, подстраивая свои шаги под его прихрамывавшую походку.
     - О нет, на это никогда не было времени. Надо было гоняться по владениям милорда за всеми этими ворами, браконьерами и прочими подобными людьми.
     Так ты солдат?
     - Да, лорд выделил мне в собственность лошадь - сначала отец лорда Питера, а потом сам лорд Питер,- и я ездил на ней, до тех пор пока не стал слишком хромым, чтобы ездить зимой.- Голос его стал унылым.- А когда я захромал так, что стал неспособен и к летней езде, меня прогнали.
     - Прогнали? - Сора подбадривала его взглядом своих фиалковых глаз, и старик забыл о том, что она слепая.
     - Застрял в замке, как какая-то старая лошадь, которую по доброте не хотят убивать.- В словах его была горечь.- Я благодарен. Не многие господа держат своих старых воинов в тепле, когда от них нет пользы. Как ужасно быть старым. Никогда не старейте. Старость - это когда один длинный день просто сменяет другой длинный день, а работы не хватает, чтобы заполнить свободное время.
     - Но Бартли! Что бы я делала без тебя все эти прошедшие недели? - Сора притянула его руку поближе к себе и затрясла ее.- Ты был такой опорой, когда помогал мне справляться с упрямыми слугами или ухаживал за лордом Уильямом, высвобождая меня, чтобы я могла руководить уборкой.
     - А где бы я был, если бы ты не сидел со мной в моем углу и не рассказывал мне о битвах твоей юности? - Теплый, приятно звучавший голос Уильяма был полон признательности и искренности.
     Старый воин задрожал еще сильнее, охваченный старческой немощью и смущением.
     - Милостивый господин, я и не знал, что вы слышите меня.
     - Это единственное, что поддерживает пока мой рассудок.
     Бартли покраснел, его высохшая, как пергамент, кожа стала темной.
     - Ну вот, миледи, эта проклятая собака снова у ваших ног. Не споткнитесь о нее.- Он помог Соре сесть в кресло и отступил, когда огромный мастифф улегся у ее ног.
     Встав прямо перед Уильямом, Бартли сказал:
     - Много воды утекло с тех пор, когда я учил вас ездить на лошади, не падая с нее. Мы делили с вами некоторые вещи, и вот ни вы не можете больше сражаться, ни я...
     - Приходи завтра к очагу,- предложил Уильям,- и мы повспоминаем о былом.
     Польщенный до глубины души, Бартли побрел прочь хвастаться, что лорд Уильям говорил с ним, совсем как в прежние годы, так же сердечно, как всегда.
     Воцарившаяся тишина красноречиво свидетельствовала о молчаливом согласии господина и госпожи.
     - Очень любезно с вашей стороны,- одобрительно заметила Сора.- А он действительно учил вас ездить верхом?
     - Все приложили к этому руку,- ответил Уильям, вытягивая ноги к огню.- Если ему хочется вспомнить о том, как он учил меня, я не буду лишать его этого.
     Сора улыбнулась и провела пальцем по губам, чтобы стереть улыбку. Ей казалось, что улыбка на лице не очень подходит к образу хмурой домоправительницы.
     - Вы спрашивали меня, милорд?
     - Вы сейчас смеетесь?
     Она чуть сильнее потерла пальцем по губам.
     - Смеюсь вовсе не над вами. Но вы сделали этого! старика таким счастливым!
     Голос Уильяма зазвучал равнодушно.
     - Теперь я могу любого осчастливить только тем, что заговорю вежливо.
     Улыбка разом исчезла с ее лица.
     - Тогда будьте поприветливее, милорд.
     - Ну да,- задумчиво произнес он,- а когда вы выражаете недовольство слугами, вы необычайно мягки и учтивы? Когда вас раздражаю я, вы вспыхиваете от ярости.
     - Потому что я жду от вас большего!
     - Почему?
     - Милорд,- промолвила Сора, с трудом сдерживая себя,- вы воин. Как вы поступаете с солдатом, который потерял ногу?
     - Нахожу ему иное применение.
     - А если он не хочет учиться своему новому ремеслу?
     - Тогда пусть нищенствует.
     - Это жестокий мир. А что вы скажете о человеке, у которого было все - любящая семья, дом, достаток в еде - и которому вдруг пришлось самому о себе заботиться? Что вы скажете о человеке, который не желает как-то облегчить ношу тяжелых обязанностей, свалившихся на плечи его отца, который забросил своего сына?
