проскочила
мимо уборных  прямо в приемную.  На мое счастье,  регистраторша за  столиком
искала что-то, отвернувшись к шкафчику с медицинскими картами, и мне удалось
незамеченной выскользнуть на  улицу. Ключи от машины лежали у  меня в сумке.
Дрожащими руками я открыла машину, завела мотор и выскочила на дорогу.
     Помню, я однажды смотрела такой фильм, который сначала был черно-белым,
а потом постепенно становился цветным. Неожиданно, я заметила, что листва на
деревьях зеленого цвета.
     Алые тюльпаны пылали на грядках  перед домами. Остановившись на красный
свет, я заметила,  как девушка в соседней машине поглядела на меня, толкнула
мужчину на  соседнем  сиденье и указала  на  меня  пальцем.  Они засмеялись:
видно,  моя  ночная  рубашка  их  развеселила.  Она  мне  и  самой,  кстати,
понравилась, хотя я обычно сплю в длинной футболке, но рассказать им об этом
я не могла, включился зеленый.  Вести машину  было непросто: подошвы тапочек
были слишком мягкие. Я включила радио, опустила стекла и запела.
     Особенно  неприятно было скакать в  этих тапочках от машины до  дома по
острой кирпичной крошке, рассыпанной во дворе.
     Я приняла  ванну.  Я врубила  внизу  сидишник  на  полную  громкость  и
оставила дверь ванной открытой. Ты ведь любишь музыку?
     Искупавшись, я надела  свою любимую бархатную  юбку (я сама купила ее в
"Фифтиз", наверное, совсем скоро я буду выглядеть в ней  ужасно), потом села
в  машину и  поехала к отцу в библиотеку. Он был в зале краеведения, помогал
какому-то  студенту  найти нужную книгу.  Увидев его,  я опять занервничала.
Присела за стол и стала ждать, когда он меня заметит. Сложив руки за спиной,
он  просматривал книжные полки, перебирая  пальцами рук,  будто  бы играя на
фортепиано. Может быть,  он и  в самом деле играл про себя какую-то мелодию.
Отец слишком горбится. И он очень худой. Очень спокойный и скромный человек,
по-моему.
     Студент  сказал что-то,  что развеселило отца, он  поднес  руку ко рту,
закашлялся  - и в эту секунду увидел меня. Извинившись, он  осторожно, почти
что на цыпочках, подошел ко мне.
     - А ты что тут делаешь?
     Я протянула ему ключи от машины.
     - Мама у тети Пат, -  сказала я. - Скоро она позвонит  тебе и попросит,
чтобы ты отвез ее домой.
     - То есть  как - позвонит? -  удивился отец.  - Она же сказала, что  вы
уезжаете к Пат вместе, на два дня.
     Я-то надеялась, что  он просто  возьмет ключи,  но он явно  пребывал  в
таком недоумении, что я решила ему все объяснить.
     - Я не была у тети Пат. - Я помедлила. - Отец, у меня будет ребенок.
     Мои слова потрясли его. Он так смутился, что я  взяла его руки в свои и
попыталась  успокоить.  Я  рассказала ему  про  больницу  и про аборт.  Отец
немного отклонил голову  назад и,  словно  не узнавая, пристально смотрел на
меня. Он выглядел совершенно растерянным. Именно он, а не я, нуждался сейчас
в утешении.
     К нам подошла  одна из библиотекарш, деликатно покашляла. Она сообщила,
что отца  срочно зовет  к телефону жена. Он  сразу же устремился из комнаты,
даже не оглянувшись на меня.
     ...Когда я ушла из  библиотеки, было  уже три часа, и  я решила сходить
встретить Криса  у школы.  Я пошла  через парк, так  короче.  Сегодня он был
заполнен молодыми женщинами с колясками.  В жизни не видела  столько колясок
зараз.
     Встречаясь,  женщины   улыбались   друг  другу,  будто  все  они   были
участниками какого-то шпионского заговора  или состояли в каком-то секретном
обществе.
     Крис вышел из школы одним из последних. Похоже, сегодня он не выспался.
Он шел  один,  повесив  голову  и  закинув сумку на  плечо, мысли  его  явно
блуждали где-то далеко. Если бы я его не окликнула, он бы так и прошел мимо,
не заметив. Увидев меня, он побледнел. Я подождала,  пока  он придет в себя,
бросит сумку и обнимет меня. И тогда я ему все рассказала.
     Все, милый Никто. Теперь я никому не позволю отнять тебя у меня.
     - Что же нам теперь делать? Это были первые слова, которые пришли мне в
голову.
