азалось, что я сошла с ума, но он тут был. Он действительно был тут!
     - Да, без сомнения был. И что же он сделал?
     - Кажется, прикоснулся ко мне. И говорил со мной.
     Вспомнив об этих словах любви, шепеляво произнесенных сквозь ткань, она содрогнулась.
     - Почему же ты мне не сказала раньше?
     - Вместе с отъехавшими гостями исчезло и это ощущение опасности, этих глаз, которые преследовали меня повсюду. Я не слышу этого алчного шепота.
     При воспоминании об этом голос ее упал.
     - Я больше не слышу поступь этих мягких шагов.
     - Почему ты не сказала мне об этом раньше? - вновь требовательно спросил Уильям.
     Сора сжалась. Голос Уильяма прозвучал угрожающе-бесстрастно, и она подумала о том, какие у него могут быть мысли.
     - Я чувствовала себя дурой. Никто мне не верил. Многие думают, что я глупа, потому что - слепая.
     - И ты причислила меня к тем, кто так думает?
     Рука в ее ладони ощутимо напряглась.
     - Нет. Разумеется, нет.- Сора закусила губу. - Просто я...
     Уильям задохнулся. Сора догадалась, что Уильям раздосадован, однако он поднял ее лицо и запечатлел на нем легкий поцелуй.
     - Дай мне возможность, Сора. Больше я тебя ни о чем не прошу. Только возможность. Я верю тебе, когда ты говоришь, что кто-то был здесь с тобой.
     Уильям взял Сору за руку, притянул к себе и заключил в свои объятия.
     - Вот почему я должен выйти на бой с ним.
     Возбуждение ее спало, и вернулся холодный страх.
     - С кем?
     - С Чарльзом, Это наверняка был Чарльз,- произнес он с печальной уверенностью, усаживая Сору на скамью.
     - Да отчего же Чарльз? Почему не Николас? Реймонд? Или кто-то еще, кого мы не подозреваем?
     Поставив одну ногу на скамью рядом с Сорой, Уильям оперся на колено и произнес:
     - По логике вещей это должен быть Чарльз.
     - Ах, по логике! - произнесла Сора с едва заметной насмешкой.
     Пропустив мимо ушей ее презрительный тон, Уильям ровным голосом согласился:
     - Именно по логике. Чарльз - единственный человек, которому была бы выгодна моя гибель. Николас уже владеет половиной Гемпшира. Реймонд в этой земле не нуждается. Его семья владеет землями, разбросанными по континентальной Европе и по всей Англии.
     - Разве?
     - Что - разве?
     - Разве Реймонд владеет какой-то частью этой земли?
     - Нет,- высокомерно фыркнул Уильям.- Родители не отдадут ему и акра земли до самой смерти. Они поставили Реймонда в зависимость от своей воли и держат его на голодном пайке, чтобы можно было управлять им.
     - Значит, это мог быть Реймонд.
     - Нет,- твердо заявил Уильям.- Нет. Реймонд - мой друг.
     Непонятно почему, Соре от этих слов стало как-то легче. Относительно Чарльза Уильям ошибался, в этом она была уверена. Сора слышала зависть в голосе Чарльза, чувствовала, как он досадует по поводу своего состояния, но никогда во всем этом она не могла обнаружить ничего большего, чем мелочность и стремление спрятаться от своих бед.
     Реймонд. С Реймондом разобраться ей было сложнее. Речь его была окрашена сложными подтекстами. Он тоже испытывал зависть к Уильяму, не к его могуществу, а к его умиротворенности. Реймонд был человеком, которым управляли честолюбие и семья, циничная и осторожная.
     Итак, оставался лишь Николас. Николас, ее странный приятель.
     - Николас,- выдохнула она.
     Уильям помедлил.
     - Я думал о нем. Одно тут не сходится. Николас никогда не убил бы Хоису.
     - А почему бы и нет?
     Осторожно подвинув Сору в сторону, Уильям сел рядом и обнял ее за плечи.
     -Николас предложил мне увезти Хоису с наших земель, и я отдал Хоису ему. Она принадлежала ему, он ни за что, ни за что не уничтожит никакой собственности, принадлежащей ему. Он по-прежнему хранит тот первый пенни, который ему подарили на рождественское утро.
     - Хоиса довела меня.