     - Хватит! - Голос Уильяма, звучавший сначала на уровне ее лица, пророкотал у Соры над головой. В порыве гнева он вскочил на ноги.- Господи, кто вы такая? Святая Женевьева, вернувшая милостью Божьей зрение своей матери? Возможно, слепота представляется вам ерундой, но вы не испытали этого.
     - Это настолько большая трагедия, насколько вы ее делаете такой.
     - Но все, что есть у меня, связано со зрением. Вы же сами сказали, я воин. Рыцарь! Я должен сражаться, чтобы защитить мой дом, мою семью, моих людей. Теперь я им бесполезен!
     - Да, разве? - Сора успокоилась, она снова прочно стояла на ногах.- Разве вы улаживаете их ссоры, вершите суд в случае их проступков? - Уильям не ответил, и на ее лице снова появилась улыбка.- Вы же славитесь как справедливый судья. А обучение своего сына вы передали другим людям? Он же взрослеет и тоскует без вас, жаждет вашей поддержки. Вашему отцу просто необходим человек, с которым можно было бы посидеть, поговорить, посоветоваться. Вашими людьми надо руководить. Без вашей твердой руки они превращаются в стадо заблудившихся и жалобно блеющих овец. Вы пожинаете то, что посеяли, милорд. Ваши владения полны боготворящих вас людей, но все ваши прежние добрые дела скоро забудутся, если вы не сделаете над собой усилие, чтобы не дать умереть вашей славе.
     Слушая ее речь, Уильям жалел о том, что он столь безупречен. Та его часть, которая требовала равенства для других, желала этого равенства и для него самого. Ему хотелось опровергнуть слова этой женщины, заявить, что его уход в себя и одиночество оправданы. Потеряв самообладание, он спросил:
     - А были ли вы когда-нибудь в отчаянии, когда вам так необходимо было участие других? А те, которые любили вас, боялись прикоснуться к вам в вашей немощи? Как будто прикосновение причинит вам боль? Приходилось ли вам лежать ночью в одиночестве и чувствовать, как стены смыкаются над вашей постелью, ощущать, что ваше собственное тело стало вам темницей?
     У Соры навернулись слезы, и горло сжалось от знакомых чувств, но он продолжал:
     - Вы скрипите тут, как слишком старая и слишком высохшая изнутри женщина, неспособная понять слабость плоти. Вы никогда не любили мужчину, не держали в руках ребенка. Как вы говорите, так вы, наверно, ни разу и не согрешили.
     Ножки его кресла громко стукнули о пол, когда он упал в него, а на Сору нахлынула и сдавила ей сердце неожиданная близость его переживаний. Она пыталась заговорить, но не могла: утешение было не более чем шепотком, осколками рассеянном в ее сознании, сжатым в ее груди.
     - Что вы делаете? Молитесь за меня? - Голос Уильяма резко хлестнул ее, потом вдруг задумчиво смягчился.- Молитесь за меня? - Пальцы его нетерпеливо отбили дробь на подлокотнике кресла.- Вы молитесь за меня?
     Она продолжала молчать, и он снова бросил ей: - Вы монашка, не правда ли?
     - О Боже правый.
     - Разумеется.- Он щелкнул пальцами.- Мне надо а было сразу это понять. Это логично. Только монашка могла навести такой порядок в доме.
     Сора словно задохнулась при этих словах и принялась похлопывать ладонями по своим вспыхнувшим щекам.
     - Ваш отец...
     - Поклялся, что сохранит вашу тайну? Ну так что же, мадам, вы явились сюда, чтобы учить меня?
     Она вздохнула и улыбнулась. Это проявление живости его ума и веры в собственные умозаключения несколько развлекли ее.
     - Я здесь, чтобы учить вас,- признала она.- Я обучаю слепых.
     - И у вас есть все основания говорить так, словно вы какая-то святая. Вы ни разу не согрешили, не так ли? Вы никогда не обнимали возлюбленного, никогда не вскармливали ребенка.
     - И никогда не буду.- Она прикоснулась к своему бесплодному чреву и почувствовала острую боль человека, который желает большего.- Старая дева без каких-либо надежд на завтрашний день.