     - Не знаю. Придумай что-нибудь.
     Я  сказал,  что уже придумал:  мы убежим в нашу пещеру и будем там жить
среди дербиширских пустошей. Конечно,  это я шутил, просто чтобы развеселить
ее.
     - Не знаю, по-моему, ты должен что-то решить всерьез. - Ее голос звучал
напряженно  и устало.  Конечно,  у  нее был  тяжелый день.  -  Ты,  конечно,
романтик. Но пора взглянуть на вещи с реальной стороны.
     -  Ну, у  меня есть двадцать фунтов,  - прикинул я.  - А в августе  еще
будет  день  рождения,  кто-нибудь  подкинет  деньжат.  И  я найду  на  лето
какую-нибудь работу.
     Между  прочим,  у нас  с этим не так легко. Большинство  наших  соседей
сидели вообще без  работы и зимой,  и осенью, а  летом тем более. Надо будет
отправиться на юг  и подыскать что-нибудь там. Непонятно, правда, где я буду
жить.
     - А  потом? - тихо спросила Элен  -  Когда ребенок родится?  Что потом,
Крис?
     Когда я вернулся домой, отец и Гай сидели вместе на диване в гостиной и
рассматривали старые фотографии. В  основном, это были фотографии бабушки  и
дедушки,  которые  умерли  еще до того, как  я родился. Там  были и  детские
снимки отца. Я плюхнулся в кресло и вяло смотрел, как они разбирают  пыльные
коробки. Отец рассказывал  Гаю истории, связанные с тем или иным снимком, мы
их  все  уже  по  несколько  раз слышали.  Их  голоса  доносились  откуда-то
издалека; я то дремал, то засыпал,  то опять  просыпался. Я бы давно заснул,
если бы не их болтовня.
     - Смотри-ка, а вот тут мы с Крисом - просто одно лицо, - сказал отец. -
Крис, хочешь поглядеть, каким я был в твоем возрасте?
     Мне ни на что  не хотелось глядеть. Даже  глаза  открывать не хотелось.
Гай подполз  ко мне  и подергал за плечо. Я прекрасно знал, какую фотографию
отец  имеет в виду,  мне даже не  надо  было глаз для этого  открывать.  Это
фотографию снимал дедушка: отец в военной форме, подстриженный "под ежик", с
бравым  выражением  лица, уходит на военную службу. Действительно, он  здесь
как две капли воды похож на меня. Раньше, когда я смотрел на эту фотографию,
мне
     казалось,  что отец на ней уже взрослый. А теперь я видел, что он такой
же мальчишка, как и я, с юношеским лицом и застенчивой улыбкой.
     - Ты воевал с немцами? - спросил Гай.
     -  Что  ты,  какое там  воевал! - ужаснулся отец. - Я все-таки не такой
старый. И неужели ты думаешь, что я бы вот так стоял - рот  до ушей, если бы
знал, что меня посылают на эту мясорубку?
     Он  потянулся  ко мне  и  забрал фотографию обратно. Замечтавшись, отец
поглаживал ее пальцами, словно  надеясь дотронуться  до лица этого  молодого
юноши в военной форме.
     -  Сам себя  не  могу  представить!  -  засмеялся он. -  Другая  жизнь.
Наверное, я считал себя тогда властелином мира, как вот Крис.
     Я закрыл глаза.
     - Только у тебя сейчас, Крис, шансов в сто раз больше, чем было у меня,
-  продолжал отец. Не в силах больше  слушать, я вновь отдался  убаюкивающим
волнам сна. - Смотри, не растеряй их. А то потом не наверстаешь.
     Здравствуй, Никто.
     Когда  она вернулась  от тети Пат, моя мама, которая твоя бабушка, даже
не взглянула на меня,  словно мы не знакомы.  Я  сидела в  кухне и ждала  ее
возвращения, а когда услышала, что к дому подъехала машина, пошла и  открыла
ей дверь.  Я привела себя в порядок, чтобы ей было приятно на меня смотреть,
и заварила чай. Но
     она  прошла  мимо и направилась прямо к себе наверх. Уже с лестницы она
сказала мне, не оборачиваясь:
     - Элен, ты меня очень серьезно подвела.
     Вот и все. Что ж поделаешь, кого-то я должна была подвести.
     Отец  вошел следом,  бренча ключами от машины. Он встревоженно взглянул
на  меня  и направился в соседнюю комнату, где его ждало фортепиано.  Видно,
решил, как всегда, отгородиться от неприятностей своей музыкой. Я  поспешила
следом и опередила его, усевшись на фортепьянный стульчик.