     - Нет, дорогая, прости, но я знаю Николаса. Он подкармливает своих крестьян и дает им вино, чтобы они не заболели и не прекратили работать на него. Он дотошно ведет свои счета. Он никогда не доверяет приказчику или управляющему имением.
     Уильям продолжал убеждать Сору.
     - Ему надо было спятить, чтобы убить Хоису.
     - Я уверена, что это произошло не случайно.
     Она ждала какого-то опровержения своим словам, но Уильям не сделал этого.
     - Она дралась с тем человеком, который столкнул ее. На шее чьи-то пальцы оставили кровоподтеки.
     - Но ведь никто же всерьез не поверил, что это моих рук дело?
     - Не будь смешной. Такая мысль не пришла в голову даже Теобальду. Как заметила леди Джейн, ты не смогла бы сбить ее с лестницы вниз. Хоиса была на голову и на плечи выше тебя и весила на три стоуна больше.
     Сора склонилась к Уильяму, и он пододвинул ее так, чтобы она могла лечь к нему на колени.
     - Рана болит? - спросила она.
     - Нет. Даже твоя дракониха Мод заявляет, что я исцелился.
     Он сжал Сору крепче.
     - Но меня до сих пор мучит болезнь, болезнь, которую способна излечить только ты.
     Уильям приподнял колено так, что голова ее приблизилась к его лицу, и глаза Соры потупились, когда губы сомкнулись. Он проник в нее с осторожностью музыканта, однако это было не то, чего хотелось ей.
     До их брака она была падшей женщиной, получавшей наслаждение в распутстве; позже, чтобы она могла утвердиться в самоуважении, Уильям не допускал ее к себе. Они поженились, и Сора снова стала получать наслаждение в постели, освященной брачным договором и церковью.
     И он покинул ее, покинул только затем, чтобы вернуться раненым и без сознания. Когда Уильяма привезли домой, мечущегося в бреду от заражения раны, то Сора не желала ничего, кроме его исцеления. Она хотела вернуть его в сознание, вернуть его к жизни, а затем вцепиться ему в горло и душить до тех пор, пока он не пообещает никогда больше не сражаться.
     Они не занимались любовью с того дня, как он поскакал осаждать замок, и вот теперь он пришел к ней, чтобы объявить о том, что уходит вновь. В груди Соры кипела смесь отчаяния и злобы на него, на обстоятельства, на себя саму. Чума на него! Он снова покидает ее, чтобы сразиться с той невидимой угрозой, которая подкралась к ним. И Сора не могла остановить его. Ей хотелось раскинуть над Уильямом непробиваемую плащаницу, потому что с какой-то жуткой нелогичностью она ощущала, что все его беды происходят по ее вине. Разумеется, это было не так. Уильям ослеп до того, как она появилась и излечила его. Но тем не менее он опять покидает ее.
     Оттопырив губку, Сора настоятельно произнесла:
     - Значит, Мод говорит, что ты здоров?
     - Да.
     Он ловил ртом ее рот в поисках ласки.
     Сора толкнула его в плечо.
     - Ляг на скамью. Я хочу убедиться.
     - Сердце мое,- поймал ее за руку Уильям и поцеловал в ладошку,- этот огород защищен лишь калиткой. Я не могу лечь здесь.
     Сора неистово обхватила лицо Уильяма руками и приказала ему:
     - Ляг.
     - Слуги же...
     - Обойдутся без приказаний о том, что надо стучаться. Я приучила их к тому, что это мое личное место, поэтому воспользуемся этим теперь же.
     Ошеломленный страстью в ее голосе и яростной настойчивостью жестов, Уильям уставился на Сору с изумлением человека, которому никогда не приказывали.
     - Но по крайней мере позволь мне...
     - Не позволю!
     Сора толкнула его еще раз.
     - Прежде чем позволить тебе уйти, я познаю твое тело под моим.
     Уильям внимательно посмотрел на лицо Соры, освещенное лучами заходящего солнца. Кожа ее порозовела; может быть, это была игра света, а может быть, она раскраснелась. Губы ее были крепко сжаты, глаза пылали страстью. Она похудела от беспокойства и укрепилась в решимости, и Уильям уступил ей. Он сполз на скамью, примостившись спиною на камень и упершись ногами в землю, а Сора забралась на него. Она перекинула через него ноги и принялась страстно гладить его руками, ища подтверждения того, что он выздоровел. Уильям понял, как ей не хватало успокоения и веры в его исцеление, успокоения, которое большинство жен принимает как должное. Он заворчал, когда Сора потянула за шнуровку на его рубахе, а она замедлила движения, чтобы найти тот разрыв на коже, который сразил такого славного воина.