     Уильям сочувственно прикусил губу. Он хотел ее немного подразнить, но уж никак не собирался бередить открытую рану.
     - Разве это был не ваш выбор - уйти в монастырь?
     - Если бы у меня был выбор, я выбрала бы мужа и семью.
     Пораженный отчаянным криком родственной души, Уильям постарался вложить в свои слова какую только мог теплоту.
     - Я не смогу помочь вам с мужем, мадам, но мы теперь ваша семья.
     Тронутая его великодушными словами, Сора откликнулась:
     - Спасибо, Уильям.
     Он улыбнулся.
     - Уильям? Вы будете звать меня по имени, только когда вы довольны мной?
     - Милорд!- неуверенно поправилась она, смущен ная этой своей оговоркой.
     - Мне понравилось. Это напомнило мне о матери.
     - О вашей матери? - Она была поражена его слова ми, чувство неудовольствия овладело ею. Ей было девятнадцать, она была самым жалким из живущих на земле созданий, незамужней женщиной - и вдруг его мать?
     - Она называла меня ?милорд?, когда я огорчал ее. Разумеется, слова ее были полны сарказма. Я чувствую, вы с ней похожи.
     Сора откашлялась.
     - Я позвал вас не просто так.- Он не обратил внимания на проявление ее чувств, отнеся их просто к загадочности женской души. Как бы он ни пытался истолковать ее реакцию, наверно, его вывод был бы все равно ошибочным.- Как вы столь бестактно указали мне, я загнил. Я не принимал ванну с прошлой осени. А пока я так долго учился есть, пища падала мне на одежду и на бороду. Не думаете ли вы...?

***

     Эта женщина действовала быстро и уверенно, угрюмо думал Уильям, выливая воду себе на грудь. Целый отряд служанок отвел его в верхние покои замка и раздел, пока мужчины ставили перед очагом огромную лохань. Снизу наносили ведрами воды и развесили над огнем котлы, чтобы вскипятить ее. Прошло совсем немного времени, а он уже опустил в лохань большой палец ноги, опробывая воду, и, вздохнув, уселся туда. Уильям махнул своей огромной рукой, отпуская всех слуг, и предался теплу, пробиравшемуся к его костям и разгонявшему кровь. Слишком долго он терпел холод: холод вокруг себя и холод внутри.
     Теперь в комнате воцарился покой. Дверь была плотно прикрыта, чтобы не проникали сквозняки.
     Леди Сора и ее служанка переговаривались над его одежным сундуком, тихий звук их голосов волнами докатывался до него.
     - Это похоже на отличный легкий шерстяной наряд. - Да, и он выкрашен в стойкий коричневый цвет, расшит шнуром по низу и на рукавах.
     Другие служанки тихо работали под руководством Соры или занимались шитьем. Их приглушенная болтовня напомнила ему о купании весной четыре года назад, и мысленно он увидел покои такими, какими они были тогда.
     Они были устроены в стороне от главного зала. Приподнятая на помосте, там возвышалась господская полированного дерева кровать с балдахином, с которого спускались занавеси, защищавшие от холодных зимних ветров. Сундуки с одеждой стояли у противоположной стены, достаточно близко к очагу, чтобы их содержимое оставалось сухим, но не так, чтобы в них могла попасть случайная искра. Этой комнате доставалось больше света, чем другим покоям замка. У окна располагалось несколько табуретов и скамеек, там работали женщины. Окна выходили на окруженный забором сад внутреннего дворика. Закрывавшие их решетки отбрасывали в комнату тень в виде квадратов, а деревянные ставни были украшены затейливой резьбой.
     Уильям усмехнулся, припомнив, как жена настояла сначала на окнах, а потом на резьбе. Отец кричал, что она пустит их по миру своими странными идеями, а Анна тоже кричала на него, советовала ему самому готовить себе еду, чинить одежду и вынашивать собственных внуков. Перебранка была жуткая, и в конце концов лорд Питер с радостью распорядился, чтобы на ставнях была резьба, а Анна продолжила вынашивать ему внуков.
     И так до тех пор, пока последний из них не свел ее в могилу. Уильям положил ее на вечный покой рядом с четырьмя крошечными могилами их детей, ушедших из жизни раньше.
