спросил ее отец. - Хочешь, чтобы мы встретили тебя в Делавэре?
     - Это не поможет. - Она все еще плакала. - Ничто не поможет!
     - Тебе, вероятно, и не поможет, - твердо сказал отец, - но поможет нам, даст нам почувствовать, что мы что-то делаем. Завтра в восемь утра у меня занятия, я не могу их отменить, но как только они закончатся, я вылечу к тебе.
     Ее родители не видели катания дочери больше года. Они редко приезжали на соревнования, и Эми этого от них и не ждала. Они совсем не походили на все остальные семьи фигуристов. Тем не менее, когда после соревнований она вернулась в Делавэр, ей сказали, что ее отец звонил в дирекцию. Ее тренеры поменяли расписание, и на следующий день он приехал - высокий, гибкий мужчина с густыми темными волосами. Она поняла, что он долетел до Филадельфии, а там взял напрокат машину.
     - Эми очень миленькая фигуристка, - услышала она обращенные к нему слова тренера. - У нее такие чудесные длинные руки и ноги, прекрасная линия, и она очень хорошо держится. Мы придали ей очень аристократический вид.
     Эми не хотела быть ?очень миленькой фигуристкой?. Она хотела быть лучшей. Она хотела победить!
     - Позвольте мне посмотреть, как она катается, - сказал ее отец.
     Он стоял у бортика, слегка опираясь о него и сцепив руки. На нем был твидовый пиджак, бледно-голубая рубашка и трикотажный галстук цвета морской волны. Странно было видеть отца на тренировке. Фигурное катание было миром матерей. Даже там, где она жила, отца семейства почти не видели. Он работал в двух местах, чтобы платить за обучение дочери.
     Воздух на катке был разреженным, свет тусклым и искусственным, прохлада стояла, как в морозильной установке. Эми откатала свою короткую программу, потом произвольную. Когда она подъехала к бортику, взгляд отца казался мягким, но о чем он думал, сказать было трудно.
     Он коснулся ее лица:
     - Ты такая красивая.
     Ей все время это говорили - как ей повезло, что она красавица.
     - Этого недостаточно, папа.
     - Знаю. А теперь скажи, кто выбирал тебе музыку? - спросил он.
     - Тренеры.
     - А что насчет ?аристократического? вида, который тебе полагается иметь?
     - По-моему, это из-за того, что я не могу прыгать.
     Он улыбнулся:
     - Это и означает ?аристократичность?? Отсутствие способности к прыжкам?
     - Они говорят об элегантности, сдержанности, безмятежности и тому подобном.
     - Что ж, милая, готов побиться об заклад, что эти люди не знакомы с аристократами, что дает нам преимущество, потому что мы с тобой знакомы.
     - Да? - Она озадаченно посмотрела на него. - А, ты говоришь о маме?
     Мамин дедушка был графом, и когда мама Эми писала письма своей матери, то адресовала их ?леди Фебе Кук?. Эми толком не знала, что это значит - мама, казалось, никогда не считала это важным, - но звучало это и вправду аристократично.
     - Ну и как, ты считаешь, что тебе надо попробовать кататься в стиле твоей матери? - спросил отец.
     Смех Эми был слабым, слабым и неуверенным, но все же это был смех.
     - Нет.
     Матери других фигуристок приезжали на сверкающих чистых автомобилях и тщательно одевались, даже когда приходили посмотреть самую раннюю тренировку, они были накрашены, а их блузки аккуратно отглажены. Мать Эми водила потрепанный фургончик. Ее драгоценности перешли к ней по наследству - своеобразные изделия в стиле ар-деко, которые она носила, не слишком задумываясь, подходят ли они к ее одежде. Эми и представить себе не могла, что можно кататься в мамином стиле.
     - Поэтому давай забудем об этом ?аристократическом? виде, - сказал отец. - Может, твоя мать и аристократка, но ты обычная американская девчонка, в жилах которой течет красная кровь. А теперь позволь мне посмотреть на других девочек, чтобы я понял, что ищу.
     Эми надела на коньки чехлы и села рядом с отцом на дешевых местах. Весь следующий час они наблюдали за ее подружками. Некоторые из их программ она знала почти так же хорошо, как свою, и подсказывала отцу, на что обращать внимание.
     - А сейчас смотри, как высоко она прыгнет... Видишь, какое у нее плотное вращение... как чисто она приземлилась.
     - Эми, пожалуйста, - попросил он, - перестань говорить о прыжках. Я устал о них слушать, - Но прыжки - это все, папа. Остальное не в счет.
     Он сделал ей знак, чтобы она сидела тихо.
     Эми не могла припомнить, когда они в последний раз сидели вот так, вдвоем. Воскресными вечерами их семья часто смотрела слайды, и если Феба или Йен хотели заняться проектором, папа сажал ее на колени, потому что она была самой маленькой, единственной, которая помещалась на коленях. Но если Фебе или Йену требовалась помощь с проектором, он ссаживал ее с колен и шел помогать старшим детям.