     - Это ведь небольшая рана, правда? - сказала она.- Я к ней не прикасалась, потому что мне было страшно сделать тебе больно, но я думала, что мне могут солгать и навыдумывать всего, чтобы успокоить меня.
     - Это всего лишь легкая рана,- хрипло согласился Уильям.
     Пальцы Соры были менее проворными, чем обычно, когда она ощупывала все еще красную плоть вокруг раны, однако Уильям выдержал боль, потому что понял цель ее действий. Ей необходимо было убедить себя, и страстная ее озабоченность порадовала Уильяма.
     Любит ли она его? Вероятно, то, что он наблюдал, было рождением любви, и при этой мысли в сердце его медленно, устойчиво разгоралось желание. Не просто желание ее тела, но настоящее желание владеть ею, владеть ею всей. Годы борьбы, тревог и боли с Теобальдом остались у Соры за спиной, но за эти годы была возведена стена недоверия, которую Уильям хотел сокрушить. Ему хотелось требовать от Соры доверия, заставить ее доверять, заставить высказывать ему все, что накопилось у нее на душе. Слова и суровые меры не имели силы против этой стены; одолеть ее можно было только медленным, упорным утверждением ее достоинства. Уильям понимал это, проклиная такую, необходимость. Единственное, что придавало ему упорства в достижении этой цели, была та радость, которую Сора испытывала от общения с ним и с его телом Возможно, когда он утвердится перед ней, то увидит и рождение абсолютного доверия, которое ознаменует собой его победу.
     Уильям ощутил тяжесть, когда она уселась поверх него. Она оседлала его, как коня, подоткнув под себя юбку, правда, безо всякой мысли о его готовности к соитию. Она желала соединиться с ним, он это понимал, однако потребность исследовать его явно брала верх. Требовательно и безо всяких слов она гладила его плечи, все еще прикрытые рубахой. Она пробежалась по его рукам сверху вниз, изучила каждый палец, каждый ноготь, каждую линию на ладони, и ее уверенные прикосновения заставили Уильяма рассеять свое внимание. Сосредоточившись на болезненной интенсивности собственных ощущений, он закрыл глаза и предался наслаждениям ароматами сада, которыми она окружила его.
     Соре надо было бы улыбнуться, когда она почувствовала, как Уильям размяк под ней, однако, оказалось, прошло столько времени с тех пор, как она улыбалась, что губы ее стали негибкими и потеряли навык к улыбке. Ее охватила ярость, ярость и страстное желание познать Уильяма еще раз. Подняв его руки к своему лицу, Сора потерлась кожей о тыльную сторону ладоней, а по самим ладоням провела губами и попробовала каждый его палец. Ей нужны были подтверждения, однако стон Уильяма подбодрил ее продолжить чувственные упражнения ради него самого. Приподнявшись, она расшнуровала ему рубаху до конца и уперлась руками в его живот. Уильяму это понравилось; он дернулся под ней, и внезапно забытая улыбка осветила все лицо Соры. Если б Уильям посмотрел на нее, то его бы охватило беспокойство, потому что это была не улыбка счастья, а сладостная ухмылка мести.
     Она расплачивалась с ним за тревоги, за гнев, за боль зрелости, которую Уильям навязывал ей. Это была минутная месть, но тем не менее - месть. Руки ее перешли к шнуровке на панталонах Уильяма, и медленно, настойчиво потянув за шнур, она развязала узел и растянул шнуровку как можно шире. Пальцы ее скользнули в проем,
     а потом выскользнули наружу и принялись вновь ласкать его грудь, в которой тяжело стучало сердце. Я Сора улыбнулась.
     - Не могу терпеть,- начал было Уильям и потянулся к ней.
     - Можешь.
     Она поднялась, и они впервые ощутили на себе прохладу вечера. Должно уже темнеть, сообразила Сора, и времени для того, чтобы доставлять ему наслаждения, нет.