     Он ожидал, что нахлынет знакомая волна горя, но ощущал только легкую и приятную печаль. Он тосковал по ней: по ее громкому смеху, по исходившему от ее одежды запаху лаванды, по мягкой округлости ее тела рядом со своим по ночам. Но он больше не скорбел по ней, и, если бы не случившееся с ним ужасное увечье, он наверняка осмотрелся бы вокруг и нашел бы женщину, чтобы взять ее себе в жены и жить с ней.
     Ему не по душе был обычай преследовать какую-либо женщину, пока она не сдастся на милость победителя, а потом бросать ее и гнаться за другой. Уильям знал мужчин, которые так жили: Артур и в меньшей степени Чарльз от постели к постели искали свой образ идеальной женщины. За годы, что их воспитывал его отец, ни одна юная служанка не оставалась на своем тюфяке в одиночестве.
     Ему, однако, чужд был этот род мужских утех. Силы его проявлялись ярче на бранном поле, а для его желаний больше подходила одна - любящая его - женщина. Он использовал служанок в замке, чтобы успокоить свою плоть, но, чтобы успокоить его душу, нужна была одна-единственная дама. Уильям вздохнул и вытащил из-под лохани тряпку.
     Слух его привлек шелест материи, одна из служанок подошла, чтобы попробовать воду. Уильям почувствовал, как палец ее тронул воду у его бедра. Поймав ладонь служанки рукою, он потер ее нежную кожу своим большим пальцем и громко пророкотал:
     - Что, девка! Моя нога так интересна, что ты жаждешь к ней притронуться?
     Девушка не откликнулась, она только засмеялась, испуганно и словно не дыша, и попыталась вытянуть руку.
     Ободренный ее смехом - ее не пугают ни он, ни его слепота, это очевидно,- Уильям потянул руку к себе.
     - Не уходи, я могу показать тебе больше, чем просто ногу!
     Рывком он втащил ее в лохань и повалил к себе на колени.
     Вода сильно плеснула и сразу же окатила их с головы до ног. Девушка охнула и забилась как-то неловко и неумело, словно она была совсем не привычна к мужским объятиям. Его рука быстро скользнула вниз по ее мокрому платью. Это убедило его в том, что тут совсем другой случай. Любую девку с ее бедрами и грудью да еще и с такой тонкой талией обнимали и не раз.
     Борьба девушки, ее любовная игра, становились все отчаяннее и безрезультатнее, на устах Уильяма появилась улыбка. Ее тонкое попискивание было очаровательным, оно свидетельствовало о силе духа, но не о сопротивлении. Этой девице были известны все уловки.
     От столь явного поощрения вся его мужественность моментально воспряла. Она все еще била его, несколько вяло пыталась встать и от этого терлась об него бедрами. Ее кулаки колотили его по плечам, когда он притянул ее к себе, повернул немного вбок и посадил на колени. Голова ее легла ему на сгиб локтя, а коса перебросилась через руку. Со смехом Уильям поймал ее мелькающий перед его лицом кулачок и покрепче сжал ей шею. Теперь она была достаточно неподвижна, чтобы он мог найти ее губы своими.
     Но всего через мгновение его оценка ее опытности изменилась. Уста ее уступили и легко раскрылись его настойчивому языку. Но, лишь тот оказался внутри, она не знала, что с ним делать. Она не откликалась на его прикосновения, не отвечала на его игру. Однако она не была безучастна. Эти уста были милыми и истосковавшимися, удивленными и жаждущими. Он стал ласкать ее нежнее, направляя ее и подсказывая ей.
     Он чуть ослабил руку, сжимавшую ей голову, а на спину ей, поддерживая, легла его огромная ладонь. Потом рука его двинулась вверх и вниз по ее боку, лаская, успокаивая ее. Он отпустил ее руку и положил себе на грудь, на раскрасневшуюся кожу у себя над сердцем. Она отдернула руку, но он терпеливо поймал и вернул ее на то же место, гася вспышки ее невинности своими губами. На этот раз она не отдернула руку. Пальцы ее сжали вьющиеся на его груди волосы, задрожали, потом снова сжали их. Стон прервал его поцелуй.
     - Милая,- прошептал он ей на ухо, проведя по нему кончиком языка. Ее ответный стон коснулся его щеки.