     То, что он видел на льду, ему не нравилось, Эми сразу это поняла. Его губы были плотно сжаты, а голова откинута назад. Он и раньше бывал таким - когда в детстве она пыталась произнести по буквам первые слова или прочитать что-то вслух. Он смотрел на маму, а мама предостерегающе поднимала руку. Это Эми, казалось, говорила рука, мы ничего не можем с этим поделать. Она не такая, как остальные.
     Когда занятия окончились, он минуту посидел тихо, глядя на свои руки и плотно сжав губы. Затем заговорил:
     - Почему ты хочешь бросить?
     Эми моментально поняла, что это проверка. Отец ждет от нее правильного ответа, но она понятия не имела, что это за ответ.
     - Потому что я недостаточно способная...
     Он покачал головой:
     - Мы не знаем, на что ты способна. Все эти девочки абсолютно одинаковые - они как маленькие роботы. У твоего тренера очень строгий контроль. Ты понимаешь, что я хочу этим сказать?
     Как будто да.
     - Но, папа, она же тренер. Мы должны делать то, что она говорит.
     - Нет, не должны. Вы должны слушать то, что она говорит. Тебе следует примерить это к себе, попытаться сделать как можно лучше, но если для тебя это не подходит, ты не должна это делать. - Он обнял ее за плечи. - Ты знаешь, что маме на самом деле не нравится твое катание? И как ты думаешь - почему?
     Эми посмотрела на свои руки. Конечно, она знала. Она не была ни Фебой, ни Йеном, она не была умной, как Феба или Йен. Только это имеет значение для ее родителей - ум, а не умение кататься на коньках. Но папа этого не скажет. Это так, но никто этого не скажет.
     - Ей больше нравится балет, - уклонилась от ответа Эми.
     - Какая-то доля правды в этом есть, - признал он, - но гораздо важнее то, что, наблюдая за твоим катанием, она не видит тебя. - Его голос звучал мягко. - Кажется, что на льду выступает кто-то другой. И я думаю, что она, как обычно, права. Я не знаю о фигурном катании столько, сколько мне, возможно, следовало бы, но кое-что о выступлениях я знаю.
     Эми безучастно взглянула на него. Ах да, он же преподаватель музыки. Под выступлениями он подразумевает концерты.
     - Великих музыкантов отличает от хороших не техника, у них у всех она есть. Великие музыканты любят каждую ноту, которую они играют, они становятся частью музыки. А в твоем катании так не происходит. Близка к этому девочка в голубом. Когда она катается, я почти чувствую ее личность, какая она.
     Девочка в голубом была двукратной чемпионкой Национального чемпионата юниоров.
     - А ты видел, сколько у нее в программе тройных прыжков?
     На лице отца отразилось нетерпение.
     - Нет, не видел. Эми, ты просто одержима этими прыжками и ни о чем другом не можешь думать. Главное значение для тебя имеет то, что получается хуже всего. Давай сосредоточимся на том, что тебе удается. Так какая музыка тебе нравится?
     Еще одно испытание - ее любимая музыка. Эми была не готова к такому вопросу. Она знала, что надо назвать кого-нибудь из классиков, Листа или Брамса или кого-нибудь вроде них. Он бы это одобрил, но она не могла придумать ничего подходящего.
     Эми выпалила название песни, в тот момент звучавшей по радио. И тут же возненавидела себя. Как она могла сказать такую глупость? Теперь отец решит, что она тупица.
     Хотя он уже и так это понял.
     Но выражение его лица не изменилось, голос прозвучал ровно:
     - Отлично! Давай раздобудем эту запись.
     - Для программы? Но там же слова. Мы не можем брать музыку со словами!
     - Тогда мы ее перепишем.
     Он остался на три дня, и впервые за два с половиной года, что Эми прожила здесь, она почувствовала, как внимательны к ней стали ее тренер и хореограф.
     Отец взял напрокат пару коньков и вышел на лед.
     - Я не знала, что ты умеешь кататься, папа, - удивилась Эми.
     - По местным стандартам, конечно, нет, - ответил он. - Но в детстве я все время играл в хоккей. После того как на ферме замерзали пруды, мы только этим и занимались.
     - Я не знала.
     - Да? - Он покачал головой. - Поэтому-то я и получил стипендию Родса - я играл в хоккей, приходилось быть не только умным, но и спортивным. Если бы я не катался на коньках, то не поехал бы в Оксфорд и не встретил бы твою мать, и где бы тогда была ты?
     Эми пожала плечами. Странно - она не знала, что он умеет стоять на коньках, а ведь в фигурном катании была вся ее жизнь.
     Но хоккей на льду не шел н в какое сравнение с соревнованиями фигуристов, поэтому поначалу она сопротивлялась его предложениям. Он все н