     - Что она сказала? - спросила я отца.
     - Мама очень расстроена, Элен.
     - Ясно, что  она расстроена, но что она решила?  Позволит она мне здесь
оставаться?
     -  Бог  с  тобой! - отец всплеснул руками. -Не выкинет же  она  тебя на
улицу!
     - То есть позволит ли мне с ребенком жить здесь?
     -  Милая,  неужели  ты  действительно  решила его оставить? -  умоляюще
посмотрел на меня отец.
     Я почувствовала,  как  на  меня накатывает удушливая волна, и понимала,
что если я  сейчас  заплачу, то  это надолго,  успокоиться уже не получится.
Рыдания уже подступали к горлу, и, развернувшись на стуле,  я открыла крышку
фортепиано и начала играть. Разговоры  все равно не помогут. Я понимала, что
поступаю точно так же, как отец поступил  бы  на моем месте, но меня это уже
не смущало. 'Я просто ничего не могла с
     этим поделать: музыка жила  во мне, вот как ты живешь, мой милый Никто,
в ней была  моя  кровь,  мое дыхание. Я  не знала, что я играю, импровизация
лилась  сама  собой, голос  отца звучал где-то далеко-далеко, по ту  сторону
океана музыки.
     - А  я  бы  отдал все  на  свете  -  абсолютно  все,  чтобы  учиться  в
музыкальном колледже. Понимаешь ты это или нет?
     В жизни не слышала, чтобы отец говорил с таким гневом в голосе. Или это
была горечь?
     Но  мне было все  равно. Темные мрачные аккорды падали  в  колодец моей
души.
     - Ты не имеешь права бросать свою жизнь на ветер!


     МАЙ

     С  этого дня мы  с Элен использовали каждую  возможность, чтобы  побыть
вместе. Мне кажется,  что  неделя после того,  как  она сбежала из больницы,
была для  нас самой счастливой  неделей. Мы словно  слились воедино и делили
пополам  все наши каждодневные радости  и горести. Прошлое и будущее  словно
перестали существовать для нас.
     -  Что  же  нам  все-таки делать?  - спрашивала  меня порой Элен, или я
задавал ей  этот вопрос,  но ответ оставался  прежним.  Мы ничего  не знали,
вселенная  казалась  нам  слишком   огромной  и  хаотичной,  чтобы  пытаться
управлять ею.
     - Но что бы ни случилось, мы будем вместе.
     Мне  так и не  позволили приходить к ним в  дом, звонить Элен тоже было
бесполезно. Но мне хотелось  как можно больше быть рядом  с нею. Вот почему,
встретив однажды по дороге из  школы ее брата, Робби, я попробовал подкупить
его, чтобы он передал Элен мое послание. Сначала он вел себя осторожно, судя
по всему, миссис Гартон снабдила его особыми инструкциями на мой счет.
     - А я тебе за это дам батончик "Марс". -  Такое предложение его немного
смягчило.  - Понимаешь, Робби,  это  действительно  очень  важное  секретное
задание. Кроме тебя, никто с ним не справится.
     Я просил  ее  встретиться  со мной на железнодорожной  станции 15 мая в
восемь часов. И  когда я ее там увидел,  я  чуть не запрыгал от радости. Она
стояла рядом с книжным стендом и читала Томаса Гарди.
     - Нервничаешь? - спросила она, когда подошел наш поезд.
     - Просто с ума схожу.
     - Ладно тебе, все будет в порядке.
     Поезд был битком набит, было шумно и душно. Мы с облегчением вздохнули,
когда вышли в Манчестере, чтобы сделать пересадку.
     - Что ты обо всем этом думаешь? - спросил я.
     - Стоит попробовать, - улыбнулась Элен.
     Мы стояли на платформе, держась за руки и думая о своем.
     Вскоре  подошел поезд. Мы  сели  в вагон и не расцепляли  рук до самого
Карлайла.  По Элен еще ничего не было заметно. Глядя со  стороны, невозможно
было определить, что в ней было что-то необычное, но мы-то знали. Эта тайна,
она заставляла нас то  и дело незаметно для других переглядываться и сжимать
ладони друг друга.