     - Дай мне руки,- произнесла она, и он смиренно подчинился. Положив его руки к себе на талию, она суровым голосом, не терпящим возражений, сказала:
     - Не убирай их.
     Сора дрожала от того напряжения, в которое ей обходилось это замедленное и томительное действо. Она хотела по-разбойничьи терзать его, удовлетворить тот жар, который сжигал ее изнутри, взять его, не думая о том, чтобы приятно было и ему, но осознавая, что его радость беспрепятственно сольется с ее наслаждением. Соре просто хотелось, чтобы Уильям понял, что отказывать ей он может не более, чем она ему. Она его дразнила теперь так же, как когда-то раньше делал это он:
     - Вы, милорд Уильям,- тот человек, который изба вит меня от отчаяния. Прямо сейчас. Теперь же.
     Он засмеялся и простонал. Кажется, она поймала его руки, когда он оторвался от ее талии, и вернула их на место с показной решимостью.
     - Было твое время, Уильям, теперь позволь уж мне. Он снова застонал. Теперь намерения ее были очевидны, но Уильям был человек честный и предоставил Соре действовать по собственному усмотрению.
     Сора прикоснулась к его рту приоткрытыми губами, Дыхание их смешалось, и Уильям попытался поймать ее своим языком, однако она не стала участвовать в этом. Отпрянув, она рассмеялась неторопливо и глумливо.
     - Ведьма.
     Укоризна эта прозвучала не так убедительно, как ему хотелось бы.
     Сора оценила страдания Уильяма и ответила медленным движением своего тела по его телу. Привстав, она спустила подвязки и подцепила большими пальцами его кушак. Он выгнулся в ответ на ее невысказанное предложение, и она стащила с него всю одежду.
     Сора не знала, что подсказало ей сделать это возможно, чистое любопытство, но она прильнула к Уильяму и попробовала его на вкус. Конвульсии его прекратились; он совершенно перестал дышать, проявлять хоть какие-то признаки жизни или жестами выдавать свое наслаждение. Встревожившись, Сора оторвала от него свой рот:
     - С тобой все в порядке, Уильям? Ответом ей был оглушительный вздох.
     Никогда Уильяма не пытали таким сладостным образом. Ему хотелось двигаться, кричать, сжимать Сору там, где она находилась, и отбрасывать ее прочь. Он сдерживал дыхание, скрежетал зубами и цеплялся за скамью так, будто камень мог его скинуть с себя, и когда терпеть ему было больше невмоготу, он пробормотал:
     - Сора!
     С мстительной улыбкой она встала на ноги, подняла юбку и спросила:
     - Этого тебе хотелось?
     - Черт тебя побери, Сора, приди ко мне, если ты ценишь собственное удовольствие.
     Она не стала задавать вопросов, а просто приникла к нему, высоко задрав юбку. Упершись одной ногой в стену и оставив вторую ногу на земле, она безошибочно, подчиняясь инстинкту, нашла его. Соре хотелось ринуться на Уильяма, достичь удовлетворения единственным стремительным порывом до конца, но еще более она желала помучить его. Взяв над собой контроль, Сора ослабила свое положение, пользуясь для ориентации в пространстве вытянутой ногой. В порядке эксперимента она, опускаясь, стала вращать бедрами. Уильям охнул и напряженно выгнулся в ее направлении, и Сора убыстрила возбуждающее движение. О, как ему это понравилось! Она вновь приподнялась, опустилась, вращая бедрами, и поднялась. Руки Уильяма стиснули талию Соры, он бросил ее вниз, приподнял.
     Руками и телом Сора противилась Уильяму: недостаточно активно, чтобы нарушить их союз, но вполне достаточно для того, чтобы он пробурчал:
     - Ну-ка, прекрати, девчонка.
     Разумеется, если бы Уильяму надо было, то он мог бы с ней справиться; он сумел бы без труда одолеть ее в любой момент. Терпение его не знало границ, раз он умудрялся выслушивать проклятия Соры в свой адрес, сохранять взятый ими ритм да еще и подзадоривать ее со все нарастающей энергией.
     Сора задыхалась, она оказывала сопротивление; она обнаружила что совершенно невольно из груди ее вырываются легкие вскрики. И когда она поднялась над Уильямом в самый последний раз и внутри ее все разорвалось, пережил это вместе с ней. Он смаковал содрогания, которые приводили Сору на грань безумия, и, когда она кончила, спина его прогнулась над скамейкой; он отбросил ее на самый край собственным мощным извержением.