     Его другая рука продолжала ее изучать. Он положил руку ей на грудь, обвел пальцами сосок, сжавшийся от холода и нервного напряжения. Он мял эту возвышенность своей ладонью, тепло, старательно, нежно, пока возлежавшая у него на коленях женщина не растаяла, не стала мягкой и податливой. Вознагражденный за свои усилия, Уильям еще раз нежно коснулся ее и двинулся дальше. Округлость ее талии говорила о правильности его первого и поспешного суждения, а твердый живот дрогнул, когда по нему скользнули его пальцы. Мокрая материя юбки собралась у колена, и рука его нетерпеливо коснулась ее икр. Как только пальцы прикоснулись к коже, дыхание его перехватило, она вздрогнула, дернулась, вырываясь из летаргического сна. Словно волшебник, Уильям это почувствовал и снова овладел ее устами, возвращая ей радость прикосновения его губ, а рука его тем временем скользнула вверх по шелковой глади ее ног. По дороге в рай.
     А рай был так близок, так близок.
     Ледяная вода окатила ему спину и внезапно вернула его на землю. Две сильные руки отпихнули его, схватили девушку под мышки, выдернули из его объятий и оттащили туда, где он не смог бы ее достать.
     Уильям вскочил на ноги в гневе. Только слепота сдерживала его от того, чтобы броситься в ответную атаку.
     Его негодующий рев мог бы напугать слабых женщин, но Мод не была такой.
     - Вы что, с ума сошли, лорд Уильям? Да как вы могли наброситься на даму на глазах у служанок?
     Он снова взревел, онемев от ярости. Потом его разум вернулся к нему, и он прокричал:
     - Наброситься? Наброситься? Все, что ей требовалось сказать, так это ?нет?, и я отпустил бы ее. Хвала нашей милой Святой Спасительнице, леди Сора, это благодаря вам на меня излилась холодная вода?
     Сора, вымокшая и дрожащая у огня, откликнулась:
     - Можно и так сказать.
     Высвобожденный из оков молчания, ее голос дрожал, его гнев тоже постепенно затихал.
     - Верните девку, и я все забуду.- Сидевшие у окна служанки разом хихикнули, и он окунулся в воду.- Верните девку и отошлите этих служанок вон.
     Выкручивая обеими трясущимися руками свой насквозь промокший рукав, Сора откинула волосы со лба и откликнулась:
     - Я не могу этого сделать, милорд. Эту девушку вызвали.
     - Что значит вызвали! Она крепостная. Я ее господин.
     Сора разгладила грубую материю своего шерстяного платья и про себя недобрым словом помянула свое усердие. Чувство ответственности требовало, чтобы она сначала справилась с работой, порученной ей лордом Питером, и только потом могла воспользоваться подаренной ей материей. Пришло время шить новую одежду, одежду, в которой она будет похожа на леди, а не на служанку.
     - Девушка ушла.
     - Ушла! Да никто не выходил из этой комнаты! - Гнев снова заставил его вскочить на ноги.- И я хочу ее сейчас!
     Выведенная из себя, потеряв самообладание, Сора прокричала в ответ:
     - Я поговорю с вашим отцом! Мы все с ним решим! Она взмахнула мокрыми юбками, повернулась, держась за руку Мод, и вышла через дверь, придерживаемую швеей, которая просто тряслась от веселья и закусила руку, чтобы не рассмеяться.
     - Не хотите ли, чтобы я сделала вам ванну погорячее, лорд Уильям? - спросила Линн, одна из служанок его покойной жены.- У меня еще согрелась вода.
     - Нет,- медленно ответил Уильям.- Нет, я думаю, ванна уже достаточно нагрета. Холод отступил.

***

     В отгороженном укромном уголке, поблизости от главного зала, лорд Питер вытер лоб рукавом и попытался сосредоточиться на отчете, который разъяснял ему его сенешаль. Лучше бы он был сейчас во дворе замка и учил юных Кимбалла и Клэра обращаться с мечом. Да хоть что угодно, только не эта бесконечная скука. Это всегда было делом Уильяма - следить, каков урожай созрел на землях арендаторов и не обманывают ли их управляющие. У лорда Питера это плохо укладывалось в голове, как бы терпеливо молодой и образованный монах ни объяснял ему все.
     - Из-за набегов на Фэрфорд,- говорил брат Седрик,- арендная плата опять упала.- Он прервал свой доклад. Внимание его привлек шум, исходивший из главного зала.
     Лорд Питер тоже поднял голову. Его интересовало все, что могло бы отвле