     Мне  всегда  казалось, что  в  этом есть  что-то  глубоко  интимное,  в
держании за руки то есть. Всегда чувствуешь, даже не глядя, что ощущает тот,
кого ты держишь за руку. Когда я только встретил Элен, я сразу почувствовал,
что   она  необычная   девушка,   в  ней  было   спокойствие   и  постоянная
расположенность к людям, я раньше ни в ком такого не встречал. С ней никогда

     не  боишься, что она  надуется, если  ты, допустим, что-то не то сказал
или как-то  не так посмотрел. Терпеть не могу девчонок, которые вдруг, ни  с
того  ни с  сего, начинают на тебя дуться, а когда спросишь их,  в чем дело,
молчат как  рыбы. Но  спустя какое-то время я понял, что  больше  всего меня
сводит  с ума  ее  улыбка. Вообще-то,  она, как и ее  отец,  очень серьезная
девушка,  и  когда с ней  говоришь, она так внимательно на тебя смотрит, что
начинает казаться, будто она читает твои мысли; это, по правде сказать, меня
немножко нервирует. В таких случаях, я  всегда начинаю  пороть полную  чушь,
придумывать абсолютно тупые шуточки,  чтобы хоть  как-то ее отвлечь. И когда
она   наконец  улыбнется,   то   совершенно  преображается.   У  нее  просто
сногсшибательная улыбка. Сколько же недель она не улыбалась! Жутко было день
за днем видеть ее напряженные  глаза, как у неизлечимо больной.  Я знал, что
виноват  в этом, и оттого становилось  совсем паршиво. Но теперь  она  снова
счастлива, и, сжимая ее руку,  я чувствовал, что  она улыбается, хотя бы я в
этот момент читал книгу,  а она смотрела в окно. И от этого делалось тепло и
уютно,  и голова немного кружилась. Я  не мог отпустить ее  руку. Не мог  не
прикасаться к ней.
     Она  не рассказывает, как  она ладит со своими родителями. А меня они и
на порог  не пускают. Я всерьез думаю, что ее  мать от  всей души желает мне
сломать где-нибудь шею.
     Вскоре после  той эпопеи с больницей  ее родители побывали у нас  дома.
Меня не было. Не
     устаю благодарить небеса за это. Меня заставили  судить футбольный матч
под дождем. Помню, я страшно досадовал, что не вовремя подвернулся, но зато,
когда я вернулся домой, они  уже ушли. Судя  по  всему,  визит был недолгим.
Миссис  Гартон подготовила разгневанную речь и  без запинки продекламировала
ее от начала  до конца. Говорят, она была  страшна в праведном гневе. Мистер
Гартон больше  молчал, лишь  время от времени прочищал горло и протирал очки
галстуком. Отец сидел и слушал.  Когда я пришел, он оставался в той же позе.
Напротив  беззвучно  работал   телевизор.  Отец  сидел,  невидящим  взглядом
наблюдая за  мельканием красок  на  экране  и словно бы пытаясь укутаться от
окружающей  его холодной  тишины  в  какую-то  невидимую  шубу,  но  по  его
недовольному виду казалось,  что  время от времени снежинки все  же попадают
ему  за  шиворот.  Я тут же  почувствовал, что  здесь  только  что  побывали
Гартоны,  и попытался неслышно проскочить  к себе наверх, но  отец  легонько
махнул  мне рукой,  и я сменил курс и устроился  на  ручке невысокого кресла
рядом с ним.
     -  Жаль, что не ты  рассказал мне  обо всем. - Его голос звучал  совсем
слабо.  -  Появляется какая-то женщина, какие-то крики, ничего  не  поймешь.
Говорит, что ты должен жениться на Элен. А я все думаю, о чем это она?
     - Я хотел  рассказать. -  Я не мог выдавить ни слова.  Словно  какая-то
лягушка  забралась мне под кадык, сидит в горле, как  в водосточной трубе, и
глазками мигает.
     -  С парнями такое дело, что они всегда могут, если захотят, спрятаться
в кусты, - грустно сказал отец. - Или им кажется, что могут.
     Телевизор  мелькал  перед  глазами,  словно  бешеный зверь, запертый  в
клетку, но не теряющий надежды вырваться на волю. Я прочистил горло.
     - Я не хочу в кусты.
     - Правда? Очень  интересно.  И  что же,  ты  действительно  собираешься
жениться в восемнадцать лет?
     Поженимся, снимем квартиру. Займу денег, будем выплачивать в рассрочку.
Может  быть, расплачусь когда-нибудь,  вот будет мне столько же лет, сколько
отцу.  Впору  было  ужаснуться.  Или  подумать о  реинкарнации.  Что  же,  в
следующей жизни буду поумнее.
     - Ну, и какие у тебя планы? Как насчет образования? Насчет Ньюкасла?
     Я закрыл глаза. Ну, хватит уже, отец, остановись.
     - Может, ты думаешь взять ее с собой? И что там девочке делать? Нянчить
ребенка в студенческой каморке посреди Ньюкасла, без друзей, без семьи?