     Сора рухнула на Уильяма, более не обладая упругостью страсти и решимости. Подняв одно из ее запястий, Уильям отпустил его и засмеялся при виде того, как оно упало. Он поднял Сору, устроившись так, чтобы им было теплей и уютней. Она подчинилась воле его рук, размякнув в сладостном томлении, последовавшем за страстью. С проницательностью, которая удивила Сору, он подождал, укромно устраивая ее под своим подбородком, и затем спросил:
     - Все еще злишься?
     - Да,- ответила она, медленно растягивая слова, что было вызвано исключительно полученным наслаждением.- Но мне не хватает духа, чтобы выразить это.
     - Я запомню, что тебя можно подчинить столь приятным способом,- пообещал Уильям.
     Стремление к борьбе вновь частично пробудилось в Соре, и она принялась подыматься, однако Уильям заставил ее снова лечь, прижав к себе ее голову рукой. Сора в возмущении проговорила:
     - Не очень-то у тебя игривое теперь настроение.
     - У меня замечательные способности к восстановлению,- напомнил он.
     Сора упрямо отказалась признавать это, и Уильям продолжил:
     - Ты была готова к тому, чтобы быть со мной. Что, ты возбуждаешься оттого, что меня дразнишь?
     Ее дыхание обдало шею Уильяма.
     - Да, конечно. Когда ты получаешь от этого столько наслаждения, от всего моего тела исходит переживаемая мною любовь.
     - Любовь? - рассеянно переспросил он, расчесывая волосы Соры пальцами.
     - Любовь, которую послушная жена испытывает своему супругу.
     - Любовь, которую предписывает церковь.
     Он кивнул в том направлении, где находилась голова Соры, как будто понял ее слова.
     - Да.
     В голосе ее почти что не было уверенности. Сопа ощущала скованность, которая превратила Уильяма под ней в жесткую доску, и ей показалось, что она поняла причину этого.
     - Я была бы неблагодарной дурой, если бы не поблагодарила тебя за то, что ты ответил на эту любовь любовью
     - И что же дало тебе основание считать, что я ответил любовью на любовь?
     Она рассмеялась тихим грудным смехом.
     - Ты добр ко мне. Ты терпеливо сносишь мое невежество. Ты никогда не напоминаешь мне, что я тебе в тягость, и не бьешь меня, когда я заслуживаю того.
     - Господи Боже мой! И у тебя это называется любовью?
     Уильям поднялся, согнав Сору с ее гнездышка у себя на груди. Ошеломленная его внезапной гневной суровостью, Сора попыталась вырваться и слезть с колен Уильяма, но он не отпускал ее.
     Прижав ее грудью к своей груди, он прорычал:
     - Дура ты, если считаешь это любовью! Неужели ты столь недостойна, что довольствуешься этой бледной немочью под видом любви?
     - Этим довольствуются все.
     - Все? В наших силах придумать нечто такое, что будет лучше, чем у всех.
     Озадаченная ядом в его голосе и смущенная их внезапным возвращением из мира наслаждений в действительность, Сора энергично спросила:
     - Что ты имеешь в виду?
     - Я тебе расскажу, что такое любовь. Это когда стоишь, держась за руки, перед лицом всего мира и вместе осознаешь, что ты можешь править страной. Это когда дерешься друг с другом не на жизнь, а на смерть, но ни при каких условиях не опасаешься обмана и грубого удара в ответ. Это когда отправляешься на войну против всего мира и тем не менее знаешь, что между нами в кровати пролегает мир.
     Сора попыталась возразить ему и сказала:
     - Значит, говоря о борьбе, о власти и войне, пытаешься объяснить мне, что такое любовь?
     - Я рыцарь. Как же мне, по-твоему, объяснить это?
     Он положил руки Соре на плечи и сжал ее так, что она не могла пошевельнуться. Их окутала тьма, поэтому никто не мог видеть, какого он из себя делает дурака, и сердце воина переполнилось чувствами. Извлекая слова из какого-то потайного уголка своей души,
     Уильям пояснил:
     - Это когда знаешь, что Бог создал Еву из ребра Адама, из того места, которое защищало его сердце. Э