     Лягушка под кадыком беспокойно заерзала.
     - Все  знают, что  она толковая девчонка,  эта твоя  Элен. У нее должно
было быть грандиозное будущее.
     - Да, она замечательная, - пробормотал я. - Таких больше нет.
     - Ты хочешь, чтобы она тоже выбросила на помойку все свои  планы? О чем
ты думал, черт тебя возьми?
     Вся комната расплывалась передо мной. Мерцание телевизора резало глаза.
     - Ты  знаешь,  что говорит ее мать? Или ты  женишься на ней, или больше
никогда ее не увидишь. И я  ее понимаю, Крис. Такова жизнь: сделал - значит,
отвечай.
     Я протянул  руку, чтобы погладить  кота, ощутить тепло и покой, которых
мне так  недоставало, и тот очень нежно и спокойно схватил мой палец зубами.
Он не станет  кусать,  если  не злить  его. Я  высвободил палец и поднялся с
кресла.  Отец поднялся следом, выключил наконец телевизор и подошел ко  мне.
Он немного хромает, совсем  немного, какой-то  несчастный  случай на работе.
Помню,  когда я был  маленьким, некоторые  из моих  друзей  из-за  этого его
боялись. Он подошел ко мне,  укоризненно качая головой, и я в первый  момент
почему-то отшатнулся в испуге. Но отец  просто положил мне руку  на  плечо и
сказал:
     - Ты  не  думай,  Крис, я на самом деле  очень тебе сочувствую, но  что
делать?
     И мне снова захотелось увидеть мать.
     15 мая
     Здравствуй, Никто.
     Наверное, я была не в себе, когда согласилась на эту поездку. Я поехала
потому, что  хотела побыть с Крисом.  Матери  я наврала,  что  это  школьная
экскурсия, и хотя я бог весть сколько не была в школе, это сработало. Жутко
     себя   чувствуешь,   когда   приходится   врать  родной   матери.   Мне
действительно стыдно. Но  у  нее такой характер, что  ей практически никогда
нельзя говорить правду.  Она не хочет ее знать, не хочет знать о тебе, милый
Никто. Для нее ты не существуешь. Поэтому мы о тебе и не говорим.
     Но разговаривать нам больше не о чем, стало быть, мы и вообще больше не
разговариваем. Да,  как это ни прискорбно, похоже,  я  окончательно потеряла
ее. Мы  встречаемся  и  расходимся, как чужие. Ем я у себя, потому что с тех
пор, как  я  стала  изгоем в собственной семье, есть  за общим столом  стало
невыносимо. Отец ведет себя так, будто я  хрустальная: все время спрашивает,
как я себя чувствую, подкладывает мне за спину подушки, подтыкает одеяла. Но
когда я играю Шопена,  он больше не  пускается  выделывать джазовые вариации
левой рукой на  верхних  клавишах,  и он  больше не  подшучивает над  нашими
отношениями  с  Крисом  и не ставит свои любимые пластинки, под  которые  он
раньше мог часами выбивать чечетку, сам над собой потешаясь.
     И во всем этом виновата я одна.
     Поэтому, когда  Крис позвал меня поехать с  ним в Карлайл в гости к его
матери, я,  не  задумываясь,  согласилась. Наверное, в  тот момент  мной уже
полностью  завладело  отчаяние.  Может быть,  эта поездка поможет  мне снова
найти общий язык с моей матерью, решила я.
     Когда  мы  добрались  до угла улицы, где  она жила, Криса залихорадило.
Если бы не я, он бы,
     вполне  возможно, потоптался  бы вокруг дома  и  отправился обратно  на
первом же поезде.
     -  Да ладно  тебе, можно подумать, ты к зубному идешь,  -  попыталась я
встряхнуть его. Но я прекрасно понимала, что происходит у него в душе. Милый
Никто, я надеюсь, что мы никогда не станем друг для друга чужими.
     Оказалось, что мать Криса курит, из-за этого она сразу потеряла  в моих
глазах  несколько очков.  Когда она открыла  дверь,  я  сразу  почувствовала
сигаретный запах у  нее изо рта,  да  и от одежды  тоже несло табачищем. Мне
чуть плохо не  стало. Такая симпатичная  - и такая  от  нее  вонь... Хотя, в
каком-то смысле, это  даже придало мне  уверенности. Можно не  бояться,  что
сейчас она начнет давать нам указания: делайте то-то и то-то. Потому что те,
кто отравляют  себя  и  других  никотином,  не имеют права дав